ЧАСТЬ I

Аполлония и Спартак были родом из Фракии, страны свободных людей.

В тот день их судьбы соединились.

Они стояли в круглом зале, посреди которого на треножнике возвышались бронзовая чаша и статуя Диониса из мрамора в красных и черных прожилках.

В чаше гудел огонь, и пламя освещало золотой венец на голове Диониса. То и дело подходили молодые женщины в белых туниках, чтобы подлить в огонь масла, и языки пламени взмывали вверх, ярко освещая гирлянду цветов на шее бога, и поднятый жезл, с которого свисали две грозди винограда.

К ним подошел Кокс, оракул храма Диониса.

Худое лицо старика было до половины скрыто бородой и длинными волосами.

Он взял руки Аполлонии и Спартака, соединил их, и, сжав костлявыми пальцами, сказал:

– Будьте свободными, как это священное пламя, которое горит для Диониса! Он пришел во Фракию и зажег этот огонь, чтобы ни один мужчина и ни одна женщина не становились рабами. Будьте верны воле Диониса! Пусть никогда цепь не опутает ваши запястья. Аполлония, ты – дочь Аполлона, твои волосы цвета солнца. В тебе, Спартак, – сила потоков и гор, ты – сын царя.

Молодая женщина подала ему маленькую серебряную амфору. Старик торжественно поднял ее, отпил, передал Спартаку и Аполлонии, и они в свою очередь поднесли ее к губам. После этого девушки окружили их, а музыканты принялись играть на флейте прекрасную мелодию, которую порой заглушал свист весеннего ветра.

Праздник плоти, опьянение танцем и вином продолжались до самых сумерек.

Молодые воины зажгли факелы. Свет озарил земляную площадку перед храмом, рощу и сосны, а его отблески падали на темневшее внизу море.

Кокс сидел на ступенях храма и наблюдал за молодыми людьми, которые разбрелись по лесу.

Аполлонию увлекли за собой флейтисты, а Спартака – девушки в белых туниках. Из леса доносились смех и пение, среди деревьев мелькали силуэты.

В полночь Аполлония вернулась одна и села рядом с Коксом.

Оракул, положив руку на колено Аполлонии, напомнил, что именно он дал ей это имя, как только увидел ее светлые волосы, как у варваров, пришедших с севера.

Аполлония помнила их первую встречу.

Она убежала из деревни и шла, пока не увидела храм Диониса. Оракул принял ее и подвел к статуе бога. Подал маленькую серебряную амфору и предложил отпить из нее.

По телу Аполлонии разлилось тепло, и ей показалось, будто неведомые силы сначала подняли ее над землей, а затем бросили в бездну.

Придя в себя, она увидела, что лежит обнаженная в большом круглом зале, озаряемом священным огнем, пылающим в бронзовой чаше.

Кокс стоял рядом на коленях и растирал ее грудь и бедра тонкими сосновыми ветками с шишками на концах.

Аполлонию охватила дрожь, она испытывала наслаждение от прикосновений к коже шероховатых шишек, будто коготков дерева, обладавших, по словам Кокса, могуществом, свойственным только богам.

Она медленно поднялась, оперлась на локти и увидела, что ее бедра испачканы кровью.

– Дионис вошел в тебя, – сказал Кокс. – Отныне ты его жрица.

Каждую последующую ночь он учил ее разнообразным играм тела, приносящим наслаждение.

Наконец он закончил обучение, и теперь она могла исполнить любую прихоть Диониса, поскольку знала все о желаниях богов.

Она воспевала его могущество, и постепенно по знаку небес, по движению ветвей и треску огня научилась определять будущее и читать судьбы тех, кто входил в храм, чтобы послушать оракула.

– Ты стала прорицательницей, – сказал Кокс. – Отдай себя на волю Диониса. Слушай его: он говорит твоими устами!

Однажды воины медов, шедшие с востока, из Фракии, от реки Стримон к побережью, сделали привал перед храмом.

Аполлония подошла к ним вместе с другими жрицами Диониса, но отказалась участвовать в танцах и игрищах.

Один из воинов остался в стороне, так же как она. Он был выше остальных, черные волосы спадали на его лоб. Он был могуч, мускулы как канаты оплетали его плечи, торс, руки и ноги.

Аполлония почувствовала желание ласкать его тело и, взяв амфору с маслом, направилась к нему. Она медленно втирала масло в затылок, шею и бедра мужчины, в его мышцы, напрягавшиеся под ее ладонями.

Затем она взяла в руку его фаллос, твердый, как жезл Диониса.

Аполлония подумала, что сам бог поселился в теле этого молодого воина, которое она не переставала ласкать всю ночь.

На рассвете он уснул, а Аполлония сидела рядом, положив ладони на его грудь, твердую, как камень.

Она хотела запомнить это красивое лицо, будто высеченное из камня, как статуя Диониса.

