Карьера князя Мещерского 2 страница

В обрисованных Мещерским зловещих «крикунах» нельзя было не узнать «аристократическую партию» Шувалова. Доброжелатели преподнесли эту статью на прочтение императору [75]. Контрудар Шувалова не заставил себя ждать. В своём отчёте о деятельности III Отделения за 1869 г. он уделил значительное место вредному направлению «Московских ведомостей», утверждая, что представление о верноподданности газеты Каткова является «заблуждением»: «Патриотизм, любовь к государю суть маска, дающая широкую возможность редакторам “Московских ведомостей”, пользуясь сочувствием некоторых правительственных лиц, безнаказанно возбуждать и поддерживать беспорядки в окраинах империи». По мнению Шувалова, «для правительства, несомненно, вреднее те органы печати, которые под личиною консерватизма, патриотизма и приверженности к царствующей династии возбуждают ропот и неудовольствие в русском обществе», чем открыто оппозиционные органы [76].

Последствием этого столкновения стало предостережение «Московским ведомостям», объявленное министром внутренних дел А.Е.Тимашевым 8 января 1870 г. Разразившаяся вскоре франко-прусская война обострила конфликт до крайней степени. «Русская партия» в лице своих наиболее видных представителей (Катков, Аксаков, Ф.И.Тютчев, цесаревич и т.д.) выразила горячее сочувствие Франции. Шуваловская же клика открыто заняла сторону Пруссии. Но на этот раз огромный перевес оказался на стороне последний, ибо её позиция была решительно поддержана самим императором, до сих пор не выражавшим явно своих предпочтений [77].

Сделав важнейший внешнеполитический выбор в пользу Пруссии Александр II не намеревался терпеть шумную антинемецкую риторику (по поводу остзейских дел и немецкого «засилья» в Петербурге) ни в окружении своего старшего сына, ни в читаемой не только в России газете Каткова. В конце 1870 г. всем редакторам периодических изданий, специально собранным у министра внутренних дел Тимашева, было строго указано попридержать язык по поводу своих чувств к Пруссии. «Государь не может допустить со стороны нашей печати ни малейшего порицания дружественной нам державы, — заявил им министр, — если по-прежнему вы будете держаться враждебного относительно её тона, то примите к сведению, что правительство не ограничиться угрозами, а прибегнет к суровым карательным мерам». Особенно жёстко Тимашев прошёлся на счёт «ультрапатриотизма» некоторых органов печати, искусственно возбуждающих «остзейский вопрос», сравнив их с Нечаевым [78].

Тогда же император сделал несколько отеческих внушений наследнику. В частности, летом 1871 г., напутствуя отправлявшегося на отдых в Гапсаль (Эстляндская губ.) сына, Александр II писал: «Помни, что с тою репутациею, которую тебе сделали, тебе вдвойне должно быть осторожным и при случае высказываться в моём смысле, а не в противном… зная, как я смотрю на тамошнее дворянство, всегда верно служившее России, что наши ультра-патриоты забывают, упрекая им их немецкое происхождение, которым они вправе гордиться, как мы нашим....» [79] В другой раз Александр II предостерегал наследника от общения с «ультра-патриотами» Ю.Ф.Самариным и В.А.Черкасским, отзываясь о них как о «личностях, известных всей Москве и всей России своим противоправительственным направлением». «Всегда были и найдутся люди, которые стараются сделать из наследника главу враждебной партии царствующему императору», — писал сыну Александр II и настоятельно советовал держаться от таких людей подальше [80].

В 1871 г. князь Мещерский был вызван к Шувалову в III Отделение. Во время беседы шеф жандармов высказал недвусмысленную угрозу по адресу «людей, которые хотят во что бы то ни стало делать из цесаревича начальника политической русской партии…» [81]

По агентурным сведениям III Отделения Мещерский действительно рекламировал свою общественно-политическую деятельность как оппозицию правительству Александра II, а наследнику приписывал роль её вождя. «Редактор-издатель журнала “Гражданин” князь Мещерский, — говорилось в донесении одного из полицейских информаторов, — распространяет слух, что журнал его подвергся запрещению не за какую-либо статью, а собственно ввиду опасения той поддержки, какую мог оказать этот журнал политике наследника цесаревича, идущей, по уверению кн. Мещерского вразрез с политикой государя императора. Князь Мещерский, как известно, уверяет, что “Гражданин” есть личный орган наследника цесаревича…» [82]

