Глава первая. — Скоро рассветет, — сказал Балтазар.

— Скоро рассветет, — сказал Балтазар.

Это были первые слова, произнесенные за долгие ночные часы. И хотя мне вообще не хотелось слушать Балтазара, я понимала, что он прав. Вампиры нутром ощущают приближение рассвета.

Чувствует ли его Лукас?

Мы сидели в проекционной заброшенного кинотеатра. На увешанных постерами стенах по-прежнему виднелись следы ночного сражения. Вик, единственный человек в этом помещении, дремал, положив голову на плечо Ранульфу, и его песочного цвета волосы спутались и примялись. Ранульф сидел молча, опустив залитый кровью топор на колени, словно каждую секунду ожидал нового нападения. Со своим вытянутым худощавым лицом и подстриженными под горшок волосами он, как никогда, походил на средневекового святого. Балтазар стоял в дальнем углу проекционной — держался на расстоянии из уважения к моему горю. Однако из-за его высокого роста и широких плеч казалось, что он занимает слишком много места.

Я сидела, положив голову Лукаса себе на колени. Будь я живой или вампиром, не смогла бы провести столько часов неподвижно, все бы затекло. Но поскольку я стала привидением, лишенным физического тела, то смогла побыть возле Лукаса всю долгую ночь его смерти.

Я откинула назад свои длинные рыжие волосы, стараясь не замечать, что концы прядей испачканы в крови Лукаса.

Черити убила его прямо у меня на глазах, воспользовавшись тем, что Лукас пытался защитить меня, не думая о себе. Движимая ненавистью к любому, кто что-то значил для Балтазара, брата, сделавшего ее вампиром, она совершила последнюю и самую ужасную попытку ранить меня. Укусив человека, которого уже кусал, а значит, подготовил к трансформации, другой вампир, Черити нарушила самое главное вампирское табу: Лукаса могла превратить только я. Но Черити уже давно не волновали запреты. Ее не волновал никто и ничто, кроме Балтазара и возможности ему насолить.

И где бы она ни находилась сейчас, Черити наверняка наслаждалась мыслью, что разбила мне сердце, что из-за нее Лукас оказался в ужасном положении.

«Лучше умереть», — говорил он всегда. Когда я еще была живой и куда более наивной, то мечтала, что он станет вампиром вместе со мной. Но его воспитали охотники Черного Креста, ненавидевшие нежить и яростно преследовавшие ее. Превращение в вампира всегда было самым страшным кошмаром Лукаса.

И теперь этот кошмар стал реальностью.

— Долго еще? — спросила я.

— Несколько минут. — Балтазар шагнул вперед, увидел выражение моего лица и не подошел ближе. — Вику пора уходить.

— Что происходит? — спросил Вик сонным голосом. Он сел, и на его лице замешательство сменилось ужасом — он увидел на полу тело Лукаса, бледное и окровавленное. — О!.. А я на секунду решил, что это был просто дурной сон. А это все взаправду…

Балтазар покачал головой:

— Извини, Вик, но ты должен уйти.

Я понимала, почему Балтазар так говорит. Родители, всегда желавшие, чтобы я стала вампиром, рассказывали мне про первые часы после превращения. Когда Лукас очнется, он будет хотеть свежей крови — хотеть отчаянно и стремиться ее получить. Голод вытеснит все остальные мысли. Голод может заставить его убить.

Вик ничего этого не знал.

— Да ладно, Балтазар. До сих пор я все время был с вами, ребята, и не хочу бросать Лукаса сейчас.

— Балтазар прав, — заговорил Ранульф. — Безопаснее, если ты уйдешь.

— Что значит — безопаснее?

— Вик, уходи, — сказала и я. Меньше всего мне хотелось прогонять его, но, раз уж он не понимает, что происходит, придется проявить резкость. — Если хочешь остаться в живых, уходи.

Вик побледнел.

Балтазар гораздо мягче добавил:

— Живым здесь нечего делать. Могут остаться только мертвые.

Вик провел руками по взъерошенным волосам, кивнул Ранульфу и вышел из кинопроекционной. Может быть, он поедет домой и попробует заняться чем-нибудь полезным — убраться, к примеру, или приготовить еду, которую никто, кроме него, не станет есть. В этот миг любые человеческие заботы казались мне очень далекими.

Когда Вик ушел, я все-таки сумела высказать вслух мысль, мучившую меня все эти долгие часы.

— Разве мы… — Горло перехватило, пришлось сглотнуть. — Разве мы допустим, чтобы это произошло?

