Пиршество свиней

Дедушка Тариэл не находил себе места. Он не мог ни сидеть, ни лежать и беспокойно метался между комнатой Каролины и своей спальней.

Дело в том, что маленькая Татия заболела коклюшем.

Дедушка Тариэл проклинал Каролину за то, что она бросила ребенка и уехала в Илори, и упрекал себя за то, что отпустил ее на свадьбу.

Но больше всех он возмущался Херипсом.

— Разве это мужчина! Жену надо держать в узде. Отпустишь поводья — всю семью развалит. На вот!..

Нет, не следовало брать в жены немку! Да еще образованную. Для чего женщине образование? Достаточно, если она умеет уберечь дом от пожара. Все остальное — глупости!

Осуждал он и Тамар. С тех пор, как этот проклятый Эмхвари вскружил ей голову, она совсем сбилась с толку. Между тем Эмхвари не расплатились еще за шер-вашидзевскую кровь.

Впрочем, женщина искони была предательницей рода. И зачем вообще нужно было появляться женщине на свет божий?

Не забыт был, конечно, и Лукайя. И его помянул недобрым словом дедушка Тариэл.

Мысли жужжали в мозгу священника, как рой ос, ошпаренный кипятком.

Он то подходил к аптечному шкафу и долго искал пузырек с бромом, то возвращался в комнату Каролины взглянуть на маленькую Татию, то бормотал ругательства по адресу служанки Даши, то выходил в гостиную и начинал искать свой чубук.

Ищет трубку дедушка Тариэл и клянет свою старость, свою забывчивость.

Все ушли, бросили его — одинокого и беспомощного.

Не заболей маленькая Татия коклюшем, эта Даша, взбалмошная девка, забрала бы ее и тоже ушла бы к соседям. И тогда неизбежно сидеть ему совсем одному во всем огромном доме.

При мысли о таком одиночестве больно сжалось у него сердце, будто и в самом деле никого не было, кроме него, во всем доме, будто и в самом деле Татия с Дашей ушли к соседям.

На миг дедушка Тариэл умолк, увидел свой чубук, но не может сообразить — наяву ли это или только ему почудилось?

На лбу выступил холодный пот, от слабости подкашивались колени. Он опустился в ободранное кресло и крикнул:

— Даша-а-а-а!

Никакого ответа. Беспричинный страх рос, одиночество наполняло его отчаянием, и, как зовущий на помощь ребенок, он кричал:

— Да-а-ша-а-а-а!

Кричал неистово, сам не зная, для чего ему нужна Даша.

Дедушка Тариэл выходил из себя:

— И зачем только понадобилось привозить сюда эту русскую девку! Лучше бы привезли из Кодори старуху Зехаю. Так нет же, Каролина настояла на своем. А может, эта Даша для того ей нужна, чтобы носить письма любовникам?!

«Даша пьет водку, Даша сплетница», — ругал он про себя девушку, а заодно и Каролину, которая привезла ее сюда.

Досталось и немцам, чтоб им пусто было!

Он совсем обессилел от крика, пот катился с него градом, когда наконец появилась Даша с засученными выше локтей рукавами.

При виде ее священник так рассвирепел, что даже забыл, для чего ее звал.

— Чего ты оголилась? Может, плавать собралась? А вдруг гости нагрянут! — кричал он, топая ногами и грозя ей кизиловым костылем. — Уходи, убирайся отсюда!

Но только она делала шаг к двери, как он звал ее обратно.

Наконец девушка расплакалась и убежала к Татии.

Дедушка Тариэл, кряхтя, выпрямил ноющую поясницу, встал, запер дверь на ключ и, повалившись на диван, начал дрожащими руками перелистывать псалтырь. Долго листал книгу, растрепал ее всю, выронил засушенные стебельки, которыми закладывал страницы.

А тут еще проклятая слеза застлала стекла очков. Он снял очки, вытер, снова нацепил их на нос,

«Да постыдятся и смятутся они в век века, и посрамятся и погибнут», — читал он сквозь слезы.

Под «они» он разумел всех: Тараша Эмхвари, Каролину, Лукайя, большевиков и даже Тамар. Слушая собственное чтение, дедушка Тариэл все больше жалел себя.

Слезы капали из покрасневших глаз старика, росинками повисали на рыжих ресницах.

Как росы небесные, сладостны слезы. Как ртуть — игривы они и светлы. Мягка слеза. Мягчит она гнев и обиду.

Но бывают неудержимые, обильные слезы, которые душат, разрывают человеческое сердце.

Именно так душили дедушку Тариэла слезы. И кто знает, сколько времени просидел бы он еще в таком состоянии, если бы стенные часы не пробили четыре.

Четыре часа! Значит, очамчирский поезд давно уже прибыл. Значит, Лукайя все еще не возвратился из Илори? А может, приехал? Нет, видно, наплевать ему на хозяйство. Небось и не думает о том, что хотя бы лошадь и коров надо напоить.

И снова вспыхнул гнев в душе дедушки Тариэла.

Он достал бром, дрожащими руками налил в ложку и выпил. Взяв костыль, направился на кухню.

