Глава 6. Уголь

Донхэ выскакивает из квартиры Хёкдже слишком поспешно. Возможно, это не очень-то вежливо, но хорошие манеры в этот момент волнуют парня меньше всего. Гораздо важнее его состояние, а оно сейчас совершенно безумное - сердце колотится быстрее и громче сотни отбойных молотков, голова кружится, а во рту - неприятная сухость. Нервный ажиотаж, еще чуть-чуть и паническая атака. И все из-за какого-то поцелуя? Или из-за одной единственной подслушанной фразы?

Когда раздался звонок в дверь, Донхэ мысленно поблагодарил мироздание. Нет, было приятно, даже слишком, но в этом-то вся проблема. Легкое ощущение подконтрольности возбуждало. Прикосновения Хёкдже, волнующие и неторопливые, увлекали, лишали воли. Донхэ изо всех сил старался сдерживаться, не поддаваться желаниям, а хотелось лишь одного - притянуть Хёкдже к себе и вовлечь его в поцелуй, но это означало бы проигрыш, а пока Донхэ ничего не предпринимал, он мог оправдать себя, списать свои чувства на физиологию и игру.

Хёкдже плотно закрыл за собой дверь, поэтому голоса из прихожей были практически не слышны. Они напоминали звучание запиленной пластинки под иглой старого граммофона - неразборчивые, приглушенные слова. Голос Хёкдже казался ровным, возможно даже, подчеркнуто безразличным и слегка торопливым.

Донхэ сидел в кресле, которое внезапно стало до крайности неудобным, и пытался понять, что произошло пару минут назад. Возбуждение давило, мешая думать, было жарко, но в то же время тело сковывал неприятный озноб. Хёкдже не стал целовать Донхэ - это раз. Вместо этого он решил зайти гораздо дальше - это два. Почему вдруг? Как небольшое наказание за слишком личный вопрос? Несправедливо. Если раньше Донхэ приходилось бороться только с психологическим возбуждением, захлестывающим из-за того, что Хёкдже смотрел на его обнаженное тело, то теперь к нему добавилось еще и физическое, а с ним непременно нужно было что-то делать. Донхэ был поражен происходящим, но оно ему, безусловно, нравилось. Еще немного и он бы сломался. И это три. Из всего этого напрашивался всего один вывод, но нет. Донхэ не мог так быстро влюбиться в Хёкдже. Разве можно за пару недель влюбиться в того, к кому совсем недавно испытывал сильнейшую антипатию, пусть и возникшую на пустом месте? Донхэ привык к Хёкдже, это факт. Перестал смущаться своей наготы, и в этом ему помог сам художник. "Можешь не смотреть на меня, если тебе так неловко. Выбери предмет за моей спиной, сфокусируйся на нем, придумай для него историю и расскажи ее мне", - сказал он во второй день совместной работы. Донхэ нервно рассмеялся, но как ни странно, этот фокус сработал. Он порол всякую чушь, забывая о своем смущающем положении, расслаблялся, а со временем начал приходить к Хёкдже, чтобы отдохнуть. С ним действительно было легко, хотя иногда он все же заставлял Донхэ нервничать - например, присаживался рядом с креслом и обрабатывал раны парня какой-то заживляющей мазью, холодной и щиплющей. Донхэ вздрагивал, чувствуя прикосновение пальцев Хёкдже, и его сердце случайно сбивалось с нужного ритма. Хёкдже молчал, делая вид, что ничего особого не происходит, не задавал ненужных вопросов, и Донхэ был благодарен за это. За то, что парень ничего не усложнял и позволял событиям набирать свой собственный ход. Наверное, Донхэ сам решил слегка изменить их отношения. В тот самый момент, когда поддался любопытству и, поднявшись за рубашкой, на цыпочках подошел к двери. Возбуждение немного отпустило, и Донхэ снова начал относительно здраво анализировать происходящее. Холод послужил лишь предлогом, на самом деле парню было интересно, кто мог прийти? Что, если это был тот самый бывший? Донхэ не видел этого человека, не слышал его голоса, но почему-то испытывал к нему неприязнь. За то, что он причинил Хёкдже столько боли. Возможно, именно он сделал художника таким колким, ведь если присмотреться, он был хорошим человеком - заботливым и понимающим. Донхэ прислонился ухом к двери и прислушался к голосам. "Музы меняются и уходят, - сказал Хёкдже. - Моей музой был ты. А он... Я хочу, чтобы он остался". Хёкдже говорил вполне искренне, и Донхэ вспыхнул, едва осознав, что речь шла о нем. Почувствовав себя почти преступником, он отскочил от двери и поспешил вернуться в кресло, сделать вид, что и не подслушивал вовсе. Но что значила эта фраза? Донхэ не безразличен Хёкдже? Когда художник вернулся, он выглядел слегка уставшим, но в то же время казалось, словно он сбросил с себя какой-то тяжелый груз, и теперь перед ним оказалось пустое пространство, которое нужно заполнить будущим. Донхэ поцеловал его потому, что чувствовал - парню нужна поддержка. Поцеловал и проиграл самому себе, приняв свои чувства. Как ни странно, это в некоторой степени окрыляло, дарило легкость.