С первыми лучами солнца мужчина открыл глаза.

Ослепленный ярким светом, он нахмурил брови, и она заметила, как глубокая морщина, похожая на рану, рассекла его лоб.

Аполлонии захотелось зарыдать, ей вдруг почудилось, что однажды острый клинок рассечет надвое лицо молодого бога.

Она сказала:

– Меня зовут Аполлония, и отныне я принадлежу тебе, так же как принадлежу Дионису.

Он поднялся, сжал руками ее ладони.

– Меня зовут Спартак. Я из медов, фракийский воин, сын царя. Я возьму тебя, и ты будешь со мной столько, сколько угодно богам.

Он привлек ее к себе и крепко обнял.

– Пока кровь течет в моих жилах, – добавил он, – пока тот, кто…

Она остановила его, приникнув губами к его губам, помешав произнести имя властителя смерти.

На следующий день Кокс, оракул Диониса, соединил их.

Спартак и Аполлония были свободны, как волки.

Они шли вместе, не отходя друг от друга ни на шаг.

За ними следовала группа из десяти воинов и трех молодых жриц Диониса.

Спартак остановился, поднял руку, и воины подошли к нему. Он указал вдаль, на горы, возвышавшиеся над побережьем Эгейского моря, на частокол и караульные башни римского лагеря.

Легионы высадились во Фракии несколько месяцев назад, но не углублялись в долины, а разбили палатки в нескольких сотнях шагов от берега. Однако дозор из нескольких воинов с центурионом выходил далеко за пределы лагеря, добираясь до гор Хаймос и Истранджа.

Аполлония первой почувствовала их приближение, раньше, чем их можно было увидеть или услышать.

Она удержала руку Спартака, не дав обнажить меч, убедила его скрыться за кустами и пропустить маленький отряд со сверкающими щитами, копьями, мечами и доспехами.

Уверенность римлян, медленный ритмичный шаг, оружие, шлемы и даже кони восхитили Спартака и его воинов. Скрывшись в кустарнике, они наблюдали за движением отряда.

Ночью они видели, с какими предосторожностями центурион выбирал место для лагеря. Он велел разжечь яркие костры, возле которых выставил караульных.

– Они боятся фракийских волков, – тихо сказала Аполлония.

Она добавила, что никто, ни Дарий Персидский, ни Филипп Македонский, ни афиняне, ни варвары, не смогли победить и покорить народ Диониса.

И римлянам это не удастся.

Аполлония направилась в глубь леса, Спартак неохотно последовал за ней.

Они вышли к пещере на берегу, вдалеке от римского лагеря. Аполлония собрала сухие ветки, и вскоре затрещал яркий костер, на котором зажарили козленка, купленного у пастухов. Аполлония срезала флакон, который носила на своем ожерелье, и дала каждому смочить губы обжигающим снадобьем из горьких трав.

Воины достали амфоры с вином, кто-то заиграл на флейте. Молодые жрицы Диониса стали танцевать, и воины присоединились к ним. Танцующие кружились, срывая с себя одежды, затем упали на землю и тела их переплелись.

Как и в первую ночь, Спартак и Аполлония держались в стороне от остальных. Они сидели у входа в пещеру и наблюдали за римскими кострами, освещавшими небо по ту сторону леса.

– Они сильны, как охотники, – сказал Спартак. – У нас волчий инстинкт. Но в конце концов охотники убивают волков и сдирают с них шкуру, чтобы сделать себе одежду.

Спартак сидел, скрестив ноги, положив руки на колени, выпрямив спину, устремив взгляд перед собой.

– Мне не хотелось бы узнать судьбу волка, – добавил он.

– Значит, ты хочешь стать охотником?

Он низко опустил голову, Аполлония положила руку на его голову.

– Ты никогда не станешь римлянином, – сказала она. – Ты навсегда останешься фракийским волком. Римляне свяжут тебя по рукам и ногам. Ты станешь их рабом!

– Я стану солдатом в их легионах. Я буду носить их оружие. Я буду храбрее и сильнее каждого из них. Они признают во мне сына царя, воина.

– Они будут обращаться с тобой, как с диким зверем. Ты будешь стоить меньше лошади.

Спартак тряхнул головой, Аполлония убрала руку.

– Я стану одним из них, – повторил он, поднимаясь.

Наступила зима. За каждую козу приходилось драться с волками. Их изголодавшиеся стаи подходили к огню, на котором жарилось мясо, так близко, что Аполлония даже сквозь вьюгу видела их серые глаза.

Она призывала Диониса, просила, чтобы он прогнал этих зверей, диких и жестоких, как даки, варвары, пришедшие с севера, с того берега великой реки, которых ледяной ветер, казалось, гнал в сторону Фракии.