— Ты хочешь сказать, что мы должны убить Лукаса? — В устах любого другого это прозвучало бы слишком жестоко, но Ранульф просто констатировал факт. — Должны не позволить ему восстать вампиром и принять это как его окончательную смерть?

— Я не хочу этого делать. Даже выразить не могу, как не хочу. — Каждое произнесенное слово разрывало мне сердце. — Но знаю, что этого хотел бы Лукас. — Разве любить кого-то не означает исполнять в первую очередь его желания, даже такие страшные, как это?

Балтазар покачал головой:

— Не делай этого.

— Ты так уверен? — Я попыталась сохранить спокойствие, но все же так сильно злилась на Балтазара, что не могла на него смотреть. Это он убедил Лукаса отправиться на сражение с Черити, хотя знал, что Лукас убит горем и не может драться в полную силу. Получалось, что Балтазар виновен в смерти Лукаса не меньше, чем Черити. — Или просто говоришь мне то, что я хочу услышать?

Балтазар нахмурился:

— Когда это я так делал? Бьянка, послушай меня. Если бы за день до того, как я стал вампиром, ты спросила меня, хочу ли я восстать из мертвых, я бы ответил «нет».

— Ты бы и сейчас ответил «нет», если бы мог вернуться в прошлое. Разве не так?! — воскликнула я.

И застала его врасплох.

— Мы говорим не только обо мне. Подумай о своих родителях. О Патрис, о Ранульфе, об остальных знакомых тебе вампирах. Неужели для них лучше гнить в могилах?

Некоторые вампиры совсем даже неплохие, верно? Во всяком случае, большинство из тех, кого я знаю. Мои родители провели несколько счастливых столетий в любви и согласии. Может быть, и у нас с Лукасом это получится. Я знала, что сама мысль о том, чтобы стать вампиром, была ему ненавистна, но каких-то два года назад он ненавидел всех вампиров слепой, бездумной ненавистью, однако очень быстро сумел преодолеть свое предубеждение. Наверняка со временем он примет и себя таким, каким он стал.

Попытаться стоило. Сердце твердило, что Лукас заслуживает еще одного шанса и мы с ним имеем право надеяться на то, что будем вместе.

Я провела пальцем по его лицу — по лбу, скулам, обвела губы. Он казался высеченным из камня — такой же неподвижный, неживой, неизменный…

— Вот-вот, — сказал Балтазар и подошел ближе. — Время.

Ранульф кивнул:

— Я тоже чувствую. Бьянка, отойди в сторону.

— Я его не отпущу!

— Ну, значит, будь готова отпрыгнуть, если придется. — Балтазар переступил с ноги на ногу, стараясь встать поустойчивее, как боец перед битвой.

«Все будет хорошо, Лукас, — подумала я, желая, чтобы он услышал меня даже через черту, разделяющую этот мир и тот. Он вот-вот должен вернуться ко мне, возможно, он уже близко. — Мы умерли, но все равно можем быть вместе. Все остальное не имеет большого значения. Мы сильнее смерти, и теперь между нами никогда ничего не встанет. Мыс тобой больше никогда не разлучимся».

Я хотела, чтобы он в это поверил. И хотела сама в это поверить.

Рука Лукаса дрогнула.

Я ахнула — рефлекс созданного мной тела, скорее, воспоминание о том, как человеческое тело реагирует на потрясение.

— Приготовься, — предупредил Балтазар, но обращался он не ко мне, а к Ранульфу.

Я положила дрожащую руку Лукасу на грудь и только тут поняла, что ожидала почувствовать сердцебиение. Но его сердце уже никогда не будет биться.

Одна нога Лукаса дернулась, голова слегка повернулась набок.

— Лукас? — прошептала я. Прежде чем он осознает все остальное, ему необходимо понять, что он не одинок. — Ты меня слышишь? Это я, Бьянка. Я жду тебя.

Он не шевельнулся.

— Я так тебя люблю! — Мне ужасно хотелось заплакать, но мое призрачное тело не умело создавать слезы. — Пожалуйста, вернись ко мне. Пожалуйста.

Мышцы напряглись, пальцы правой руки выпрямились, затем снова сжались в кулак.

— Лукас, ты…

— Нет! — Лукас метнулся с пола, отскочил от меня, упал на четвереньки и пополз. Взгляд его был диким, затуманенным, он толком ничего не видел. — Нет!

Он врезался спиной в стену и уставился на нас троих, но в глазах его не было ни узнавания, ни осмысленности. Лукас прижал ладони к стене, пальцы изогнулись, как когти, и мне показалось, что сейчас он попытается проковырять ее. Может быть, все дело в вампирском инстинкте выкапываться из могилы.

