Бристоль 6 страница

Георгий хмуро кивнул, и Марина почувствовала, как ему неприятна ее догадливость. «Э-э, дорогой, а ведь опасно считать женщину заранее глупее себя», – с легкой насмешкой подумала она и дотянулась до его руки:

– Жора, не сердись. Я просто неплохой аналитик и люблю распутывать всякие сложные комбинации. Скажи лучше, как ты сумел Гришку в больнице подменить?

– В новогоднюю ночь, – улыбнулся он, перехватывая ее руку и целуя тонкие пальцы. – Там ведь лежит один из его водителей, который по комплекции более-менее подошел. А охранник – со мной на связи, и как чуть что – сразу звонит. Вот и про тебя позвонил, сказал – явился Михаил Георгиевич и с ним блондинка, но побыли недолго, пару минут, а потом пулей выскочили и уехали. Правда, я не сообразил, что именно ты мой план расколола, не знал, что ты Орлова близко знала. Умная ты женщина, Мэриэнн.

– Это комплимент? – ухмыльнулась Коваль, подтягивая его руку к себе и прижимаясь к ней щекой.

– Как хочешь. Я сказал тебе то, что думал. Ты действительно редкая женщина, я прежде таких не встречал.

– Жора… скажи, а Ветка в курсе всех этих телодвижений?

Георгий закурил и пожал плечами:

– Я в это не вникал. Если то, что о ней рассказывали, правда, то вполне могла выведать когда-то у самого Орлова. Я же ей на глаза не попадался, сама понимаешь – он все так обставил, будто уволил меня. А ты почему спросила?

– Да так… – уклончиво протянула Марина. – Собственный интерес.

– Поделишься?

– Пока нет. Может, потом…

Остаток вечера они провели в Марининой квартире. У Коваль вдруг начала болеть голова, и она, испугавшись приближения приступа мигрени, предпочла лечь в темной спальне, укутаться пледом и неподвижно лежать, стараясь даже не шевелиться. Георгий уехал в аптеку, потом вернулся, помог ей выпить таблетку, посидел рядом, ожидая, пока она уснет. Убедившись, что Марина задремала, он вышел из комнаты и закрылся в кухне, достав там мобильный и набрав номер.

– Это я, – сказал он, когда ему ответили. – Все в порядке. Нет, пока никаких проблем. Только одно. Имя Мэриэнн Силва говорит вам о чем-то? Это неважно. Да. Да. Я сейчас у нее в квартире. Нет, она спит. Не понял. Опять не понял. Вы точно в этом уверены? Ладно, я разберусь.

– Разберешься – с чем? – ее голос, прозвучавший за дверью, обжег его, как пламя из неожиданно распахнувшейся печки.

Марина открыла дверь и, схватившись за косяки, мутными от боли глазами смотрела на застывшего на табуретке у окна Георгия.

– Разберешься со мной? Ну, рискни – попробуй. Надеюсь, Григорий Андреевич успел тебе сказать, кто я и насколько могу быть опасна? Что – в ментовку побежишь или сам попробуешь?

Георгий постепенно пришел в себя, отбросил телефон и встал, но рука Марины вдруг скользнула в карман халата и вынырнула оттуда уже с зажатой в кулаке финкой.

– Тебе бы лучше не приближаться, я умею обращаться с этой штукой куда хуже, чем мой муж, но все же умею. Так что не советую. Сядь, откуда встал, – приказала она, указав лезвием на табуретку.

Георгий повиновался, помня, как быстро она сумела уложить его на пол при первом знакомстве. Сейчас Марина выглядела человеком, которому нечего терять, и в том, что эту самую финку она, не задумываясь, всадит ему в горло, например, он уже не сомневался.

– Мэриэнн…

– Заткнись и слушай! – оборвала она, боясь, что от головной боли потеряет сознание. – Ты зря позвонил Орлову и спросил обо мне. Ты мне просто выбора не оставил, понимаешь? Ведь он тебе приказал меня убрать – так?

– И ты думаешь, я стану это делать? – Георгий шевельнулся, и Коваль заорала:

– Руки на стол положи!