Однажды, когда мороз выдался настолько суровым, что промерзшая земля скрипела под ногами, а камни трескались с жутким грохотом, Аполлония подняла руки, призывая всех замолчать. Тогда она смогла расслышать удары мечей и крики раненых. Она описывала то, что было недоступно глазу, но Дионис дал ей силу пророчества, чтобы слышать неслышимое и видеть невидимое.

Спартак говорил, что она была похожа на волчицу, которая поднимает уши и чувствует врага даже тогда, когда вокруг все спокойно.

– Даки! Они победят, – устало сказала она.

Она знала, что не сможет остановить Спартака и его воинов. Подняв мечи, они шли в направлении, указанном Аполлонией.

Она побежала за ними в чащу. На ходу они ломали или сгибали ветки, и снег мягко падал на землю. Наст был плотным, хрустел под ногами, но не проваливался.

Внезапно Спартак и его воины вышли на поляну и увидели сражавшихся людей. Они размахивали мечами и копьями. По длинным черным волосам, собранным на затылке в хвост, Спартак узнал даков и бросился на них, подняв меч. Даков было несколько сотен, но атака с тыла заставила их растеряться.

Начался снегопад, но Спартак заметил римские эмблемы, орлов, а также шлемы и оружие легионеров. Даки пытались окружить римскую центурию, но ее щиты были похожи на непробиваемый панцирь, о который разбивались копья. Однако варвары численностью значительно превосходили римлян, и центурия будто тонула в них. Даки поднимались по трупам своих воинов, как по ступеням, и перепрыгивали преграду из щитов.

И тут появился Спартак со своими людьми. Их крики были такими громкими, атака такой мощной, что даки решили, будто на них напали сотни врагов.

Они побежали к лесу, а Спартак и фракийцы преследовали их, разя мечами.

Вскоре на снегу остались лишь черные пятна тел и красные пятна крови.

Спартак услышал звук барабана, затем тяжелые удары молота. Он обернулся: к ним приближались римляне. У каждого воина в левой руке был прямоугольный плоский щит. Они добивали раненых копьями или мечами. Среди них шел высокий человек. Броня с серебряным отливом защищала его тело, тщательно обработанный металл повторял рельеф мускулов. Его шлем был украшен гребнем из перьев.

Центурион подал легионерам знак остановиться, а сам подошел к Спартаку.

Аполлония и три жрицы Диониса приблизились к Спартаку, окруженному фракийскими воинами, и удивленный центурион остановился в нескольких шагах от них.

– Ты сражался как римлянин, – по-гречески сказал он. – Боги послали нам тебя и твоих воинов в решающий момент сражения. Ты рубил этих варваров как ветви деревьев. Кто ты?

– А ты? – спросил Спартак.

Его меч по-прежнему был обнажен. Сквозь плотную завесу снега смутно виднелись кольчуги и шлемы римских легионеров.

– Я – центурион, командующий первой когортой VII легиона Римской республики, – ответил тот и повернулся к своим солдатам. – Вот все, что осталось от моей центурии. Даки так же опасны, как волки во фракийских горах, как дикие звери Африки и македонские змеи.

Он сделал еще один шаг в сторону Спартака.

– Мое имя Номий Кастрик.

Теперь он находился так близко от Спартака, что тот мог различить большой шрам, рассекавший правую щеку центуриона.

– Я все еще ничего не знаю о тебе, – продолжал Кастрик. – Мне известно только то, – и это мне по душе, – что ты боролся за Рим против варваров. Но кто ты?

– Я из медов, одного из народов Фракии.

Он постучал ногой по твердому снегу.

– Это наша земля. Она свободна, как и люди, владеющие ей.

– Ты горд, – заметил Кастрик.

– Род Спартака правил племенами Керчи, на берегу моря.

Номий Кастрик молчал, глядя на снег, залитый кровью и покрытый мертвыми телами. Затем он медленно положил руку на гарду меча и отступил на шаг, повернувшись к своим неподвижным воинам, которые не спускали с него глаз. Они стояли, прижав к правому плечу копье или меч, немного наклонившись вперед, будто были готовы броситься на фракийских воинов, решительный вид которых удивлял и беспокоил их.

Среди них даже раздались нетерпеливые крики, когда они почувствовали, что Номий Кастрик колеблется. Возможно, он пытался определить, сколько времени понадобится его воинам, чтобы присоединиться к нему, а если он нанесет удар первым, каковы шансы победить предводителя фракийцев, надменный тон которого рассердил его.

Внезапно одна светловолосая женщина взмахнула руками, будто в танце, и три другие женщины окружили ее. Они были похожи на только что раскрывшийся цветок: их тела выгнулись назад, волосы касались снега.

Номий Кастрик скрестил руки.

– Тебе известно о могуществе Рима? – спросил он. – Его легионы попирали и подчиняли не только берег этого моря. Нет ни одного народа, который решил бы выступить против Рима и не преклонил бы колен перед его знаменами, не признал бы власть и мощь его орлов.