Давление сверху вынудило наследника отказаться от посещения собраний у Мещерского (февраль 1871 г.), а в 1873 г. князя перестали принимать в Аничковом дворце. Этот разрыв объяснялся в немалой степени и некоторыми отрицательными чертами характера князя (прежде всего раздражавшей наследника назойливостью), а также неприязнью к Мещерскому родственников Александра Александровича [83].

Поражение «русской партии» в борьбе с шуваловской группировкой, объясняет прежде всего отсутствием внутреннего единства среди «патриотов»: сходясь в целом в инородческом вопросе, по другим проблемам посетители салона Мещерского придерживались самых разных взглядов. Стать же мощным центром притяжения и объединения «русской партии» на рубеже 1860-1870-х гг. наследник не мог в силу своей недалёкости и зависимого положения, а Мещерскому явно не хватало ещё авторитета. Также весьма слабыми были позиции «русской партии» в правительстве. Из высокопоставленных чиновников на вечера к Мещерскому захаживали только товарищ министра государственных имуществ Д.А.Оболенский и начальник II Отделения С.Н.Урусов, не имевшие большого политического веса. Потенциальные союзники «русской партии» в её борьбе с Шуваловым председатель Государственного совета великий князь Константин Николаевич и военный министр Д.А.Милютин находились в неприязненных личных отношениях с наследником, что делало невозможным какое-либо взаимодействие.

Расхождения кружка Мещерского с «партией» Шувалова касались нескольких проблем. Помимо внешнеполитической ориентации и инородческой политики, существенные разногласия возникали по поводу судьбы крестьянской общины. Шувалов и его единомышленники были настроены категорически против сохранения этого института. «Второе рабство, худшее, чем крепостное», «социальная и социалистическая язва» — такие оценки звучали из уст шефа жандармов в адрес общинного землепользования [84]. Он ратовал за «более европейский порядок землевладения, при котором была бы мыслима сельскохозяйственная культура и рациональное хозяйство» [85]. Что касается Мещерского, то его отношение к общине было осторожным и взвешенным. Так, в разговоре с Шуваловым в 1871 г., на замечание последнего о том, что с «мужицкою коммуною» (т.е. с общиной) «никакой экономический прогресс немыслим», Мещерский основательно заметил, что «вся крестьянская реформа основана на общинном начале, все платежи основаны на круговой поруке» [86]. Следовательно, легкомысленное покушение на сельскую общину, являвшуюся одним из краеугольных камней в политической и социально-экономической системе пореформенной России, могло привести к непредсказуемым последствиям.

Отношение Мещерского к общине отличалось известным постоянством. «Я помню время, — писал князь в начале XX века, — когда я был фанатичным поклонником крестьянской общины; это было в начале шестидесятых годов, когда я в течение трёх лет (1862-1864 гг. — И.Д.) по поручению Валуева объезжал волости только что освобождённых крестьян, чтобы приглядываться ко всем проявлениям их новой жизни. Помню, что в подробном донесении о моих поездках к Валуеву, я, между прочим, указывал на благодетельное и практичное значение сельской общины в новом крестьянском быту, и помню, что главною причиною такого убеждения был повсеместно мною найденный факт крепко сплочённой крестьянской семьи под неограниченной властью главы семейства, который выступал на сельский сход авторитетным судьёю и решателем всех крестьянских вопросов. А так как дробление земельных наделов ещё не начиналось, то под влиянием всего, что видел, я считал себя неопровержимым сторонником сельской общины в разговорах с Валуевым, который под влиянием европейской цивилизации относился к общине с сильным оттенком скептицизма» [87].