И тут произошло нечто ужасное…

Даша, по-видимому, забыла запереть дверь кухни. Черная собака, опрокинув котел, уплетала остатки мамалыги.

Тариэл цыкнул на собаку. Та, испугавшись, шарахнулась. Котел повис у нее на шее.

Собака начала носиться по кухне, налетела на горшок с молоком, расколотила его. Молоко разлилось по полу. Обезумев от страха, она пролезла между кувшинами, опрокинула и побила их; хлынула вода, смешалась с молоком и захлестнула туфли дедушки Тариэла, который не успел отскочить. Вода замочила ему ноги.

Подумать только: промокли ноги! Дедушка Тариэл вышел из себя, погнался за собакой и у порога кинул в нее свой крепкий кизиловый костыль.

Собака кинулась к двери, но не сумела перетащить через порог тяжелый котел и со всего размаху ударилась о косяк. Котел раскололся надвое.

На этом злоключения дедушки Тариэла не кончились. Пока он воевал с собакой, всполошившиеся куры повзлетали на полки и чердачные перекладины.

Чтобы согнать их оттуда, дедушка Тариэл постучал палкой о стену. Это еще больше напугало кур, они закудахтали и стали перелетать с полки на полку, шумно хлопая крыльями. Одна задела горшок с чечевицей, другая налетела на длинные пучки сушеного шафрана, висевшего в углу па крюке. Пучки рассыпались, полетели сухие листья.

Пыль и копоть заполнили кухню.

Все восстало против дедушки Тариэла! Но он продолжал отчаянно бороться и кричать:

— Да-аша-а-а! Да-аша-а-а!

Наседка рыжего цвета прямо-таки подняла его на смех.

Ни внушительный вид старика, ни его палка не могли ее унять. Она сновала перед самым носом дедушки Тариэла, но не спускалась с полки.

На покрытой копотью перекладине хорохорился красный петух, переваливаясь с ноги на ногу и щедро осыпая сажей голый череп дедушки Тариэла.

Стоял такой гомон, кудахтанье и крик, будто в курятник забралась лиса.

Рыжая курочка привела дедушку Тариэла в ярость. Точно насмехаясь над ним, она неторопливо прохаживалась по полке и подмигивала ему своими узкими, чечевичного цвета глазками. Казалось, сам сатана вселился в эту птицу, чтобы поиздеваться над старостью и беспомощностью бывшего лихого наездника.

Дедушка Тариэл нагнулся, поднял плоский камень, которым прикрывали кувшин с водой, и запустил им в рыжую курочку.

«Ах, так! Швыряться в меня камнями!» — возмутилась курица, точно спесивая княгиня, и, закудахтав, взлетела на закопченное бревно. Остальные куры всполошились еще больше, и облако копоти окутало дедушку Тариэла, густо оседая на его плеши, на длинных усах и бороде.

Теперь уж он должен был признать свое бессилие. Не подозревая, что все лицо и борода у него в саже, он покинул торжествовавших победу кур, крепко замкнул дверь, чтобы черная собака не забралась сюда снова, и направился к хлеву.

В это время Даша, нагруженная бельем, спускалась по лестнице. Даша была суеверна. Увидев вымазанного в саже старика, она вздрогнула и остановилась как вкопанная, приняв его за домового. А когда узнала барина, то выронила белье и, истерически захохотав, убежала в дом.

«Что так рассмешило эту взбалмошную дуру? — подумал дедушка Тариэл. — Впрочем, чему удивляться? Не только эта идиотка, весь свет спятил с ума!»

И он пошел дальше. В хлеву мычали голодные коровы. Через дверь, которую Даша оставила открытой, сюда проникли телята и принялись беспокойно сосать сухое вымя коров. Еще раз проклял дедушка Тариэл «спятившего с ума Лукайя» и направился в конюшню.

Там было еще хуже.

«Этот ублюдок Лукайя» слишком коротко привязал лошадь, и изголодавшееся животное грызло доску.

А в заднюю дверь, как оказалось, пролезли свиньи; наткнувшись на мешки с овсом, они разодрали их, наелись до отвала, а чего не осилили, — потоптали и изгадили.

Выпачканная в тине матка-свинья, разлегшись на куче овса, доедала, лениво похрюкивая.

Свиньи так обнаглели, что при появлении дедушки Тариэла ни одна из них даже не пошевелилась, они не чувствовали за собой никакой вины. Только матка бросила на старика подозрительный свинячий взгляд и тихо, почти незаметно, мотнула крючковатым хвостиком.

Наглость этих «разбойников-свиней» доконала дедушку Тариэла.

Оп еще раз помянул черным словом «ублюдка» Лукайя Лабахуа и проклял тот день и час, когда его отец выкупил Лукайя у Апакидзе.

«Эх, почему не увезли его в Трапезунд и не выменяли там хотя бы на щенков!»

Но поздно! И мешки погибли, и овес!

Старика затошнило, и он поспешно ушел подальше от этого пиршества свиней.

Дата добавления: 2015-08-02