– Тебе не смешно? – он положил на стол руки и продолжил: – Ты не понимаешь, я могу сейчас проигнорировать твой ор и сделать то, что мне нужно? Ты женщина, и тебе не справиться со мной.

– Да? А вот товарищ Стечкин иначе думает, – усмехнулась Коваль, вынув из другого кармана халата пистолет. Его пистолет, который успела ловко выудить из потайного кармана куртки. – Не советую проверять мое умение стрелять, потому что это как раз я делаю неплохо. Правда, всегда предпочитала «вальтер» и «глок», но думаю, управлюсь и со «стечкиным». Так что сиди, Жорик, и не дергайся.

Ногой дернув к себе вторую табуретку, она села в дверях, направив пистолет в грудь Георгия, закурила и продолжила:

– Вот я ведь нутром чуяла – нельзя тебе верить.

– Я не убил тебя до сих пор.

– И поверь – оно так и останется, – заверила она спокойно. – Тебе придется встать в дли-и-инную очередь из желающих это сделать, друг мой.

– Мэриэнн, послушай… давай решим все миром. Я не могу сделать того, что требует Орлов…

– О, понимаю, – кивнула Коваль. – Тебя мучают угрызения совести – ну, а как иначе! Переспал – должен жениться, а не пулю в башку вогнать. Знаю я вас, благородных! Только ты немного, вижу, недопонимаешь, Жорик. Это не тот случай. У тебя нет выбора – после твоего идиотского звоночка. И у меня его нет теперь. Мы не сможем выйти отсюда живыми вдвоем, понимаешь?

– Стреляй, – спокойно предложил он. – Стреляй и уходи.

В кухне воцарилась тишина. Георгий внимательно наблюдал за рукой Марины, в которой был зажат пистолет, и видел: та не дрожит. В случае чего, эта женщина, не задумываясь, выпустит в него всю обойму – в этом он уже не сомневался. Орлов так и сказал – «успей убрать ее раньше, чем она тебя расколет». Кто же она такая, что Орлов так ее боится? У него даже голос задрожал, когда он услышал ее имя и фамилию. Вряд ли мэр так боялся подругу своей жены, не имея на то веских оснований. А дамочка явно непростая. Как она там сказала – «раньше предпочитала «вальтер» и «глок»? Ничего себе – познания!

– Что же нам теперь делать с тобой, Жорик? – своим низким, хрипловатым голосом спросила Марина, глядя ему в глаза.

– Нет безвыходных ситуаций, Мэриэнн. Мы можем разойтись с тобой в разные стороны и больше никогда не встречаться.

– Я не в том положении, чтобы слепо довериться тебе.

– Тогда у нас нет выхода. Из этой квартиры должен уйти кто-то один.

– Тебе страшно? – с каким-то странным любопытством спросила она, и Георгий кивнул:

– Страшно. Умирать всегда страшно – ты ведь тоже это понимаешь.

– Я отношусь к этому несколько иначе. Я слишком много раз стояла на грани и знаю, как именно выглядит смерть. И привыкла не бояться ее. Знаешь, как говорят самураи? «Истинный воин начинает свое утро с мыслей о смерти». Ну, вот и я так.

Он не посмел усмехнуться или даже дать легкой улыбке тронуть его губы – слова женщины были слишком серьезны.

– Мэриэнн…

Она подняла голову, и вдруг Георгий увидел, что она плачет. Игнорируя направленный на него пистолет, Георгий встал и подошел к ней, обнял и прижал к себе, не делая попыток забрать оружие. Марина разрыдалась совсем уж по-детски, всхлипывая и прижимаясь к нему с чувством облегчения и благодарности.

– Не надо, детка. Не плачь. Давай поспим – утро вечера, сама знаешь… И не бойся – я обещал, что никогда не причиню тебе вреда, значит, так и будет.

Коваль почему-то вдруг совершенно расслабилась, словно поняла: она не сможет изменить ничего, и если вдруг Георгий захочет нарушить свое слово, то помешать она ему не сумеет.