Однако, называя себя «фанатичным поклонником общины» в 1860-х гг., князь уже тогда прекрасно видел разнообразные её пороки, — в цитированных выше его письмах к цесаревичу Александру крестьянское самоуправление подвергалось нелицеприятной критике, да в позднейшей публицистике Мещерский посвятил немало страниц обличению хозяйственных и административных изъянов в общинных порядках. Тем не менее критика изъянов не заслоняла от князя теснейшую связь традиционного крестьянского уклада, патриархальных устоев деревенской жизни с основами самодержавно-монархического строя в России. И через 30 лет после крестьянской реформы его позиция оставалась твёрдой и неизменной. «Как семья есть единственная правильная форма сожития в частном быту, — писал он в 1893 г., — так для России сельская община, при неприкосновенности её государственного строя, есть единственная нормальная и лучшая форма сожития для крестьянского общественного быта… Её прочность, её близость к народу и её государственные качества не подлежат ни спору, ни сомнению, тогда как всякая другая форма сельского сожития и владения землёю является никакими данными не подкреплённой загадкой и во всяком случае ничем иным, как сомнительным опытом».

Важно подчеркнуть, что община привлекала Мещерского не своим «демократизмом» (как народников и отчасти славянофилов), а патриархальным характером своих отношений. Особенно ценились им дореформенные порядки в общине, когда «община носила название мира и согласно обычаям старины, состоя из домовладельцев, которые тогда были люди пожилые и старые, так как молодые оставались в семье рабочими и отдельными домами не выделялись, этот мир представлял на своей сходке известную разумную общественную силу» [88]. Поэтому общине князь отводил «предназначение оплота в борьбе русского государственного строя с влиянием западного либерализма». «Во всё время этой борьбы — как главная причина торжества государственного самодержавия — сельская община призвана жить, и все усилия правительства должны быть направляемы к тому, чтобы общину упорядочивать и укреплять именно для её охранительного призвания» — утверждал Мещерский [89]. «Упорядочивать и укреплять» общину возникла необходимость, по мнению князя, вследствие того, что за пореформенные десятилетия «мало-помалу сельский сход начал терять свой старинный характер степенного собрания и превращался в сборище, где дерзкие, буйные, а часто и пьяные молодые крестьяне-домовладельцы возвышали голос против стариков и пользовались всяким случаем, чтобы мешать какому-нибудь разумному заявлению на сходе во имя порядка получать силу законного постановления» [90]. Поправить положение Мещерский предполагал путём упразднения выборности крестьянского самоуправления, «дабы крестьяне знали, что власть исходит не от них, а от правительственного назначения». «И дело было бы так просто, — восклицал Мещерский, — волостного старшину назначал бы губернатор из двух-трёх кандидатов, представленных земским начальником; сельского старосту назначал бы земский начальник — также из двух-трёх кандидатов, представленных ему волостным старшиною» [91].

Даже в начале XX столетия, когда признаки разложения общины стали очевидны даже для её «фанатичных поклонников», Мещерский в специальной записке по крестьянскому вопросу для Николая II утверждал, что «главные причины упадка крестьянского быта не следует искать ни в малоземелье, ни в общинном владении землёю», но «в нравственной распущенности от постепенного упразднения власти отца семьи, с одной стороны, и с другой стороны, от отсутствия всякой власти над крестьянскою средою» [92]. Община — один из краеугольных камней самодержавия, считал князь, а значит, экономической эффективностью, с его точки зрения, можно было и пожертвовать ради сохранения этого «единого на потребу» [93].

Поэтому к столыпинской аграрной реформе, имевшей целью покончить с общиной, князь отнёсся неодобрительно. По его мнению, указ 9 ноября 1906 г. не укрепит, а ослабит позиции самодержавия: «Или этот указ долго останется мёртвою буквою, по причине бесконечных затруднений к его осуществлению на практике, или он создаст такой циклон в деревне, от которого всё перевернётся вверх дном» [94]. Он резко возражал против провозглашённой Столыпиным ставки на «сильных» [95], справедливо полагая, что в разряд экономически «слабых» в условиях капиталистического рынка вместе с общинным крестьянством неизбежно попадёт и поместное дворянство. Задача сохранения последнего в качестве первенствующего сословия обуславливала и бережное отношение Мещерского к общине.