Движением головы Кастрик указал на флаги Рима, древки которых легионеры воткнули в снег.

– Рим благосклонен к народам, которые становятся его союзниками, – продолжал Кастрик. – Если хочешь остаться сильным и гордым, фракиец, будь с Римом, как ты был с ним сегодня. Никогда не покидай этого пути.

Внезапно Спартак поднял меч, и Номий Кастрик отступил, сжав оружие.

– А нужен ли Риму мой меч и рука, что его сжимает? – спросил Спартак.

Он направился к своим воинам. Круг жриц Диониса разомкнулся, пропуская его. Спартак положил руку на плечо Аполлонии.

– Эта женщина со мной. Если тебе нужны мое оружие и моя рука, тебе придется взять и ее, а также всех, кто захочет пойти со мной.

Кастрик покачал головой, протянув руку к римским флагам.

– Тебе ответит Кальвиций Сабиний, командующий VII легионом. Я скажу ему, как бесстрашно ты сражался за Рим. В армии республики всегда найдется место храбрым воинам, в ней каждый найдет применение своим способностям. Критяне – лучники, германцы – кавалеристы, те, что родом из Балеареса, – пращники. Посмотри на меня, фракийский воин: я был рожден далеко от Рима, в Галлии, по ту сторону Альп, и командую первой когортой VII легиона. Рим награждает тех, кто принимает его законы.

Спартак медленно вложил меч в ножны.

Боги исполнили его желание.

Спартак не склонил головы перед трибуном Кальвицием Сабинием.

– Что ты хочешь получить в награду, ты, сражавшийся за Рим? – спросил трибун.

Он сидел на возвышении, на перекрестке двух дорог, проходивших через лагерь VII легиона. Его подбородок был высоко поднят, рот скривила презрительная гримаса, голос был утомленным, а тон снисходительным.

Легионеры выстроились в стороне от возвышения, слегка расставив ноги, прижимая левый кулак к груди, правой рукой сжимая древки копий. Рядом с трибуном стоял знаменосец.

У возвышения, положив руку на гарду меча, стоял центурион Номий Кастрик. Он будто боялся, как бы Спартак не бросился к возвышению и не убил Сабиния.

– Что он просит? – повторил трибун, наклоняясь к Кастрику.

Спартак отвернулся, посмотрел на дорогу, проходившую от одних ворот до других и разделявшую лагерь на две части. Ему казалось, будто с тех пор, как он перешел ров и проник в лагерь, он с каждой минутой все сильнее запутывается в сетях, из которых не выбраться без помощи богов.

Он посмотрел на Аполлонию. Девушка улыбалась и казалась спокойной. Она будто порхала над снегом, в окружении трех жриц Диониса. Он слышал вопрос трибуна и ответ Кастрика. В нескольких сотнях шагов от лагеря была собрана вспомогательная пехота из воинов фракийского и греческого происхождения. Спартак и его воины должны были присоединиться к ней. Он принадлежал к царскому роду и мог сам производить вербовку. А ведь армия нуждалась в пехотинцах, чтобы надзирать за этой страной гор и лесов и отражать набеги варваров.

Трибун поднялся, сошел с возвышения, за ним следовал знаменосец. Он приблизился к Спартаку и пристально посмотрел на него, но Спартак не опустил глаза. Тогда трибун подошел к Аполлонии, долго и внимательно разглядывал ее, время от времени посматривая и на Спартака.

– Оставляю ее тебе, – наконец промолвил он. – Она пахнет козой.

Улыбнувшись и подав знак Кастрику, он отошел прочь. Центурион повернулся к Спартаку.

– Отныне ты – вспомогательный воин римской армии, – сказал он, схватив Спартака за руку. – Тебя следует многому научить. Даже гражданин республики опускает глаза перед трибуном. А ты всего лишь фракиец, Спартак.

Спартак резко отдернул руку, Кастрик сделал шаг в сторону.

– Никогда не поднимай руки на гражданина Рима! – сказал он.

В тот день Спартак почувствовал непреодолимое желание уничтожить римских легионеров, командующих вспомогательными войсками.

Они выкрикивали приказы так, будто отдавали их собакам.

Они задирали самых слабых, а затем нещадно избивали их, вынуждали встать на колени, молить о пощаде, клясться в покорности и верности Риму.

Тем, кто слишком долго не уступал, отрезали носы и уши, отрубали руки и выкалывали глаза, чтобы каждый, во Фракии и Греции, узнал о том, что случается с мятежниками. Другим связывали ноги и привязывали к шее веревку, обрекая на рабство. Раскаленным железом им, как вьючным животным, ставили клеймо на лбу и щеках.

И это – Рим?

Лучше уж умереть!

Но когда он уже готов был ринуться на врагов, Аполлония схватила его за руку и заставила убрать меч в ножны.

