Глава 4. Серость

Утро Донхэ начинается со звонка Хичоля и едкого "ты уволен" сквозь шум в телефонной трубке.

- Что? Но хён, я же не сделал ничего плохого!

- А если подумать?

Хичоль злится. На этот раз это понятно даже по голосу. Донхэ прокручивает в памяти вчерашний вечер и понимает, что, наверное, не стоило с таким грохотом швырять поднос посреди выставочного зала и скандалить с художником. Неужели это он нажаловался Хичолю? Нет, вряд ли, у него на Донхэ вроде бы свои виды.

- Но это был тот самый псих! - пытается оправдаться Донхэ, хотя понимает, что, скорее всего, бесполезно. Хичоль дал ему шанс, а он в очередной раз облажался из-за собственной вспыльчивости. - И он не имел права меня рисовать.

- Это ничего не меняет.

- Меняет! Мне нужна эта работа, хён!

- Прости.

Донхэ сдается и вешает трубку, поблагодарив Хичоля за помощь. В конце концов, хён ни в чем не виноват, ему нужно беречь репутацию галереи. Донхэ сонный и немного ощущает свою вину, поэтому относительно спокойно принимает тот факт, что снова стал безработным. Собравшись, он идет на улицу и выгребает из карманов последнюю мелочь, чтобы купить газету и пластиковый стаканчик кофе.

В газете совершенно дурацкие объявления, которые парень отметает одно за другим. Курьер. Не вариант - Донхэ заблудится в городе в первый же день. Помощник кондитера. Он ненавидит сладкое. Оператор. Техника ненавидит Донхэ. Хост. Смешно. С таким же успехом он может идти работать натурщиком - это почти то же самое, что продавать себя. Хотя тройная плата, которую предлагал художник - хорошие деньги. С помощью них Донхэ легко мог бы погасить долг. Только вот он не хочет звонить этому высокомерному извращенцу, действительно не хочет или хотя бы старается себя в этом нежелании убедить, задвигая визитку глубже в карман рюкзака.

Четыре дня похожи на четыре недели. Донхэ обзванивает огромное количество людей и слышит столько голосов, сколько обычно не слышит за целый год. Число отказов вообще не поддается каким-либо исчислениям, и даже Итук не может подкинуть никаких идей. Становится грустно и одиноко. Эйфория, державшая Донхэ на плаву первое время, блекнет, а парень по-прежнему не может найти себя. Больше всего его раздражает то, что на картине в галерее Хичоля он видел того себя, за которым так отчаянно пытался угнаться. Тот Донхэ был счастливее, беззаботнее. Он был другим. Благодаря чему? Руке художника? Его таланту? Донхэ впервые ловит себя на том, что хотел бы на мгновение оценить окружающий мир глазами Ынхёка, ощутить буйство красок и возможность раскрыть практически безграничный потенциал. Только вот упрямство - штука совершенно негибкая, ее можно разве что перепилить, изводя себя и терзаясь в сомнениях.

Последней каплей оказываются ростовщики. Славные, любезные ростовщики, готовые предложить новый кредит, более высокий процент и пару бесплатных ударов под дых. Донхэ дожидается пока они уйдут достаточно далеко, отдышавшись, поднимается на ноги и собирает с земли содержимое вытряхнутого парой верзил рюкзака. Очень вовремя под пальцы ложится прямоугольник вощеной бумаги. Донхэ читает адрес художника и тут же пытается его забыть, но буквы уже впечатались в память, чтобы вспыхивать в сознании весь следующий день, разрывать Донхэ изнутри, подрывать его решимость и незаметно подталкивать к нужной станции метро.

Донхэ не хочет звонить. Потому что художник может взять трубку и что тогда? Вместо этого он убеждает себя в том, что зайдет к Ынхёку в студию, а если его там не окажется, то забудет о нем навсегда. Когда парень обнаруживает открытую дверь, он не знает, везение это или наоборот, но твердо решает получить с Ынхёка приличную сумму денег и, возможно, ухватиться за тонкую нить к тому Донхэ с черно-белой картины. Только вот решимость тает, когда он видит парня сидящим на полу посреди абсолютного хаоса. Почему он кажется таким уставшим, измученным и потерянным? Как такое возможно? Разве он не должен быть ярким пятном, вызовом окружающей действительности? Донхэ чувствует себя растерянным. Человек, к которому он пришел, чтобы найти себя и сам, очевидно, находится в поисках. Две заблудших души? Это пугает.

