Часть III

– Эти собаки сбежали ночью! – воскликнул Гней Лентул Батиат.

Он сидел на своей вилле в Капуе и, подняв голову, внимательно разглядывал фрески на стенах и своде колоннады внутреннего сада.

Сквозь анфиладу комнат виднелась аллея раскидистых сосен, ведущая к Вольтурно. К берегу причаливали лодки.

– Сколько их? – спросил претор Клавдий Глабр, сидевший в кожаном кресле.

Его руки лежали на резных подлокотниках, а пальцы сжимали головы деревянных львов с глазами из голубых камней.

Лентул Батиат, не поворачивая головы, медленно крутил большими пальцами рук.

– Больше семидесяти. Может, семьдесят пять, не считая служителей и моего оружейника Курия. Люди видели, как он шел рядом с фракийцем, которого ты продал мне, Пакий.

Торговец рабами приехал утром из Рима вместе с Посидионом и двумя юношами, повсюду сопровождавшими греческого ритора. Сейчас они стояли на пороге виллы. Их тела были прекрасны, как статуи.

– Ты продал мне фракийца, еврея-целителя и жрицу Диониса за пятьдесят талантов.

– Ты сам предложил эту цену, – заметил Пакий.

Он сидел, сгорбившись, в маленьком кресле с крестообразными ножками. Под его белой туникой угадывался выпуклый живот.

– Это ты, Посидион, – сказал Лентул Батиат, обращаясь к греку, – хотел положить себе в постель этого фракийца. И теперь ты здесь…

– Я бы хотел увидеть его в бою, я бы даже согласился перекупить его у тебя.

– Сначала догони его! – пробурчал Лентул Батиат, усмехнувшись. – Они перешли мост, – продолжал он. – Один раб видел их на рассвете, они шли к Везувию.

Он кивнул в сторону молодых людей, болтавших у входа.

– Я-то думал, что ты не замечаешь ничего, кроме гладкой кожи юнцов и их бритых задниц. А ты и на гладиатора глаз положил?

Он поднял руку и погрозил пальцем:

– Трибун войск Капуи бросился в погоню. Я знаю Амилла, он поймает их и приведет обратно живыми. Я хочу, чтобы они были здесь, – он стукнул ногой о выложенный плитками пол, – закованные в цепи, напутанные, покрытые песком, похожие на загнанных животных. А ты предлагаешь мне тысячу талантов и упрашиваешь как любовник, ослепленный страстью. Я не уступлю тебе!

Он наклонился к Клавдию Глабру.

– Претор, я устрою для тебя такие игры, каких ты и представить себе не можешь. Видел, что я сделал с кельтом? Он бегал по арене, надеясь убежать от ливийских львов. А с этим Спартаком, Посидион, я устрою зрелище, которое не забудут в Капуе. Мои львы любят живое мясо, и я угощу их! Я знаю своих зверей, они растянут удовольствие. Эти игры станут самыми красивыми из всех, что когда-либо устраивались в республике. Даже в Риме, претор, ты не видел того, что я покажу здесь!

– Сначала поймай их, – мрачно сказал Посидион.

Он поднялся, прошелся по саду, у фонтана подставил руки под струю воды.

– Этот фракиец как вода, – продолжал он. – Он просачивается сквозь пальцы. Во Фракии трибун VII легиона Кальвиций Сабиний посадил его в клетку и заставил сражаться с варваром, который мог раздробить ему череп одним ударом кулака. И знаешь, что произошло? Дак Гальвикс отказался убивать его.

Посидион снова сел рядом с Глабром.

– Спартаку покровительствуют боги, – продолжал он. – Я в этом уверен. Жрица и еврей-целитель заботятся о нем. Он умрет не раньше, чем это будет угодно богам. Ты хотел бросить Спартака львам? Он сбежал. Он ускользает от тебя, Батиат, а если однажды вернется, то за тем, чтобы убить.

– Ты заговариваешься, ритор! Ты грек и твоя голова полна выдумок и лжи. Здесь правят меч и закон Рима. Никто не смеет бросить нам вызов. Ганнибал, Карфаген и сотни тысяч рабов, восставших на Сицилии, были разгромлены, а ты думаешь, что фракийский гладиатор сможет нас победить? Ты заблуждаешься, ритор!

Лентул Батиат хлопнул в ладоши. Рабы принесли амфоры, наполненные свежим вином, чаши с жареными грибами и салатом, блюда с жирными сочными дроздами.

– Я кормил этих собак, как патрициев, – Лентул Батиат говорил с набитым ртом, вытирая губы тыльной стороной ладони. – И теперь они заплатят мне за мясо и вино своей плотью и кровью!

Вечер постепенно окутывал все пурпурным и серым покровом. Раскидистые сосны таяли в тумане, поднимавшемся от Вольтурно.

Факелы чадили, в светильниках трещало масло. Молодые рабы Посидиона разлеглись на мозаичном полу.

Внезапно послышались голоса, кто-то быстро шел через атрий.^[4] Один из вновь прибывших остановился перед Батиатом.

– Трибун Амилл ранен.

Лентул вскочил, схватил человека за плечи и проревел:

– Я говорил тебе, Вакерра, – или ты, или они!

Вакерра показал окровавленные руки.

– У них есть оружие, – объяснил он. – К ним присоединились рабы. Они рубят плодовые деревья, режут быков. Они все как помешанные. Армия бежала. Трибун Амилл и я…

Лентул Батиат оттолкнул Вакерру.

– Возвращайся в школу гладиаторов, – зарычал он, медленно опускаясь в кресло. – Будешь моим оружейником.

Претор Клавдий Глабр подал Вакерре знак приблизиться.

– Расскажи мне все по порядку, – попросил он.

