Лабенок

Через Главный хребет Кавказа с севера в Красную Поляну ведут два пути – псеашхинский – через перевал Псеашхо – и аишхинский – через перевал Аишха. По первому пути, где пролег главный экскурсионный маршрут заповедника, мы проходили с нашим лесным Сашкой... Второго пути еще не знали, хотя о нем слышали немало. Напомню, что именно через Аишха прошли и увидали Поляну первые греческие и эстонские ходоки; здесь же прошли в Красную Поляну и ее первые после ахчипсовцев жители – греки и эстонцы.

Хребет Аишха мы уже видели, вершины его от Второго до Четвертого Аишха знали. Не были лишь на самом перевале Аишха и на Первом Аишха: тут оставалось непосещенное нами звено Главного хребта между Псеашхо и остальными Аишхами. Ясно, что один из маршрутов было необходимо проложить сюда. К тому же за перевалом Аишха нас ждала одна из крупнейших рек северного склона – Малая Лаба, а в ее долине морены, террасы, – новые ключи к возрастным загадкам рельефа...

Как мы вжились в этот быт, в эти будни маршрутной жизни, горно-полевой работы. Что мы делаем? Планируем новое пересечение заповедника по неведомому и нелегкому маршруту! Еще год назад я готовился бы к этому, как к важнейшему путешествию за весь туристский сезон. А сейчас? По-деловому, по-хозяйски собираемся в очередной, уже десятый за лето маршрут, уверенные, что он состоится, нисколько не взволнованные, а лишь убежденные, что он порадует нас нужным количеством новых фактов...

Да, мы многое приобрели на этой работе. Но и не потеряли ли мы на ней чего-то дорогого, кровного, сокровенного? Неужели мы так быстро повзрослели и увлеченность научная заменила увлечения просто радующихся людей?

...Дорога через Аишха к Лабе начинается из долины Пслуха. Пихтовый Пслух, впадающий в просто Пслух, наблюдатели ласково называют Пслушонком. Перевал Аишха {* Седловина между Первым и Вторым Аишха} лежит на пути из долины Пслушонка в долину значительно более крупной реки, носящей, однако, столь же уменьшительное название: Лабенок. Так ласкательно именуют на Западном Кавказе Малую Лабу, особенно ее верховья, в отличие от еще более крупной Большой Лабы, которую, видимо, считают взрослой...

Перевал Аишха, несмотря на значительную высоту (2400 метров), невзрачен: он лежит в долине, пересекающей широкий гребень, и нет точки, которая радовала бы панорамами в обе стороны сразу. Но когда минуешь перевальную долину, северный склон Кавказа предстает исполненным нового, невиданного величия. Горы рассечены здесь узким глубоким, угрожающе крутосклонным ущельем. Мы уже видим, что и оно сглажено ледником то есть представляет собою трог. Крутизна явно превосходит углы естественного откоса – такую мы видели только под Лоюбом на Верхней Мзымте. И вздымающийся справа массив горы Скалистой и взметнувшиеся слева кручи Псеашхо посылают дну долины свои обломки, и дно это буквально завалено хаосом скатившихся сюда каменьев. Тропа на километры погребена обломками. Даже людям мучительно скакать по острым камням, а каково скользить и спотыкаться груженой лошади?

Псеашхо, теперь со всех сторон знакомый Псеашхо! Ведь это у зданий бывает фасад и тыл, и зная внешность Большого театра спереди, не обязательно стремиться запомнить, как он выглядит со стороны задворок. У горного массива все стороны фасадные, а отличаются только привычные от малопривычных.

Восточный фасад Псеашхо впечатляет совсем новой, не похожей на знакомую нам красотой. Особенно выделяется острый пик над большим восточным ледничком – мы этот переметный ледник видели под собою с Южного Псеашхо.

Пик словно пронзает небо. Такие формы есть и в Альпах – значит, было с чего зодчим, авторам готических соборов, перенимать силуэты и пропорции своих замечательных сооружений.

Трудная переправа через бешено вздувшуюся речку Мутную, напоенную талой водой Восточного ледника.

А следующий левый приток Лабенка называется по контрасту с Мутной – речка Чистая. Кто-то еще задолго до нас увидел разницу между соседками. Не только сама речка была кристальной по сравнению с только что перейденной Мутной. Вся долина с ее привольными полянами и четкими парковыми группами пихт, разбросанными в разных планах и на разных высотах, и все горное окружение – восточный фасад Псеашхо и торцовая сторона горы Мраморной, тыльная по отношению к видной из Холодного лагеря, – все это создавало ощущение прозрачности, совершенства. Не с мраморами ли, не с карстовыми ли водами связана и сама чистота воды речки Чистой?

И снова таким ограниченным, даже убогим показался нам обычный репертуар туристских маршрутов из Красной Поляны. Как маятники, ходят туристы к одному и тому же Холодному лагерю. Насколько многообразнее, щедрее, разноплановее этот аишхинский маршрут. А ведь отсюда нетрудно и перевалить к Холодному! Значит, можно рекомендовать путешествие вокруг Псеашхо!

