Глава шестая. Сны и знаки

— Привидений не существует!

— Вы абсолютно правы, мой дорогой Ватсон, -

ответил Шерлок и медленно растаял в воздухе…

(Анекдот)

Дома уже ближе к ночи Янке стало плохо. Накатила вчерашняя слабость и дурнота, сил хватило лишь только на то, чтобы добраться до дивана в гостиной и безвольным мешком повалиться на мамины декоративные подушки. Она всё пыталась мысленным взглядом "прощупать" свое тело, просканировать изнутри на предмет отклонений от нормы, но ничего не смогла найти: аура вроде цела, отчего же так худо?.. И даже перед глазами темнеет пятнами, как после серьезной потери крови… "Вот что бывает, когда не слушаешься Мастера: полное энергетическое истощение!" — вместо ответа образовалась в мозгу издевательски-сочувственная мысль. "Ничего, я восстановлюсь! — стискивая зубы и борясь со слабостью, пообещала Яна непонятно кому. — И помощи ни у кого не попрошу: сама наломала дров, сама теперь буду расхлебывать. Надо просто выспаться…"

Папа присел рядом с ней на диван, Янка и не заметила, как он вошел. Последние несколько дней они друг с другом почти не разговаривали, Яна никогда не думала, что такое может случиться — совсем как недавно с мамой… Только это ведь папа! Может, дело в ней самой, а не в проблемных родителях, что с трудом поддаются воспитанию (и, главное, перевоспитанию)? Выходит, что так… Отец по утрам с безукоризненной английской вежливостью здоровался, иногда по случаю сдержанно желал приятного аппетита — и на этом всё, словно невидимой стеной от нее отгородился! Ни их обычного зубоскальства, когда Янка суматошно мечется по квартире и, как водится, опаздывает в лицей, ни размеренных вечерних разговоров до самой полуночи… Сотню раз за эти дни ей хотелось заглянуть ему в глаза и спросить, пускай бы даже прозвучало по-детски: "Ты меня еще любишь?" Но так ни разу и не решилась: а вдруг он ответит, что нет?..

— Как ты себя чувствуешь? — папа прохладными пальцами пощупал ее лоб и протянул старенький ртутный градусник, ветеран их с Яриком детства. ("Ух ты, жив-здоров еще старичок…" — умилилась Яна через силу.) Пришлось титаническим усилием воли перевернуться на спину и сунуть градусник подмышку. Отец смотрел на нее очень пристально, как на хитрую головоломку, которую во что бы то ни стало следует разгадать:

— С тобой всё хорошо?

— Не знаю… Ты что-то видишь? — когда еле хватает сил, чтоб ворочать языком, тут уже не до внутренней цензуры! Тут уж правда-матка…

— Чувствую, — отец ни капли не удивился. — Ты изменилась.

— Просто устала, — Яна закрыла глаза, на секунду испугавшись, что он своим внимательным взглядом сейчас всё прочтет — всё, что наслучалось за эти богатые событиями три дня. Но проверенный годами трюк не сработал, папин голос грянул откуда-то сверху:

— Ты сегодня что-то делала? Энергетически?

— Юльке сеанс, — неохотно призналась Яна, отпираться не имело смысла. И стало удивительно легко и свободно оттого, что он сам обо всем догадался и не надо больше ничего скрывать. (Только вот догадался ли?.. Ох, и непростой у нее папа! Ну конечно, он ведь из раннего поколения индиго, с ним дурачка не поваляешь.)

— Она заплатила? — гнул свою линию отец. Нет, всё-таки зря Янка разболтала ему про незыблемый закон Рейки: когда делаешь сеанс кому-то другому, не кровному родственнику, нужно брать за это деньги. (Тогда как бы ставишь преграду между клиентом и собой.) Если этого по разным причинам не сделать, то есть опасность, что болячки или проблемы другого перетянешь на себя, с больной головы на здоровую… "Ну кто меня за язык тянул такую подробную лекцию про Рейки устраивать! Вот папа на ус и намотал…" — Яна шумно вздохнула и еле внятно пробормотала:

— Как я с подруг буду деньги брать? Я так не могу…

— Тогда будешь болеть. Всё тянуть на себя, — он невероятным образом считывал ее мысли. — С больной головы на здоровую.

— Так что мне теперь делать? Если я вижу, что кому-то плохо, я просто не могу… Вот так развернуться и уйти!

— Ну хорошо, деньги ты брать не можешь. Но тогда хоть шоколад или конфеты, или хорошую книгу, хоть что-нибудь! Пускай даже символически, без всякой материальной ценности. Поток энергии нужно перекрыть.

"Интересное дело, откуда он знает про этот поток энергии?" — поразилась Яна. Папа сидел рядом, как в старые добрые времена, не сердился и не хмурил с неудовольствием брови, а смотрел на нее тепло, с любовью и некоторым беспокойством. И главное, они обсуждали жизненно важные темы — то, что лишь он один в целом мире мог понять… Янка почувствовала себя абсолютно, непередаваемо счастливой: наконец-то всё встало на свои места! Словно разрозненные кусочки мозаики сложились в стройную картину: "Может, я для того и болею, чтоб он обратил на меня внимание? В детстве точно так было: когда мы из-за чего-то ссорились, я потом обязательно заболевала и он меня выхаживал, всё становилось хорошо…" Эту мысль Яна решила отодвинуть в укромный уголок памяти, чтобы позже к ней вернуться, уже по свободе. Только это не сейчас, а когда она очухается…

— А еще лучше, чтобы ты ни во что такое… эзотерическое не вмешивалась. Это вопрос твоего здоровья, — отец ловко подхватил почти выпавший у нее из-под руки градусник, Янка за всеми разговорами успела про него забыть. Еле-еле набежало тридцать шесть (если быть совсем уж точной, тридцать пять и восемь). Папа сперва не поверил собственным глазам, тряс ни в чем не повинный прибор, как свинку-копилку, но ртутный столбик наглым образом стоял на месте. А Яна уже мягко куда-то проваливалась — в глубокую темную пропасть с неясными тенями по краям, что чудится всем больным и ослабленным. Кажется, сейчас уснет…

Последним бодрствующим краем сознания она успела уловить что-то в корне неправильное и с трудом приоткрыла глаза: отец сидел рядом на диване, положив руки ей на виски. (Наверно, пытался передать свою энергию, как часто делал это для них с Яриком в детстве, когда они болели.) Янка с усилием отвела от себя его руки, те были уже не прохладными, а почти горячими, разогревшимися:

— Тебе нельзя, у тебя нет инициации… — и заснула уже по-настоящему.

Ночь выдалась беспокойная, Яна вертелась волчком с боку на бок, всё никак не могла нагреть себе место. Каким-то удивительным образом она уже лежала в своей комнате на кровати — видимо, папа перенес ее сонную, как в детстве. Целую вечность такого не случалось… А затем подступили кошмары: кто-то угрожающе-темный навалился на грудь и начал душить. Янка с трудом от него вырвалась и принялась в отчаянии звать на помощь — то ли мысленно, то ли вслух, — и просить, чтоб ее больше никогда не оставляли одну… Звала отца, но явились на зов "Они", окружили плотным кольцом, как телохранители: высокие и немного расплывчатые фигуры в чем-то белом, струящемся до земли. Просветленно-яркие и светлые, похожие на святых со старинных икон…

Особенно среди них выделялся один, с темной бородкой и полными любви немного грустными глазами, — присел рядом с Яной и ласкoво сказал, что будет охранять ее сон. Вот с ним-то и завязался этот полу-фантастический и вместе с тем необъяснимо реальный разговор — проснувшись утром, она помнила его до последнего слова и самых мельчайших интонаций:

"Почему мне так плохо? Я ведь делала себе Рейки — по идее, должна была восстановиться… Почему Рейки не помогает?"

