Бристоль 1 страница. Примерно в это же время Хохол метался дома по гостиной

Примерно в это же время Хохол метался дома по гостиной, напоминая волка с зубной болью. На диване, держа в руке чашку с чаем, сидел Гена и удивленно наблюдал за перемещениями Женьки.

– Не могу понять – ты чего вызверился-то?

Хохол круто развернулся и ринулся прямо на него, словно собирался вбить в диван:

– Ты… да ты!.. Да если бы… если бы не то, что ты ее спас тогда!.. Я бы… я бы…

Он сжал кулаки, и в глазах его мелькнуло звериное выражение – еще секунда, и он вцепится в горло.

– Ну, что – ты бы? – ни грамма не испугавшись и даже не переменив позы, полюбопытствовал Гена. – Ничего не произошло, все хорошо, Марина Викторовна под присмотром…

– Под присмотром?! – взревел Хохол. – Ты соображаешь, что говоришь?! Я уже не спрашиваю, соображал ли ты, что делал, когда приставлял к ней этого… этого… альфонса!

– Альфонса? Ты хоть понял, что сказал-то? – по-прежнему спокойно переспросил Гена, аккуратно поставив чашку на столик. – Он не альфонс, достаточно состоятельный, кстати, мужик. И на самом деле врач-реабилитолог в прошлом. Я с ним случайно познакомился, в клубе айкидо.

– Да мне по барабану твои воспоминания! – перебил Женька. – Я тебе о том говорю, что Маринка… она же… ну, как тебе объяснить-то?!

«О, а вот теперь-то все понятно. Сразу бы с этого и начал», – подумал про себя Гена, уяснив, наконец, суть претензий Хохла.

– А так и объясни – ревнуешь, боишься, что она на Жорку с интересом посмотрит. Только без обид, Жека, – я вас обоих не первый день знаю, вижу же, как на Марину Викторовну мужики смотрят, – он встал и отошел к окну, а Хохол упал на диван и сжал руками виски. – Но ты зря про нее так думаешь.

Женька только посмотрел с грустной усмешкой в широкую спину бывшего Марининого телохранителя. В том-то и было дело, что он знал свою жену лучше и дольше, а потому даже не сомневался, увидев личное дело этого Георгия и его фотографии, что Марина вполне может заинтересоваться им. Нутром, каким-то шестым чувством, животным собственническим инстинктом Хохол угадал возможную измену и от этого так бесился сейчас. Ему нужно было улетать с Грегори на Кипр, билеты уже лежали в сейфе, но Женька все еще не мог решить для себя, как поступить. Действительно ли ехать с сыном в маленькую рыбацкую деревушку, в собственный дом, и пожить там какое-то время, или срочно искать возможность обзавестись новым паспортом на чужое имя и лететь в Россию, к Марине. Последнее выглядело хоть и более трудоемким, но куда более важным. Он не переживет, если Коваль изменит ему – просто не вынесет, это ведь невозможно представить. Хотя как раз от этого вот представления-то и хотелось рвать и метать. Его Коваль, его любимая девочка – в чьих-то чужих лапищах…

– Генка, ну, зачем ты сделал это? – проговорил он.

– Я тебя, Жека, не пойму. Ты хотел, чтобы Марина Викторовна была в порядке и под присмотром, а теперь спрашиваешь, зачем я сделал это. Я к ней самого лучшего приставил, того, кому доверил бы собственную жену, если бы она была, – Гена повернулся от окна и с недоумением рассматривал Хохла, которого никогда до сегодняшнего дня не видел таким подавленным и неуверенным в себе.

Даже в тот момент, когда хозяйка лежала в коме под чужим именем в больнице, а на руках у Хохла оказался маленький мальчик, который еще толком не ходил и не разговаривал, и вокруг сжималось кольцо из желающих отхватить кусок от наследства знаменитой Наковальни, – даже тогда Женька твердо стоял на ногах, знал, что делать, как вести себя, и смог провернуть такую комбинацию, что не каждому по силам. А сейчас, когда нет особой опасности, он вдруг растекся по этому дивану, держится за голову и так ощутимо страдает, что у Гены сжимается сердце от жалости.