– Д-да, пойдем, – пробормотала она, однако пистолет не вернула. Да он и не просил.

В тот момент, когда она заплакала, Георгий отчетливо понял – он никогда не сможет поднять руку на эту женщину, что бы она при этом ни попыталась сделать с ним. Ему приходилось убивать, защищая клиента, и однажды пришлось даже застрелить женщину, и вот это оказалось самым трудным за всю карьеру. Эта женщина потом долго являлась ему ночами, стояла перед глазами, как живая. Мужчины – нет, не приходили, а та коротко стриженная светловолосая коренастая деваха мучила почти полгода. Только курс психоразгрузки помог ему справиться и не сойти с ума. О том же, чтобы поднять руку на Мэриэнн, он не мог даже помыслить. Наверное, это действительно трудно – убить человека, с которым делил постель, запах чьего тела преследует тебя и щекочет ноздри, чьи волосы помнишь на ощупь, а дыхание различаешь даже издалека. Он бы не смог…

Коваль не могла уснуть. Нет, она не боялась, что Георгий придушит ее, сонную – почему-то интуитивно чувствовала: не сможет. Она всегда ощущала угрозу, исходившую от противника, а с Георгием такого ощущение не было. Напротив – ей было спокойно в его руках, и головная боль стала чуть тише, вот только сон никак не шел. «Что же мне делать теперь? – билось в ее мозгу. – Мне нужно уберечь его от Беса и от тех, кто за ним охотится, потому что не может быть, чтобы такие люди так вот запросто отказались от мысли найти завещание Гришки. А оно явно у Жоры, хоть он и промолчал. А этому преемнику Кадета только бумага и нужна, потом он спокойно уберет Ветку с Алешкой, а затем, дав возможность Гришкиному байстрюку вступить в права наследования, быстренько приберет и его тоже, предварительно заставив отписать все на свое имя. Старо, как мир! И я теперь волей-неволей вынуждена снова спасать шкуру Беса, хотя мне этого совершенно не хочется, и – более того – я еще и помогла бы теперь кадетовским ребятам при возможности. Черт! Ну, говорил же мне Женька – не влезай, а то выйдет «ой бля, что ж теперь делать»… Проницательный, гад… И он – тоже проблема. Как я буду теперь выпутываться? О-о-о! Ну, почему я такая?!»

…Уснуть ей удалось только под утро.

Кипр

Не спал в эту ночь и Хохол, ворочаясь в огромной пустой кровати их дома в маленькой кипрской деревушке. Тревожные мысли роились в голове, раздирая Женькину душу в клочья. И дело было вовсе не в том, что он четко чувствовал – Коваль завела кого-то там, в России. Нет. Хохла охватило предчувствие надвигающейся беды, и он готов был головой об стенку удариться от собственного бессилия. Новый паспорт ему привезут на днях, к счастью, старые связи все еще были крепкими, но вот успеет ли он? Марина не звонила, телефон ее молчал, и только появление Ветки с пацаненком пролило хоть какой-то свет на всю эту историю. Женька не был особенно рад ее приезду, но, увидев в порту ее белое, какое-то бескровное лицо и опрокинутые, испуганные глаза, а потом и взяв на руки Алешу, немного оттаял. Вечер они провели вдвоем на террасе, Ветка пила местную водку и рассказывала, а он, изредка закидывая в рот оливку, слушал и только сильнее хмурился. Ветка не подтвердила его подозрений по поводу любовника, зато сказала много другого, из чего Хохол сделал вывод, что совершенно не ошибся в предчувствии и ему нужно как можно скорее оказаться там, в России, рядом с женой.

– Я тоже думаю: тебе надо ехать к ней, Женя, – взяв его за руку, неожиданно проговорила ведьма абсолютно трезвым голосом, хотя пару минут назад казалась совершенно пьяной.

Хохол вздрогнул:

– Ты… опять?!