"Ты не выполнила то, о чем просила Мастер, и пробоина в ауре открылась опять. Надо ее залатать, иначе это не имеет смысла — всё равно, что наполняешь водой дырявый сосуд."

"А как залатать? Я не умею…"

Вместо ответа он улыбнулся и показал Яне свои ладони: между ними в одно мгновение образовался ясно-фиолетовый светящийся шарик, похожий на шаровую молнию. "Наставник" плавно прикоснулся этим диковинным шаром к своей груди и Янка наконец поняла, чего от нее хотят: и себе принялась лепить энергетические шары-колобки, посылая их прямо в невидимую рану на груди. Первые два лишь растеклись тонкой фиолетовой лужицей, зато остальные клеились, будто пластилин. Под конец вышла добротная заплатка, показавшаяся почти материальной, осязаемой.

По ходу дела пришла спокойная и отвлеченная мысль (по звучанию явно не "своя"), что "Они" могли бы это сделать и без нее, во время сна. Но сейчас важнее, чтобы Яна научилась саму себя восстанавливать, если когда-нибудь опять придется… Незнакомец беззвучно встал с ее кровати и собрался уходить: как видно, его миссия была окончена. На прощанье предупредил, что наложенная на пробоину заплатка временная и несколько дней нужно быть особенно осторожной, пока аура не выровняется. Янка едва успела вдогонку спросить, как его зовут. Бородатый незнакомец опять улыбнулся своей мягкой полудетской улыбкой, озарившей всё лицо, и ответил, что Пресветлый.

Наутро она проснулась бодрая и свежая, и со сна долго соображала: что же это всё-таки было? И приснится же такое!.. Вчерашняя слабость и дурнота испарились без остатка, на смену им пришла непривычная легкость во всем теле и недюжинная богатырская сила. Так бы сейчас взяла и раскинула руки, как крылья, и полетела над утренним городом, точно на дельтаплане! Янка с трудом дождалась более-менее приличного для звонка времени и набрала Мастера Ольгу. (Хоть не слишком-то хотелось вот так "светиться", тем более перед ясновидящей, как все "рейкисты" наперебой утверждают…) Но одна невероятная догадка упорно сверлила мозг: если она прямо сейчас всё не выяснит, то будет маяться целый день.

— Доброе утро! Извините, что так рано Вас беспокою, — сбивчивой скороговоркой выложила заранее заготовленную фразу. Мастер не показалась хоть самую малость удивленной, как будто просидела начеку у телефона всю ночь, поджидала ее звонка. — Я хотела спросить… Кто такой Пресветлый?

— Так называют Христа.

Чего-то в этом роде Янка и ожидала: опять ее могучая интуиция не подвела! А Мастер с подозрительно-вкрадчивым спокойствием ко всему сказанному присовокупила, что если она, Яна, сегодня не занята, то может вечером забежать для проверки. А заодно и остаться на семинар — уж кому, а ей должно быть интересно. Неожиданно для себя самой девочка согласилась: получилось, что нет, нисколько не занята… Свободна, как ветер.

Вся эта мистика Яну сильно растревожила, целый день в лицее проходила невнимательная и погруженная с головой в свои мысли. Утром, поднимаясь по лестнице, прозевала нужный этаж — а именно второй — и на полном автомате выскочила на площадку четвертого, где уперлась лбом в запертую дверь спортзала. (Да, это не шутка: спортзал на четвертом этаже, жесть! По лицею ходят вполне правдоподобные байки о том, как в свое время прораб, находясь под сильным градусом, перевернул чертеж здания вверх тормашками. Ну, и отдал строителям соответствующие указания… Нетрудно представить, какие умопомрачительные звуковые эффекты сопровождают лабораторки в кабинете физики на третьем этаже, как раз под спортзалом! Повезло еще, что столовую сварганили по-человечески, внизу, а то могло бы быть намного хуже…)

Но самый пик Янкиной невнимательности пришелся на вторую пару. Развернувшись спиной к двери, она со всеми леденящими душу подробностями пересказывала Юльке свой сон, да так увлеклась, что не расслышала ни звонка, ни появления Вероники Сергеевны — пылкой "француженки" с бурным южным темпераментом. Пожалуй, спасло Янку лишь то, что Вероника питает к ней определенную слабость — говорит, что у той блестящие способности к французскому. (И каждый год норовит выпихнуть на городскую олимпиаду, но пока что не получается, накладка с английским. У Оксаны Юрьевны на этот счет тоже ведь свои планы…) Если б не эта маленькая деталь, то Вероника сто пудов бы выставила за дверь — "с вещами на выход, ЯнА"! (Вероника Сергеевна все имена склоняет на французский манер, с ударением на последнем слоге: ГалинА, СашА… Вот Юльке-то хорошо, она Жюли, а Макаровой и того лучше — Катрин, изящно и благородно. А волейболистка Таня Остапенко — ТатИ, вообще необычно звучит. Не то, что эта ЯнА, сплошное издевательство!)

Слава Богу, девчонки из-за этой феноменальной рассеянности Янку не слишком доставали, вели себя на диво сдержанно и гуманно. Посмеялись, посудачили минут пять и забыли. (Что-то с недавних пор подруги начали проявлять по отношению к ней завидную чуткость, с чего бы это?..) Та пугающая вчерашняя слабость как будто бы прошла, остались лишь неясные ее отголоски. Как грозное напоминание о том, что может случиться в любую минуту, если Яна Владимировна куда-нибудь опять, по маминому выражению, "влезет, вступит или вляпается"…

Так всё и текло тихо-мирно до большой перемены, а потом они всей бандой наперегонки высыпали во двор, не успев еще толком поесть. (Впрочем, на это "поесть" никто особо и не рассчитывал: наверняка в буфете уже толпится плотная орава изголодавшихся лицеистов! Весь лицей не переждешь.) Яна изо дня в день перебивалась случайным шоколадом, чипсами или печеньем вместо обеда — если бы мама об этом узнала, наверняка б устроила конкретную головомойку. Хотя кто ей скажет!.. А заодно и для карманных денег изрядная экономия, что тоже немаловажно в наше время…

Когда папа уходит в плаванье, то прежнее раздолье в плане неограниченных финансов для Янки быстро прекращается. Старые запасы тают за считанные дни и наступают суровые времена… Мама считает ограничение суммы на карманные расходы одним из самых сильных воспитательных средств, так что выдает по чайной ложке лишь на обеды да на проезд, как раз впритык. Понятное дело, строптивая Яна Владимировна сама и в жизни не попросит, лучше пешком будет до лицея чесать! И на примирение первая тоже не пойдет, чтобы выклянчить для себя какие-нибудь милости и поблажки. Не в ее правилах подлизываться. "No pasaran, они не пройдут! — с невеселым смешком подначила себя Яна. — Может, на работу какую-нибудь устроиться? Только кто ж меня возьмет… Даже в официантки не примут, ручки не из того места — обязательно что-то раскокаю!"