– Жек… так, может, рванешь к ней? – предложил он, садясь рядом и чуть толкая Хохла в бок.

– Не могу. Паспорт мой она с собой увезла, а Джеком Силвой туда явиться – это ж сразу заметут в Домодедове, как в тот раз, – процедил Хохол, не отрывая рук от висков.

Это было проблемой. С легальным паспортом Женька не мог появляться на исторической родине, это Гена понимал прекрасно. А на то, чтобы сделать новый «левый» документ, нужно время. Связи, конечно, Хохол поднимет, это труда не составляет, но время, время…

– А Грегори ждет поездки на Кипр, – хмуро добавил Женька. – Я ему обещал.

Грегори, как подслушал, вдруг возник на пороге, встал в дверях, расставив ноги и сложив руки на груди. Взгляд исподлобья напомнил Гене взгляд его матери – Марина тоже так смотрела.

– Папа, я так и не понял – мы поедем или нет?

Хохол словно очнулся, потряс головой и заговорил совершенно нормальным тоном, как будто не орал недавно и не говорил потом хмурым тусклым голосом:

– Конечно. Билеты лежат, можешь вещи собирать, вылетаем послезавтра.

– А дед?

– А дед прилетит вечером в тот же день, мы как раз успеем с тобой его на машине встретить.

– А мама? – не отставал мальчик, так и не поменяв позы.

Хохол подавил вздох – не хотел, чтобы чуткий Грегори уловил в его голосе то, что не должен был.

– Мама приедет, как сможет.

– Понятно. Это значит, что мама не приедет, – констатировал Грегори совсем по-взрослому. – Я тогда тоже никуда не полечу! – заявил он и выбежал из гостиной.

Хохол только головой мотнул в сторону двери:

– Видал? И мне это за что? Я должен буду его уговаривать, что-то врать, обещать… Вот скажи – я сколько могу унижаться перед сопливым пацаном? Он же меня в последнее время ни в хрен собачий не ставит! Чуть что – «ты мне не отец» или того хуже – на английский переходит и смотрит на меня, как на идиота. Знает ведь, что я ни пса не понимаю!

Гена только вздохнул. Он давно подметил перемены, произошедшие в отношениях Хохла и Грегори, они даже как-то обсуждали это с приехавшей в гости Машкой. Та однажды не выдержала и вышла из-за стола, когда в ответ на какое-то замечание Грег вдруг громко заявил по-английски, что Женька не имеет права обращаться к нему и что-то говорить, потому что он ему чужой. Понимающая английский язык Маша вдруг вспыхнула, швырнула на стол салфетку и ушла к себе, не став заканчивать ужин. Грегори же чуть позже пошел к ней с предложением поиграть в «Монополию» и был выставлен из комнаты холодной фразой, брошенной тоже по-английски – «я не обязана играть с тобой, я тебе никто». Гена услышал это случайно, как раз обсуждал с Мариной в кабинете какую-то мелочь, и, выглянув, поразился – Грегори, ссутулив плечи и зажав под мышкой коробку с игрой, спускался по лестнице вниз, в гостиную, где сидел у телевизора Хохол. О чем они разговаривали, бывший телохранитель не слышал, но вот то, что назавтра говорила Грегу Машка, сидя с ним за ранним завтраком, когда все еще спали, запомнил.

Абсолютно без эмоций, что было для взрывной Машки странно, она рассказывала Грегори все то, что ему обычно говорила в таких случаях мать, но из уст человека со стороны это почему-то звучало страшно. И то, что Хохол мог отдать Грега в детдом, и то, как он колотился в Англии один, без языка, без связей, без помощи, и то, как он относился к мальчику, как терпел его выходки и обиды, как прощал, закрывал глаза.