— Лукас, все хорошо. — Я вытянула вперед руки, изо всех сил стараясь остаться плотной и непрозрачной. Сейчас лучше выглядеть привычно для него. — Мы здесь, с тобой.

— Он тебя еще не узнает, — сказал Балтазар. — Он смотрит на нас, но ничего не видит.

— И хочет только крови, — добавил Ранульф.

При слове «кровь» голова Лукаса склонилась набок, как у хищника, учуявшего запах добычи, и я поняла: это единственное слово, которое он понял.

Человек, которого я любила, превратился в животное — в монстра, в пустую, страдающую, кровожадную оболочку, в то самое, чем, по мнению Лукаса, являлся каждый вампир.

Он прищурился, оскалился, и я была потрясена, увидев — впервые! — его вампирские клыки. Они так сильно изменили лицо Лукаса, что я его с трудом узнавала, и это сильнее всего резануло мне сердце. Он припал к полу, и я поняла, что Лукас готов атаковать — любого из нас, всех нас. Все, что движется. Меня.

Балтазар прыгнул первым. Он метнулся к Лукасу и с такой силой столкнулся с ним, что стена за ними затрещала, а с потолка посыпалась штукатурка. Лукас отбросил его, но тут прыгнул Ранульф с намерением зажать Лукаса в угол.

— Что вы делаете?! — закричала я. — Прекратите сейчас же, ему больно!

Балтазар помотал головой, поднимаясь с пола.

— Это единственное, что он сейчас понимает, Бьянка. Грубую силу. Превосходство.

Лукас оттолкнул Ранульфа так сильно, что тот отлетел ко мне. Я пошатнулась и ударилась о старый кинопроектор. Острый металл поцарапал мне плечо. Я ощутила боль — реальную боль, такую, какую испытывала раньше, когда обладала настоящим телом, а не этим призрачным подобием. Прикоснувшись к плечу, я почувствовала между пальцами тепловатую влагу, отдернула их и увидела кровь — серебристую, странную. До сих пор я даже не подозревала, что у меня все еще есть кровь. Жидкость мерцала, как ртуть, и казалась в этом тусклом свете радужной.

Схватка тем временем становилась все более жестокой: нога Балтазара врезалась Лукасу в живот, кулак Лукаса — Ранульфу в челюсть, но тут Балтазар увидел, что у меня течет кровь, и закричал:

— Бьянка, отойди! У тебя идет кровь!

Что это значит? Наверняка вампиры не пьют кровь призраков, поэтому Лукас не впадет из-за моей раны в большее неистовство, хотя в тот момент я очень сомневалась, что можно взбеситься еще сильнее. Пусть Лукас был младше и слабее, но им двигало отчаяние, делая свирепым. Вполне вероятно, что он способен победить Ранульфа и Балтазара, вместе взятых. Я знала, что не вынесу этого, но другой исход был еще хуже! Мой страх усилился и перешел в ярость.

Хватит!

Я кинулась к ним, не обращая внимания на окровавленные пальцы, вскинула руку вверх и закричала:

— Прекратите!

Капли серебристой крови разлетелись вокруг. Все три парня попятились. Балтазар прошептал:

— Не суйся в это, Бьянка.

Проигнорировав его, я шагнула прямо к Лукасу. Он прижался спиной к стене, дико озираясь, словно думал только о том, как отсюда сбежать, а может быть, искал живую добычу. Смерть заострила его черты, и лицо сделалось еще более красивым и одновременно бесконечно пугающим. Прежними остались только глаза.

И я сосредоточилась на его глазах.

— Лукас, это я, Бьянка.

Он ничего не сказал, просто уставился на меня и стоял совершенно неподвижно. До меня дошло — он не дышит. Большинство вампиров делают это по привычке, но, похоже, Лукаса смерть поглотила целиком. Нет уж, я этого ни за что не допущу!

— Лукас, — повторила я. — Я знаю, что ты меня слышишь. Парень, которого я любила, все еще здесь. Вернись ко мне. — И снова пожалела, что не могу испытать облегчение, которое приносят слезы. — Смерти не удалось отнять меня у тебя. И не удастся отнять тебя у меня, если ты ей не позволишь.

Лукас молчал, но напряжение немного спало, его мышцы расслабились. Он все еще выглядел разъяренным, почти безумным, но к нему вернулось некоторое подобие самоконтроля.

Что я могла сделать? Сказать что-нибудь, чтобы пробиться к нему? Что-нибудь, что он вспомнит…

Когда Лукас впервые узнал, что я родилась у двух вампиров, ему пришлось преодолеть свое отвращение к нежити, чтобы остаться верным своей любви ко мне. Если он вспомнит, что чувствовал, когда принял меня такой, какой я была, то, может быть, сумеет принять и то, чем стал сам.