Донхэ спускается по лестнице и останавливается на крыльце, делает глубокий вдох, успокаивается, глядя по сторонам, и вдруг видит старого знакомого на противоположной стороне улицы. Закончив разговаривать по телефону, Шивон садится в машину и уезжает, подняв стекло прямо перед Донхэ. Но что он здесь делает? Его квартира, как и работа, на другом конце города. Случайное совпадение или же..? Мысли крутятся, словно на быстрой промотке, вперед-назад, вперед-назад, и с каждым повтором Донхэ все сильнее леденеет. Дрожащими пальцами он достает телефон из кармана и набирает номер, давно заученный наизусть.

- Мне нужны отчеты и фотографии с последней выставки Хёкдже, - на одном дыхании выдает Донхэ, но Хичолю, похоже, не нравится такое резкое начало звонка.

- А как насчет: "Здравствуй, хён, давно не виделись, я ужасно скучал"? И вообще, с каких пор он для тебя "Хёкдже"?

- Пожалуйста, хён. Это важно.

По голосу Донхэ понятно, что он не шутит. Хичоль молчит, а затем, тяжело вздохнув, отвечает.

- Ладно, попробую связаться с Итуком, приезжай сразу в офис.

***

Итук входит в кабинет Хичоля примерно часом позже Донхэ. Все это время парень сидит, как на иголках и терпит колкие шутки хёна, думая о своем. Что будет, если он окажется прав?

- Извини, что так опоздал, - говорит Итук, с ходу выгружая на стол ноутбук и подсоединяя к нему внешний жесткий диск. - У меня только закончился репортаж.

Донхэ кивает, нетерпеливо постукивая пальцами по столу, и наблюдает за тем, как Итук открывает фото-отчет от 15 декабря. В презентации больше ста фотографий, подписанных и пронумерованных.

- Так зачем тебе эти снимки, Донхэ? - заинтересованно спрашивает Итук, присев на подлокотник кресла Хичоля.

- Хочу проверить одну догадку.

Донхэ открывает первое фото и с трудом узнает на нем Хёкдже. У парня темные волосы и совершенно спокойная прическа, широкая, искренняя улыбка и совсем другой взгляд - открытый, доверчивый. Незнакомец. Разве человек может так сильно измениться за каких-то полгода? Его творчество тоже было другим. Картины - продуманные, глубокие, написаны в мягких, приглушенных красках и помещены в дорогие рамы. Пейзажи или портреты. Стоп. Портреты. Донхэ возвращается на предыдущий слайд. Центральная картина выставки - огромный портрет, на котором изображен Шивон. На фотографии рядом с холстом - его живая копия, стоит вместе с художником, положив руку на его плечо. Они оба улыбаются, переглядываясь, наслаждаются моментом и радуются происходящему. У Донхэ обрывается сердце.

- Хён, кто этот парень? - севшим голосом спрашивает он и резко разворачивает ноутбук к Хичолю. Парень, кажется, размышляет о чем-то, вспоминая, а Итук беспокойно ерзает на подлокотнике кресла.

- Я не знаком с ним лично, - отвечает с насмешкой Хичоль, - но кажется, он был голубой музой художника. Этот идиот посвящал ему все свои ранние выставки.

Донхэ в последний раз смотрит на фотографии, видит Шивона практически на каждой из них, и картинка окончательно складывается в пазл. От отчаяния хочется кричать в голос.

- В чем дело, Донхэ? - вкрадчиво спрашивает Итук, заметив смятение друга. Донхэ молчит, глотая горечь и выжидая, пока в горле перестанут скрестись непрошеные крики, и пытается успокоить себя. Не выходит.

- Хён... Помнишь, я рассказывал, что переспал с коллегой на прощальной вечеринке?

Итук переводит взволнованный взгляд на Хичоля, а парень кивает, нахмурившись. Вся его веселость исчезает на раз.

- Это был Шивон. Они расстались из-за меня.

***

На следующий день Донхэ пропускает работу. Остается дома и просто сидит в темноте, игнорируя звонки Хёкдже. Художник звонит трижды с интервалами в полчаса, и Донхэ неуютно. Не только из-за того, что где-то там стынет обещанный ужин, но и из-за того, что на столе лежит ключ от студии. Донхэ чувствует себя виноватым, чувствует, что разрушил чужое счастье, ведь с Шивоном Хёкдже был по-настоящему счастлив, а Донхэ все испортил, пусть даже неосознанно, это не уменьшает его вины. Теперь он не имеет права находиться рядом с Хёкдже, лучше держаться подальше и избегать любых упоминаний и встреч.

Еще двое суток проходят по тому же сценарию, с одной лишь поправкой - в реквизите тоскливого спектакля - выключенный телефон. Так проще. Не слышать звонков и убеждать себя в том, что Хёкдже просто забудет, и тогда Донхэ тоже сможет забыть. Пойдет дальше своей дорогой, найдет другую работу, расплатится с ростовщиками и забудет обо всем произошедшем, точно о каком-то странном, неоконченном сне. Ближе к концу недели Донхэ надоедает самобичевание и он решает, что пора выбраться в город. Купить немного еды, поискать работу и, возможно, столкнуться с ростовщиками, позволить им выпустить пар и наконец-то перестать думать о Хёкдже, чувствуя физическую боль вместо душевной.