– Он тебя любит как сына. Да он и есть отец тебе – ведь вырастил, вынянчил, – говорила Машка, прихлебывая кофе. – Ты ведь, как что, не к маме бежишь за советом – к нему. Ты себя считаешь мужчиной, Грег? – неожиданно задала она вопрос, и даже Гена, стоя в коридоре, слегка опешил – мальчику еще нет даже десяти лет.

– Да, – не медля, ответил тот.

– Ну, так позволь тебя разочаровать, – ядовито подытожила Марья. – Мужчина никогда не забывает добра, которое ему кто-то сделал, и никогда не позволит себе хамства при женщинах. Как ты вчера за ужином. И запомни, пожалуйста, – я не буду с тобой общаться, если ты еще хоть раз позволишь себе оскорбить отца. Твоя очередь мыть посуду, – она поставила чашку в раковину и пошла к себе, а Грег, так и не доев хлопья, побрел к посудомоечной машине, которую сегодня ему весь день предстояло загружать и разгружать.

Сейчас, когда Хохол заговорил о проблемах с сыном, Гена снова вспомнил тот разговор. Машка умела уколоть Грега вроде бы и незаметно, но больно – так, что тот помнил. И у них с Хохлом долго не было проблем. А сейчас вот – снова. Будь дома Марина – и этого не произошло бы. Мать имела на мальчика сильное влияние, ей достаточно было просто взглянуть, чтобы Грег понял, что не прав. Но сейчас ее не было.

– Я поговорю с ним сам, – решил Гена и, хлопнув Хохла по плечу, пошел в детскую.

Урал

– Ну, чем планируем заняться сегодня? – поинтересовался Георгий, убирая в раковину посуду после запоздавшего даже не завтрака уже – обеда.

Марина курила, рассеянно глядя в окно, за которым снова валил снег. Она думала о Грегори, о своем обещании приехать на Кипр – сумеет ли она сдержать его, хватит ли времени?

– Неплохо бы пройтись по центру, – пробормотала она.

– Ну, так в чем проблема? – тут же откликнулся телохранитель. – Собираемся, пока не стемнело.

Марина очнулась, отогнала от себя грустные мысли о сыне и потушила сигарету.

– Слушай, а ты теперь как себя вести-то планируешь? – насмешливо спросила она, глядя на то, как старательно Георгий моет посуду. – Кем будешь-то – телохранителем, любовником – кем?

– А тебе как хочется? – совершенно без обиды отозвался он.

– Мне? Мне вообще все равно.

– Тогда зачем спросила? За мое самоопределение волнуешься? Так не нужно – со мной все в порядке.

Георгий домыл последнюю чашку, убрал в шкаф и, вытирая полотенцем руки, повернулся к Марине. Она смотрела на него в упор, не моргая, но он не отвел взгляда.

– Ну, в гляделки будем играть? Ты мне скажи – что-то не так? – Георгий присел перед ней на корточки и взял за руку. – Странная ты, ей-богу. Мы ведь взрослые люди, зачем эти игры? Ты получила то, что хотела? И я получил. И какой теперь смысл сидеть тут и колоть друг друга шпильками? Не захочешь – не будет ничего больше. Захочешь – вот он я, бери целиком. Просто ведь все, Ксения, очень просто.

Марина кивнула, соглашаясь. В самом деле – как будто впервые она оказалась в чужой постели, впервые изменила Хохлу. Да к тому же покойному подполковнику Ромашину Женька практически сам возил ее. Ну, пусть не сам, а она заставляла обманом, но возил же, знал о нем все, ревновал бешено. Еще неизвестно, чем все закончилось бы, не погибни Ромашин. А об этом Георгии он и не узнает – если она сама ему не скажет. Да и если скажет, то что? Разве она когда-то боялась Хохла? Еще чего…

– Тогда пойдем, погуляем? Мне по центру надо пройтись, – проговорила она, мягко отнимая руку и нашаривая ногой тапочку под табуреткой.

– Что-то конкретное или просто погулять? – Георгий сам натянул тапку ей на ногу, помог встать.

– Там будет видно, – пробормотала Марина неопределенно и ускользнула от его поцелуя в ванную.