– Нет, что ты, Женечка… я просто понимаю, о чем ты думаешь сейчас. И ты ей нужен. Потому что только ты можешь – понимаешь? Она на самом деле любит тебя, хоть часто делает и говорит наоборот. Но ты просто поверь мне…

Хохол был бы рад верить словам ведьмы, потому что это были именно те слова, которые ему очень хотелось слышать от Марины. Но что-то внутри мешало. Боясь, что Ветка сможет прочитать его мысли, он поднялся и пробормотал:

– Пойду гляну, чего там тестярик мой поделывает, а то на сердце вроде жаловался.

Он на самом деле пошел в комнату Виктора Ивановича, но тот уже спал, утомленный перелетом. Тогда Женька двинулся в детскую, где спал Грегори, и застал того за чтением.

– Ну, что ты как ребенок? – укоризненно покачал головой Женька, обнаружив, что сын читает под одеялом с фонариком. – Я ж не запрещаю, читай нормально, со светильником, и глаза не порти.

– Ты не понимаешь. – засмеялся мальчик, нажимая на кнопку фонаря. – Так намного интереснее. Я же приключения читаю, а когда в темноте и с фонарем – делается совсем жутко, и как будто сам участвуешь.

– Зрение испортишь, мама будет недовольна.

– Пап, – вдруг позвал Грегори и похлопал рукой по кровати, приглашая Женьку сесть. Тот подчинился, и мальчик продолжил: – Пап, а мама когда приедет? Скоро?

– Обещала скоро. Но там как пойдет, ты ведь понимаешь, – со вздохом ответил Хохол, стараясь увернуться от настойчивого и требовательного взгляда сына.

– А она точно к врачу поехала? Или вы мне снова сказку какую-то рассказали?

– Ну, что ты. Конечно, к врачу.

– Будто в Англии врачей нет!

– Так она же в Лондон поехала – как нет врачей в Англии-то? – слегка растерялся Хохол.

– Да? Тогда где она тетю Вету видела? – не отступал Грегори.

– А ты с чего это решил, будто они виделись?

– Папа, может, хватит? – как-то устало и совсем по-взрослому попросил Грегори. – Я уже не маленький, а тетя Вета тебе рассказывала про то, как мама ее провожала в аэропорт.

– И что же – она ее в Лондоне не могла провожать?

На лице мальчика вдруг появилось выражение, которое частенько бывало у его матери, когда та злилась.

– Не считай меня дураком! – крикнул он, сжав кулаки. – Из России на Кипр через Лондон не летают! И мне Алешка билеты показывал, там написано «Москва, Домодедово»!

– Во-первых, не кричи на меня, – стараясь держать себя в руках, попросил Женька. – Во-вторых, ты опять подслушивал, и маме это не понравится. В-третьих, если мама сказала, что приедет, то она приедет, и ты должен это знать.

Грегори вдруг кинулся лицом в подушки и заплакал навзрыд. У Хохла сжалось сердце от вида детских плечиков, вздрагивавших от рыданий, и от этого недетского горя, которое сейчас заполнило сердце сына. Женька положил ладонь на его спину и попросил:

– Егор, сынок, посмотри на меня.

Мальчик отрицательно помотал головой.

– Ты поплачь, если тебе станет лучше, – поглаживая его по плечам, говорил Женька. – Иногда нужно поплакать, нельзя всегда все держать в себе. Мужчины тоже плачут, сынок. И от этого не делаются слабее. Уметь плакать – это поступок. Не надо этого стыдиться.

– Пап… – Грегори порывисто сел и обхватил Хохла за шею, ткнувшись мокрой от слез мордашкой ему в грудь. – Пап… а ты… ты плакал хоть раз?

– Ох, сын… да я столько раз белугой ревел – кабы ты знал, – со вздохом признался Женька. – Когда мама твоя болела сильно, а ты маленьким был… я много из-за нее плакал.

– Вот и я плачу из-за нее, – признался мальчик. – Мне так хочется, чтобы она с нами была, здесь.

– Она приедет, Грег.

…У Хохла так и не хватило духу признаться сыну в том, что и он сам завтра улетит.

Урал

– Вставай, соня… – теплые губы поднимались вверх по ее животу, заставляя вздрагивать.