Прославленные и высокочтимые сенаторы,

я, Клавдий Глабр, претор республики, приехал в Капую, чтобы восстановить здесь Правосудие, и подаю сигнал тревоги.

Уже несколько дней здесь дует дурной ветер. Гладиаторы сбежали из школы ланисты Гнея Лентула Батиата. Семьдесят три человека были без оружия, но теперь они вооружены, и к ним присоединились рабы, работавшие в полях.

Они направились к горе Везувий, и никто не смог остановить их.

Покинув здание школы на берегах Вольтурно, они, вместе с оружейником, свободным гладиатором, ограбили харчевню, расположенную рядом с амфитеатром Капуи.

Там они завладели кухонными ножами и вертелами, а также забрали съестные припасы.

Ланиста Гней Лентул Батиат узнав о побеге, добился, чтобы магистраты города отправили отряд из Капуи в погоню за гнусными мятежниками.

Посоветовавшись с Батиатом и магистратами, я принял решение. Триста солдат под командованием трибуна Амилла были снаряжены той же ночью и на рассвете вышли из Капуи. Все были уверены, что к концу следующего дня Амилл приведет беглецов, закованными в цепи.

Ланиста Батиат уже мечтал об играх, на которых он заставит мятежных гладиаторов сразиться с его львами.

Я слишком хорошо знаю дикую натуру рабов, чтобы поверить в быстрое и счастливое окончание того, что, боюсь, является лишь началом бедствия.

В моей семье еще живы воспоминания о восстании рабов, которые залили кровью Сицилию, разрушили лучшие житницы и хранилища и убили многих.

Раб, сорвавшийся с цепи, превращается в дикого зверя. Еще хуже, если он – гладиатор, который умеет сражаться и не боится смерти.

Всего за несколько дней беглецы из школы Капуи показали, что они способны нанести нам не меньший ущерб, чем армия варваров. А их пока всего сотня.

Собирая рассказы тех, кто преследовал их и пытался поймать, я смог восстановить проделанный ими путь.

Вооружившись в харчевне ножами и вертелами, наевшись мяса и напившись вина, они направились к Везувию, по дороге вырубая фруктовые деревья, разоряя амбары, поджигая хлеб в полях.

Казалось, им помогают боги.

Впереди танцевала и пела жрица Диониса, спутница фракийского воина, которого они выбрали своим главарем. Он был солдатом вспомогательных войск республики, его имя Спартак.

Жрица выбрала одну из дорог, ведущих к порту города Кумы, по которым следуют многочисленные обозы.

Гладиаторам удалось ограбить обоз с оружием, которое везли в гладиаторскую школу Капуи. Так они получили в свое распоряжение трезубцы, сети, мечи, которые в руках гладиаторов стали смертоносными.

Трибун Амилл, которого я видел раненым и униженным, рассказал мне об этой битве.

Его армия в три раза превосходила рабов численностью, но те ревели, как дикие звери, и обратили в бегство большую часть легионеров. На поле боя осталась лишь малая их часть, а также сам трибун. Амилл рассказал мне, что был изумлен, увидев, что рабы, как солдаты, подчиняются фракийцу Спартаку, рвутся в бой, захватывают оружие противника. Они, не раздумывая, убивали врагов, которые продолжали сопротивляться.

С ужасом в глазах трибун повторял, что Спартак был настоящим предводителем, решительным, хладнокровным, а толпа гладиаторов и рабов беспрекословно слушалась его.

Я расспросил ланисту Гнея Лентула Батиата, и он признал, что гладиаторы действительно слушались Спартака.

Батиат грозится сурово наказать Спартака, подтолкнувшего оружейника школы к измене и убедившего его бежать вместе с рабами.

Греческий ритор Посидион, который находится в Капуе, знает Спартака-фракийца. Его, кажется, привлекает этот человек, и он неоднократно упоминал о его храбрости. Он говорит, что судьба была к нему благосклонна уже во многих его делах. Спартак выжил в поединке, который устроил трибун VII легиона и который, по всем правилам, должен был окончиться для него гибелью. Но противник отказался убивать Спартака и предпочел умереть сам.

Фракиец – воин, гордящийся своим родом, своим царским происхождением.

Жрица Диониса и еврей-целитель, которые сопровождают его, твердят, что он – избранник богов, в этом уверен и Посидион. Восстание гладиаторов, возглавляемое таким человеком, может представлять собой большую опасность для республики.

Капуя богата, десятки тысяч рабов работают здесь на виллах и плантациях.

Если слух о восстании распространится, то оно охватит всю провинцию, подобно тому, как огонь, раздуваемый ветром, уничтожает леса, урожай и житницы.

Капуя недалеко от Рима. Если мятеж не будет подавлен, начнется война рабов, которая, как прежде армии варваров, будет угрожать столице.

Сегодня беглецы начали подъем на склоны Везувия.

Возможно, это знак того, что боги лишили мятежников разума, поскольку на вершине их будет легко окружить.

Сейчас у них есть оружие: мечи, копья, кинжалы, а также латы, шлемы, щиты, которые они захватили, ограбив обозы, или отняли у солдат Капуи.

Прославленные и высокочтимые сенаторы, если вы поручите мне подавление мятежа, я сделаю это прежде, чем весть о нем распространится за пределы провинции.

Я прошу вас дать мне право поднять армию в три тысячи пехотинцев, командование которыми я возьму на себя.

Я окружу Везувий железной стеной щитов и мечей, завладею ею и покрою склоны трупами мятежников. Некоторых, в том числе Спартака, я не стану убивать. Мы подвергнем их такой казни, что она навечно оставит память о непобедимой мощи Рима.

Дата добавления: 2015-08-10