Через полчаса она была готова – никогда не тратила много времени на макияж и сборы, такая уж была у нее привычка еще из прошлого, когда в любой момент нужно было быть готовой к выезду. Георгий тоже успел собраться, стоял в коридоре, держа в руках Маринину шубу. Сунув руки в рукава, Коваль сразу попала в его объятия. Он прижал ее к себе и зашептал на ухо:

– У тебя совершенно невозможные духи… Бывают же запахи, так идеально подходящие их владелицам…

Марина чуть усмехнулась. Она много лет не меняла духи, со временем их снова стало трудно купить в России, но тому же Хохлу всегда приятно было вынуть хоть из-под земли флакон, похожий на голубую прозрачную ракушку, чтобы увидеть радость в глазах любимой женщины. В Англии проблем с этим не существовало, и Марина имела в арсенале флакончики всех калибров – от миниатюрного «дорожного» до огромного, украшавшего туалетный столик в спальне.

– Рада, что тебе нравится, – сказала она ровным голосом, чтобы не выдать охватившего ее вдруг возбуждения от прикосновений рук Георгия.

– Идем, – проговорил он, чуть отталкивая ее от себя. – Если мы сию минуту не окажемся на улице, то прогулка отменится, это я тебе говорю.

Марина захохотала, поняв, в чем дело, и потянулась к дверному замку.

…Они неспешно бродили по улицам, украшенным тут и там маленькими нарядными елочками, растущими прямо на газонах, и Марина исподтишка присматривалась к административным зданиям, мысленно прикидывая, какое из них подошло бы для ее плана. Конечно, снять офис в удаленном районе было бы в разы дешевле, чем в центре города, но у Коваль всегда было четкое правило – не экономить при подготовке «операции» даже на канцелярских скрепках. «Нет ничего хуже, чем дешевая водка, дешевые бабы и дешевые киллеры», – так она однажды сказала одному криминальному авторитету, пытавшемуся убрать ее с дороги, и всегда свято придерживалась правила не экономить ни на чем. Потому мыслей о более дешевом варианте офиса у нее изначально даже не возникало. Кроме того, нужно было открыть счет в одном из филиалов известного зарубежного банка, бросить на него небольшую сумму, продумать вариант, как именно заставить жену племянника перевести свои активы именно в этот филиал. А для этого нужно было выяснить, что она за человек, эта Вера Коваль. В этом могла помочь Даша – старая Маринина домработница, служившая теперь у Ветки. Одно время она работала в доме Николая и Веры, потом, узнав о том, что сделал Колька, не смогла мириться с предательством и попросила расчет, честно сказав, что видеть его каждый день и знать, как он обошелся с памятью мертвой тетки, она не в состоянии. Но ведь за то время, что Даша пробыла в их доме, она должна была успеть составить впечатление о молодой хозяйке. Уж кто-кто, а Даша-то непременно знала все о людях, живших в доме, где работала.

– Нужно будет Ветку попросить, чтобы она Дашу расспросила как следует. Мне-то с ней видеться нельзя – не переживет нового образа, ведь уже немолодая, – пробормотала Марина вслух, и Георгий, заботливо поддерживавший ее под локоть, переспросил:

– С кем?

– А? – опомнилась она, поняв, что снова размышляет вслух. – Да так… это я о своем.

Он умолк и больше не мешал, не отвлекал вопросами, только аккуратно осматривался по сторонам. Ничего странного или подозрительного не происходило, но ощущение у Георгия все равно было какое-то неприятное – как будто за ними наблюдают, а он не может понять, откуда именно. Шеф предупреждал о том, что за Ксенией могут пустить «хвост», но кто именно, не сказал. Ну, немудрено – знал бы прикуп…

Вот и сейчас у Георгия неприятно сосало под ложечкой, хотя на улице было малолюдно, и навстречу попадались исключительно парочки или группы подростков с коньками или ледянками в руках – либо шли на горки, либо уже возвращались с катания, раскрасневшиеся, мокрые, громогласно обсуждающие, кто как скатился и какой финт при этом вытворил. Никакой угрозы – а ощущение не проходит.