- Я, похоже, не вовремя?

Парень поднимает голову и смотрит Донхэ прямо в глаза. Каким-то бесцветным взглядом. Рассматривает. Долго и пристально. Размышляет о чем-то, и постепенно жесткие, холодные черты его лица начинают смягчаться. Кажется, к нему возвращается уверенность, вытесняя хрупкость. Донхэ не по себе от внезапно появившейся на его губах тонкой улыбки.

- Заходи.

Донхэ понимает одно - этот человек гораздо сложнее, чем ему казалось.

***

Ынхёк не предлагает ни чай, ни кофе, не извиняется за ужаснейший беспорядок. Он просто поднимается с пола, расшвыривает ногами несколько разорванных холстов и передвигает громоздкое кресло к окну.

- Здесь ты будешь сидеть, - говорит он. - Раздевайся.

- Что?

Как-то все слишком быстро. Донхэ ничего не понимает, а Ынхёк выглядит абсолютно спокойным, когда поворачивается к нему лицом.

- Мне нужна обнаженная натура, я разве не предупреждал?

- Я не согласен.

Донхэ изначально знал, что в предложении художника должен быть какой-то подвох, но перспектива позировать обнаженным кажется совершенным безумием, крайностью и слегка извращением.

- Тогда зачем ты пришел?

На это нечего ответить. А действительно, зачем? Ради легких денег? Нет. Долг, конечно, нужно выплачивать, причем совсем скоро, но не это главное. Главное - то чувство, которое Донхэ испытал, увидев себя на картине. Он хотел понять, что это было и что настоящее - тот потенциал, что заложен в его образ рукой художника или унылая серость, сопровождавшая его последние несколько лет.

Ынхёк хмурится. Кажется, молчание Донхэ он воспринимает по-своему.

- Ладно, сыграем по-крупному - я предлагаю тебе четыре ставки вместо трех и пятую сверху, если все пройдет гладко. Работаем по моим правилам, ты приходишь ко мне каждый день в любое время всего на пару часов. Часть суммы я плачу сразу, часть - после завершения картины. Идет?

- Думаешь, все дело в деньгах?

- Нет, ты не товар, а это всего лишь искусство.

Художник отвечает сразу же, не пытаясь подобрать правильных слов, просто говорит то, что вертится на языке, и почему-то получается горько. Он выглядит грустным, словно опять превращается в того Ынхёка, которого Донхэ увидел с порога - выпотрошенного и потерянного. Парень не понимает, в чем дело? Почему Ынхёк так меняется? Что его беспокоит? И почему ему так нужен Донхэ? Почему он пытается удержать его, предлагая немалые деньги? Ведь он наверняка может снять любого, а с его влиянием в сфере искусства найти натурщика должно быть до элементарного просто.

- Чего ты боишься? Того, что понравится?

Ынхёк не сдается, только теперь выбирает другую тактику. Действует напролом, пытаясь поддеть за живое и вызвать азарт. Возможно, в какой-то степени у него получается. Только боится Донхэ совсем другого - оступиться и снова разочароваться в себе, упустить того себя, к которому так стремился. А еще немного неловко и стыдно.

- Ну хорошо, восемь ставок, и я отдам тебе одну из картин. Ты сможешь продать ее, повесить на стену или попросту уничтожить - дело твое.

Донхэ пытается мысленно прикинуть, сколько же денег ему предлагает Ынхёк. Получается, за одно лишь сидение на стуле он получит больше чем заработал за прошлый месяц, а если еще и продать картину... Перспектива забыть про ростовщиков и их тяжелые кулаки кажется Донхэ необыкновенно заманчивой. Плюсы от предлагаемой работы явно перевешивают ее минусы. А какие, собственно, минусы? То, что Донхэ придется переступить через себя? Но возможно, именно такой переломный момент как раз необходим на его пути? Возможно, нужно решиться и поддаться азарту, шагнуть навстречу яркому будущему.