Другим пунктом разногласий «русской партии» с шуваловской группировкой был вопрос о представительстве. В 1860-е гг. конституционные настроения охватили значительную часть образованного русского общества. Либеральная интеллигенция видела в конституции закономерный шаг к «увенчанию здания» нового порядка, созданного реформами; дворянская верхушка расценивала представительство как инструмент обеспечения своего политического преобладания после отмены крепостного права, как своего рода компенсацию за утрату дореформенных привилегий [96]. По мнению Шувалова, всероссийская «палата лордов» поможет обеспечить прочность имперского единства путём консолидации на основе общих сословных интересов разноплеменных дворянских корпораций (польской шляхты, остзейских баронов и т.д.) [97]. В 1860-х и начале 1870-х гг. Шуваловым и Валуевым неоднократно предлагались различные варианты организации представительства, воплощавшего идею «аристократической конституции». Однако ни один из них не возымел последствий, всякий раз наталкиваясь на глухое неприятие венценосца [98].

В окружении цесаревича Александра и князя Мещерского в середине 1860-х гг. конституционное будущее России воспринималось как неизбежное и даже желательное. Н.М.Лейхтенбергский писал 1 сентября 1863 г. Мещерскому под впечатлением открытия финляндского сейма: «Это первый шаг в империи Русской к правлению представительному, совещательному. Я крепко убеждён, что скоро, очень скоро и Россия в своём сердце, т.е. Великая, Малая и Белая Россия получит нечто подобное. Народ русский показал свою преданность престолу. Теперь престолу следует отплатить народу. И это будет, я в этом уверен. О Боже, как быстро пойдёт тогда наша матушка Россия по пути нормального развития, как окрепнет она внутри, как будет страшна извне!..» [99] Да и сам цесаревич Александр в частных разговорах в середине 1860-х гг. высказывался иногда о том, что «его родитель дал России такой длинный ряд либеральных реформ, что ему ничего не остаётся, как даровать конституцию, когда наступит время царствовать» [100].

Принимая в принципе подобную перспективу, Мещерский, однако, специально оговаривал, что для него речь могла идти лишь о «такой конституции, где представителями народных чувств и потребностей будут не господа Крузе, Орловы-Давыдовы или Андреи Шуваловы, не умеющие плуга отличить от сохи, а люди выработавшие в жизни, на русской почве, в одно время с Свободою, твёрдое уважение к Закону, к Порядку и Верховной Власти!..» [101] Князь опасался, что в центральном выборном органе получат преобладание как раз люди, «не умеющие плуга отличить от сохи», т.е. представители европеизированной интеллигенции, и этот орган превратится в нечто подобное французскому Законодательному корпусу, где, по мнению князя, «кроме болтовни, ничего не было». «Грустное и жалкое впечатление вынес я из этого трёхчасового спектакля, — писал Мещерский цесаревичу из Парижа 13/25 февраля 1868 г., побывав на заседании палаты, — и, невольно возвращаясь от него домой, размышлял много о представительном образе правления. Легко выговорить это слово, но Боже! как трудно из него сделать дело, прочное, живое, разумное и полезное. Отчего так трудно? Очевидно потому, что представительное учреждение есть арена, где с одинаковою силою сходятся и сталкиваются все страсти людей и все их нужды! Какую высоконравственную школу должен пройти депутат своей нации, чтобы вступая на трибуну, отрешиться от своей личности вполне и помнить, что он на ней представитель народа!..» [102]

К началу 1870-х гг. в кружке Мещерского — цесаревича возобладало скептическое отношение к представительному правлению. Кровавая судорога Парижской Коммуны [103], военная угроза со стороны кайзеровской империи, польский и остзейский сепаратизм, — все эти факторы, в глазах Мещерского, постепенно отодвигали на задний план конституционную реформу. «Помните ли то время, — писал Мещерский цесаревичу Александру в октябре 1872 г., — когда беседуя о России, мы мечтали о том, что Вам предстоит ознаменовать своё царствование чем-то вроде конституции! С тех пор прошло много лет… Теперь, говоря как бы перед Богом одним, скажу вот что: Боже Вас сохрани начинать царствование Ваше каким-нибудь капитальным актом вроде конституции. Тогда Вы и всё пропадёт!..» Объясняя свою позицию, Мещерский ссылался на неоднозначные последствия Великих реформ (не отрицая, впрочем, их необходимости): «Теперь что прошло с начала царствования Государя 17 лет, — писал князь, — видим ясно, что величайшая ошибка была сделана Правительством тем, что оно начало с главных реформ, а не поставило их в средину своего царствования: начав с реформ, оно издержало на них всю свою энергию… в средине царствования явились уже сомнение, недоверие, усталость, словом, все те элементы, которые препятствуют коренным реформам прочно и благополучно развиваться: земству не доверяют, суды стесняют, печать преследуют, так что не сегодня, так завтра Россия может очутиться с крестьянами вновь закрепощёнными за помещиками в силу полицейского за ними надзора, или вотчинной полиции, земства могут обанкротиться, и всё снова придётся сдать администрации казённой, суды могут быть заключены в цепи, словом, можно ожидать, что в конце царствования разрушится его начало!..»