– Черт побери, – вдруг пожаловалась Марина, останавливаясь прямо посреди тротуара. – Ноет все внутри, как будто что-то случиться должно.

Сердце Георгия глухо бухнуло – такие совпадения не бывают случайными.

– Так, – решительно сказал он, крепко ухватив Марину за руку, – а идем-ка вот сюда… – и быстро втолкнул ее в дверь расположенного рядом кафе.

Коваль не сопротивлялась – ее предчувствия практически всегда оправдывались, а потому, может, стоит действительно пересидеть какое-то время здесь.

Предоставив спутнику право сделать заказ, она вынула телефон и набрала номер Хохла.

«Мог бы и оценить – я редко звоню первая после ссоры», – думала она, слушая – в который уже раз! – сообщение о том, что абонент в настоящее время недоступен. Поняв, что разговора вновь не будет, Марина вздохнула и убрала трубку в сумку.

«Обиделся не на шутку. Или… или что-то подозревает». Эта мысль поразила Марину – а ведь верно, Женька запросто мог что-то почувствовать, всегда был тонким на это дело, обладал звериным нюхом и измену угадывал безошибочно. Но даже сейчас это беспокоило Коваль значительно меньше, чем предстоящая афера.

Официант уже принес кофе, зажег небольшую свечку в центре стола. Георгий подвинул к себе чашку, рассеянно помешивал ложечкой напиток и тоже о чем-то думал. Разумеется, именно сейчас должна была позвонить Ветка – ну, а как же!

– Это я… – прошептала она в трубку, как будто Марина не знала этого без пояснений.

– Еще что-то случилось? – нетерпеливо спросила Марина, даже не поздоровавшись, – в сложившихся обстоятельствах Ветка едва ли звонила поболтать.

– Он не успокоится, пока не убьет меня, – еле слышно пробормотала Ветка.

– Это лирика все! – жестко отсекла Коваль, потянувшись к зажигалке.

Георгий сам прикурил сигарету и протянул ей. Марина благодарно посмотрела на него, затянулась дымом и продолжила:

– Давай конкретно, Ветка.

– Ночью он перестрелял всех собак во дворе и перебил стекла в сторожке охраны, пацаны еле успели на пол попадать.

– Серьезный мальчик… – процедила Марина. – Ты не хочешь все-таки в милицию?

– Ты что! – взвизгнула Виола, лишний раз подтвердив Маринины подозрения в том, что ведьма знает, откуда могло «прилететь». – Не дай бог, если накопают…

– То есть ты снова меня втемную используешь, подруга? Я ведь уже предупреждала тебя об этом, если не ошибаюсь.

– Я тебе клянусь! – снова взвизгнула Ветка. – Я бы сказала сразу, если бы только знала! Ты лучше скажи – что мне делать?!

– Ну, мне кажется, хоронить собак и вставлять стекла в твоем доме пока еще есть кому. Или охрана разбежалась уже?

– Я не об этом!

– Есть возможность вызвать «Скорую»? – серьезно спросила Марина, и Ветка растерялась:

– Зачем?

– За тем, что стекла в этих машинах белым закрашены и зашторены! – разозлилась Коваль. – И охрану твою вообще пора гнать к едрене-фене – не могут нормально прочесать округу! Что – мало народа? Не могли на обеих «лежках» посидеть?! Идиоты совсем?!

Она уже не чувствовала, что кричит, привлекая к себе внимание посетителей кафе и официантов – бестолковость Ветки в некоторых моментах раздражала так, что Марина сама была готова поехать обратно в «Парадиз» и наподдать ей как следует.

На запястье лежавшей на столе руки с сигаретой опустилась большая ладонь Георгия, и Марина вздрогнула, сбилась с тона и с мыслей, отвлеченная этим прикосновением.