"Вот потому ты и маленькая, что не обедаешь", — выдала однажды Алина, уплетая за обе щеки заботливо припасенный из дому трехэтажный бутерброд. Янка на такую напраслину смертельно обиделась и целый день с ней не разговаривала. Но если мыслить логически, то что-то в этом есть… "Всё, начинаю новую жизнь! Со следующего понедельника, — легкомысленно пообещала себе. — Да только вряд ли из этого что-то получится… Вон как в третьем классе, когда мама каждую субботу выгребала из портфеля гору засушенных булочек и бутербродов и вытряхивала полчаса крошки. Вот чудИла, почему же я их тогда не ела? Из чувства протеста, что ли, или стеснялась… Нет, это я сейчас из чувства протеста, а тогда просто дикая была."

В хорошую погоду девочки по давней традиции спешили со всех ног к "своим" качелям — те располагались в соседнем дворе сразу за лицеем. Иногда приходилось пережидать случайно затесавшихся дворовых малышей, но обычно вся эта горластая мелюзга при виде их внушительной компании разбегалась кто куда, и качели оставались в полном распоряжении девчат. Весной в этом тихом дворике вовсю цвела ароматнейшая сирень и осыпались прямо на голову нежно-розовым цветом яблони, осенью под ноги падали блестящие полированные каштаны… Жизнь была прекрасна.

Первой к заветному сидению из грубых досок подоспела Юлька, у нее ноги самые длинные. Маша зазевалась всего на долю секунды и они принялись шутливо драться за почетное место слева, прямо под яблоней — каждый раз разыгрывался один и тот же спектакль. Воспользовавшись моментом, мимо них неторопливой лебедью проплыла Алина и с королевским спокойствием заняла свободное сиденье справа, даже глазом не моргнула! Опоздавшей Янке пришлось стоять рядом на манер почетного караула и переминаться с ноги на ногу, поджидая своей очереди.

— Машка, ну хватит!.. Ну сколько можно!!! Бессовестная! — Юлька почему-то оказалась не у дел, Яна совершенно пропустила, как это могло получиться. К счастью, Аля не самый рьяный любитель катаний: явно села из чистого принципа и быстро сдалась, уступила место ей, как стоявшей ближе всех:

— На! Помни мою доброту.

Но отвлечься от всех домашних и лицейских забот не удалось: с чрезвычайно снисходительным видом подошла Галька, жуя во весь рот тощий столовский пирожок. И заворчала себе под нос:

— Детский сад, младшая ясельная группа!

Затем пристала к Яне с удесятеренной с утра энергией:

— Мы собираемся на дискотеку. Пойдешь с нами?

— "Мы" — это кто?

— Ну как — кто!.. — Галина подозрительно замялась: дело ясное, что дело темное! — Андрей, Богдан… Может, еще кто подгребет, посмотрим.

Где-то так Янка и предполагала, настроение резво подскочило до высокой эйфорической отметки: неужели Богдан про нее расспрашивал и теперь пытается увидеть, пускай даже окольными путями?.. Но виду решила не подавать, чтоб подержать Гальку в напряжении. Из вредности на лету заявила, раскатываясь до самых яблоневых веток:

— Ну, если Сергей захочет, то пойдем.

Галя отвернулась и, кажется, приглушенно зарычала, как Мардж Симпсон в мультике. Яна самозабвенно улыбалась до ушей, Машенция с отсутствующим видом молчала, расчесывая комариный укус на руке, Алинка пыталась приманить куском колбасы чудовищно пушистого пепельно-серого кота. А Юлька добралась-таки до вожделенной качели, с победным видом водрузилась на сидение и успокаивающе заявила в Галькину спину:

— Не переживай, я пойду!

— Что ты пойдешь — это я знаю, — отмахнулась Галя.

— Я тоже пойду, — подключилась Марианна, потирая ушибленную в пылу схватки за качели коленку (та была в еле различимых золотистых веснушках, словно бы перекочевавших с Машкиного носа). Галя уже только для порядка продолжала зудеть:

— Вот, как обычно! Все идут, одна Яна!..

— А он симпатичный? Этот твой Богдан? — невинным голосом воспитанницы пансиона благородных девиц поинтересовалась Юлька, и опасным для жизни прыжком соскочила с разогнавшейся качели. "Вот каскадерище!" — недовольно поморщилась Яна, с трудом удерживаясь, чтобы не кинуться к Юлии проверять, все ли кости целы. Но "каскадерище" пребывало в отличном здравии: Юлька тут же завертелась на месте волчком, отплясывая на голой земле что-то непрофессиональное, но в любом случае зажигательное.

— Симпатичный — не то слово! Тебе понравится, — торжественно пообещала Галя и успела разглядеть, что Янка при этих словах едва заметно напряглась. "Вот теперь пойдет, как миленькая!" — Галя довольно потерла жирные от пирожка руки.

— Что будем делать на День Учителя? — впервые за всю перепалку подала голос Алина, любовно прижимая к себе раскормленного серого котяру, что вольготно развалился у нее на руках. Прозвучало немного невпопад.

Этот вроде бы ничего не значащий качельный инцидент привел Яну в еще большее смятение. Чтоб успокоиться и разложить по полочкам взбудораженные мысли, она после занятий ушла в свободный полет — отправилась бесцельно бродить по городу, куда ноги принесут. Шла, не глядя по сторонам, почти не разбирая дороги, и нежданно-негаданно вышла к неуловимо знакомому зданию с нарядными белыми колоннами, оно показалось почти что родным… Янка стояла перед ним в оцепенении минуты две, пока не сообразила, что это ее старая музыкальная школа. (Кому-нибудь расскажешь, смеяться будут: не узнала собственную музыкалку, куда бегала шесть лет подряд! Тут одно из двух: или так конкретно отреставрировали, что сразу не признаешь в лицо, или просто подошла с непривычной стороны, дворами.)

Если честно, с ориентацией в пространстве у нее всегда были проблемы. Вот взять хотя бы последнюю поездку в Киев вместе с папой, в конце августа: вырвавшись на свободу, Яна полчаса плутала в подземном переходе под Крещатиком и раз пять, не меньше, выходила на поверхность не с той стороны, куда нужно. А там в отчаянии махнула на всё рукой, выбрала момент и ломанулась прямо через дорогу с потоком машин, было-было… Наверно, под землей ее способности к ориентированию — и без того более чем скромные! — отрубаются окончательно. Хорошо, что язык вроде бы на месте, да еще и не один: в крайнем случае можно цивилизованно так спросить на русском, украинском, английском или французском: "Скажите, пожалуйста, а я правильно иду?.." (В том самом Киеве, правда, в ответ на этот невиннейший вопрос народ с завидным постоянством выуживает из кармана карту города и начинает по ней мозговать. Ну прямо талант такой, что каждый раз стабильно нарывается на точно таких же приезжих, как она сама!)

От воспоминаний про киевскую подземку Янка повеселела и принялась соображать дальше: "А мама как раз недавно ставила капельницу про эту музыкалку, и Мастер со своей классической музыкой… А тут я к ней вышла… Получается, знак?" — запутанно подумала.