Практически до самого вечера Донхэ ходит по улицам, заглядывая во все двери, на которых висит объявление "требуется работник", и на лишние мысли просто не остается времени. Тихая радость притупляет обострившееся мышление. Первый звонок, который получает Донхэ, едва включив телефон, оказывается с незнакомого номера, и парень отвечает, полагая, что звонит какой-нибудь потенциальный работодатель. На проводе действительно работодатель, только не потенциальный, а вполне действующий и, судя по голосу, негодующий.

- Какого черта ты себе позволяешь? У нас договор!

В первую секунду Донхэ хочет просто повесить трубку, но это ничего не изменит, поэтому он отвечает нарочито грубо.

- Я больше на тебя не работаю.

- Тебе не нужны деньги?

- Нет, не нужны.

Сперва Хёкдже не слишком-то церемонится, но после этой фразы внезапно замолкает и, лишь выдержав долгую паузу, вкрадчиво спрашивает:

- Донхэ, с тобой все в порядке?

- Не звони больше.

Повесить трубку совсем не сложно, гораздо труднее понять, куда двигаться дальше и как простить самого себя, если вину загладить, скорее всего, невозможно. Разве Хёкдже захочет слушать? Он любил Шивона несколько лет, а с Донхэ знаком меньше месяца. Неравная расстановка сил.

Донхэ не хочет возвращаться домой, но других вариантов нет, поэтому, безрезультатно прошатавшись по городу, к вечеру он все равно оказывается у своего подъезда и сразу же жалеет о том, что не остался ночевать в общественном парке. Под дверью ждет Хёкдже. Он поднимается на ноги, едва заметив парня, и делает шаг навстречу. Донхэ молчит, и нарушить тишину приходится художнику.

- Объяснишь мне, что происходит?

Донхэ прячет руки в карманы и, испуганно отшатнувшись, обходит Хёкдже, хочет скорее войти в квартиру и запереться в ней изнутри, только бы не пришлось объясняться.

- Донхэ!

Хёкдже кричит в спину, и Донхэ чувствует злость, ударяет кулаком в стену, понимая, что попыткой сбежать надеется спасти самого себя, оправдаться, чтобы не оказаться предателем в глазах художника. Донхэ останавливается и, развернувшись, смотрит Хёкдже в глаза.

- Ты действительно хочешь знать?

- Иначе не стал бы спрашивать, - Хёкдже, кажется, рад тому, что Донхэ идет на контакт. Когда он успел так сильно переменить свое отношение к парню? Зачем? Так ведь будет только больнее. - У тебя проблемы? Я могу—

- Помнишь, ты рассказывал о своих прошлых отношениях? - перебивает Донхэ. Становится даже смешно. Хёкдже хочет помочь? Ему? Человеку, который разрушил привычный уклад его жизни, потом втерся в доверие и снова разочаровал? Неумышленно, но. - Ты сказал, что ненавидишь человека, с которым тебе изменил Шивон.

Хёкдже мгновенно меняется в лице, хмурится, совершенно ничего не понимая, а Донхэ испытывает резкое желание причинить ему боль. Пусть Хёкдже ненавидит его, так ему будет проще перешагнуть и забыть.

- Да, я знаю его имя. Потому что это был я, в ту ночь он был со мной, ты должен ненавидеть меня.

Хёкдже не знает, что можно сказать. Только хватает ртом воздух и смотрит на Донхэ так, будто он только что провернул тупой нож в его внутренностях.

- Но... Картина...

- Прости, я и так слишком многое у тебя отнял.

Донхэ хочется сделать что-нибудь, прикоснуться к Хёкдже в последний раз, но вместо этого он уходит, не оборачиваясь. Громко захлопывает за собой дверь и, не раздеваясь, валится на кровать.

***

Утро наступает слишком быстро, но Донхэ не хочется просыпаться - кажется, даже кошмары лучше унылых мыслей наяву. Стоит ему только скинуть с себя легкое одеяло, как сверху придавливает тяжелое чувство вины. Парень даже не понимает, почему чувствует себя настолько паршиво. В конце концов, Шивон мог переспать с кем-то еще, и они с Хёкдже все равно бы расстались, но все же именно он оказался искрой, которая случайно упала рядом с фитилем детонатора. Хуже всего то, что Донхэ знал о том, что Шивон с кем-то встречался, догадывался о том, что он изменял своему партнеру, но просто закрыл на это глаза, поддавшись желаниям. Всего один аморальный поступок, перечеркнувший все на корню. Цепочка событий с порванными звеньями.

Донхэ жаль, что он так поступил с Хёкдже, но еще ему жаль самого себя. Работа на художника некоторым образом повлияла на его мышление, окружение начало казаться гораздо более красочным и интересным, и Донхэ почти догнал свою яркую копию, но она вдруг снова спряталась за серым холстом, отбрасывая тусклую тень. Идея уйти со старой должности вдруг кажется парню глупой. Возможно тот, кто привык к монотонной работе, не способен в одночасье найти другое призвание. Возможно, имеет смысл вернуться в ряды белых воротничков и позволить рутине себя поглотить. Донхэ покупает газету и записывается на несколько собеседований. Хёкдже уже не звонит.