– Спокойнее, – одними губами приказал Георгий, и Коваль выдохнула:

– Д-да, прости… – сама удивившись своим словам. «Удивительно, как человек, которого я знаю чуть больше суток, сумел взять надо мной такую власть?» – мелькнуло у нее. – Ветка, делай, как я сказала. Позвони Валерке Кулику – он ведь еще работает? – Услышав утвердительный ответ, Марина продолжила: – Позвони Валерке, попроси, пусть поможет тебе, пришлет машину. Собирай Лешку, бери документы и приезжай ко мне. Пиши адрес.

– Но… – начала было Ветка, и Марина снова заорала:

– Заткнись, дура! Заткнись и не возражай! Делай, что я сказала, если не хочешь еще более серьезных неприятностей! И позвони мне, когда будете выезжать.

– Д-да, я поняла, поняла… – зачастила Ветка растерянным голосом.

Марина продиктовала адрес, бросила трубку и, вырвав руку из ладони Георгия, затянулась сигаретой. Он внимательно наблюдал за выражением лица женщины и мысленно восхищался тем, как гнев и злость делают его еще более привлекательным. «Ей пошли бы черные волосы», – почему-то пришло ему в голову.

Марина пришла в себя, успокоилась немного, но, прислушавшись к ощущениям, поняла – нет, не об этом ее предупреждало шестое чувство, не о Веткином звонке. Будет еще что-то…

– Жора, расскажи мне что-нибудь, – попросила она вдруг, чтобы нарушить молчание и заодно отвлечь себя от неприятных мыслей.

– И что же рассказать? – улыбнулся он, снова взяв ее руку в свою. – Почему у тебя постоянно холодные пальцы?

– Несколько лет назад была раздроблена кисть, с тех пор кровообращение нарушилось, видимо, собирали пальцы по кускам буквально, – отозвалась она.

Георгий поднес руку к губам, начал дышать, согревая.

– У тебя красивые руки, Ксения. Ты никогда музыке не училась?

– Нет. У меня вообще по части талантов большой дефицит, – улыбнулась Марина. – А что насчет тебя?

Георгий улыбнулся, поцеловал кончики ее пальцев.

– А я, представь, на саксофоне играю. Папа у меня в свое время был довольно успешным музыкантом, настоял, чтобы я учился. Но особых данных не оказалось – понимаешь ведь, природа отдохнула, так сказать, – он засмеялся, чуть откинув голову назад, и Марина ощутила вдруг желание прикоснуться губами к его шее. – Но в память о папе я иной раз достаю саксофон и играю его любимые вещи.

– А что случилось с твоим отцом?

– Он погиб при восхождении. Я был с ним и ничем не смог помочь, – просто ответил Георгий.

– Прости…

– Ну, что ты. Я уже большой мальчик, – усмехнулся он печально. – Это произошло семь лет назад, у меня было время свыкнуться с этой мыслью. Папа меня практически один воспитывал. Я ведь «ошибка молодости».

– Как это?

– А вот так, – Георгий отхлебнул остывший уже кофе и, поморщившись, махнул официанту, подзывая его.

Парень подскочил мгновенно, выслушал новый заказ и удалился, а Георгий, помолчав, продолжил:

– Вот так уж вышло. Папа был на гастролях в небольшом городке, познакомился с мамой – она работала в местном театре костюмером. Одна ночь, случайность – и назвали эту случайность Жорой.

Марина похолодела внутри – эта история очень напомнила ей собственную. Ее отец точно так же закрутил мимолетный роман с официанткой, и ту «случайность» назвали Мариной.

– А потом? – спросила она, снедаемая любопытством и желанием сравнить, насколько их истории похожи.

– А потом мама начала выпивать. Сперва просто выпивать, потом крепко пить. И тогда моя бабушка – ее мать – поехала в Ленинград и нашла отца. Тот был женат, дочь у него росла. Но он решил, что меня нужно забрать, приехал и забрал, а через год мама умерла, отравившись суррогатом.

Коваль сжала виски пальцами. У истории Георгия конец был куда более счастливым. Ее отец увидел свою дочь только через тридцать лет, когда Марина Коваль уже состоялась как человек и возглавляла крупную преступную группу в своем городе. Он не захотел думать о ней, маленькой, хотя знал о существовании и даже как-то приходил взглянуть. Но вот рискнуть благополучием своей семьи не захотел.