Музыкальную школу в прошлом году она бросила исключительно на зло маме, в знак протеста. Идиотизм, конечно, редкий — могла бы уже доучиться, оставалось-то всего ничего, полгода с копейками… Но невтерпеж стало, после очередной крупной ссоры с матерью решила одним махом разделаться сразу со всем: и с гимнастикой, и с музыкалкой, и даже художку едва не бросила под горячую руку. Думала жить себе в свое удовольствие, как все нормальные люди, и наслаждаться заслуженным свободным временем (которого у нее с первого класса отродясь не бывало, недопустимая роскошь!). Да только самой проблемы этот драматический жест не разрешил, принес лишь временное облегчение. Дипломатичный поступок, ничего не скажешь! Отношения с мамой с тех пор перешли в стадию открытой враждебности — "наплевала мне прямо в душу!", кричала та прошлой весной…

Проще говоря, можно было бы спокойно развернуться и уйти, сделать вид, что никакого знака не заметила — ну, или просто не дошло… (Как выражается обычно Юлька, "для тех, кто в танке!") Но тогда — уже по словам Мартына, предводителя кастанедовцев — победителем в этой битве окажется страх, а она, Яна, потерпит позорное поражение. Так сказал бы, наверно, не только Мартын, но и сам дон Хуан (Янка теперь часто отвечала себе словно от его имени, даже без всякого умысла). И чудилось при том, что видит перед собой на мысленном экране старика индейца с широким морщинистым лицом и тонкой седоватой косичкой, одетого во что-то замшево-кожаное, светло-коричневое с характерной индейской бахромой. Тот бесшумно садился рядом по-турецки и одобрительно кивал головой на Янкины мысли. А она пугалась до полусмерти: начинало казаться, что вот так вот ненавязчиво сходит с ума… После этого он обычно вставал и уходил, не проронив ни слова.

Хотя, если вспомнить сегодняшний сон про Пресветлого… Может, что-то в этом есть? И не стоит от того призрачного индейца шарахаться, больше будет пользы. А вдруг он приходит, чтоб сообщить ей что-то важное?.. "Ну всё, в следующий раз буду держать себя в руках, поговорю с ним по-нормальному! Выясню, чего он хочет", — расхрабрилась Янка и осторожно потянула на себя дверь (втайне надеясь, что та по какому-то волшебству сейчас возьмет да не откроется).

Но дверь издала протяжный жалобный стон и гостеприимно распахнулась. Внутри за прошедшие полгода почти ничего не изменилось, только белее стали высоченные потолки старинной лепки. (Зато лестница осталась такой же удобной в кавычках: скользкая и покатая до безобразия.) Из-за закрытых дверей, выкрашенных под дерево, доносились звуки рояльных этюдов, исполненных с разной степенью мастерства, Яна узнала лишь Чайковского. "Куда же я иду? В старом классе-то наверняка никого нет. Значит, решаем так: если там кто-то есть, то это знак, а если закрыто… Тогда тоже знак", — невразумительно решила она и незаметно для себя притормозила, готовясь повернуть обратно. Не так-то легко сюда возвращаться — с позором да на щите! — и смотреть в глаза людям, которые возлагали на тебя какие-то таинственные надежды. А ты в ответ на все эти надежды… Эх, да что тут говорить!

В знакомой с детства аудитории тоже ровным счетом ничего не изменилось. Все такая же худая и строгая, с затянутыми в тугую "дульку" темными волосами, преподавательница Майя Станиславовна сидела за тем же колченогим столом и, сдвинув на кончик носа массивные очки, проверяла тетради (должно быть, музыкальный диктант). Яна застыла на месте, как дерево, на секунду почудилось, что вот-вот пустит корни в зашарканный паркетный пол, и тогда уже не сбежишь, не спрячешься… Наконец — через целую вечность, не меньше! — учительница подняла от тетрадок голову, указательным пальцем водрузила повыше очки в роговой оправе и посмотрела на нее в упор. "С самого начала меня заметила, просто решила лишний раз помариновать!" — сообразила Янка с унынием. По лицу Пчелы Майи — ну как еще любящие ученики могли ее назвать, c таким спотыкательным имя-отчеством? — было трудно определить, что учительница при этом подумала. (К тому же некоторые мысли лучше не озвучивать вслух, хотя бы из чистого гуманизма…)

Майя Станиславовна устало откинулась на своем неудобном "инквизиторском" стуле с прямой высокой спинкой, и ровным бесцветным голосом сказала:

— Ну здравствуй! Сколько лет, сколько зим…

И события завертелись с головокружительной скоростью, словно в детском калейдоскопе: неутомимая Пчела засадила Янку играть сразу несколько отрывков, причем в жестком режиме, без разминки или передышки. С непривычки Яна выдохлась уже на втором этюде — зверски сложном! — пальцы пребольно скрутило нервной судорогой. Но она отчаянно старалась не подавать виду, взыграла пресловутая Скорпионская гордость… Прошла еще одна вечность, пока Майя над ней не сжалилась и сделала милостивый знак, что достаточно:

— Техника хромает. Дома занималась?

После короткого молчания Яна честно помотала головой, но потом малодушно уточнила:

— Иногда.

— Всё за счет способностей! А если бы приложила хоть каплю труда…

Про эту каплю труда Яна слышала не десятки, а сотни и тысячи раз, в самых разных вариациях… Отчего-то вспомнился совершенно другой Капля и Янка резко склонила голову, пряча улыбку — да так, что подбородок с размаху уперся в грудь. (Считай, потупила свои бесстыжие лентяйские глаза в приступе чистосердечного раскаяния!) Но легче от этого не стало: случайно выбранная Янкой парта представляла собой подлинную сокровищницу народной — то бишь студенческой — мудрости. Вдоль и в поперек стол бороздили поэтические (и не очень) строчки, нацарапанные синей пастой: "Сало — это сила! Спорт — это могила." "Если хочется учиться — ляг поспи и всё пройдет!" И на самом видном месте — суровое предупреждение: "Студент! Если ты спишь, не храпи слишком громко, ибо ты рискуешь разбудить спящего рядом соседа."

Давясь от смеха, Янка еще ниже склонила голову и до боли вцепилась пальцами в край парты. Но учительница ничего не заметила, напротив, смягчилась: с усилием выбралась из-за стола и в задумчивости зашагала взад-вперед по скрипучему полу:

— Даже не знаю, что с тобой теперь делать! Явление Христа народу, — вот тут уже стало не до смеха… Яна съежилась за своей испещренной десятками надписей партой и смотрела на Майю круглыми испуганными глазами — накатил самый настоящий страх, что ее сейчас "не возьмут", отправят восвояси. Казалось, что это вопрос жизни и смерти, не меньше: — Группа ушла далеко вперед, догнать будет трудно. Разве что… — Майя выдержала эффектную паузу, девочка невольно затаила дыхание: — Ты будешь заниматься дома, а ко мне приходить раз в неделю для проверки.

— Хорошо! — не торгуясь, согласилась Янка. И самой себе не поверила, что так просто отделалась. Майя Станиславовна смерила ее недоверчивым взглядом:

— Ты будешь заниматься ОДНА? — и с таким неприятным многозначительным нажимом, что у Яны от обиды аж горло перехватило:

— А что тут такого?..

— Ничего такого, просто я хорошо тебя знаю! Это будет трудно.

Янкина Скорпионская гордость уже давно хватала беспомощным ртом воздух и наконец в полном ауте повалилась на грязный пол, и кто-то невидимый глазу неторопливо и методично отсчитывал: "Один, два, три…" Она вызывающе вздернула подбородок:

— Посмотрим!

Майя, похоже, только этого и ждала, без дальнейших обсуждений сунула ей в руки увесистую пачку нот:

— Ну что ж, до субботы!