Поэтому Мещерский горячо убеждал наследника: «Начало Вашего царствования, дай Бог, чтоб оно было только приготовлением к реформе конституционной, то есть водворением внутреннего порядка и твёрдости во всех реформах предыдущих. Вам предстоит все споры русского с нерусским решить навеки в окраинах нашего несчастного отечества! Это более всякой конституции привлечёт вам любовь и помощь России, и Россию укрепит и разовьёт вместе с вашим престолом. Дело это нетрудное, стоит только ввести единообразие законов повсеместно, а на это люди найдутся; и только тогда, когда все славные реформы прежнего времени утвердятся, когда восстановятся земство и суды, когда земство получит действительную хозяйственную силу, когда все национальные вопросы решатся твёрдо и неуклонно в пользу России, только тогда вам будет возможно приступить к созыву представителей всего государства для обсуждения вопроса о государственной реформе. Без неё вы можете начать и долго царствовать, но с нею начать, значит погубить царствование!..» [104]

Именно вопрос о представительстве и вопрос об общине, а не об инородческая или внешняя политика предопределили раскол между двумя группировками правящей элиты. В 1880-е гг. князь, по-прежнему именовавший себя «одним из членов национальной русской партии» [105], радикально меняет свои взгляды по инородческому вопросу. Обрусительная политика теперь отвергается им как подрывающая консервативные устои на окраинах [106]. Изменяются и внешнеполитические приоритеты Мещерского: со второй половины царствования Александра III он начинает ратовать за сближение с Германией и против союза с Францией, идя наперекор не только общественному мнению, но и мнению самого государя… Казалось бы, Мещерский сдал все свои позиции 1860-х годов, переняв точку зрения Шувалова и на окраинный вопрос, и на необходимость германской ориентации во внешней политике. Для внешнего наблюдателя в 1880-е гг. они уже являлись членами одной «партии» [107].

Однако в действительности никакого сближения между ними не произошло. И в 1877 г., как и шесть лет назад, Мещерский твердил в письмах к цесаревичу: «Революционеры и тайные враги правительства, которых теперь в России тысячи, буквально хотят того же самого, что Шуваловы и Тимашевы» [108]. И в 1885 г. «шуваловская партия» по-прежнему воплощала для Мещерского «все нерусские инстинкты» [109]. Более того, князь приходит к заключению о глубинном тождестве откровенных либералов и якобы «консерваторов» из окружения Шувалова: «Либералов à la Бобринский [110] в известном кругу не мало. Они себя выдают за консерваторов; но консерваторы эти — это Шуваловская партия! Они сегодня за поляков, завтра за евреев, послезавтра за немцев, но никогда ни за Россию, ни за Царя!» [111]. Д.А.Оболенский, один из членов кружка цесаревича — Мещерского, ещё раньше сделал вывод о том, что Шувалов «великий либерал в совершенно отвлечённом западном смысле», поскольку «он великий поклонник конституционной формы правления и не прочь завтра же придумать для России какую-нибудь комедию или призрак конституции» [112].

В конечном итоге, в многолетней распре двух политических группировок проявился (часто в превращённой и искажённой форме) основной социально-экономический конфликт пореформенной эпохи в России — капиталистическая модернизация традиционного общества. Сторонники «европейских начал» (представительства и частной поземельной собственности) противостояли сторонникам традиционализма, «национально-исторических» ценностей (самодержавия и общины) [113].