– А потом моя мачеха не выдержала, забрала Нельку и уехала в Москву, – продолжал Георгий, не заметив, как помрачнело лицо Марины. – А мы с папой остались в Ленинграде.

– Что – он даже не попытался вернуть жену?

– Почему? Попытался. Но она не смогла перебороть в себе ревность. И я ее не сужу, кстати. А с Нелькой у нас прекрасные отношения, мы часто встречаемся, я детей ее очень люблю. Когда папа погиб, они обе прилетали на похороны, и мы с мачехой нормально общались, хотя, разумеется, теплыми эти отношения не назовешь.

Георгий принял из рук официанта новую чашку кофе, поблагодарил и поставил ее перед Мариной:

– Пей, а то твой остыл совсем.

– Спасибо, – она сделала глоток и снова вернулась к заинтересовавшей ее теме: – Скажи, а ты простил отца за то, что он тебя не сразу к себе забрал?

Георгий какое-то время раздумывал, щелкая зажигалкой и глядя на пламя.

– Ты знаешь, я на него и не злился. Мне просто было важно знать, что он у меня есть.

– Но ведь он не помогал тебе, пока ты был маленьким, не растил тебя, в парке не гулял, книжек не читал, – не отставала Марина, словно сверяя свои чувства с его.

– Ну и что? Зато потом, в Ленинграде, он с лихвой это все компенсировал, – улыбнулся Георгий. – А почему ты об этом спросила?

Коваль вздохнула и умолкла, боясь заговорить – и уже не остановиться. Нашелся человек, который наверняка понял бы ее метания, ее страхи и ее ту – маленькую, так и оставшуюся на всю жизнь брошенной девочкой. Даже обретенный в зрелом возрасте отец так и не смог компенсировать ей ту боль, что причинил в свое время. Марине очень хотелось поговорить с кем-то об этом, но Хохол, например, искренне считал, что она должна понять и простить Виктора Ивановича. Он пересмотрел свое отношение к тестю как раз в тот момент, когда Марина лежала в коме, и только старый журналист мог помочь ему, Женьке, быстро и беспрепятственно выехать из страны. Марина вроде уже свыклась с мыслью, что у всех отец был с рождения, а у нее – только с тридцати трех лет, но иной раз маленькая обиженная девочка, вынужденная выживать все детство рядом с пьющей мамашей, вновь брала в ней верх над здравым смыслом, и от этого Марине становилось тяжело. Но сейчас она просто не нашла в себе физических сил заговорить об этом.

– Давай как-нибудь в другой раз, – уклонилась она. – И вообще – может, домой поедем? Я устала…

– Как прикажете, – улыбнулся Георгий и, подозвав официанта, попросил счет.

Они вышли из кафе. Уже совсем стемнело, зажглись фонари и праздничные гирлянды, в изобилии украшавшие витрины магазинов и кафе, фонарные столбы и просто деревья. Эта иллюминация возвращала к мыслям о празднике, о каком-то веселье, беззаботности и абсолютной бездумности настоящего момента. Марина вытянула ладонь, ловя падающие снежинки. Было совсем безветренно, и снег тихо падал на землю, искрился в огнях гирлянд и ложился чистым белым ковром. Она уже успела забыть, насколько прекрасной бывает зима здесь, за Уралом, насколько хороши морозы, относительно свежий воздух и очертания заснеженных гор на горизонте. Всего этого очень не хватало в Англии.

Марина бросила взгляд на большие уличные часы на здании мэрии. Прошло уже достаточно времени, а Ветка все не звонила. Нужно ехать домой, а ей почему-то не хотелось. Сегодняшнюю ночь она вынуждена будет провести в постели одна – ну, не при Ветке же продолжать свои игры с Георгием! К тому же невоздержанная на язык ведьма запросто поделится информацией с Хохлом, как только окажется в метре от него. Самое разумное – вообще отправить сегодня телохранителя ночевать домой, ведь живет же он где-то.