Новизна и прелесть росистых полян, исчерченных тропками. Да, необитаемое людьми царство, и в нем много тропок, притом торных, словно заботливо поддерживаемых. Почерком копытец и катышками помета на них написано, кто об этом заботится. Чистая речка – мир оленей. За день пребывания здесь мы повидали немало этих грациозных животных. На мою долю досталась ланка с двумя крупными – уже подростками – оленятами. Мирно паслись, потом спокойно, не обратив на меня внимания, ушли за пихтовый перелесок. Какое ощущение тепла, уюта, обжитости сообщили бассейну Чистой речки эти добрые звери...

Нет, напрасно я беспокоился, что мы уже повзрослели и увлекаемся только наукой. Мир Чистой речки – как прекрасен этот огромный амфитеатр, буйство лугов, кулисы пихтовых перелесков, щедрость цветов и ручьев.

Приходится прощаться с раем. Идем вниз по левому берегу Малой Лабы. Лабенок мужает. Приняв воды Мутной и Чистой, это уже не ребенок, а внушительная, трудная для переправы река.

Крутосклонная лесистая долина. Дикость, глушь. Ниже устья еще одной реки Безымянной справа высится торцовый облом хребта Герцена, хребта, поразившего нас своим недоступным величием еще при взгляде с Аишха... А вот и устье Цахвоа, в верховьях которой мы видели из-под пика Кардывач крупное озеро...

Плотные ребристые камни посверкивают серебристыми блестками. Что это? Руды? Нет, это блестят мельчайшие вкрапления слюды. Мы пересекаем выходы древнейшего фундамента Кавказа – так называемых слюдистых гнейсов. Здесь и мелкозем, возникший при разрушении этих гнейсов, переполнен частичками слюды, он весь искрится холодными елочными блестками. Туристы наверняка будут приносить отсюда эти игристые камни, думая, что обнаружили залежи серебра...

А вот и луговой оазис в море лесов – Умпырская поляна. Впоследствии здесь оборудуют базу для восстанавливаемого в заповеднике стада зубров. Прямо с поляны видна брешь в зубчатой горной гряде – это Лабенок прорывается сквозным Шахгиреевским ущельем через продольную гряду стойких пород, которая замыкает поляну. Слева в Малую Лабу вторгается бурная струя мутно-коричневых вод. Вот он каков стал, Уруштен, тотсамый Уруштен, обезглавленные истоки которого так жалки в Перевальной долине Псеашхо. Здесь он темен и мощен. Жители низовьев Лабы давно уже называют этот ее приток по-русски: Черная речка. И даже караулка, приютившаяся в устье Уруштена, называется Черноречье...

Измеряя речные террасы Малой Лабы, встретились с геологами, проводящими в галечной пойме этой реки разведки на золото. Удивили их сведениями о существовании высоких террас в верхнем течении Лабенка (геологи эти до сих пор перемывали только современные наносы реки). Невольно вспомнились казуистические тезисы Смирнова-Чаткальского о практической бесплодности геоморфологических исследований, обслуживающих якобы лишь нужды самой науки.

Лабенок увел нас далеко на север, в предгорья, к подножию Скалистой куэсты, где раскинулась большая казачья станица Псебайская. Обо всем этом походе, об исследовательских буднях, о встречах с людьми можно было бы написать отдельную книгу. Но я и не брался изложить все походы с равной подробностью, тем более такие далекие от Красной Поляны.

А какой поэмы был достоин обратный путь! Верные себе, мы от Черноречья свернули в сторону, чтобы вернуться в Поляну кольцевым маршрутом.

Очередной подъем вынес нас на горные луга массива Ятыргварты. Воздержусь от описания еще десятков чарующих горно-лесных и луговых пейзажей – им не было числа, как и следам медведей, волков, кабанов и серн.

Мы уже торопились, и этот путь для нас, в сущности, был туристским. Мы лишь с удивлением рассматривали незнакомые нам сочетания карстовых форм (воронок, ребристых карров) с древнеледниковыми цирками и бараньими лбами...

*

Середина сентября. Листва в зоне криволесья побурела. Горы, как всегда осенью, приобретали вид разноцветного живого плаката о высотной зональности. Киноварью пылали отдельные кусты кленов. Луга украсились оранжевыми бокальчиками крокусов.

Один из вечеров застал нас у верхней границы леса, на лугах хребта Алоус. В небольшом сарайчике – лагере заповедника – дымил очаг, надним кипело варево из лапши и мясных консервов. Вокруг царила священная тишина ночи, лишь издали сопровождаемая легким и ровным гулом невесть где пенящихся горных потоков.

И вдруг среди этой тишины совсем близко от лагеря раздался странный и мощный звук, ближе всего напоминающий мычание, но мычание надрывное, исступленное, с трубными раскатами в конце. Это был осенний рев оленя, ежегодная брачная песнь самца.

Скорее на воздух, под звезды, в холод высокогорной ночи! Ну почему же наступила эта тишина, почему не повторяется вновь и вновь страстный боевой клич?

Минут через пять этот же голос прозвучал снова. А еще через четверть часа один за другим заговорили и соседние хребты. Оказалось, что можно опознавать исполнителей по голосам. Первый кричал словно по-бычьи. Среди пяти остальных выделялись два, в их воплях было меньше мычания и больше трубных оттенков бархатного мужского баса. И в первой долгой ноте клича и в заключительных раскатах-рыданиях так удивительно сочеталась любовь с болью, сила с неисцеленным страданием.

Дата добавления: 2015-08-20