От самоагрессии к рефлексии. От исповеди к психологии

По сравнению с прежними мифами, христианство вносит важное новшество, обеспечившее в Европе развитие рефлексивной культуры и, в частности, такой ее формы как психология. Родовой конфликт, интериоризированный психикой в образе первородного греха, стал важной частью формировавшегося в европейской душе механизма самоагрессии. Преобразование агрессии в процесс самоанализа стало основой формирования нового человека.

Агрессия всегда была естественным механизмом, обеспечивающим любому биологическому виду захват необходимого ему жизненного пространства. Нарушение биосферной стабильности из-за разрушения природных ниш, вмещавших этнические системы, приводило к возрастанию агрессивности и целых родов, и отдельных людей. Войны и миграции вели либо к расширению территорий, либо к подавлению энергии этнической активности. Энергичные родовые системы расширяли свои ареалы, а более слабые группы подавлялись путем лишения их биосферных источников жизни. В итоге, равновесие между энергетикой и претензиями этноса, с одной стороны, и питающими энергетическими возможностями биосферы, с другой, восстанавливалось.

Рост агрессивности этнической системы был бы ей опасен, если бы не происходил выброс агрессии на внешние системы. Поэтому нарастание образа внешнего врага и усиление межродового конфликта при ухудшении природных условий было условием сохранения целостности рода. Но эпоха средневековья - это уже время, когда постоянные столкновения этносов могли привести к их взаимоуничтожению. Энергия расширения этно-родовых систем привела их к столь плотному взаимодействию, что в зонах противостояния возникла объективная необходимость подавления агрессивной родовой энергии и канализации духовной энергии на более адекватные направления.

Таким направлением стала рефлексия родовых мифов. В матриархальных родовых мифах была заложена опасная логика биосферного развертывания активности этнических групп. В противостоянии же этносов происходила взаимная рефлексия их мифов, создавался новый уровень сознания. Более слабые мифы родовых систем ассимилировались сильными мифами. Слабые мифы осознавались в системах более сильных понятий и образов. При столкновении с родовыми мифами христианство выступало как сильный миф и сильная идеология. В более сильную систему христианских ценностей и образов укладывались языческие мифы, подавлялись или ассимилировались, разрушаясь активной энергией христианских идей.

Напряженное взаимодействие этно-родовых систем происходило прежде всего за счет их мужского населения. Мужчины воевали, торговали, мигрировали, активно взаимодействовали с другими этническими группами. Им чаще приходилось жить по законам иных этносов, усваивая их мифы и правила поведения. Воинские объединения собирали в себя представителей разных общин и укреплялись благодаря усвоению мотивов боевого братства и служения предводителю.

Мужское население, более склонное по характеру деятельности к столкновению с иными культурами, было более склонно и к осознанию своих истоков в понятиях чужого мифа, несло в себе основы сознания, ассимиляции себя в социальные мифы. Женщины же были более защищены от подчинения чужим мифам в силу своей позиции в родовой системе. От базисных родовых мифов не требовалось, чтобы они функционировали в форме осознаваемых образов и понятий. Родовые мифы составляли основу поведения человека и действовали как глубинные архетипы, как подсознательные императивы жизни. Женщины оказались более способны к защите подсознательности, могли строить формы сознания в интересах более сильного подсознания. Мужская же психология гораздо глубже, чем женская, перестраивалась на уровень рефлексивного сознания.

Рефлексивное сознание было идеальной формой самоагрессии этнических мифов. Перестройка общества требовала разрушения старых, уже неэффективных связей и узлов организации деятельности, изменения души как организатора деятельности. Разрушение требовало самоагрессии как на уровне социального субъекта, так и на уровне каждого индивида. Вместо изматывающего противостояния родов в Европе началось “таяние” прежних родовых систем, с перестройкой их организации и возникновением более сложных и жизнеспособных образований в форме христианских государств.

В самых разных проявлениях христианство пронизано механизмами поворачивания агрессии на себя. Первоначальный мотив самоагрессии обеспечивался комплексом “первородного греха”. Самоагрессия формировалась благодаря заворачиванию части нараставшей агрессии на устройство своей души, на ее мифы, базовые образы и организацию своей деятельности. Христос представлялся как образец Бого-человека, добровольно и безропотно принявшего на себя страдание и смерть за чужие грехи.

Этот пример правильного поведения человека – принятие смерти ради спасения других людей – закладывал основы новой мировой культуры. В людях развивалась не только способность терпеть страдания, но даже более того – способность радоваться своим невзгодам и страданиям: “Возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете”[1]

Технику самоагрессии христианство разворачивает в символах и процедурах. Крещение – действие с многократным ежедневным накладыванием на себя собственной рукой образа креста – орудия пытки и убийства. Особенно – в минуты растерянности, страхов, тревоги или “греховного соблазна”, когда человек не уверен в принятии верного решения. Если не уверен, значит душа твоя неадекватна сложности задачи. Здесь неважно, в чем эта неадекватность: в недостатке индивидуальных способностей или в устарелости родовых стереотипов. Но нужно себя перестраивать. Сразу же – наложение рукой символа креста, как акт богоподобного распятия. Жест организует агрессию против своей души, напоминает о смирении и следовании заданной логике христианского действия. Постоянное ношение на груди изображения орудия пытки с распятым на нем богом тоже напоминает об этом образце самоагрессии.