– Кстати, ты не рассказал мне, как из Ленинграда сюда попал, – взяв Георгия под руку, спросила Марина.

– Так жизнь повернулась. Работал я действительно врачом-реабилитологом, тут я тебе не соврал. Потом предложили мне окончить школу телохранителей – данные физические были. Ну, закончил. А сюда приятель сосватал, помог устроиться в «Феникс», с Геннадием Аркадьевичем познакомил.

– Н-да, – неопределенно протянула она, всматриваясь в очертания припаркованной у входа в арку машины. Сердце почему-то заколотилось так, что стало тяжело дышать, и Марина непроизвольно рванула застежки шубы. От Георгия не укрылось это движение, он приостановился и задержал Марину:

– Что-то не так?

– Кого ты охранял до меня? – вцепившись ногтями в его запястье, прошипела Коваль, не отрывая глаз от машины.

– Одно время – мэра, но недолго…

Он не успел договорить – Марина увидела, как машина, сдавая назад, медленно поползла по направлению к ним и боковое стекло с пассажирской стороны начало опускаться вниз. Она изо всех сил дернула Георгия за руку, увлекая за собой в подворотню, и побежала через полутемный двор, поскальзываясь на раскатанных детьми ледяных полосках.

– Что… что происходит? – выдохнул Георгий, уже успевший собраться с мыслями.

– Не останавливайся, нам нужно успеть вон до тех гаражей, туда машина уже не пройдет! – на бегу выкрикнула Марина, и он, перехватив ее за руку удобнее, побежал быстрее, практически волоча Коваль за собой.

Машина на самом деле влетела во двор и понеслась за ними, не разбирая дороги, – прямо по детской площадке. До гаражей оставались считаные метры, когда Марина зацепилась за что-то ногой и пробороздила коленями приличное расстояние. Георгий приостановился, рывком поднял ее на ноги и почти забросил в узкую щель между двух металлических гаражей, и сам споро юркнул следом. Преследователи уперлись в непреодолимое на машине препятствие. Пока они выбирались из машины и по одному протискивались в щель, Георгий, не выпуская Марининой руки, успел найти выход из гаражного массива, выскочить на проезжую часть довольно оживленной автострады и остановить первую попавшуюся машину.

Сидя на заднем сиденье старенькой «Таврии», Коваль осматривала разодранные брюки и просвечивающие в дырах кровоточащие раны на коленях.

– Больно? – Георгий повернулся с первого сиденья, успев объяснить пожилому водителю, куда ехать, и теперь смотрел на расцарапанные ноги Марины.

– Больно. Но бывало и хуже, – пробормотала она.

– Потерпи, сейчас приедем домой, все обработаем и перевяжем.

– Где ушиблась так, красавица? – вклинился в разговор водитель.

– С горки неудачно прокатилась, – пробурчала Марина, и он отстал, посоветовав, правда, дома намазать колени зеленкой, а внутрь, «для обеззараживания», как он выразился, принять граммов сто – сто пятьдесят «беленькой».

Георгий смотрел сочувственно, и это почему-то было ей приятно, хотя обычно любое сочувствие вызывало скорее агрессию. Определенно, этот человек буквально за сутки сумел что-то изменить в ее восприятии жизни, и эти изменения Марине даже нравились. Как и присутствие Георгия.

«Бывает же, – думала она, отвернувшись к окну и кусая костяшку пальца. – Совершенно случайный человек, абсолютно непреднамеренная встреча – и я теперь думаю о нем с теплотой, мне хочется, чтобы он был рядом, мне тяжело представить, что утром не увижу его в кухне варящим кофе. Ну, не влюбилась же я?! Ведь Хохол, Хохол же! Мой Женька, мой мальчик… Человек ради меня всем рискнул, а я в благодарность упала в койку с первым встречным. Правда, это вполне в моем стиле… Но как он перенесет на этот раз? Ведь тоже не становится моложе, с годами все делается острее, в том числе и восприятие некоторых моментов».

Дата добавления: 2015-08-02