За неделю Донхэ более-менее свыкается с депрессивным настроем и даже пытается его изменить. Встречается с Итуком и смеется, слушая его болтовню, идет вместе с Хичолем в клуб и привычно следит за тем, чтобы он не слишком увлекался выпивкой, возвращается к ночной работе на стройке. Он старается заполнить чем-нибудь каждую минуту своей жизни, но внутри все равно чувствуется пустота. Не хватает Хёкдже и тех эмоций, которые Донхэ испытывал рядом с ним.

В день важного собеседования в крупной промышленной компании Донхэ получает странный звонок.

- Могу я поговорить с Ли Донхэ?

- Я слушаю.

- Это Чо Кюхён. Я пишу статью о новых ожидаемых проектах и хотел узнать, как продвигается ваша с Ынхёком работа? Ты многих заинтересовал в художественных кругах, скоро мы увидим результат вашего сотрудничества?

Голос собеседника кажется незнакомым, но Донхэ смутно припоминает имя. Вроде бы этот парень был на выставке, куда Донхэ устроил Хичоль. Становится неуютно, ведь именно с этой выставки все началось.

- Я больше с ним не работаю.

- Как я и думал, - Кюхён замолкает, его голос меняется, и Донхэ вдруг задается вопросом, насколько правдивы были его слова о статье? - Ты знаешь о том, что его галерея вчера чуть не сгорела?

- Что?

Донхэ резко закрывает дверцу шкафа, в котором упрямо пытался найти подходящий костюму галстук. Вопрос Кюхёна пугает до дрожи, по спине прокатывается неприятный холод.

- Послушай, я понятия не имею, что между вами произошло, и это даже не мое дело, но у Хёкдже сейчас тяжелый период, и полагаю, ты тоже отчасти ответственен за его состояние. Надеюсь, никто не наделает глупостей.

Кюхён кладет трубку быстрее, чем Донхэ успевает спросить что-либо еще. В голове множество вариантов того, что могло произойти, и все без исключения мрачные. Донхэ смотрит на сотовый, зажатый в руке, и не знает, как поступить. Собеседование всего через час, но парень просто не сможет сосредоточиться, если не узнает в чем дело. К тому же Кюхён прав, он тоже несет ответственность за случившееся. Донхэ набирает полную грудь воздуха и звонит Хичолю.

- Что с галереей?

- Я как раз собирался с тобой связаться. Твой дружок пробрался на выставку посреди ночи и закрасил белой краской половину картин. Остальные он думал поджечь. Повезло, что вовремя подоспела охрана. Ты имеешь к этому какое-то отношение? Что за херня вообще? Я давно не видел его в таком состоянии.

Молчание. Какие слова нужно подобрать, чтобы объяснить хоть что-нибудь? Как все исправить? Донхэ устало прислоняется спиной к стене, и на глаза вдруг попадаются ключи от студии Хёкдже. А что если..?

- Хён, я перезвоню.

Выбор прост. Гораздо проще, чем мог бы показаться на первый взгляд. Донхэ поспешно убирает костюм обратно в шкаф и, подхватив ключи, бежит к Хёкдже.

***

Единственное, чего Донхэ опасается - того, что Хёкдже мог сменить замок, но как оказывается, это опасение совершенно пустое. Ключ проворачивается в скважине ровно три раза, и дверь, поддавшись легкому толчку, открывается с тихим скрипом. Донхэ входит внутрь и тут же наступает на битое стекло в прихожей. Похоже, все значительно хуже, чем он предполагал. В квартире холодно - в кухне настежь распахнуто окно. Донхэ закрывает фрамугу и поднимает с пола расколотую надвое тарелку и несколько спелых яблок. Кажется, другой еды в доме художника нет. В студии слишком тихо, и Донхэ немного боится войти в мастерскую, но выбора нет - он уже принял свое решение.

Первое, что бросается в глаза Донхэ, когда он открывает дверь - упавший мольберт и перечеркнутый широкой кистью холст. Запах красок резко ударяет в нос. Донхэ осматривается и видит десятки открытых ведер - просто опрокинутых или выплеснутых на стены и окна. Психоделичные цветные подтеки пугают, вселяя какой-то глухой, отчаянный страх. Мастерская напоминает клетку, из которой пытались сбежать. В углу комнаты листы для акварели и разорванные холсты свалены друг на друга, напоминая основание для костра, торшер перевернут, лампа разбита и снова на полу битое стекло. Красные капли рядом - не понять, то ли кровь, то ли краска. Воздух промерз и пропах отчаянием, а Хёкдже нигде нет. Донхэ по-настоящему не по себе. Он быстро заглядывает в спальню, которая по сравнению с мастерской выглядит совершенно нетронутой и бежит в ванную, готовясь к худшему, но и она оказывается пустой.