– Жора… не надо… – пробормотала Марина, пытаясь укрыться одеялом и выговорить себе еще пару минут сна, а сама успела подумать, что ни разу не ошиблась и даже спросонок не назвала Георгия другим именем. «Мастерство-то не пропьешь»…

– Вставай, Мэриэнн, сегодня отличный день, я хочу вывезти тебя куда-нибудь за город.

– О-о-о, только не это! – простонала она, укрываясь-таки с головой. – Я ненавижу эти лесные прогулки!

– Ну, не хочешь в лес – тогда давай ко мне домой смотаемся ненадолго, мне нужно там одну вещь взять, я впопыхах оставил.

Марина выглянула из-под одеяла, поняв: поспать больше не удастся. Георгий в спортивном костюме сидел на кровати, а в руке его дымилась чашка кофе. Он с улыбкой подгонял дымок в ее сторону, стараясь вызвать у Марины желание вылезти из-под одеяла окончательно.

– Жора, ты невыносимый, – со вздохом констатировала она и села.

– В принципе, ты права, и можешь не ехать.

Но ее вдруг охватило нехорошее предчувствие, от которого стало трудно дышать.

– Сколько времени сейчас?

– Так уже даже обед прошел, – усмехнулся он. – Эх ты, проницательная… если бы я тебя убить хотел – сто раз мог это сделать и труп даже спрятать.

– Прекрати…

Ей отчего-то стало стыдно за вчерашний спектакль со «стечкиным» и прочими атрибутами. Кстати… Она незаметно скользнула рукой под подушку – пистолет был на месте.

– Убедилась? – насмешливо спросил Георгий. – Я ведь обещал, что не стану причинять тебе зла.

– Пафосно-то как, – пробормотала Марина.

– Пафосно. Но ты знаешь… я вот никогда не понимал, как это – не чувствовать в себе сил выполнить задание, а сейчас понял. Я на тебя полночи смотрел и все сильнее убеждался – даже если вдруг ты начнешь в меня стрелять – ну, вдруг – я не стану уворачиваться. Буду стоять и смотреть, как пули в тело входят.

– Бред какой-то, – пробормотала она, поежившись.

– Бред. Зато правдивый. Идем, я там поесть приготовил.

Уже на площадке, где располагалась квартира Георгия, Марина вдруг ощутила какой-то знакомый запах, но никак не могла вспомнить, что это. Однако этот запах будоражил что-то внутри, и Коваль напряглась. Но Георгий не подавал никаких признаков волнения, и это спокойствие передалось и ей тоже.

– Странно… я, кажется, на все замки закрыл, когда уезжали, – бормотал он себе под нос, орудуя ключами. – Хотя… черт его знает, может, не помню просто. Проходи.

Марина вошла, и знакомый запах настиг ее и здесь, в прихожей. «Галлюцинации», – подумала она раздраженно.

Дверь закрылась, Георгий бережно взял Марину за плечи и притянул к себе, наклоняясь, чтобы поцеловать.

– Ну-ну, продолжайте! Невтерпеж, смотрю, – раздался за Марининой спиной голос Хохла, и в тот же миг запах и человек сложились у нее воедино. Женька!

Коваль рванулась из рук Георгия и встала так, чтобы оказаться между ними. Ничего хорошего от внезапно появившегося здесь Хохла она не ждала.

– Ты как тут?..

– Угадай, – предложил муж, скрестив на груди изуродованные рубцами от ожогов руки. – Ну, что будешь говорить?

– Говорить буду я, – вмешался Георгий, но Хохол цыкнул на него, как на малолетнего шпанца:

– Ты вообще пока захлопнись, понадобишься – вызовут!

– Не забывайся! – негромко и зловеще протянула Марина.

– Зря ты это сказала. И замутила с этим мажором – зря. Я тебя предупреждал.

– Я тебе сказала – не забывайся! Вспомни, что потеряешь, если вдруг.

Хохол изумленно таращил на нее серые глазищи.

– Это ты о чем? Здесь надумала остаться? С ним вот?

