Сквозящий реализм

Реформа, о которой я говорю, не может, конечно, осуществиться сразу; это, надо полагать – дело не одного поколения поэтов. Не сомневаюсь, однако, что в надлежащее время, по устранении механических препятствий, будут поставлены и другие вопросы, различными сторонами этой реформы являющиеся: проблема лексики, рифмы, эвфонии, построения зрительного образа, а также вопросы о реформе в смежных областях искусства – в художественной прозе, драматургии и критике.

Но даже сейчас можно, мне кажется, задать вопрос о том общем художественном стиле, который станет со временем доминирующим среди представителей реформы. Я, со своей стороны, стремлюсь ответить на этот вопрос всею книгой «Русские боги». Каковы же характеристические черты ее стиля – по крайней мере в понимании самого автора?

Стиль этот, пользуясь отчасти приемами старых школ, подчиняет эти приемы, равно как и приемы новые, впервые практикуемые – единой цели или, употребляя термин Станиславского – сверхзадаче. Сверх задача же эта органически вытекает из всего мироощущения и мировоззрения автора, стремясь стать целостным знаком этого мировоззрения при помощи поэтических образов.

Если бы появилась потребность в отыскании термина для определения этого стиля или этого литературного течения, таким термином могло бы послужить, мне кажется, выражение сквозящий реализм или мета-реализм [37].

Отличительной чертой сквозящего реализма, на мой взгляд, является коренящаяся в мирочувствии художника и вполне им осознанное стремление к истолкованию мира, как взаимосвязанных и взаимопроникающих сфер.

Это мирочувствие не ставит под сомнение ни самоценности материального мироздания, ни, тем более, его реальности, но воспринимает ее – а художественный метод сквозящего реализма показывает ее – как одну из ряда сосуществующих мировых реальностей. Эти реальности, расположенные как бы слоями и иерархически соподчиненные друг другу, для последователя сквозящего реализма отнюдь не столь замкнуты и изолированы, как это может представляться сторонникам других мировоззрений. Они просвечивают друг сквозь друга, откуда и предлагаемое наименование разбираемого стиля.

Количество литературных произведений, целиком выдержанных в стиле сквозящего реализма, пока еще не велико; те же из них, которые можно было бы привести в качестве примеров, принадлежат почти все (за исключением таких уникумов, как «Двенадцать» А. Блока) – к жанру новеллы. Это –некоторые новеллы Густава Мейринка* [38], американского писателя Готторна [39], а также несколько новелл Александра Коваленского – автора уже многократно упоминавшегося мною и обстоятельства жизни которого до сих пор мешают публикации его произведений. Те же обстоятельства не дали ему закончить роман «Ингве», обещавший стать первым в мировой литературе образцом мета-исторического романа.

* «Голем» и другие романы Мейринка не могут считаться отвечающими требованиям сквозящего реализма. Этому мешают избыточествующие в них элементы фантастики и символизации. Последователь сквозящего реализма уверен в реальности изображаемого; фантаст понимает условность второй «реальности», им изобретаемой.

Можно было бы напомнить так же некоторые страницы из других произведений, стиль которых вызвав немало дискуссий, до сих пор не получил общепризнанного определения, но правильнее всего мог быть определен именно как стиль сквозящего реализма. Такова знаменитая глава в «Братьях Карамазовых» –«Чорт. Кошмар Ивана Федоровича», некоторые сцены в Фаусте (например, та, где Фауст и Мефистофель на конях проносятся мимо эшафота). – Я нарочно указываю на образцы, созданные в различных литературных манерах: произведения сквозящего реализма роднит между собой не пользование одинаковыми приемами (приемы могут быть весьма многообразны), но отношение художника к обще очевидной действительности, как к просвечивающему слою.

Позволю себе с возможной наглядностью, на общеизвестных примерах, показать границы сквозящего реализма, отделяющие его от стилей, к нему с разных сторон примыкающих.