– Не стоит драться, – сказала она. – Я знаю, что богами тебе предначертана другая судьба. Дионис наблюдает за нами. Позволь мне действовать!

Она подошла к легионерам в сопровождении трех жриц Диониса, обхватила за шею одного и увлекла за собой. Она попросила пить.

Молодые жрицы начали танцевать. Они танцевали в честь Диониса, и римляне забыли о Спартаке, который медленно ходил вокруг лагеря, в то время как ярость душила его.

Стоя за пределами лагеря, на вырубке, он смотрел на лес вдали, на заснеженные макушки деревьев. Зачем боги ослепили его, позволили пойти на службу Риму?

Лучше умереть!

Караульные сказали, что он должен держаться подальше от рва и ограды. Если он не будет повиноваться, они оповестят римских легионеров и Спартак узнает, как Номий Кастрик обращается с теми, кто пытается бежать. Их обвиняют в измене, калечат и обращают в рабство. Некоторых распинают у ворот лагеря, чтобы всякий слышал их предсмертный хрип и крики хищных птиц, слетавшихся, чтобы выклевать им глаза.

Спартак вернулся в палатку. Аполлония сидела на корточках, выводя веточкой на земле какие-то знаки. Затем она стерла их ладонью и сказала:

– Я такая же ровная, как эта земля: Дионис стирает то, что не должно оставаться во мне. Вино дарует нам забвение и приносит радость. Пей, Спартак!

Она протянула ему амфору, которую, возможно, получила в подарок от одного из легионеров. Спартак положил руку на голову Аполлонии, согнул ее тело. Она поддалась, и Спартак почувствовал, как она вовлекает его в танец, но дурман, охвативший его, не изнурял, а наполнял энергией. Появилась уверенность в том, что боги проведут его через леса, туда, где он будет свободным человеком, а не римским солдатом, с которым обращаются, как с рабом или собакой, которая должна лаять и кусать по приказу хозяина.

Он хотел стать свободным, как волк.

– Нужно уходить к лесу, – сказал он Аполлонии.

Она снова чертила знаки на земле, стирала их, рисовала новые, все сильнее качая головой.

Наконец она поднялась, обняла его, стала ласкать языком его губы и шею.

– Я покажу тебе дорогу, – сказала она.

Он закрыл глаза.

Каждую ночь Аполлония обучала его науке тела и души. Она заставляла его разжимать кулаки, которые он сжимал в гневе. Она растирала его пальцы, ее руки скользили по его плечам, ласкали шею и затылок.

Но Спартак был похож на разъяренную собаку.

Центурион Номий Кастрик снова унизил его, царя медов из Керчи, заставив выйти из строя, чтобы поклониться римскому орлу.

Спартак медлил. Номий Кастрик стоял в нескольких шагах, окруженный охраной, и испытующе смотрел ему в глаза. И он склонился перед эмблемой, став коленями в снег.

Кастрик сказал ему:

– А теперь возвращайся в строй, фракиец! И помни, что гражданин Рима вправе решать, жить или умереть выходцу из народа, который он покорил. Гражданин Рима не борется против раба или варвара. Он наказывает его. Уничтожает его. Но может и вознаградить.

Затем он крикнул:

– Опусти глаза, Спартак, или я велю выколоть их!

– Он пытается заманить тебя в ловушку, – объяснила Аполлония.

Она смазала грудь и бедра Спартака маслом и растирала его тело, сначала легко, затем сильнее нажимая крепкими пальцами.

– Если ты станешь отвечать ему, – продолжала она, – ловушка захлопнется, прольется твоя кровь. Ты будешь побежден. Учись терпению, Спартак. Дионис наблюдает за тобой. Он посылает тебе испытания. Он хочет узнать, достоин ли ты его забот. Если ты научишься ждать, он поможет тебе.

Аполлония положила руки на плечи Спартака, а он, успокаиваясь, поднял ладони к небу.

– Не кидайся, забывшись, на врага и не позволяй чувству мести одолеть тебя, – продолжала она.

Спартаку показалось, что вся кровь, что текла в его жилах, хлынула в низ живота, над которым, приоткрыв рот, склонилась Аполлония.

Наступила весна.

Однажды ночью, когда порывы ветра сотрясали палатку, Аполлония разбудила его.

– Сегодня Дионис посылает нам последнюю бурю, – сказала она. – Она будет самой сильной. Она защитит нас.

Они выскользнули из палатки, прошли по снегу, заполнившему ров. Снег падал так плотно, что приглушал звуки и через несколько мгновений заносил все следы.

У ворот, съежившись и накрыв голову плащом, стоял караульный. Он спросил пароль.

Аполлония направилась к нему, воздев руки, и когда она уже, казалось, готовилась скинуть одежду, Спартак повалил караульного.

– Не убивай его, – попросила она. – Пусть его накажет Номий Кастрик.