Донхэ раздевается быстро. Снимает футболку через голову, расстегивает пряжку ремня, разувается и стягивает с себя джинсы вместе с нижним бельем.

- Быстрее начнем, быстрее закончим, - говорит он.

Ынхёк реагирует почти благородно, точнее не реагирует никак - только смотрит парню в глаза, не пытаясь опустить взгляд и оценить его тело, и улыбается, словно выиграл на скачках, поставив все на хромую лошадь.

- Надеюсь, не замерзнешь, пока я найду нужные кисти.

***

Когда Ынхёк возвращается в мастерскую, Донхэ сидит в кресле, прикрывшись подушкой. Художник тут же выхватывает ее со словами: "Это тебе не понадобится" и резко разворачивает кресло к свету, говорит Донхэ перекинуть ноги через подлокотник. Парень смущается, надеясь, что это не слишком заметно, но указания выполняет и с удивлением отмечает, что Ынхёк подсказал ему отличное положение - удобное и, главное, не совсем откровенное. Художник быстро подвязывает занавески, чтобы свет лился одинаково по всем направлениям и встает перед мольбертом, закатывая рукава рубашки. Изучает Донхэ, будто он - проект, в чертежах к которому упустили несколько пунктов.

- Это все на что ты способен?

Донхэ молчит, смущенно ерзая в кресле. А что можно ответить, когда даже не знаешь, чего конкретно от тебя хотят? Он чуть разворачивает плечо, выставляя напоказ ключицы, но, похоже, дело не в этом.

- У тебя пустой взгляд, а я не собираюсь рисовать манекен. Мне нужен блеск и азарт. Игра, понимаешь?

Донхэ не понимает - ему не объяснили правил игры. Тяжело вздохнув, Ынхёк огибает мольберт и становится напротив парня. Наклонившись, отводит с его лица волосы, которые почти лезут в глаза, а затем приподнимает его голову за подбородок. Донхэ слегка вздрагивает, но не пытается оттолкнуть руку блондина, ждет, сам не зная чего. А Ынхёк подается вперед и касается его губ своими. Замирает на несколько секунд, словно дает время понять, что именно происходит, а затем прихватывает нижнюю губу Донхэ, тянет, и тут же толкается языком, обводит по внутренней стороне. Донхэ позволяет. Возможно, потому что Ынхёк все еще удерживает его за подбородок, не разрешая вырваться, возможно, потому что это приятно. Ему даже не нужно отвечать - блондин все делает сам, за пару мгновений превращает почти целомудренный поцелуй в развязный и грязный, ловит язык Донхэ и неторопливо посасывает, легко прикусывает кончик и только потом отстраняется. Касается влажно блестящих губ Донхэ большим пальцем, надавливает, раскрывая. Поцелуй ради поцелуя. Вдохновение, переданное в одном глотке воздуха на двоих, запечатанное на потрескавшихся губах.

- Ну вот, уже лучше, - Ынхёк говорит спокойно, будто все так и должно быть. Игра, в которой главное правило - никаких правил. Художник проводит ладонью по горячим скулам Донхэ, будто прижимая к коже проступившие яркие пятна, в последний раз заглядывает в его глаза и, легко улыбаясь, возвращается обратно к мольберту, сразу же наносит на белый лист черновую разметку.

Донхэ едва сдерживает себя, чтобы не коснуться губ, надеясь ощутить чужое тепло. В происходящее верится слабо, реальность ускользает, словно ее смывают, как краску с использованной кисти. Только вот сердце - одуревшая птица, кажется, сейчас пробьет клетку ребер, пытаясь вырваться на свободу.

- Постарайся не двигаться ближайший час.

Час? Донхэ невольно облизывает припухшие губы и вспыхивает, понимая, как это выглядит со стороны. Сильнее сводит колени, чтобы унять возбуждение, опутавшее огненным коконом, и закрывает глаза, мысленно считая до тридцати.

Похоже, ближайший час будет личным адом Донхэ.

Дата добавления: 2015-08-02