*****

Изучение жизненного пути В.П.Мещерского обнаруживает существенную эволюцию, которую претерпели его взгляды в течение пореформенных десятилетий. В первые годы царствования Александра II князь был убежденным сторонником реформ, горячо приветствовал освобождение крестьян и создание земских учреждений. Его сочувствие преобразованиям носило тогда славянофильский и националистический оттенок, и он видел в новом порядке вещей залог свободного «национального» развития России. Именно поэтому судебная реформа, скопированная, по мнению Мещерского, с иностранных образцов, вызвала у него более холодное отношение. Националистические симпатии князя получили сильный импульс в ходе польского восстания 1863-1864 гг. Мещерский безусловно разделял тогдашнюю великодержавную линию «Московских ведомостей» М.Н.Каткова.

Во второй половине 1860-х — начале 1870-х гг. программа «обрусения» окраин оказывается в центре внимания Мещерского. С целью воспитания будущего императора в «национальном» духе князь собирает у себя кружок из людей так называемой «русской партии» (К.П.Победоносцев, М.Н.Катков, И.С.Аксаков, В.А.Черкасский и др.) для собеседований с цесаревичем Александром Александровичем. Эта деятельность Мещерского приводит его в столкновение с «немецкой партией» П.А.Шувалова, приведшее к изгнанию князя из придворных сфер.

С целью сохранить идейное влияние на наследника Мещерский предпринимает с 1872 г. издание журнала «Гражданин». Пропагандируемые им со страниц журнала идеи свидетельствуют о существенной эволюции его взглядов по сравнению с началом 1860-х гг. Под влиянием своих многолетних поездок по провинциальной России в качестве чиновника особых поручений МВД князь постепенно разочаровывается в либеральных реформах. Начало самоуправления (земского, крестьянского и даже дворянского) оказалось, по его мнению, несостоятельным и губительным. Но еще более губительным признается им начало бюрократического управления. Выработка Мещерским принципов политического режима, исключавшего оба эти порочные начала, продолжается в течение 1870-х — 1880-х гг. По мере прояснения искомого идеала «небюрократического» самодержавия происходит размежевание князя со многими былыми единомышленниками: И.С.Аксаковым, К.П.Победоносцевым. Зато некоторые идеи Мещерского находят сочувствие на троне, временами князь становится наиболее доверенным и влиятельным советником императоров Александра III (особенно в конце 1880-х — начале 1890-х гг.) и Николая II (в первой половине 1900-х гг.).

После революции 1905 г. значение Мещерского как идеолога самодержавия и как советника царя начинает быстро убывать. В последние годы жизни князь переключается в своей публицистике на внешнеполитические темы, но и здесь его инициативы не возымели успеха.

Рада об'єднаного дворянства. Постійна рада об'єднаних дворянських товариств (1906-17), виконавчий орган реакційних організацій дворянства Росії. Створений 22 травня 1906 за підтримки царського уряду в період Революції 1905-07 для консолідації класових сил крайньої реакції в боротьбі з революційним рухом. Мета - збереження самодержавства, зміцнення політичного та економічного становища поміщиків.

Рада об'єднаного дворянства був близький до придворних кіл і тісно пов'язаний з "Союзом російського народу" та ін чорносотенними організаціями; став центром кріпосницької реакції в країні. Відбулося 12 з'їздів "об'єднаного дворянства" (1-й і 2-й - у травні та листопаді 1906, наступні - щорічно в лютому - березні).

1-й з'їзд прийняв статут організації, були обрані голова, який обирається на 3 роки, його заступники і 10 (потім 12 членів Ради). У 1906-1912 рр.. головою Постійної ради був граф А.А. Бобринський (надалі Постійна рада очолювали такі видатні представники дворянства як А. А. Наришкін, А. П. Струков, і, нарешті, А. Д. Самарін, колишній обер-прокурор Синоду).

У роботі ради брали участь і губернські ватажки дворянства. На місцях діяли губернські ради - сполучна ланка між Постійним радою і повітовими і губернськими дворянськими товариствами.