Вернувшись в мастерскую, Донхэ замечает на автоответчике несколько десятков голосовых сообщений и уже почти нажимает на кнопку "прослушать", когда в комнату входит Хёкдже. Неловкая пауза, немой вопрос, вздох облегчения. Хёкдже выглядит так, будто не спал и не ел не меньше недели - болезненная бледность, глубокие синяки под глазами, впалые щеки. Донхэ неуверенно тянется к нему, и Хёкдже отводит взгляд. Он бросает в кресло новую коробку красок, которую только что принес с собой, поднимает с пола мольберт с перечеркнутым холстом и берет в руки кисть.

- Зачем ты пришел?

Голос художника кажется ледяным, но Донхэ и не ждал любезности. Главное - Хёкдже цел, по крайней мере, физически. На его руках и шее заметны порезы, но парень весь перемазан краской, поэтому определить их глубину и давность почти невозможно. Хёкдже долго смотрит на холст, а затем, обмакнув кисть в краску, начинает выводить какие-то линии, словно хочет абстрагироваться от неприятного присутствия Донхэ в его студии.

- Нужно поговорить.

- Не о чем. Убирайся.

Новый мазок, новое ожесточение. Словно хлыстом по спине Донхэ. Боль и холод, чувство вины с устрашающей силой. Донхэ не движется, стоит на одном месте, тщательно подбирая слова.

- Послушай... Я знаю, что виноват и знаю, что не вправе просить прощения, но все это не имеет никакого отношения к твоим картинам. Что произошло в галерее?

Кисть Хёкдже на мгновение замирает в воздухе, он молчит и лишь спустя несколько периодов затянувшейся паузы отвечает почти сквозь зубы.

- Не твое дело.

- Может, все-таки объяснишь?

- Я не обязан.

Донхэ начинает злиться. Хёкдже ведет себя просто по-детски, избегает даже смотреть на Донхэ. Парню хочется подойти и встряхнуть его за плечи, накричать прямо в лицо. Как он опустился до такого состояния? Донхэ знал его не таким, тайно восхищался совсем другим человеком - сильным, пусть и замкнутым, талантливым и своевольным. А сейчас перед ним только бледная копия - измученный парень в протертых джинсах и рубашке, застегнутой не на те пуговицы, со спутанными волосами и краской, высохшей под ногтями, захлебывающийся своей обидой и готовый сломиться в любой момент.

- Когда ты успел стать таким?

Жалким. Донхэ глубоко вдыхает и сжимает кулаки, готовясь сделать решительный шаг вперед и выбить из Хёкдже всю дурь, но в этот же момент из пальцев художника выскальзывает тонкая кисть. Он изумленно смотрит, как она отскакивает от пола, разбрызгивая в воздух бардовые капли, а затем резко разворачивается и с криком кидает банку краски в стену. Срывается в очередной раз, но впервые на глазах у Донхэ. Парень потрясенно замирает на месте, а Хёкдже прячет лицо в ладонях, трет виски и устало надавливает пальцами на глазные яблоки.

- Просто уходи, - говорит он, настолько тихо, что в его голосе уже не различить обиды. Донхэ собирается с мыслями и все же делает шаг вперед. Подбирает кисть и внимательно рассматривает мягкую щетину. Хёкдже не открывает глаз, только зарывается пальцами в волосы. Кажется, еще чуть-чуть и он зажмет уши руками, лишь бы не слышать Донхэ, лишь бы притвориться, что его здесь нет.

- Хочешь знать, почему я согласился на тебя работать? Из-за твоих картин. Я увидел в них глубину и яркость, которых никогда не было в моей жизни. Я по-настоящему хотел измениться, стать лучше. Теперь я понимаю, что не должен был появляться на твоей выставке, и... Мне жаль, что все так получилось, но ты зарываешь свой талант в землю!

- О чем ты говоришь? Какой талант?

Хёкдже не выдерживает. Кричит, глядя прямо в глаза Донхэ, а парень уверенно прижимает к его груди кисть.

- Чистый. Прекрати отравлять его.

- Это не талант, это всего лишь пустая мазня, - Хёкдже коротким взмахом показывает на мольберт, расчерченный хаотичными линиями и фигурами. - Каждый сможет нарисовать такое, даже ты.

- Неправда.

Донхэ настойчивее протягивает художнику кисть, а парень, пошатнувшись, переступает с ноги на ногу. Кажется, в его мыслях что-то обрывается, и в нем мгновенно вспыхивает злость.

- Ты так думаешь? Я покажу тебе.

Хёкдже перехватывает запястье Донхэ и вкладывает кисть в его пальцы, до боли сжимает их и обмакивает щетину кисти в краску, тут же наносит на холст ломаную линию. Управляя рукой Донхэ, он снова и снова окунает кисть в воду и акварель, с яростью рисует одному ему понятные фигуры, которые постепенно образуют контуры, и на полотне, будто бы изнутри, проступают деревья, мощеная улица и горящие фонари.

- Это просто, видишь? - голос художника пронзает почти истеричный смех, и это ранит Донхэ. Он смотрит на Хёкдже и, видя в его глазах злые слезы, чувствует, как неприятно скребет в горле.