Если художник дает соприкосновение с вне физической реальностью в плане строго психологическом, как Л. Толстой в главе о последних днях жизни Андрея Болконского или Флобер в сцене моления Саламбо лунной богине – он остается на почве реализма психологического.

Если под его пером явления и предметы физической реальности вырастают до символов реальности другого порядка, как в некоторых произведениях Ибсена – мы вправе рассматривать такое произведение, как образец реализма символического.

Если, наконец, художник совсем отказывается от показа физической действительности в ее естественных закономерностях и намекает на реальность другого порядка при помощи абстрагированных символов (драмы Метерлинка, «Король на площади» Блока) – такие произведения должны быть отнесены к числу образцов чистого или условного символизма.

Представителем реализма сквозящего художник становится тогда, когда он показывает просвечивание второй реальности и ее вторжение в общечеловеческую реальность при помощи символов или олицетворений, а непосредственно.

Я принужден напомнить общеизвестный тезис, в силу которого миры, лишенные материальности, могут быть, как раз поэтому, отображены в искусстве лишь при помощи системы символов. Но мета-реалиста можно назвать мета-реалистом именно потому, что он чувствует, как он сам и вся сфера обще очевидной действительности окружаются слоями другой материальности и пронизываются токами взаимодействия с этими слоями. И пока он работает над показом этих взаимодействий и этого просвечивания, он будет стремиться отобразить объекты своего внутреннего опыта непосредственно, в таких зрительных и звуковых образах, в каких эти объекты приоткрывались его интуиции.

Ясно, конечно, что отказываясь или по каким-либо причинам воздерживаясь от непосредственного показа этих просвечиваний и давая внешнюю действительность как непрозрачную среду, художник возвращается к одной из старых разновидностей реализма. В тех же случаях, когда он ставит перед собой задачу отображения (насколько это вообще возможно) таких слоев мировой действительности, которые не соизмеримы с физической данностью – он неизбежно обращается к символизму с его методикой. Таковы естественные стилистические и методологические границы сквозящего реализма. И таковы же границы книги «Русские боги» [настоящей трилогии – зачеркнуто – Б.Р. }.

Если глава «Симфония городского дня», несмотря на ее ритмические новшества, написана почти полностью в традициях старого реализма, то противоположным стилистическим полюсом внутри книги являются некоторые сцены в «Утренней оратории» и в большой, замыкающей книгу, мистерии: там темы, связанные с чисто духовной реальностью, повелительно диктуют к символической методике.

Между этими полюсами расположены различные жанры, разработанные в стиле сквозящего реализма.

Принадлежность книги в целом именно к этому стилю определяется, мне кажется, с первой же главы: говоря о старом Кремле, концертном зале, обсерватории и т.п., я стремлюсь показать эти зданья под одним, весьма специфическим углом зрения: это – как бы цветные витражи, пронизанные светом, исходящим, как представляется мне, из области более высокой реальности. В главах «Темное видение» и «Афродита Всенародная» [40] столица как бы просвечивается снизу, из миров нисходящего ряда. В главах «Покров», и «Над бурями прошлого»[41]это просвечивание обращается на явления исторической действительности, сквозь которые становится виден, таким образом, мчащийся над ними метаисторический поток. Действие «Предварительной оратории» и «Траурной оратории» [42]развивается в областях иной материальности, при чем упомянутые уже особенности жанра «оратории для чтения» позволяют отобразить эту иноматериальность с большей непосредственностью, чем мог бы позволить метод символический. Еще непосредственнее, хотя и другими приемами, показать вторжение иной действительности в русскую действительность эпохи II мировой войны я ставлю своей задачей в главе «Ленинградский апокалипсис». Наконец, ряд чисто лирических глав («Вехи спуска», «Московские предвечерья», «Эфемера», «Похмелье» [43]) приоткрывают субъективное преломление тех же вне физических реальностей в душе и в личной судьбе героя книги, а глава «Крест поэта» [44] –судьбах и в деятельности ряда выдающихся русских художников слова.

Дата добавления: 2015-08-17