– Не решила еще, – с вызовом заявила Марина, не совсем понимая, куда ее несет.

– А, не решила? Ну, так у тебя будет время решить. А мы пока выйдем и поговорим – да? – почти дружелюбно предложил Хохол Георгию.

Тот только плечами пожал:

– Как угодно.

– Ишь ты, грамотный, – хмыкнул Женька. – Решила прошлое вспомнить, да, котенок? По мажорам пошла?

– Не твое… – начала она, но Женька, схватив ее за руку, притянул к себе и впился в рот.

– Нет, дорогая, ошибаешься! – рявкнул, оторвавшись. – Ошибаешься – мое! Все мое, и ты вся – моя! И так останется!

Он отшвырнул Марину в комнату так, что Коваль, пролетев почти до окна, запнулась и упала.

– Выходи, – велел Хохол Георгию и, вытолкав его за дверь, захлопнул ее. – Пусть дома побудет, ей нервничать нельзя, – объяснил вроде в шутку, однако глаза его не смеялись. – Есть место потише?

– Есть, – спокойно ответил Георгий, не проявляя ни страха, ни агрессии. – Идем, поговорим.

Гаражный массив за домом Георгия словно был создан для разговоров подобного рода – темный, тихий, какой-то почти заброшенный, что, в общем-то, было недалеко от истины. Автовладельцы предпочитали оставлять свои машины прямо во дворе, под окнами, чтобы не тратить утром лишнее время на поход в гараж и открывание-закрывание ворот. Наверное, только пенсионеры по инерции продолжали загонять свои старенькие «Москвичи» и «Жигули» в кирпично-бетонные коробки, люди же помоложе пользовались только подвалами для хранения картошки и солений – если кто-то в городе еще помнил, как это все делается. Хохол сверлил взглядом затылок шедшего впереди Георгия и думал о том, что же именно ухитрился сделать этот мужик, чтобы настолько увлечь своей персоной Марину. «В койке фокусничал небось», – зло думал Женька, чувствуя отвращение к себе за ревность. Но иначе он не мог – его женщина не могла принадлежать кому-то еще, это было неправильно, и отдавать ее добровольно он не собирался. «Не с такими еще соперничал, все равно по-моему было. Всегда было по-моему! Потому что у меня нет никого больше, я не могу ее потерять, мне жить тогда незачем».

Георгий внезапно остановился и развернулся, спокойно глядя на приближавшегося к нему Хохла.

– Это глупо – вот эти бои кулачные, – произнес он, и у Женьки все вскипело внутри.

– Глупо? Не-ет! Я своего сроду не отдавал и сейчас не отдам. И не посмотрю, что Генка как лучше хотел.

– Геннадий Аркадьевич здесь ни при чем.

– Ну, ясен пень, он тебя к ней в койку не укладывал, это вы сами сообразили, – кивнул Хохол. – Ты не бойся, я убивать тебя не стану – ни к чему. Но поучу маленько – это да.

Георгий только улыбнулся чуть снисходительно, и это окончательно вывело и без того уже возбужденного Женьку из себя. Этот человек явно демонстрировал ему свое интеллектуальное превосходство, явно давал понять, что не хотел бы опускаться до животных разборок за самку, и это не выглядело трусостью – потому что Хохол прекрасно чувствовал, какая внутренняя сила исходит от него. И еще он понял сейчас: именно эту силу почувствовала в Георгии и Марина, потому и потянулась к нему – мужчины слабее характером ее никогда не интересовали. Ей всегда интересно было ломать и корежить того, кто равен ей, а уж если находился кандидат сильнее, так вообще праздник. И этот самый Георгий был если не сильнее, то равен ей и по силе характера, и по уму, и по образованию. Осознав это, Хохол взъярился еще сильнее:

– Что, интеллепутия, боишься снежок красненьким измарать, а?

Тот пожал плечами:

– Если этого не избежать, то какой смысл бояться? Просто мне казалось, двум людям можно и при помощи слов… – но тут уже Хохол не дал ему договорить и врезал снизу кулаком в челюсть.