- Талант? Чушь. Нет у меня никакого таланта. Это обычное громкое слово, такое же, как любовь или счастье. Я в них не верю. Они бесцветны.

Донхэ больно - Хёкдже слишком сильно сжимает его руку, но парень молчит, понимая, что Хёкдже просто необходимо выплеснуть эмоции, душившие его столько времени, выплеснуть точно так же, как он выплескивал краску на стены, просто опрокинуть их каким угодно образом, чтобы они могли выгореть и потерять цвет. Хёкдже кричит, по его щекам катятся слезы, и тогда Донхэ не выдерживает - резко дергает художника на себя, обнимает и, запустив пальцы в его волосы, притягивает его к своему плечу. Видеть слабость парня непривычно и тяжело, но уйти, оставив его в таком состоянии еще тяжелее.

Хёкдже кладет руку на грудь Донхэ, прямо напротив сердца, и сминает в кулаке жесткую ткань его рубашки. Хочет оттолкнуть, возможно? Донхэ все равно, он только крепче сжимает парня в объятиях и наклоняется к его уху, чувствуя, как спутанные волосы щекочут губы.

- Мне жаль, что мы не встретились раньше, несколько лет назад. Все могло бы быть совсем по-другому. Ты научился бы верить, а я не потерял бы себя. Прости.

- Лучше бы я никогда не начинал рисовать.

Горячее дыхание опаляет шею, за ворот рубашки падает чужая слеза. Хёкдже кладет голову на плечо Донхэ, обессиленно опускает руки вдоль тела и всхлипывает, глотая застрявшую в горле проволоку боли. Его ноги подкашиваются, он падает и ударяется коленями о жесткий пол, но Донхэ не отпускает его, опускается вместе с ним и гладит спину художника. Внутри него что-то переворачивается, накатывает волна разгорающегося пламени, а следом проносится облако льда. Бессилие, минуты, словно растянувшаяся вечность, жар прижатых друг к другу тел и одуряющая четкость в мозгу Донхэ. Он ждет, пока Хёкдже утихнет, перестанет так сильно дрожать в его руках, а затем чуть отстраняется и внимательно смотрит на парня. В его глазах все еще стоят слезы. Донхэ касается его лица ладонью, гладит большим пальцем щеку, успокаивая. Художник наклоняет голову, и между ними остается совсем короткое расстояние. Донхэ слегка разворачивается и неловко задевает носом нос Хёкдже, закрывает глаза. До поцелуя не хватает немного. Страх и волнение, бешеный стук сердец, дыхание, словно одно на двоих, затянувшаяся прелюдия. Донхэ первым подается вперед, а Хёкдже с готовностью отвечает на поцелуй.

Это похоже на угольное отчаяние или какой-то странный способ сбежать от действительности. Сожалений нет. Хёкдже разжимает руку, стиснутую на рубашке Донхэ, проходится по его плечу невесомой, едва заметной, но обжигающей лаской, оглаживает шею и запускает пальцы в волосы парня, легко тянет, заявляя о праве на превосходство. Поцелуй яростный и неуправляемый. Хёкдже резко толкает Донхэ, опрокидывая его на спину, и, зацепив лужу краски, упирается ладонями в пол, чтобы не обрушиться на натурщика. Донхэ сдавленно шипит от удара и тяжело хватает ртом воздух. Хёкдже внимательно рассматривает его, а затем, наклонившись, снова пробует губы парня на вкус - проводит по контуру одним длинным влажным движением. Не задерживаясь, скользит щекой по щеке Донхэ, задевает губами его ухо, прикасается к шее, и Донхэ вздрагивает, выгибается, давится вдохом. Хёкдже следит за его реакцией, и выражение его лица сменяется отстраненным любопытством, будто он и сам не знает, что делает. Быстро облизнув губы, он стискивает запястья Донхэ, оставляя на коже круговые отпечатки краски, вздергивает его руки над головой и просовывает колено меж его бедер, заставляя Донхэ раскинуть ноги, прижимается к нему всем телом и снова впивается поцелуем в полураскрытый рот.

Губы Донхэ такие нежные, что Хёкдже хочется прикусывать их изо всех сил и рвать, обнажая свою боль, выплескивая отчаяние. Чужая кровь обжигает язык. Донхэ, не в силах сдерживаться, стонет под Хекдже, запрокидывает голову, зажмуривает глаза, и художник, пронзенный разделенной надвое болью, опускается к подставленной шее, оставляет на ней багровый след.

Донхэ тихо вскрикивает, чувствуя, что заводится, понимая, что одними поцелуями они не ограничатся, и точно - Хёкдже приподнимается, стягивает с себя майку и испытующе смотрит на Донхэ сверху вниз, каким-то пугающим взглядом, в котором снова загорается голод к жизни. Донхэ знает, что сделает все, что он только попросит. Это не загладит его вину, но если художнику станет легче, пусть будет так. В последний раз. Чтобы Донхэ мог хотя бы почувствовать и запомнить то, о чем даже не смел мечтать.