Запинаясь, я повторила ему его собственные слова:

— То, что ты вампир, для меня не имеет значения. Это не меняет моих чувств к тебе.

Лукас моргнул, и в первый раз после того, как он восстал из мертвых, его взгляд полностью сфокусировался. Я увидела, что клыки исчезли, остались только неестественная бледность и красота вампира. Во всем остальном он выглядел как человек. Выглядел самим собой.

Лукас прошептал:

— Бьянка?

— Это я. О, Лукас, это я!

Лукас крепко прижал меня к себе, а я обвила руками его шею. На мое плечо капали горячие слезы: как жаль, что я больше не могу плакать! Наши ноги подогнулись одновременно, и мы вместе опустились на пол.

Я оглянулась, чтобы попросить Балтазара и Ранульфа уйти, но они уже были на полпути к двери.

Как только мы остались одни, я запустила пальцы в волосы Лукаса, погладила его по спине и поцеловала.

— Ты сумел вернуться, — сказала я. — Мы снова вместе. У нас все будет хорошо.

— Я и не думал, что увижу тебя снова. Я решил, что ты умерла.

— Я умерла. Мы оба умерли.

— Но тогда как… как это может быть?

— Я стала призраком. Только призраки вроде меня — рожденные двумя вампирами — обладают могуществом, которого нет у других. Если я захочу, могу обрести тело, во всяком случае, на какое-то время. Если бы я знала все это раньше, если бы могла рассказать тебе, ничего такого не случилось бы.

— Не говори этого. — Его голос звучал сдавленно.

Мы прижались друг к другу лбами, и это прикосновение должно было нас утешить, но мы оба были такими холодными!

— У меня такое тяжелое тело. Неправильное. Мертвое. — Руки Лукаса на моих плечах напряглись. — Да еще этот голод… я от него зверею. Он сводит меня с ума. Ты снова в моих объятиях — я навеки потерял тебя, а ты здесь, — но единственное, о чем я могу думать, единственное, чего я хочу…

Он не смог договорить, но этого и не требовалось. Я знала, что он хочет только одного: крови.

— Потом будет лучше.

Родители всегда мне это говорили, и разве большинство вампиров в «Вечной ночи» не служат тому доказательством?

Кажется, Лукас мне не поверил, но послушно произнес:

— Придется держаться.

— Да.

Какое-то время мы просто обнимались. Выцветшие лица кинозвезд на порванных афишах словно наблюдали за нами со стен — зрители с темными, бездушными глазами. Я прижалась к плечу Лукаса и попыталась вдохнуть знакомый запах его кожи, но он исчез. Либо он утратил этот запах, умерев, либо я утратила свое обоняние, либо и то и другое.

Мы столького лишились!

«Но не друг друга, — напомнила я себе. — И об этом нельзя забывать».

Прежде всего нужно увести его отсюда, он не должен находиться там, где его убили. Нужно отправиться куда-нибудь в более знакомое и приятное место. К Вику домой, решила я. Наше жилище в винном погребе, конечно, не лучшее место — именно там я умерла только вчера, но, может быть, мы сможем побыть в этом убежище до тех пор, пока не решим, что делать дальше.

— Пойдем. — Я взяла Лукаса за руку. Коралловый браслет, подаренный им на мой последний день рождения, болтался у меня на запястье. — Они ждут нас снаружи.

— Кто нас ждет? — Похоже, Лукас никак не мог сосредоточиться — все равно что разговаривал по мобильному телефону, одновременно пытаясь слушать меня. И дело вовсе не в его грубости — он просто не мог с собой справиться, что было намного хуже.

— Балтазар, а еще Вик и Ранульф. Они вернулись из Италии, когда ты отправил им письмо по электронной почте. Помнишь?

Лукас кивнул и так крепко сжал мою руку, что стало больно. Кажется, он еще не мог контролировать свою новообретенную силу — и это несмотря на то, что после моих укусов сил у него прибавилось. И все время двигал челюстью, словно учился кусать.

Если он нуждается во мне, я буду ему опорой. Конечно, я уже научилась быть мертвой, решила я; у меня был целый день практики. Мне потребовалось несколько часов, чтобы понять, каково это — быть бестелесной. Ничего удивительного, что Лукасу необходимо время, чтобы привыкнуть к тому, что он стал вампиром.