— До субботы, — Яна в боевом запале не спросила, почему именно до субботы — не слишком-то для нее удобно, с аэробикой будет накладка. Не успела на месте сообразить, а через пару минут стало поздно — ну не возвращаться же обратно! И так должна своей инквизиторше спасибо сказать, что та приняла почти без попреков и нотаций на полдня — всего-навсего в полчаса уложилась…

Гордость начинала потихоньку приходить в себя: смущенно покашливала, чистила потрепанные перья и неуклюже делала вид, что всё в полном ажуре. (И вообще это она не упала, а прилегла отдохнуть!) Янка вприпрыжку скатилась по скользкой раскатанной лестнице, забыв про перила, и раздосадовано вполголоса забормотала:

— Интересно, как это она меня знает? Если я сама себя не знаю! — и, кажется, порядком напугала встречного щуплого парня в сером костюме, дирижерском галстуке бабочкой и круглых очках, вроде московского "профессора" Ромки. Бедняга отшатнулся от нее, как от сумасшедшей.

Уже вылетев пулей за дверь, под влиянием благодатного свежего воздуха Янка неожиданно сообразила, что ее только что элементарно взяли "на слабо". (Дошло, как до жирафа, на тринадцатые сутки!) Ох уж эта вероломная Пчела! Ведь если именно она, Майя, приходила к ним домой — как утверждает мама, — жаловалась на Янкины прогулы и просила принять меры, то… То теперь уж точно на ней отыграется, все девять кошачьих шкурок с Яны Владимировны спустит! Это ж надо было так вляпаться!.. Как под гипноз какой-то попала. Неужели сама, по собственной воле полезла обратно в эту петлю: каждый день по часу игры на пианино, под неусыпным маминым надзором?

Глава седьмая. Сергей и "тетя Маня"

Нимб, оказывается, сильно давит на плечи.

(Козьма Прутков)

Настроение было даже не никакое, а никакущее, и как раз в эту минуту позвонил Сережа. Голосом частного детектива стал допытываться, где она, с кем, ну и чем, собственно, занимается… Выяснил, что Яна никуда не спешит и поставил перед фактом, что "сейчас подъедет". Очень некстати, надо сказать! Янка уже тысячу раз зарекалась, что не будет ни с кем встречаться и даже лишний раз разговаривать, если в плохом настроении, расстроена или устала. Сперва нужно восстановиться, а не то себе дороже получится…

Но отказаться от "стрелки" не успела, Сережка по-военному быстро отключился. (Как-то не совпадают у них частоты: пока она задумчиво бредет через осень и глазеет по сторонам, он мчится на всех парах неизвестно куда, вон и ее пытается подгонять!) Кажется, само время течет для каждого по-разному: у нее, Яны, оно плавное и вкрадчиво-расслабленное — не потому ли и часы ни разу в жизни не носила, разве что в сумке, — а для него четко и неумолимо тикают секунды. Как у Джека Лондона: "Время-не-ждет"!

Встретились у полуразрушенной крепостной стены в Комсомольском парке — еще одно Янкино любимое место, третье по счету после Дуба и набережной. Старожилы утверждают, что стена эта — самое древнее в здешних краях защитное сооружение, возведенное во времена русско-турецкой войны. Возможно, именно здесь раздавал свои указания основатель их города Федор Ушаков, фигура по всем меркам легендарная…

Сережа подъехал со стороны центральной аллеи, вздымая за собой пыльный шлейф из опавших бурых листьев. Яна только-только успела выбрать место поровнее и пошире и примоститься с ногами на поросшей пучками травы стене — всё-таки три века не прошли даром… Папа в свое время шутил, что это у нее комплекс Наполеона: когда вечно тянет забраться повыше и обозревать окрестности сверху. И подпевал смешным козлиным тенором: "Высоко-о сижу, далеко-о гляжу!.."

Но даже эта несерьезная мысль была не в силах поднять Янкин поникший боевой дух, она еще плотнее сдвинула брови и горестно вздохнула. Больше всего хотелось свернуться клубком в укромном месте — чтобы не было никаких случайных прохожих — и сидеть вот так, ни о чем не думая, лишь ощущая всем телом вековые теплые камни. И меньше всего — вести оживленную светскую беседу, пускай даже и с Сергеем…

— Привет! Что такая веселая?

Янка вместо ответа неопределенно передернула плечом, внутренне досадуя на эту явную толстокожесть. Любая девчонка бы на его месте почувствовала, что сейчас не надо ни о чем расспрашивать и ничего суперски умного изрекать, достаточно лишь запрыгнуть на эту стену и немного посидеть рядом. А потом, уже для полного распрямления извилин, можно поболтать на какие-то ненапряжные темы — вот тогда бы потихоньку и "попустило", выражаясь на их лицейском жаргоне… Но мужчины, по всему видать, сделаны из кардинально другого теста: Сережка на нее едва взглянул, отрывисто поздоровался и усиленно закрутил головой в поисках чего-то своего архиважного. И с еле прикрытым нетерпением предложил:

— Ну что, пошли где-нибудь посидим?

"Ага, значит, он кафе поблизости выискивает!" — Яна отрицательно замотала головой:

— Я не хочу.

— А-а, ты ж на природе любишь! — прозвучало сие замечание в высшей степени язвительно. А дальше и того больше, понеслось по развернутой программе: начали пререкаться, как потрепанная жизнью супружеская пара. (Причем женатая лет двадцать, не меньше.)

— Траву не рви, — как можно более миролюбиво заметила она. (А может, и занудно — со стороны-то себя не видно…)

— Гринпис! — в его исполнении прозвучало точь-в-точь как ругательство. Вся эта ситуация показалась Яне невероятным образом, пугающе знакомой.

"Опять "дежа вю"! Мы с ним когда-то точно так же ругались…" — Янка внутренне вздрогнула и сделала последнюю попытку сменить тему, без всякого перехода задумчиво протянула:

— Странно, у тебя мне даже не хочется прошлые жизни смотреть…

— Всё равно я в это не верю.

— Верь-не верь, а это существует! — Сережка иронически закивал головой, как китайский болванчик. Но ее уже несло на раздутых парусах: — Интересно, а почему не веришь?..

— Ну так "просвети" меня, чего зря время теряешь? Включи свой рентген.

— Не могу. Твоя душа не дает разрешения…

— А ты у нее спрашивала? — насмешливо фыркнул Сережка, Фома неверующий. Яна решила не поддаваться на провокацию: всё равно ведь рано или поздно придется сказать эти слова — не сейчас, так потом:

— Ты изнутри закрыт, как в броне, вот здесь вот сильный блок, — она поднесла руку к его груди, но прикоснуться не прикоснулась, отдернула на полпути. От Сережкиной куртки заметно несло бензином, как от брата Ярика. Знакомый с детства запах, от папы тоже когда-то так пахло… — В прошлый раз ты был почти открыт, а сейчас опять… Будто средневековый рыцарь в доспехах, и створки одна за другой закрываются… Это всё, что я вижу.

"А может, это я сейчас закрыта, тоже вариант! — но вслух озвучивать такую отсебятину Яна, естественно, не стала. — Хоть бы сумасшедшей не назвал…" Сергей с минуту помолчал — вероятно, пытался переварить информацию. Не переварил, вместо того приобнял ее сбоку за плечи:

— Какой я страшный! Поехали ко мне.

— А что там делать?

— Видик посмотрим…

— Ага, щас!

— Боишься?

От его насмешливого снисходительного тона Янка жутко оскорбилась и ледяным голосом отчеканила:

— Я тебя три недели знаю. С какой это радости я поеду к тебе домой?