Спартак столкнул караульного в ров.

Они бежали, снег бил им в лицо. Они пересекли вырубку, окружавшую лагерь VII легиона и вспомогательных войск.

Остановились только на следующую ночь, оказавшись в лесу. Дорогу выбирала Аполлония. Иногда она задерживалась, призывала на помощь Диониса, поднимала глаза к верхушкам деревьев, пытаясь определить направление ветра.

– Нужно идти к греческому морю, – сказала она. – Туда, где однажды появился Дионис.

Спартак шел в нескольких шагах позади.

На исходе десятого дня они убили волка, кинувшегося на Аполлонию. Тяжелого и старого зверя съели сырым. Мясо было горьким и жестким.

Увидев море, Аполлония остановилась, протянула руку к горизонту, опустилась на колени, а затем распростерлась на земле, приникнув губами к сухой земле.

Снег давно растаял, небо было голубым и ясным.

Аполлония и Спартак шли по густым мрачным лесам северной Фракии, где лиственные деревья постепенно сменяли сосны.

Прислонившись к дереву, Спартак посмотрел вдаль. Сверкающая поверхность моря ослепила его, но потом всего в нескольких сотнях шагов, на возвышении, он различил храм с высокими резными колоннами, поддерживавшими плоскую крышу из белых мраморных плит.

– Кибела, великая богиня, Мать всех богов, ждет нас в своем храме, – воскликнула Аполлония, раскинув руки.

Внезапно они услышали крики, звуки флейт, тамбурина и кимвалов, пение. Из храма Кибелы вышли обнаженные мужчины и женщины в белых туниках.

Вокруг них собралась небольшая толпа.

– Это день крови, – сказала Аполлония и направилась к храму.

Спартак последовал за ней, но остановился, когда она затерялась в толпе.

Обнаженные мужчины издали резкий крик и подняли руки, в которых сжимали ножи и черепки. Они били себя в грудь, раздирали бедра и лица. Кровь текла ручьями. Некоторые отрезали себе половые органы и потрясали ими. Затем толпа отступила, и кровавая процессия обошла вокруг храма.

Несколько мужчин упали на колени, другие стояли, покачиваясь. Все выкрикивали имя Кибелы, великой Матери, ради которой проливали свою кровь, желая соединиться с ней.

Спартак подошел к Аполлонии. Ее глаза были широко раскрыты, она пела вместе с другими женщинами.

Она повернулась к Спартаку и, казалось, испугалась, увидев выражение отвращения на его лице. Он крикнул, что увечить себя таким образом – настоящее безумие, что свою кровь можно проливать лишь в сражениях, защищая свободу, землю, свой род, но не во время подобных оргий.

Он пошел сквозь толпу, отталкивая Аполлонию, пытавшуюся удержать его и повторявшую:

– Это день крови! Нужно почитать великую Кибелу, Мать богов. Она требует этой жертвы. Она питается кровью мужчин, чтобы производить на свет богов!

Спартак, казалось, не слышал ее. Он шел к обнаженным мужчинам, тела которых были сплошь покрыты ранами. Они поддерживали друг друга, чтобы не упасть, резали себя, пытались идти на дрожащих ногах, кровь текла по их ногам. Из обрубков половых органов сочилась кровь.

Спартак преградил им путь.

– Вы служите не богам жизни, не богам-защитникам, не великодушным богам, – прокричал он, – но владыкам мрака и бездны! Вы – рабы подземных сил и поступаете с вашими телами так, будто это тела животных. Вы оскорбляете богов. Освободитесь!

Он достал меч, попытался выбить из их рук ножи и черепки, но мужчины защищались и отталкивали его. Толпа взревела, будто охваченная безумием. Некоторые женщины убежали, остальные, повалившись на землю, в отчаянии ломали руки.

– Великая богиня, Мать богов, не желает этого! – крикнул Спартак. – Не будьте рабами черных божеств, которые пожирают людей, питаясь их кровью. Будьте свободными!

Из храма с пронзительными воплями выбежали женщины в белых туниках. Они кричали, что кто-то потушил священный огонь, разграбил жертвенный алтарь, опрокинул статуи, осквернил храм великой богини. Несчастье обрушится на людей, небо окутает мрак, ветер вырвет с корнем деревья и снесет крыши домов, похитят детей, на берег высадятся непобедимые армии, которые обратят народы Македонии и Фракии в рабство.

Взбешенные женщины окружили Спартака, стали царапать и кусать его, и он стал мокрым от крови, как связанный хищный зверь, которого охотники пронзают своими копьями.

Аполлония увидела, что лоб его рассечен, и бросилась к нему. Она оттаскивала женщин за волосы, швыряла их на землю, топтала ногами.

Она увлекла Спартака за собой, и он, склонив голову, нетвердым шагом последовал за ней. Толпа рассеялась, лишь несколько женщин бросали им в след оскорбления и проклятия. Затем они отвернулись и склонились над обнаженными, еле дышащими мужчинами, которые стояли на коленях вокруг храма.