Мы вышли из проекционной и направились через заброшенный кинотеатр на улицу. Фойе представляло собой не самое приятное зрелище — повсюду на полу лежали обезглавленные вампиры, и я старалась не смотреть на их отрубленные головы. После смерти из вампиров почти не льется кровь: их сердца не бьются и не выталкивают ее наружу — но Лукас все равно с жадностью посмотрел на капли на полу.

— Я знаю, что тебя мучит голод, — сказала я, пытаясь его утешить.

— Не знаешь. Ты просто не можешь этого знать. Это ни на что не похоже.

Лицо его искривилось, обнажились клыки. Они вылезли от одного вида крови. Когда я была еще живой, мне доводилось испытывать мучительную жажду крови, но я подозревала, что Лукас прав: то, что он чувствовал сейчас, было выше моего понимания.

Мы вышли и увидели одного Балтазара. Он стоял, прислонившись к своей машине, на совершенно пустой стоянке, рядом горел фонарь, и тень Балтазара, длинная и широкая, протянулась далеко по асфальту.

— Вик не хотел уходить, — обратился ко мне Балтазар, — поэтому Ранульфу пришлось поехать с ним, по-другому он отказывался.

— Ладно, — махнула я рукой. — Только давайте уберемся отсюда. Надеюсь, мне в жизни больше не доведется увидеть это место.

Балтазар не шевельнулся: они с Лукасом в упор смотрели друг на друга. Эти двое несколько лет испытывали взаимную ненависть и, только когда я умерла, смогли действовать сообща. Однако теперь я видела, что между ними наступило полное взаимопонимание.

— Прости, — хрипло произнес Лукас. — То, что я тебе говорил — насчет выбора и того, быть или не быть вампиром… Господи! Теперь до меня дошло.

— Лучше бы никогда не доходило. Лучше бы тебе никогда этого не знать. — Балтазар на секунду закрыл глаза — может быть, вспомнил свое превращение несколько столетий назад.

— Поехали. Нужно раздобыть тебе еды.

С болью в душе я сообразила, что теперь Лукас и Балтазар понимают друг друга на уровне, который навсегда останется для меня недоступным. Почему-то это казалось мне утратой. А может быть, теперь, когда Лукас стал другим, я все воспринимаю как утрату.

Балтазар повез нас в куда более приятный район Филадельфии, где жил Вик. Мы с Лукасом сидели рядом на заднем сиденье, он крепко сжимал мою руку и смотрел куда-то вдаль через лобовое стекло. Время от времени он морщился и закрывал глаза, как человек, страдающий от мигрени, ноги его непрестанно двигались по полу, словно он пытался куда-то бежать. Он не хотел находиться в машине, в заключении, — все вокруг сейчас было дополнительной преградой между ним и необходимой ему кровью. Понимая все это, я даже не пыталась его разговорить. После того, как он напьется крови, ему станет легче. Должно стать.

Молчание становилось невыносимым, и Балтазар нарушил его, включив радио, — классический джаз вроде того, что мой папа любил слушать дома. Билли Холидей мурлыкала какие-то глупости, а я гадала, что сказали бы сейчас мои родители и могли бы они дать нам хоть какой-нибудь совет. Мы перестали общаться еще до того, как я в начале лета убежала с Лукасом, и сейчас я так по ним скучала, что испытывала боль. Что они подумали бы, узнав обо всем, что произошло со мной за последние два дня?

Я взглянула на Лукаса, бледного, с неестественным блеском в глазах, и уныло подумала: «Что ж, они всегда хотели, чтобы я сошлась с хорошим юношей-вампиром».

Машина свернула к дому, где жил Вик. Это был богатый район с роскошными домами, отделенными друг от друга обширными земельными участками. У каждого дома имелся гараж на четыре автомобиля, так что на улице машин почти не было, однако возле дома Вика стояло целых три автомобиля, но не обычные «мерседесы» или «ягуары» вроде тех, что разъезжали здесь, а обшарпанные пикапы и универсалы. И что-то в них казалось мне очень знакомым.

А потом я увидела около дюжины человек, стоявших на улице и на лужайке перед домом Вика, заметила в руках у одного из них кол и сообразила, что по меньшей мере несколько человек вооружены.

— Это что, клан Черити? — спросил Балтазар. — Она все еще гоняется за Лукасом?

Я вспомнила сообщения, которые Лукас рассылал как раз перед моей смертью. Он тогда впал в такое отчаяние, что просил о помощи всех и каждого, даже тех, кто наверняка не был на нашей стороне. И вот теперь на его сообщения ответили.

— Это не Черити, — прошептала я. — Это Черный Крест.

Дата добавления: 2015-08-20