Его удивило, что Георгий мало уступал ему в физической силе, от удара не упал, а лишь сделал два шага назад, но тут же вернулся, ответив почти таким же крюком в челюсть Хохла. Они сцепились, упали, поскользнувшись, и принялись кататься по снегу, рыча и награждая друг друга ударами. То один, то другой оказывался сверху, клочьями летела одежда, бровь Хохла оказалась рассечена, губы разбиты, но и он не остался в долгу – глаз Георгия заплывал, нос превратился в месиво… Неизвестно, чем бы все закончилось, но сзади вдруг раздался голос Коваль:

– Совсем сдурели, уроды?! – и Георгий, в тот момент успевший подмять Хохла под себя, поднял голову, но тут же рухнул обратно и, дернувшись всем телом, замер.

Женька не мог понять, что произошло, почему противник стал вдруг тяжелым и неповоротливым. Он пытался сбросить его, однако напряженные мышцы рук вдруг стали судорожно подергиваться, и Хохол взвыл от болезненного ощущения. В этот же момент он увидел рядом со своей головой ботинки Марины и скорее почувствовал, чем услышал:

– Женя… он мертв…

– Что за… – начал Хохол, никак не понимавший, что случилось, – как это?!

Коваль не ответила, рывком столкнула Георгия с Женьки, и Хохол, перевернувшись, увидел безжизненные глаза, устремленные в ночное небо, и пулевое отверстие во лбу.

– …твою мать! – констатировал Хохол, пытаясь подняться.

Когда ему это удалось, он повернулся к сидевшей по-прежнему на корточках Марине и с ужасом увидел, что Коваль плачет. Плачет, прижав к щеке безжизненную руку с длинными пальцами…

Это было хуже ножа, хуже пули – видеть, как твоя женщина, твоя жена оплакивает чужого мужика… Хохол растерялся и не знал, что ему делать теперь, как быть, что говорить и надо ли – говорить что-то.

– Марина… – хрипло вывернул он, даже не заметив, что называет ее вслух родным именем, чего не делал уже давно. – Марина…

Она подняла глаза:

– Прости меня.

Женька рывком поднял ее на ноги, прижал к себе и задышал в волосы, стараясь сдержать рвущиеся из груди эмоции:

– Котенок… родная моя… не надо так, не извиняйся.

– Еще скажи – «ты ни в чем не виновата», – бесцветным голосом произнесла она. – Давай, скажи – ведь ты всегда это говоришь. Теперь видишь, что я именно то, чем всегда меня считали? Я – самка паука, «черная вдова» я – вот тебе лишнее доказательство, – она ткнула пальцем в сторону трупа. – Видишь, да? Стоило человеку со мной переспать – и он спит вечным сном!

– Хватит, котенок. Я – жив, значит, все в порядке.

– Тебе просто повезло! Пока повезло, понял?! Беги, спасайся!

Хохол понял: сейчас Марина находится на грани истерики, и буквально через пару секунд он уже не сможет справиться с ее состоянием. Он подхватил ее на руки, начал покрывать поцелуями лицо.

– Не говори так! Никогда я не уйду, никуда не уйду! Со мной ничего не случится, никогда не случится! Мне только одно надо – чтобы ты была рядом, только это! Понимаешь, только это!

Она уже не кричала и даже не плакала, только всхлипывала, крепко обхватив его руками за шею. У Женьки давило в груди слева, давило так сильно, как будто сердце сжали тисками. «Ну, только не сейчас! – взмолился он, вспомнив, что примерно такое же ощущение он уже испытывал однажды во время тяжелого сердечного приступа, когда сумел отбить у шантажиста Грегори. – Господи, если ты есть – пожалуйста, не сейчас!»

Внезапно Марина уперлась руками в его грудь:

– Отпусти меня! Отпусти, нужно уходить отсюда!

– Почему? – удивленно спросил он, опуская ее на землю.

– Менты едут!