Особо христианство реализует самоагрессию в процедурах исповеди и покаяния. Здесь самоагрессия создает петлевое заворачивание активности индивида на построение образа самой души. Исповедь – это выражение личного психического мира в речевых образах и характеристиках, доступных общественному сознанию. Рассказывая о своем грехе, человек восстанавливает утрачиваемые связи между своей индивидуальной психикой и организующей его жизнь социальной душой – общественным субъектом деятельности. Исповедь восстанавливает родовую регуляцию, и этим возрождает изначальные коллективные основы души.

Покаяние, очищая душу от греха, переводит грех, как ранее интериоризированный конфликт, снова во внешний план. В план межличностной, “интерпсихической”, социальной организации деятельности. Этим покаяние возвращает человека на более ранний уровень его духовного развития – на уровень родового субъекта деятельности. Покаяние как бы временно снимает с человека личную ответственность за организацию его поведения, перекладывает функции построения деятельности на слушающего как на носителя социального духа.

Человек совершает здесь акцию, противоположную изначальной логике формирования психического мира. По этой изначальной логике, психика возникает как “запасное поле” ориентировки действия. Психика прячет процессы ориентировки в безопасный внутренний мир индивида, делает этот мир недоступным для наблюдения внешних противников[2]. Исповедь же, наоборот, разворачивает этот скрытый мир во внешнее наблюдение другого человека, производит противоестественное для функции психики событие – делает ее открытой для внешнего вмешательства и управления. В этом исповедь раскрывается как сильнейшая процедура подавления и изменения сознанием природной животной природы человека. Исповедь становится началом психологического самоанализа. Затем самоанализ души развертывается в формах психологической художественной литературы, в развитии научной психологии.

Как выражение самоагрессии, покаяние есть отдельный короткий акт. Общество не принимает на себя роли постоянного субъекта-организатора деятельности, как это было раньше в мире стабильных родовых ритуалов. Лишь на короткое время покаяние восстанавливает утерянную связь индивида с социальным субъектом. Согласование оценки действия с точек зрения индивида и общества на время соединяет духовные процессы общества и уже почти автономного индивида. Испытав в этом слиянии облегчение, человек затем снова должен сам строить и регулировать свою деятельность.

Покаяние выполняет роль локальных слияний логик и энергий двух все более разделяющихся систем – души индивидуальной, уже почти интериоризированной в форму психики, и души социальной, уже представленной во внешних для индивида формах культуры. Как и наложение креста, покаяние функционирует именно в пунктах неуверенности человека и ощущения им своих ошибок. Покаяние – это временная частичная экстериоризация души, техника преодоления переходного момента развития – постепенной интериоризации души в индивидуальную психику.

Более надежно и постоянно интериоризация души обеспечивается развитием в Европе рефлексивной культуры в формах литературы, театра, живописи, науки и философии. Европеец учится управлять своей деятельностью, наблюдая себя в качестве объекта анализа и отражения в образах, создаваемых культурой. Нетрудно видеть, что все богатое разнообразие изображений человека, представленное в культуре, формируется как система самоорганизации человеческой деятельности. Культура постепенно принимает на себя функции прежней природно-мифологической детерминации поведения, становится внешней опорой человеческой души.

Как система рефлексии, т.е. самоотражения человека, культура вырастает из техники самоагрессии. Рефлексивная культура и оказывается по своей природе процессом самоагрессии, направленным на перестройку деятельности и действий людей. Не случайно, “золотые века” культуры разных народов, как периоды наивысших форм развития литературы, искусства и философии, выражают обычно периоды распада и разложения прежних систем и способов жизни данного народа, формируют новые представления и готовят социальные революции. Так было в Англии XVII века, во Франции XVIII века, в Германии и в России XIX века. Взлет рефлексивной культуры выражает собой особый шаг самоагрессии общественного духа.

С каждой социальной революцией люди избавляются от многих стереотипов и неосознававшихся ими ранее систем внешнего управления их деятельностью. Через разочарование людей в схемах их жизни и осмысление детерминирующих их мифов, ценностей и идеалов происходит интериоризация души в систему образов и представлений, в психический мир индивидов. Не только логика действий, организуемых душой, но и способность души создавать мотивы деятельности, постепенно переходят в ведение психики. Человек ощущает себя личностью, управляющей своей жизнью и поступками. Индивидуальная психика становится для европейцев практически единственной формой проявления человеческой души. В области познания души в истории европейской культуры происходит смена приоритетов. Теология и философия постепенно передают свои познавательные функции психологии.

Дата добавления: 2015-08-17