— Думаешь, я маньяк? — она дипломатично промолчала, но Сергей неумолимо помрачнел прямо на глазах. В одну секунду даже голос его изменился до неузнаваемости, стал неприятно-скандальным, будто у рыночной торговки: — А может, не в этом дело? И нечего тут лапшу вешать! Так и скажи, что появился какой-нибудь МАЧО! — и опять с нажимом, почти что по буквам, как непечатное ругательство.

"Да у него самый настоящий талант — так выделять вполне безобидные слова!" — невовремя посетило Яну юмористическое соображение. А Сережка всё не унимался — видно, настолько она ему допекла за это время, что до сих пор не может успокоиться! Прорвало сердешного…

— Кстати, как там тот парень, что был в кафе? Это твой бывший? Ты с ним что, раньше встречалась? — и сверлящим взглядом уставился ей в самые зрачки, точно следователь на затяжном допросе. "Если в лице сейчас что-то дрогнет, он сразу поймет… Ну что ж, будем драться его же оружием!" — Янка вскинула голову и ощетинилась сразу всеми своими колючками:

— Нет! Не пришлось.

— Ну, еще всё впереди, — язвительно бросил он.

— Действительно! — не осталась в долгу Яна.

Сергей в первый раз за их перебранку закурил, не потрудившись отойти в сторону, окатил противнейшим сигаретным дымом чуть ли не в лицо. И после долгого молчания, когда нервы едва не лопались, самым будничным голосом предложил:

— Ну что, по домам?

— По домам, — по-королевски небрежно согласилась она, а внутри всё сжалось от непонятной боли. Когда-то Янка случайно услышала песню — то ли на улице с музыкального лотка, то ли выхватила краем уха по радио: "Она смотрела, чуть не плача, точнее, плакала внутри…" Значит, вот как это выглядит в реале — когда плачешь внутри и никто не замечает! А снаружи можно с безразличным видом улыбаться, храня свою Скорпионскую гордость, будь она неладна… Не зря же он сегодня ничего не заметил, не почувствовал, как ей было плохо! Не хотелось бы так расставаться, как заклятые враги, но раз он сам предложил…

— Я тебя отвезу, — равнодушно обронил Сергей, не глядя на нее.

— Я еще посижу.

— Дело хозяйское! — он круто развернулся и пружинистой беспечной походкой, насвистывая на ходу что-то бодрое, направился к мотоциклу на обочине. И ни разу не обернулся, ни на йоту шагу не замедлил… Только у самого байка заколебался и повернул обратно, словно забыл что-то важное рядом с ней на поросшей буйной травой стене:

— Ты ж у нас психолог, верно? У меня такое ощущение, что ты на мне опыты ставишь!

"Это еще кто на ком ставит!" — но произнести это вслух Янка опять не смогла, съехала на свой привычный академический тон:

— Не хватало! Я не имею права нарушать ничью свободную волю. Если я буду тобой манипулировать, то в следующей жизни это вернется ко мне. Зачем оно мне надо?..

— Ну да, карма! Я и забыл, — Сережка в нерешительности потоптался на месте, приминая кроссовками желтые кленовые листья, и присел на камни рядом с ней. "Вот с этого и следовало начинать! — со вздохом подумала Яна. — Столько нервов бы сберегли…"

Он точно так же тяжко в свою очередь вздохнул:

— До чего же с тобой сложно, если б ты знала!

— А с тобой, думаешь, легко? Ты на меня давишь, я этого не люблю.

— Я? На тебя давлю?.. Да я даже не знаю, с какой стороны к тебе подойти! На какой козе подъехать, — Янка помимо воли на эту "козу" хихикнула. Ну что ж, наконец-то начало "попускать", как она весь этот сумрачный вечер и мечтала…

Но он в очередной раз всё испортил, ляпнул в самый неподходящий момент:

— Ты слишком много думаешь! Надо относиться к жизни проще. Вот чего ты сейчас хочешь?

— Ничего, — Яна поболтала в воздухе босыми ногами, с еле различимой глухой тревогой прислушиваясь к себе: — Сидеть на камне, смотреть на небо.

— Какая ты вся правильная! Чуть ли не с крылышками, — Сережка в раздражении выдрал с корнями толстый пучок травы с крепостной стены. И успел краем глаза разглядеть, как у нее от обиды припухли губы, в точности как у ребенка, что вот-вот собирается зареветь.

Но Янка не заревела, неловким прыжком соскочила с насиженного места (с которого пять минут назад и подъемным краном было не стащить!). На него же подчеркнуто не глядела, бросила в пустоту:

— А вот теперь пошли домой! — наугад нашарила в траве босоножки на острых шпильках и в лихорадочной спешке сунула в них ноги. (Те показались вдруг Сергею очень маленькими и белыми, словно у гейши из Страны восходящего солнца — даже не ноги, а аккуратные лапки неизвестного науке зверька. И пальцев что-то слишком много… Или это в глазах рябит?) А Янка уже почти бежала от него прочь по аллее, усыпанной жухлыми коричневыми листьями — ну тютелька в тютельку, от грабителя спасалась олимпийским спринтом! Он без труда ее нагнал и словил за руку с ледышками-пальцами:

— Ты что, обиделась? — она с возмущением вырвалась и торопливо засеменила еще быстрей на высоких тонких каблуках. — Спустись на землю! Ты живешь в своем выдуманном мире, в каких-то фантазиях. А жизнь не такая, проснись!

Она резко на полушаге остановилась и полыхнула своими широко раскрытыми глазищами ему прямо в лицо, у Сергея аж дыхание на секунду перехватило:

— А откуда ты знаешь, какая жизнь? Может, как раз я и не сплю!

К Мастеру Ольге Янка почти не опоздала. (По дороге еще сама себе поражалась: ну что ж, могём, если захотим!..) Пытаясь занять чем-то мысли, чтоб не думать о Сергее и его обидных словах, рисовала в воображении яркую трехмерную картинку: вот Мастер сидит по-турецки на своем белом коврике с иероглифами и укоризненно посматривает на часы… И не угадала. Кроме Яны, в их арендованном зале на Острове обнаружилось еще человек десять, и практически все незнакомые. (В первую секунду мелькнула шальная догадка, что не туда попала.) На душераздирающий скрип двери никто не обернулся, народ продолжал по-чинному восседать в кружке с удивительно спокойными умиротворенными лицами, на улице таких не встретишь… "Целый десяток медитирующих Будд! — с тихим восторгом подумала Янка. — Значит, не одна я "с приветом", это хорошо…"

На особое приглашение рассчитывать не приходилось. Яна сбросила у двери неудобные до безобразия новые босоножки — целый день с ними промучилась! — и тихонько пристроилась между двумя женщинами где-то возраста ее мамы. Опять она здесь самая младшая, ну сколько можно!..

