От кельтской веры в феи до тибетской науки ЙОГИ

Моя дружба с автором этой работы уходит далеко в прошлое, а именно к 1907 г., когда я впервые пришел в Оксфорд в качестве аспиранта из Стенфордского Университета в Калифорнии. Именно как с исследователем-антропологом мне, таким образом, довелось познакомиться с ним; поскольку его интерес лежал в исследовании религиозного опыта человечества в настолько разнообразных формах, что можно допустить в высшей степени существенные противоположения. Более того, ему было присуще такое строгое научное отношение к своему предмету, что он твердо решил вскрыть и установить то, о чем другие лишь только делали предположения и только ощущали, что это должно быть справедливо, не принимая его изложения фактов, окрашенных его личными мнениями иначе, чем они, вероятно, думали и ощущали. Он намеревался сделать все от него зависящее, чтобы видеть сквозь окно истины, не затеняя его стекла собственным отражением в нем.

И теперь существует определенная грань, до которой большинство из нас, хотя бы и бесстрастно научно по намерениям, склонны дотягивать линию приемлемого и выше которой, однако, сознательно или бессознательно, мы отказываемся воспринимать человека серьезно, когда он утверждает то, что кажется нам абсурдом. Таким образом, такие умаляющие термины, как «примитивное легковерие», «путаница в категориях», «дологическое мышление» и тому подобные вторгаются в оценки неискушенного ума настолько, что они в соответственной степени искажаются; и именно поэтому наука не имеет права говорить «ошибочно», когда просто имеется в виду «несходное». Точно также, когда дело касается верований нашего собственного крестьянства, мы можем лишь с трудом отдать себе отчет в своей причастности к неправильному применению слова «пережиток»; хотя латинский эквивалент «суперстито» — «неримские религиозные обряды, суеверия» — мог бы нас предостеречь от этой оплошности.

Как бы то ни было, М-р Эванс-Вентц, каким он был тогда, хотя это и происходило незадолго до того, как Реннес, Университет великого Бретонского ученого Анатоля Ла Браз, присудил ему его первую Докторскую степень, настаивал на принятии так называемого фольклора Европы не по оценке обычного образованного человека, а, так сказать, в своей собственной оценке. Он предложил рассматривать Кельтскую веру в фей не как пережиток неразумности древнего мира, а как бы некоторый вид жизненной правды, по меньшей мере для Кельтов. К чести, я думаю, Университетов Реннеса и Оксфорда служит то, что присудили ученые степени тому, чья беспристрастная справедливость направила его еще дальше — странствовать по землям Ирландии, Шотландии, островам Мэн, Уэльса, Корнуэла и Британии в надежде отыскать и интервьюировать подлинных провидцев фей. Я уверен, что подобные господа мало что могут сообщить о недалеком и далеком прошлом; ни одни из них не смог помочь М-ру Эванс-Вентцу увидеть фей его собственными глазами. Но успешный или нет метод по крайней мере был логично правильным и его нужно было тотчас же испытать в обширной области, чтобы получить фактические позитивные знания. На Западе он мог единственно изучать у грубых Ирландских или Бретонских крестьян едва достаточный субстрат первобытного язычества, прикрытого Христианством, с его неполным подчинением вековых влияний. Но на Востоке можно было найти уже множество примеров набожных людей, чья религия составляет совершенную философию жизни, которую они не колеблясь всем сердцем применяют на практике.

С 1911 года, когда изд-во Оксфордского Университета опубликовало его книгу «ВЕРА В ВОЛШЕБСТВО В КЕЛЬТСКИХ СТРАНАХ», д-р Эванс-Вентц становится как бы ученым-цыганом, которого в последующие шесть лет можно было встретить повсюду между Оксфордом и Ближним Востоком, всегда направляющим свои усилия на накапливание впечатлений о человеческой природе во всем ее разнообразии и изменении. Затем в 1917 году из Египта он отправился в Индию, куда военные власти согласились его допустить по рекомендации полковника Лоуренса, некогда бывшего его собратом-студентом по Оксфордскому Университету, и всегда, как можно рискнуть сказать, родственного ему по духу; и в Индии, этом парнике религии, он наконец получил свой шанс войти в тесное соприкосновение со всем тем крайним мистицизмом, который пропитывает каждый район и класс одной из наиболее разнообразных и главных периферий человечества. Не обладая медлительностью в завязывании жизненных контактов, годом позже он уже принял участие в большом индусском паломничестве через ледовые вершины Гималайских гор Кашмира в пещеру Амар-Натх, посвященную Шиве, Господину Мира. Высший жрец паломничества снабдил его рекомендательным письмом к ученому Брамину, принадлежащему к одному из храмов Хардвара, и вскоре он уже жил в качестве Садху в травяной хибарке в джунглях Верхнего Ганга. Уже тогда он был посвящен в тайные науки ЙОГИ, но его ученичество не принесло обильных плодов, пока он не получил разрешения вступить в очень тщательно охраняемую Британской Империей зависимую страну Сикким, куда он отправился по приглашению нескольколетней давности правителя Сикьонг Тулку, с которым он познакомился еще в Оксфорде и который уже умер к Этому времени. Близкий друг покойного Махараджи, однако, оказал ему радушный прием; и вот наш ученый-цыган превратился во второго Кима, в ЧЕЛУ, сидящего у ног своего ГУРУ, для того чтобы набраться мудрости у ученого Ламы Кази Дава-Самдуп. Это общение продолжалось около трех лет, фактически вплоть до смерти этого Ламы, происшедшей в марте 1922 года. Плодом ее является трилогия важных работ, основанных на переводах с Тибетского и сопровождаемых интерпретацией, по сути дела такой, какая требуется иногда беспристрастными выдающимися Западными учеными, а не обычными учеными правилами, именно сочувственной проницательностью, выходящей за границы предубежденности, которая возникает у среднего человека, антипатического виду непривычного опыта.

Не в моей компетенции, однако, осмеливаться делать замечания о ценности этой представляемой здесь книги Д-ра Эванс-Вентца, во всяком случае, рассматриваемой как вклад в историю религии или как изложение доктрин. Мой основной долг — это просто засвидетельствовать прилежание, рвение и истинную страсть в поисках истины, которой мой прежний ученик отдал так много лучших своих лет жизни. Фактически я не знаком ни с одним, кто более искренне жил согласно тому принципу, что, чтобы знать, а также любить каждого человека, нужно видеть его Повсюду.

Дата добавления: 2015-08-02