– Свободным! – повторял Спартак, следуя за Аполлонией. – Человек должен быть свободным! А вы – рабы!

Больше для себя, чем для него, жрица Диониса ответила, что быть покорным богам, почитать их, отдавать им свою кровь и даже жизнь не значит быть рабом. Кибела – Мать богов Олимпа. Почитать ее, соединяться с ней через кровавые жертвоприношения необходимо, чтобы она оставалась милостива.

Они дошли до опушки леса.

Спартак опустился на землю и прислонился к дереву. Он возразил, что происходит из рода, который никогда никому не подчинялся и почитал только богов радости, силы и свободы. И никому – ни персам, ни дакам, ни римлянам – не удавалось сделать их рабами. Именно желание быть свободным помогло ему сбежать из римского лагеря. Если он отказался терпеть унижения центуриона Номия Кастрика или трибуна Кальвиция Сабиния, то вовсе не для того, чтобы подчиняться богам, стремившимся поработить людей.

– Свобода или смерть! – воскликнул Спартак.

Вдруг он выхватил меч.

Перед ним стоял мужчина в широком плаще из серой шерсти. Он протягивал руки, показывая, что безоружен.

Аполлония подскочила к нему, готовая драться.

Незнакомец казался хрупким, у него было костлявое лицо и впалые щеки, черные волосы падали на лоб.

Жестом Спартак попросил Аполлонию не бросаться на безоружного.

– Они ранили тебя? – тихо спросил мужчина, опустившись на землю рядом со Спартаком.

Он откинул полы плаща. Под ним была белая туника, перевязанная широким кожаным поясом, на котором висела дорожная сумка. Незнакомец открыл ее, достал пригоршню сухих листьев и, повернувшись к Аполлонии, велел приложить к ране, зиявшей на лбу Спартака.

Она медлила, но, наконец, решилась. Через несколько мгновений кровотечение остановилось и рана затянулась.

Мужчина сел рядом со Спартаком.

– Ты смелый человек, – сказал он. – Кинулся в толпу ослепленных гневом, исступленных людей.

Он помолчал, склонив голову.

– Я знаю всех богов. Моя родина Иудея. Меня зовут Иаир, я еврей из Иерихона. Меня также называют Иаир-целитель.

Он долго и внимательно смотрел на Спартака.

– Я видел и слышал тебя. Ты хочешь, чтобы человек был свободным?

Он улыбнулся.

– Римляне сделали меня рабом. Потом они узнали, что я умею исцелять людей, освободили от цепей, и я превратился в домашнего раба. Я лечил трибуна Кальвиция Сабиния, который командует VII легионом. Я видел, как они привели тебя к нему, и ты не склонил перед ним головы. Они должны были отрубить тебе голову. Я ушел через несколько дней, после того как узнал о твоем побеге. Я не сбежал. Римляне разрешают мне уходить и приходить по моему усмотрению. Мне нужна свобода, чтобы собирать травы, кору, растения или змеиный яд. Я всегда возвращался в лагерь.

Кому подчиняется свободное существо? Свобода в твоем теле и твоей душе. Она в Книге. Когда-нибудь я поговорю с тобой об учении Владыки Справедливости. Ты достоин того, чтобы знать его…

Затем он повернулся к Аполлонии и долго рассматривал ее.

– Тебе нужно бросить все, – сказал он Спартаку. – Ибо свободен лишь тот, кто терпит лишения. Его единственное богатство – мысли, а единственная сила – сила его тела. Тело дано нам не для того, чтобы калечить его, как это делают рабы Кибелы, а для того, чтобы очистить его. Тогда оно станет легким, и дух почувствует себя свободным, как птица, способная летать так высоко, что приближается к Богу.

Он снова посмотрел на Аполлонию, затем добавил, наклонившись к Спартаку.

– Но ты не готов отказаться от всего. Ты хочешь быть свободным в мире, опутанном цепями. Тебе предстоят сражения, потому что римляне стремятся покорить все народы. У тебя была возможность оценить мощь их легионов. Они хотят завоевать мир. Хотят, чтобы Рим стал самым большим городом, хотят захватить все богатства, знания, хлеб. Тот, кто не является гражданином Рима, – раб. Я – раб. Ты был им и будешь, если останешься в этом мире. Ты сильный и смелый. Римляне прикажут тебе воевать с твоими братьями или с дикими зверями. Все рабы для них – не больше чем животные, наделенные даром речи. Такова твоя судьба, если ты останешься в этом мире.

Он поднял голову.