З початку 1911 робилися спроби створити дворянську економічну організацію - "Союз землевласників". Вимоги "об'єднаного дворянства" надихнули самодержавство на здійснення реакційних заходів (розгін 1-ї Державної думи, третьочервневої переворот 1907, введення військово-польових судів, аграрна політика Столипіна).

З самого початку ПСОДОР з'явився як би буфером між Думою і західниками в міністерствах, з одного боку, та Государем (Двором, Держрадою, правими міністерствами, Сенатом і Синодом) з іншого. Кожен з'їзд ПСОДОР був важливою віхою в ході самодержавного управління країною. Жоден скільки-небудь значний політичний питання не вирішувалося в Думі без попереднього обговорення в ПСОДОРе.

Сучасники один час називали Постійна рада об'єднаних дворянських товариств всемогутнім. Він став координаційним центром для консервативних політичних організацій і рухів національної та державно-патріотичної спрямованості. Депутати ПСОДОРа незмінно очолювали праве крило в Держраді (у якому існувала квота для депутатів від дворянських товариств) та Державній Думі. Крім того, дуже багато політичних, громадські та благодійні організації того часу щодо персонального складу учасників і керівництва цілком могли б вважатися неформальними "дочірніми організаціями" Постійної Ради.

26 липня 1914р. відбувся Всеросійський з'їзд губернських предводителів дворянства, який запропонував губернським надзвичайних зборів обговорити на місцях питання: про об'єднання всіх дворянських товариств для створення загальноросійської організації допомоги пораненим, обрання з цією метою представників з широкими повноваженнями від кожної дворянській організації на Всеросійський з'їзд, створення спільної каси.

Дотримуючись самих правих і правоцентристських поглядів, Рада проіснував як реальної політичної сили аж до 1917 року, тоді як всесословние руху чорносотенців втратили свою вагу ще до початку першої світової війни. Його керівники спрямовували діяльність правих депутатів IV Державної Думи, протистоячи активності горезвісного Прогресивного блоку, тобто реально чинили опір натиску лібералів.

Анархісти. Як масовий революційний рух анархізм оформився і почав грати певну роль в системі суспільно-політичних поглядів народників в 70-х роках XIX ст., Під впливом ідеї видатного мислителя і революціонера М.А. Бакуніна (1814 - 1876).

Подальший розвиток анархістської доктрини пов'язане з ім'ям П.А. Кропоткіна. У своїх роботах кінця 70-х - початку 90-х років XIX ст. ("Речі бунтівника", "Завоювання хліба", "Анархія, її філософія, її ідеал", "Держава та її роль в історії" та ін) він виклав концепцію анархо-комунізму. У своїх побудовах значне місце Кропоткін приділяв питанням теорії революції, яку він вважав закономірним явищем історичного процесу, "різким стрибком вгору", який повинен був привести до повного знищення всіх державних інститутів і установ.

На початку XX ст. в Росії, в умовах загального революційного піднесення і небаченої за напруженням класової боротьби, анархізм, знову заявив про себе як про суспільно-політичному русі. У 1900 р. в Женеві виникає організація російських анархістів-емігрантів під назвою "Група російських анархістів за кордоном", яка видала відозву із закликом до повалення самодержавства і соціальної революції. Її лідерами були Мендель Дайна, Георгій і Лідія Гогелия (Л. В. Іконнікова).

У самій Росії перші анархістські групи з'являються навесні 1903 р. у м. Білостоці Гродненської губернії серед єврейської інтелігенції і приєдналися до неї ремісничих робітників; влітку - в м. Ніжині Чернігівської губернії в середовищі учнівської молоді. Вже до кінця 1903 р. функціонувало 12 організацій в 11 містах, а в 1904 р. - 29 груп в 27 населених пунктах Північно-Заходу, Південно-Заходу і Півдня країни.

У роки революції суттєво зросла чисельність анархічних організацій. У 1905 р. їх налічувалося вже 125 (в 110 містах і населених пунктах), в 1906 р. - 221 (в 155 містах) і в 1907 р., що вважався "вершиною" руху, в країні вже діяло 253 формувань в 180 містах і населених пунктах. У цілому за 1903 - 1910 рр.. діяльність анархістів проявилася в 218 населених пунктах імперії, в 51 губернії і 7 областях.

Дата добавления: 2015-08-17