Хёкдже нашаривает перемазанными в краске пальцами планки рубашки Донхэ, дергает их в стороны, и ведет подушечками по обнаженной коже, оставляя бледные цветные полосы. Он наклоняет голову и рассматривает тело Донхэ, настолько долго, что парню начинает казаться, что сейчас все закончится, что Хёкдже вот-вот опомнится и выгонит его прочь. Но вместо этого он стягивает с Донхэ рубашку и берет в руки коробку с новыми красками, наспех открывает и окунает пальцы в вязкую гуашь.

Первое касание приходится на запястье, Хёкдже надавливает на кожу Донхэ, словно хочет проколоть ее ногтем и размешать краску сразу с кровью, с нажимом ведет по сетке вен к сгибу локтя, снова берет пальцами краску и продлевает линию до плеча. Донхэ вздрагивает и напрягает спину, когда Хёкдже опускается короткими мазками от его ключиц к соскам и по ребрам к нежной коже на животе. Он разрисовывает его тело словно идеальный холст, с упоением и наслаждением, понятным ему одному. Донхэ опускает взгляд и видит, как на его груди распускаются ядовитые цветы. Страх и восторг. Страх от восторга и восторг через страх. Хёкдже будто бы выпадает из действительности, теряясь и утопая в каком-то своем цвете, рисует исступленно и уже практически машинально. Донхэ останавливает его руку и, приподнявшись на локте, подается вперед, целует художника. Хёкдже медленно моргает, вспоминая, что происходит. Отстранившись, оглядывает свою работу и снова проводит пальцами по телу Донхэ, легко смазывая контуры незавершенного рисунка. В его взгляде снова что-то меняется, он стискивает плечо Донхэ и целует его искусанную шею, оставляя новый кровоподтек. Слышится скрип молнии и шорох одежды - Хёкдже расстегивает ширинку Донхэ, стягивает с него джинсы, и парень сразу же выгибается, запрокидывает голову - тонкие пальцы художника сжимаются на его члене и невыносимо медленно оглаживают сверху вниз. Чуть сильнее, чем нужно, требовательно и властно. Донхэ вскрикивает, когда Хёкдже царапает нежную кожу, стонет, уже не сдерживаясь, извиваясь на твердом полу.

- Хёкдже... Я...

Воздуха хватает только на оборванный шепот. Донхэ так и не заканчивает предложение, Хёкдже стаскивает с себя джинсы и прижимается к телу Донхэ, упирается возбужденным членом во внутреннюю сторону его бедра, и парень расслабляется, шире разводит ноги, кивает и стонет. Этот стон - жест невыразимого подчинения. Откровение и готовность отдаться. Художника это устраивает. Он подхватывает под коленями ноги Донхэ, пристраивается и входит одной головкой, немного пережидает, а затем толкается глубже, почти на сухую. Донхэ больно, но безумие ослепляет, желание забрать частичку боли Хёкдже оказывается сильнее.

Хёкдже начинает двигаться, медленно, наклонившись к самому уху Донхэ, подложив руку под его голову и избегая собственного отражения в глазах парня, опасаясь увидеть ненависть. Донхэ стонет, поворачиваясь и пытаясь найти губами губы Хёкдже, проводит языком по его острым скулам и впивается, наконец, в жаркий рот, обнимая художника. Он проводит ладонями по его спине, сильнее обхватывает коленями его бедра и дергается, подается навстречу. Хёкдже начинает двигаться быстрее, на его висках проступают прозрачные капли пота, спина напрягается. Донхэ стонет и извивается, бьется в руках Хёкдже, вскрикивает и разрывается от смешанных чувств - страсти и страха. Жесткий пол и стеклянная пыль царапают спину, точно так же, как ощутимая досада в прикосновениях Хёкдже полосует легкие. Дышать тяжело.

Хёкдже нежен и одновременно груб. Он помнит свои чувства к Донхэ, но помнит и боль, боится, что снова совершает ошибку, но Донхэ целует его, и все лишние мысли теряются, рассыпаются в бессмысленный набор букв. Сквозь отчаяние пытается пробиться надежда. На то, что чувства взаимны, на то, что прошлое можно забыть. Хёкдже надавливает на плечо Донхэ, теплой волной проходится по его руке, коротко сжимает кисть, и Донхэ тут же переплетает с ним пальцы, укрепляя надежду художника собственной. Черная масляная краска, которой Хёкдже успел замазать будущее, трескается, облетая сухими лепестками, освобождает рамку жизни под новый витраж.

Когда Донхэ облизывает пересохшие губы и обхватывает ладонью свой член, Хёкдже понимает, что он уже близок к разрядке. Наслаждение, глубокое и темное, кроет со страшной силой, художник вбивается в тело Донхэ с каким-то отчаянным исступлением, будто хочет вытянуть и впитать в себя последние моменты близости. И, тем не менее, всему свой предел - Донхэ сжимается вокруг Хёкдже, и парень кончает, не сдержав стон, выплескивается внутри партнера. Уткнувшись лбом в плечо Донхэ, художник немного приходит в себя, пытаясь отдышаться и пережидая, пока утихнет звенящий шум в голове, а затем перекатывается на бок и закрывает глаза, избегая соблазна смотреть на Донхэ, который еще несколько раз проводит по своему члену и кончает в ладонь.

