Многоэтажность» природы

У самого хорошего студента перед экзаменом не хватает еще одного дня. Мы не отказались бы и от месяца. Факультетская жизнь захлестнула зачетами, практическими работами. Лекции о природе зарубежных стран расширяли наши представления, знакомили нас с характеристиками больших территорий. Любой предмет увлекал. Опомнились уже к весне. Пора было представлять кафедре дипломные работы, а заповеднику – отчет о проведенных исследованиях.

Идем к своему руководителю – профессору Добрынину. Рассказываем о виденном – слушает нас с интересом, но еще больше оживляется, когда мы высказываем ему свои предположения о формировании подальпийских хребтов. Словно мельком, он говорит:

– Надо еще подумать, нет ли тут следов древних циклов выравнивания.

Значит, и перед ним встает этот вопрос о первопричине удивительной выровненности гребней многих хребтов?

Отчет, отчет! Мы писали его, захлебываясь, споря, вечерами, ночами. Из вороха полевых записей, из этикеток к геологическим образцам, из измерений карты и из покоряюще ярких воспоминаний складывались сотни страниц текста и графических материалов. А бессонные ночи в темной комнате с красным фонарем! Теперь мы владели сотнями фотографий с изображением любимых мест. На студенческой научной конференции выступаю с докладом об итогах нашей экспедиционной работы. Так волнуют умные, проницательные глаза председательствующего – Отто Юльевича Шмидта – он следит оценивающим взглядом: «А ну-ка, каковы вы будете, следующее поколение исследователей?»

Профессор Добрынин дает высокую оценку нашим работам, особо отмечает самостоятельность в выработке методики. Александр Александрович Борзов даже упомянул об открытии новых озер на Западном Кавказе университетскими студентами в очередном номере «Землеведения». Журнал, в котором Евгения Морозова впервые писала о Рице, сообщал и о наших находках!

Дипломные работы написаны. Сводный отчет отправляем в заповедник. Не слишком ли он ученический? Нет, именно теперь, когда на проделанную работу можно оглянуться как на пройденный этап, становится ясным: нам есть, что сказать... Чем больше трудностей возникало перед нами, тем более пристально изучали мы факты, тем полнее, в частности, приходили и выводу, что в выравнивании подальпийских хребтов повинны не только ледники, но и целые эпохи первоначального выравнивания древних складок и глыб будущего Кавказа...

В процессе работы над отчетом я не раз задумывался над тем, что привлекло меня к краснополянским горам? Только ли то, что они попались мне первыми в жизни – вот и стали первой любовью, несравненной, неповторимой? Да, этого не вычеркнешь. И я не переставал этому радоваться.

Природа Западного Кавказа – и живая и мертвая - редкая по насыщенности красотами и по сложности причин и связей. Какое счастье, что именно она досталась нам в наставницы: сколько трудностей заставила преодолеть, сколько загадок разгадать...

Позже, став профессионалом-географом, я получил новое основание для своей любви к горному Черноморью. Не только по ревности краелюба, а вполне беспристрастно сличая Красную Поляну со множеством горных ландшафтов, я понял, что нам действительно посчастливилось: мы оказались на земле с природой самой богатой, самой сложной и насыщенной во всей нашей стране.

Горы – они вообще бесконечно красочнее равнин. Они объемнее, у них огромное третье измерение – не только ширь и даль, но и высота, глубина. И даже среди горных ландшафтов краснополянские уверенно претендуют на первенство. Конечно, они не спорят с Памиром, с Тянь-Шанем и с Центральным Кавказом за обладание рекордными высотами; немало гор превзойдут причерноморские и по частным «показателям величия» – по грандиозности размеров, по длине ледников, по высоте водопадов...

Но нет в Советском Союзе и не так много на всем земном шаре гор, где бы на таком коротком расстоянии умещалось столько различных этажей ландшафта от влажных субтропиков до ледяных высокогорий. Где ни подступают у нас к морю горы – будь то Сихотэ-Алинь или Камчатка, Крым или Восточный Кавказ, то либо самые горы ниже, либо природа их подножий скуднее и суровее причерноморской.

Краснополянские горы подступают к теплому морю – они напоены его влагой и поэтому трижды обильны. Южная покатость Кавказа ограждена здесь от лютых ветров Севера. Так было и в давние времена великих оледенений: здесь под защитой уже тогда существовавших хребтов выживала, почти не скудея, роскошная древняя флора. Ушли с гор ледники, и она расселилась, насколько могла, по подножиям и нижним склонам гор, всюду, где ей хватало тепла и влаги. Поэтому здесь так могучи леса, так буен и вечно зелен колхидский подлесок, так сочно и пышно высокотравье.