После недолгой энергичной возни девочка устроилась поудобней на полу и прислушалась: сидящая во главе импровизированного Круглого Стола Мастер как раз рассказывала что-то интересное. И тут же, как по команде, у Яны перед глазами всё вспыхнуло знакомым серебристо-голубым светом (что обычно бывает признаком сильной концентрации внимания). Похоже, в пространстве сейчас что-то происходит, причем что-то очень важное… Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улететь в далекие миры и не выпасть в кайфующее состояние (как это частенько случалось на тренингах у Мартына), а хоть немного вслушиваться в слова:

— Когда встречаешься глазами с человеком, с которым у тебя есть кармические завязки, то в этот момент активизируется ваша общая с ним карма, — рассказывала Мастер. — Могут возникнуть яркие образы и видения из прошлого, нахлынуть необъяснимые чувства…

"Вот, в точности про меня! — несолидно обрадовалась Янка. — Необъяснимые чувства…"

А Мастер продолжала своим негромким размеренным голосом:

— После того, как мы достигаем определенного духовного уровня, то не можем двигаться дальше, пока не повстречаем всех людей, с которыми у нас есть нерешенные кармические проблемы. Рано или поздно приходится отдавать старые долги. Представьте, что вы в прошлом сильно кого-то обидели, унизили или оскорбили — или, не дай Бог, убили… И вот он встречается вам опять в этой жизни и делает невыносимым ваше существование. И часто, казалось бы, без всякой на то причины, просто так. Поэтому лучший выход — принимать все жизненные испытания и нападки со стороны противников со спокойствием и смирением. Именно это и имел в виду Христос, говоря: "Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую"…

"Это про нас с Сережкой, у нас есть какие-то старые долги, — непонятно с чего твердо решила Янка. — Поэтому кажется, будто я его тысячу лет знаю… И у мамы с папой старые долги, потому они и ругаются всю жизнь, а развестись не могут… Слава Богу, конечно, что не могут."

Энергетика у этого места и у этих людей была потрясающая, Яна еще ни разу ничего подобного не ощущала. "Наверно, здесь каждый второй — Мастер Рейки или Магистр чего-то еще, с такими-то вибрациями!.. Неудивительно, что на меня никто и ухом не повел — пришла тут какая-то девочка с улицы!" — без малейшей обиды спокойно прикинула она про себя.

Всего через полчаса голова конкретно распухала от информации. В одно неуловимое мгновение Янке почудилось, что она начинает физически увеличиваться в размерах, раздуваться, как дрожжевое тесто — вот уже доросла до потолка и уперлась богатырским плечом в люстру… Стало как-то тесновато. Она только было собралась списать все эти острые ощущения на свою бурную фантазию, но неожиданно вспомнила: папа однажды рассказывал, что у него раньше такое тоже бывало, когда словно бы распухаешь до размеров дома. Как выяснилось позже, специальное йоговское упражнение, у него даже есть свое название…

Приободренная этой мыслью, Янка самозабвенно играла с новой игрушкой, то мысленно увеличиваясь и разрастаясь во все стороны, как недавняя амеба, то сжимаясь энергетически до размеров мячика от понг-понга. Очнулась лишь, когда соседка слева, добродушная на вид полноватая брюнетка, начала на нее коситься с неодобрением, а соседка справа отодвинулась подальше, потом еще дальше, и еще… Пока не притеснила незнакомого упитанного мужичка с другой стороны круга, тот в свою очередь толкнул сидящего рядом, с треугольной бородкой и благородными сединами… И все разом зашевелились и зашушукались, как у них в классе после изнурительно долгой пары. Только тут девочка заметила, что все эти навороченные взрослые смотрят прямо на нее и улыбаются так умильно, как Гаврюха при виде баночки с йогуртом. И даже Мастер не скрывает улыбки, вот ведь дожилась!..

Янка отчаянно смутилась от нацеленных на нее перекрестных взглядов и с несокрушимой уверенностью внезапно поняла, что это только внешне на нее никто вначале не смотрел, просто из вежливости! А на самом деле многие незаметно изучали издалека. И что Мастер до Яниного прихода как раз о ней и говорила: при том явственно звучало "наш вундеркинд", "девочка индиго" и еще что-то в этом роде… Похоже на то, что она здесь вроде знаменитости.

Вся эта музыка затянулась до позднего вечера. Потеряв всякую надежду, что на нее обратят внимание, Яна собралась уже тихо по-английски удалиться, не прощаясь. Но только направилась к двери, как Мастер обернулась, извинилась перед обступившими ее рейкистами и поманила рукой к себе — должно быть, решила-таки поговорить наедине. "Ну что ж, better late than never! Лучше поздно, чем никогда", — нейтрально заметила про себя Янка, не зная, чего ожидать. (Нейтрально — это чтобы лишний раз не разочаровываться: на самом-то деле она давным-давно ждала этого разговора! Ещё с середины лета.)

Поговорили… Ничего нового и супер-выдающегося Мастер, однако, не сообщила — в основном то же самое, что и для всех на сегодняшнем семинаре. О начале новой эпохи — Сатья-Юги или эпохи Света, — об ускоренной отработке кармы, когда кажется, что события, трудности и новые ситуации так и сыпятся тебе на голову, будто из рога изобилия… ("I know this feeling!" (Я знаю это чувство), — вздохнула про себя Янка. На нее иногда находит: ни с того ни с сего пробивает на английский, даже мысли проскакивают нерусские, вот чудеса!..)

И самое главное, Мастер упомянула о том, что у каждого из нас, живущих сейчас на Земле, есть свой незримый Учитель. (Ну, это Янка знала и без нее, папа раньше любил цитировать им с Яриком из "Агни-йоги": "Готов ученик — готов и Учитель.")

— А у меня Учитель уже есть? — перебила она, не сдержалась, и сразу же вспомнила про своего индейца.

— С тобой пока что решают. В ближайшие дни должно определиться, — Янке отчего-то стало обидно дальше некуда: неужели ее "личного" индейца могут забрать?..

А Мастер объявила, что у нее, Яны, начался сложный и ответственный период. Ясновидение открылось неожиданно для них всех: обычно так рано и сильно редко у кого бывает, только у детей индиго, если их способности по тем или иным причинам были заблокированы в детстве… Яна только раскрыла рот, чтоб заострить внимание как раз на этих индиго с их заблокированными способностями, но Мастер по накатанным рельсам излагала дальше: получалось, что они, рейкисты, и сами толком не знают, с чем это связано. Может, в виде эксперимента, а может, как дань ее заслугам в прошлом… Янка моментально собой загордилась и вознамерилась было расспросить поподробней про свои заслуги, но вовремя спохватилась — а то бы как-то несерьезно прозвучало! Как будто она бахвалится.

— Это далеко не игрушки, — строго вещала Мастер, словно вычитывала ее за какой-нибудь ляп в кабинете директора. Во всяком случае, так показалось: — Ответственность огромная, далеко не каждый взрослый выдерживает это испытание ясновидением. Слишком много соблазнов: человек может возомнить себя чуть ли не Господом Богом или новым воплощением Христа, на худой конец…

— Ну да, "тетя Маня" не дремлет! — вклинилась Яна, просто неудержимо захотелось и себе что-то сказать. (Поддержала разговор, называется, вот ведь умелица!..)

— Какая тетя Маня? — не поняла Мастер.

— Мания величия, это у нас так говорят… Наш Мартын придумал: "Тетя Маня всегда ходит под ручку с комплексом неполноценности." Чувство собственной важности и чувство собственной жалости, они всегда рядом, перетекают одно в другое… Это по Кастанеде.

Наставница смерила ее озадаченным взглядом, как бы пытаясь ухватить потерянную нить своих сложных логических рассуждений. И после длинной паузы продолжила:

— В любом случае соблюдается закон свободной воли. Если ты когда-нибудь почувствуешь, что эта ответственность стала тебе невмоготу, то достаточно сказать об этом вслух, обращаясь в пространство. Ясновидение закроется до лучших времен, пока ты не будешь готова.