Она схватила Хохла за руку и потянула за собой, лихорадочно соображая, что делать. План возник в голове спонтанно. Ее все равно вызовут к следователю – соседка Георгия видела ее несколько раз, поэтому скрываться смысла не имеет. А вот Хохлу совершенно ни к чему общение с правоохранительными органами. Ей инкриминировать ничего не смогут – а у него такие татуировки, что слепому видно, где их делали, тут на тату-салон не спихнешь. И никому не нужно, чтобы в Женькином прошлом кто-то стал копать – мало ли что нароют. Поэтому существует только один выход – изолировать его. Надежно изолировать.

Марина приволокла его в квартиру Георгия – другого места сейчас у нее просто не имелось, да и времени не было тоже.

– Что мы тут делать-то будем? – недоумевал Хохол, подчиняясь ее напору.

Повинуясь какому-то шестому чувству, Марина что было сил толкнула Хохла в кладовку, которая запиралась снаружи и имела еще надежный засов. Женька не успел даже сообразить, что она делает, когда Марина ударила его в шею электрошокером, устроила обмякшее тело, как могла, на полу. Хохол оказался запертым в тесной, как пенал, комнатушке, по стенам которой были укреплены полки с каким-то хламом. Засов же был приделан для спокойствия прежней хозяйки, об этом ей рассказал Георгий буквально несколько часов назад в ответ на ее вопрос о странном расположении этого приспособления. Тронутая умом старушка считала, что к ней из кладовки постоянно приходят воры, и сын нашел выход из положения, а Георгий не стал возиться и убирать. «Кстати пришлось», – успела подумать Марина, закладывая дверь.

– Женька, как очнешься – заткнись и сиди тихо! – проговорила она, не надеясь, конечно, что он ее услышит. – Не усложняй мне жизнь, любимый – она и так очень уж сложная вдруг стала. Умоляю – молчи, что бы тут ни делалось!

Она прекрасно понимала – стоит кому-то из милиционеров задрать рукава его рубахи – и привет. Таких татуировок, как у Женьки, не было ни у кого, и явно кто-то из «стариков» их вспомнит. Да и отпечатки пальцев наверняка есть в картотеке – Хохол рецидивист. И допустить, чтобы кто-то опознал его, Марина не могла – теперь ей уже ни за что его не вытащить, намотают на пожизненное, благо статей хватит в Уголовном кодексе. Нет, допустить подобного развития сюжета Коваль никак не могла.

На ходу она успела бросить беглый взгляд в зеркало и ужаснулась – окровавленными губами Женька уделал ей все лицо, и теперь коричневато-красные пятна покрывали белую кожу. Марина завернула в ванную, наскоро умылась, попутно смыв и всю косметику, но краситься заново уже не было времени. Она захлопнула дверь и поспешила к гаражам.

Женька пришел в себя через несколько минут, еле-еле встал на ноги и выматерился. Ударив пару раз плечом в дверь, взвыл от бессилия – выбить ее отсюда он не сможет, а это значит, Марина сейчас уже ушла из квартиры на улицу и, чтобы менты не поднялись, сама спустилась к ним. И еще на себя возьмет все. Хотя – стоп! Что? Ничего не произошло, и умер этот ее любовник не от ударов, нанесенных Женькой. И даже не от его знаменитой финки, а от пулевого ранения в голову. Аккуратная такая дырка во лбу образовалась… А уж здесь-то он, Хохол, точно не при делах, и потому Маринке нет смысла придумывать что-то. Если менты не олухи, они ее задержат на пару часов, снимут показания – и все. И вдруг у Хохла все заледенело внутри. А вдруг кому-то придет в голову откатать ее отпечатки?! От одной мысли о том, что произойдет дальше, Хохлу стало дурно.

– Котенок, девочка, я умоляю тебя – будь аккуратнее! – застонал он, опускаясь снова на пол в своей неожиданной темнице, как будто Марина могла услышать его там, на улице.

Она действительно не могла услышать. Как раз в этот момент она, стараясь не смотреть на закрытый уже черным целлофаном и уложенный на носилки труп Георгия, механически называла оперативникам свою фамилию и имя.

Дата добавления: 2015-08-02