Молчание - старая, перегоревшая лампа, нелепо подвешено в воздухе. Каждый думает о своем, хоть канва мыслей и общая. Произошедшее внезапно кажется правильным, но от неопределенности и недосказанности никуда не уйти. Что будет дальше? Одним днем не перечеркнуть все, что было. Сегодня Донхэ оказался рядом, когда был нужен, но будет ли он точно так же нужен завтра, когда боль с новой силой начнет прогрызать сознание Хёкдже? Сможет ли художник через двадцать четыре часа посмотреть на него с нежностью, а не с ненавистью? Все эти мысли слишком тяжелые, а Донхэ опустошен и без них, поэтому он просто ложится на бок и смотрит на Хёкдже, коротко касается его руки, словно извиняясь и обещая что-то, а затем позволяет себе заснуть прямо на чужом полу. Возможно, когда он проснется, ему придется уйти и принять то, что он никогда уже не сможет вернуться. Возможно, что-то изменится. Будет новый день, новый холст и новые краски, кисти те же, но ведь то, какой из-под них выйдет узор, зависит лишь от художника.

***

Донхэ открывает глаза всего через два часа, и в первое мгновение ему кажется, что он один. Резко откинув откуда-то взявшееся одеяло, он поднимается и, оглядев комнату, видит Хёкдже сидящим на подоконнике. Пока Донхэ спал, парень успел принять душ и сменить одежду, поэтому теперь выглядит значительно лучше, почти живым, хоть и все равно ужасно уставшим. Донхэ теряется, не представляя как быть. Наиболее правильным вариантом кажется продолжать молчание - не поднимать никаких болезненных тем, просто одеться и закрыть за собой дверь. Хёкдже вроде бы совершенно не против - тоже молчит и безразлично смотрит в окно.

Донхэ поднимает рубашку и джинсы, аккуратно сложенные в хорошо знакомое кресло, одевается, игнорируя тупую боль, которая ломает тело и пульсирует где-то внутри, копошась в душе. Хочется плакать, но это определенно из разряда того, что нельзя. Парень бросает на Хёкдже последний взгляд, надеясь запомнить, как он выглядел в этот момент, и делает неуверенный шаг к двери.

- Уходишь?

Хёкдже вдруг спрыгивает с подоконника и проходит к другому концу комнаты, где стоит мольберт, снимает с него странную картину и ставит к стене. Донхэ теряется от того, что по голосу художника невозможно понять никаких эмоций. Вот эта странная интонация в его вопросе - ликующая радость или недоброе осуждение?

- Да, мне, пожалуй, пора...

Неопределенно хмыкнув, Хёкдже кивает и берет в руки большую коробку, поочередно сгружает в нее всякий хлам - испорченные кисти и пустые тюбики с засохшей краской.

- Не забудь ключ, - говорит он, продолжая наводить порядок, а Донхэ кажется, что он ослышался. Ключ? Значит ли это, что ему разрешено снова прийти, остаться в жизни художника, попытаться по-настоящему все исправить? Переспросить страшно, но Хёкдже сам продолжает.

- Кстати, когда вернешься, прихвати с собой что-нибудь из еды - я настолько голоден, что съел бы собственный натюрморт.

И это очень достойная попытка создать непринужденность. На этот раз в голосе Хёкдже совершенно отчетливы легкая ирония и тепло. Донхэ не терпится подыграть, но сперва нужно убедиться в том, что он все правильно понял.

- То есть...

- То есть сегодня будет долгая ночь. Я хочу закончить картину, так что нигде не задерживайся.

Хёкдже случайно задевает незакрытую банку краски, ловит ее у самого края стола, снова выпачкав пальцы цветными бликами, и, спокойно вытирая полотенцем руки, поднимает взгляд на Донхэ. Парень смотрит на него так, словно видит впервые, и все это дает новый заряд, вселяет радость, ведь получается, что впереди общее будущее и воспоминания, новые, яркие, вытесняющие собой все то, что было до. Донхэ взъерошивает пальцами волосы и, не до конца веря собственному счастью, чувствует, как губы растягиваются в улыбке.

Жизнь - долгая дорога, запутанный коридор, в котором сотни дверей. Человек выбирает свой путь и движется по нему с собственной скоростью, распахивая понравившиеся ему двери одну за другой. Часть из них скрывает светлые перемены, а часть - мрак и тоску, но каждый этап коридора обязательно имеет свой смысл. Человек набирает опыт, разгуливает с ведром краски и ставит на закрытых дверях цветные пометки, чтобы вернуться туда, где хорошо и избежать того, что причиняет боль. У каждого свои двери, но главное не пройти ту, на стекле которой можно с уверенностью написать "счастье".

Донхэ улыбается, сжимая в руке ключ от студии Хёкдже, идет, спотыкаясь, но даже не смотрит под ноги, только удобнее перехватывает бумажные пакеты с недельным запасом еды, а Хёкдже наблюдает за ним из окна, дожидаясь возвращения парня, смеется и облегченно вздыхает, понимая, что нашел для себя ту самую дверь. Дверь, за которой в солнечном свете всегда найдут свое отражение счастье, вдохновение и любовь.

Дата добавления: 2015-08-02