Еще оказалось, что для поддержания дара в надлежащей чистоте Янке следует избегать алкоголя, курения, наркотиков (можно подумать, она пьет или курит! Не говоря уже о наркотиках). Кроме того, изъятию подлежит тяжелый рок и — специально подчеркнула Мастер — фильмы и телепрограммы, полные агрессии и насилия. Наибольший вред от современных кровавых триллеров и фильмов ужасов: во время их просмотра на ауру ничего не подозревающей жертвы слетаются крайне неприятные сущности из Тонкого мира. (По сравнению с ними Янкина старая знакомая, "амеба" с концерта, выглядит безобидной моськой…) Все эти сущности вампирят энергию, как несложно догадаться. На ясновидящих — то есть людей с повышенной чувствительностью, как у нее, Яны — подобные "блага" цивилизации действуют разрушительно, приходится долгие дни и даже недели восстанавливаться. В этом месте наставница послала ей особенно значительный долгий взгляд, намекая, видать, на тот самый роковой концерт. "Вот ведь заладила!.." — поморщилась про себя девочка.

Уловив, наверно, Янкино недоверие, Мастер уточнила: разумеется, закон о свободе выбора никто не отменял и каждый волен слушать-смотреть, что ему заблагорассудится. "Йес!" — одобрила Янка вслух, не утерпела. (Особого пристрастия к хард-року она никогда не питала, но возмутила сама мысль, что кто-то посторонний вдруг будет ей диктовать: это слушать можно, а это нельзя!..) Мастер Ольга проницательно улыбнулась и сообщила примерно следующее: придерживаться этих рекомендаций или нет — личное дело каждого, но тогда и ответственность за свои поступки придется нести самостоятельно. Мол, пускай Яна не удивляется, если способность к ясновидению внезапно заглохнет, не успев толком развиться.

Дальше — больше… (Хотя, казалось, куда уж больше!) Ей, Янке, предстоит научиться ПОСТОЯННО быть в спокойном гармоничном состоянии и не выплескивать в пространство никаких отрицательных эмоций. (Не подавлять их, конечно, а мягко переводить в мирное русло, лучше всего медитацией или спокойной музыкой…) Стоит ли говорить, что Яна с каждой минутой всё глубже и глубже погружалась в уныние: да с таким раскладом она и дня не продержится, обязательно что-нибудь нарушит! Это не правила, а гестапо какое-то!.. Неужели чтоб сохранить это ясновидение, нужно отказаться буквально от всего?! А она ведь о нем даже не просила, само свалилось на голову.

Заметив ее настроение не самых радужных тонов, Мастер ободряюще улыбнулась и авторитетно так заверила, что ошибки неизбежны, от них никто не застрахован. И бояться падений с откатами назад не следует, желательно лишь делать из них соответствующие выводы. Чтобы в следующий раз не напороться на те же самые грабли. И тонко Яне польстила: сказала, что та и без того высокая и чистая душа, так что соблюдать "пару простейших условий" не составит большого труда. От похвалы этой нежданной накатила нечто похожее на эйфорию — ведь не от кого-то из простых смертных, а от Мастера Рейки!.. Это вам не цацки-пецки, как дурачится папа.

Мастер Ольга еще много чего рассказывала, но Яна всего не запомнила. (Для таких семинаров надо диктофон с собой носить, а то полный перегруз по всем каналам!) В памяти осталось только про сны: это вроде как ее специализация, наработанная за множество воплощений. Так что они теперь могут идти с особым смыслом — вещие, по-народному… И в каждом может быть зашифрована информация о чем-то важном, или даже не зашифрована, прямым текстом. Нужно только правильно разгадать… И еще одно (тысяча двадцатое!) условие: обязательно после пробуждения все свои необычные сны записывать, потому как подобные вещи стираются из памяти очень быстро, буквально через полчаса. А бывает, и того меньше. (Это Янка и сама заметила: не успеешь глаза продрать, как сон уже улетучился.) Можно завести специальную тетрадь и делать в ней заметки… "А еще лучше диктофон!" — достаточно фривольно съюморила девочка, просто надоело делать серьезную постную физиономию.

— А если трудно не раздражаться? Не всегда ведь получается… — она все же решила озвучить вслух свои сомнения. — Я вообще часто раздражаюсь, не знаю почему.

— Слышала, может, есть такая мантра: "Ом Мани Падме Хум"? — вопросом на вопрос ответила Мастер. И, опережая ее, добавила: — В переводе с санскрита означает "О благословенный цветок Лотоса!"

— Поэтично как… Не слышала, — вежливо похвалила Янка и в подтверждение помотала головой, чувствуя себя несколько неловко: ну вот, очередной пробел в ее эрудиции! (Она-то раньше считала себя большой интеллектуалкой, палец рот не клади, в чем в последнее время все чаще возникают сомнения… Особенно сегодня: Мастер как завернет что-нибудь с полетом мысли, чувствуешь себя дурочкой с переулочка!)

— Это самая известная буддийская мантра, которая помогает привести свои мысли в гармоничное состояние, — и глазом не моргнув, доброжелательно пояснила наставница. — Если чувствуешь, что начинаешь раздражаться, или затевается с кем-то ссора и выплывают, скажем, давние обиды, повторяй про себя: "Ом Мани Падме Хум!"

— Ом Мани Падме Хум! — следом за Мастером затянула Яна, старательно растягивая гласные и подражая ее тягучим интонациям. В виде тренировки. Само сочетание звуков понравилось, приглянулось своей музыкальностью. — А сколько раз повторять?

— Чем больше, тем лучше. Буддисты повторяют по несколько сотен раз, — поставила в известность наставница. (Янка сперва было решила, что это такая эзотерическая шутка — ну, или просто преувеличение для пущей литературности, — но Мастер смотрела со всей серьезностью, без тени улыбки.)

— Трудно, наверное, быть буддистом, — не подумав, сгоряча ляпнула Яна. Мастер поглядела на нее удивленно и негромко рассмеялась, похлопывая себя в такт по коленям. От смеха ее узкие монголовидные глаза совсем скрылись в складках кожи. (Янка хотела сперва обидеться, что ей не выказывают должного уважения, но сразу передумала: слишком уж заразительно та хохотала.)

Под самый занавес, когда за окном совсем стемнело и все разошлись, Мастер нагрузила Яну целой стопкой незнакомых книг и велела начать с одной про фиолетовое пламя. (Оговорилась только, что для Янки в ее нынешнем состоянии это незаменимая вещь.) При первом же взгляде на обложку красивого интенсивно-сиреневого цвета девочка вспомнила свой сегодняшний сон и фиолетовые шарики на ладонях Пресветлого: неужели совпадение?..

— Не забывай, ты сейчас на испытательном сроке! — крикнула вслед Мастер Ольга. — Могут пойти неожиданные провокации и проверки, обычно через самых близких людей. Иногда подается в таком виде, что сразу не распознаешь…

"Ну и жизнь пошла, все пытаются пригрузить работой! Сперва Майя со своими субботами, теперь вот эти книжки… А жить когда, спрашивается?" — бурчала про себя "Яна Владимировна", стоя на забытой цивилизацией и уличными фонарями остановке, но в глубине души была довольна, как никогда. Вряд ли бы Мастер так долго и подробно разъясняла всё для "девочки с улицы", едва не целый час своего личного времени угробила — а это значит, есть в ней что-то особенное! Да еще если вспомнить, как все эти навороченные рейкисты на нее смотрели — как на восьмое чудо света!..

"Кстати, как там наша тетя Маня?" — отрезвила ехидная мысль, точно ведро ледяной воды кто-то вылил с размаху на голову. А там подошла пустая маршрутка на Жилпоселок (может быть, что и последняя на сегодня, вот где повезло!). Словом, не до того стало.

Дата добавления: 2015-08-20