Мы знаем, что рельеф горного Черноморья формировался в ходе геологически недавних прерывистых поднятий обширной складчатой области. Не раз начинали громоздиться на месте Кавказа горы, но силы размыва успевали разрушать, сглаживать неровности, и будущий

Кавказ превращался в холмистую равнину с отдельными недоразрушенными кряжами.

Тогда-то настало новейшее сводовое воздымание горной страны. Оно проходило пульсируя, рывками. Участки выровненных плоскогорий изгибались и кренились, взламывались и торосились. Оживали плоскости древних разломов, вдоль которых вновь начинали двигаться одни относительно других горные глыбы. Медленные вздохи земной коры сопровождались сотнями кратковременных, но разрушительных землетрясений. На приподнятые участки набрасывалась разбуженная движением эрозия: на всех участках русел, ставших круче, размыв шел интенсивнее. Он то подчинялся древнему рисунку гидросети на плоскогорье, то менял свои направления сообразно различиям в стойкости горных пород.

Сколько было вздохов, рывков и периодов покоя, столько речных террас возникло в долинах. А от старых равнин, от плоскогорий, вознесенных на большие высоты, остались лишь обрывки на гребнях более высоких хребтов.

Самый древний рельеф – в осевых, наиболее поднятых зонах Кавказа. Здесь почти не уцелели фрагменты былых равнин, и только одновысотность обширных гребней Аибги и Аишха, Ассары и Алоуса напоминает о том, что тут на высоты 2500 – 3000 метров была перемещена некогда единая полоса плоскогорий.

Вначале были незначительно подняты одни осевые полосы будущих гор. Но уже следующее поднятие, вознося их дальше вверх, увлекло за собою и находившиеся у их подножий более молодые равнины. Вдоль обоих склонов осевой группы хребтов возникли полосы предгорий с обрывками древних равнин на вновь образовавшихся гребнях. И так несколько раз...

Возрастная многоярусность рельефа... Как постепенно, как долго подходили мы к пониманию механизма ее возникновения! Теперь мы понимали, что это основной закон образования рельефа гор. Более того, мы ощутили ее как непременный элемент другого великого закона горной природы – закона ее высотной зональности.

Высотная зональность – многоярусность, многоэтажность ландшафта. О том, что в горах холоднее, чем у подножий, знали, вероятно, и первобытные люди. Но лишь мудрый Гумбольдт понял высотную зональность природы как один из законов, как выражение влияний климата на органический мир. Однако, понимая этажность живой природы, Гумбольдт еще не распознал влияний климата на рельеф и на верхнюю «пленку» земной коры. Нужно было геологу Докучаеву взяться за изучение этой пленки – почвенного слоя, чтобы понять, как сложны связи почв не только с породившей их геологической «матерью» – материнской породой, но и с климатом, водами, органическим миром и человеком.

Почвы оказались удивительным зеркалом, отражающим все особенности, все стороны природы. Облик почв менялся с севера к югу и от подножий к гребням гор. Существовала как широтная, так и высотная почвенная зональность. Так Докучаевым было открыто еще одно звено в Гумбольдтовой схеме высотной зональности, звено, переходное от живой к «мертвой» природе. Звено это – почвы.

Но ведь закону этажности подчинен и рельеф. Верхние горные склоны Кавказа имели не только альпийский климат, но и альпийскую пластику с ледниками, снегами, свежими цирками, с четко иззубренными гребнями и острыми пирамидами карлингов. Ниже располагался целый этаж рельефа, недавно освободившийся от древних ледников – тут были еще свежи ледниковые формы, сферичны цирки, крутосклонны гребни. Еще ниже распознавался ярус, где ледники исчезли много раньше – тут чаши цирков уже пострадали от оврагов, в подножиях обрывов скопились осыпи, чаши ледниковых амфитеатров стали похожи на конические воронки... Наконец, внизу располагались уровни, не испытавшие древнего оледенения, а ярус подножий окаймлялся полосой наносных шлейфов.

Эта схема, усвоенная нами еще из лекций профессора Щукина существенно расширяла гумбольдтовско-докучаевское учение о высотной зональности ландшафта. Но все ли обнято и ею?

Существует еще одна многоярусность – возрастная многоэтажность гор. Древний рельеф вершин, склоны, вырезанные из рельефов среднего возраста, а в предгорьях – полосы наиболее юного рельефа гор. Это тоже неотъемлемая часть высотной зональности. Привлекательная идея, которую стоит развить в масштабе всего Кавказа, всех гор мира, в масштабе землеведения. А воздушные массы, их нередкая многослойность, многоярусность (а не просто похолодание с высотой!) – разве это тоже не одна из причин высотнозональных различий в природе?

Дата добавления: 2015-08-20