– Но ты можешь уйти, отправиться в долгое путешествие. Я покажу тебе пещерную дорогу в Иудею, туда, где мы слушаем Владыку Справедливости, который рассказывает нам о Едином Боге. Может быть, мы никогда не дойдем, если мир наполнят римляне и исступленные почитатели богов, но с каждым шагом ты будешь чувствовать себя более легким и чистым. Ты приблизишься к истинной свободе. У тебя не останется ничего, но ты поймешь, что стал сильнее, потому что стал хозяином самому себе, и твое богатство будет безграничным.

Он поднялся и пошел прочь, но, внезапно передумав, вернулся к Спартаку.

– Если ты откажешься, то не познаешь ничего, кроме рабства, даже если победишь римлян и избежишь их цепей. В конце пути ты не получишь ни свободы, ни правды, но обретешь жестокую смерть – ту, на которую обрекут тебя римляне.

Иаир снова сел лицом к Спартаку.

– На Сицилии я жил среди пастухов, которые не боятся ни людей, ни волков. От них я узнал о судьбе рабов, восставших против хозяев. Хочешь, я расскажу тебе о войне, на которой погибло больше людей, чем сейчас проживает в Риме? А там, говорят, больше миллиона жителей!

Спартак кивнул. Иаир-целитель, приступил к рассказу.

– Казалось, Африку охватил огонь или поразило стихийное бедствие, – начал Иаир.

Вдруг он замолчал, закрыл глаза и продолжил лишь после долгого молчания:

– На Сицилии было очень много рабов. Они вскапывали землю, сеяли хлеб, собирали урожай на таких обширных угодьях, что границ им не было видно. Ни один хозяин не мог перечесть их по головам, размножались они быстро, как звери, и детей отправляли работать, как только они начинали ходить.

Управляющие били их, истязали, насиловали и убивали без разбора. Все забыли мудрые слова Катона Старшего, который сказал, что «рвение к труду у рабов, говорящих орудий труда, тем сильнее, чем мягче к ним относятся, позволяя перерывы в работе». Но никто не ценил этот разумный совет, и в порт Сицилии прибывали тысячи рабов, фракийцев, парфян, сирийцев, евреев, греков, и с ними обращались как с пленниками.

Иаир положил руку на колено Спартака.

– Позже и я стал рабом. Но воспоминание о том, что происходило в странах, граничащих со Средиземным морем, живо во мне, будто я сам видел, как легионеры и торговцы рабами продают и покупают пленников, загоняют их в трюмы кораблей, направлявшихся на Сицилию. Там находились огромные поместья, где сеяли и собирали хлеб, который был нужен Риму, ненасытному Риму, чтобы накормить его горожан, обогатить сенаторов, трибунов, заплатить легионерам.

На Сицилию привозили столько мужчин и женщин, там рождалось столько детей, что хозяева и их управляющие решили, что поступают правильно, обращаясь с ними более жестоко, чем с животными.

Когда не хватало рук, они сообщали об этом купцам в Делосе, которые быстрее других доставляли рабов по Средиземному морю.

Иаир откинул голову назад.

– Меня продали в Делос, – сказал он. – Каждый день на этом маленьком острове продавали более десяти тысяч рабов. Нас было так много, что мы напоминали пчелиный рой.

Он скрестил руки на груди и улыбнулся.

– Я говорил тебе об огне и стихийном бедствии, поразившем Африку, о войнах рабов. Пастухи, которые в начале войны были детьми, вспоминали о ней с ужасом, их глаза сверкали так, будто они выпили крепкого вина.

Восстание началось с того, что четыре сотни рабов недалеко от города Энна подняли мятеж. Они были приговорены к смерти, а теми, кто не боится за свою жизнь, нельзя управлять. Они собрались вокруг одного сирийца. Пастухи говорили, что он был огромного роста. Может быть, он был таким же большим и сильным, как и ты, Спартак. Его звали Евн, и он провозгласил себя царем.

Через несколько дней он стоял во главе двадцатитысячной армии. К нему пришли рабы со всего острова, свободные крестьяне, бывшие солдаты, пастухи, погонщики быков и женщины. За короткий срок они проделали путь в двести миль. Они взяли города Энну, Агригент, Таормину. Восстание охватило остров, как огонь сухую траву. Восставшие сражались насмерть, их армия была как тучи саранчи, пожирающей корни, листву и кору деревьев. Да, Спартак, война рабов на Сицилии была похожа на стихийное бедствие. Если консулу удавалось потушить пожар в одном месте, возникали новые очаги пламени, и костер снова разгорался.

Когда Евна казнили, появились новые цари, которые встали во главе новых повстанцев. После Евна были Сальвий и Афинион, о которых с уважением говорили, что один – фракиец, а другой – грек. Они были еще более жестокими, чем Евн, потому что знали, какая судьба уготована им легионами нового консула.

Трупов было так много, что их гниющие горы напоминали стаи саранчи, потопленные сильным ветром у берегов Африки. Тогда одно бедствие стало причиной другого: тысячи людей умерли от гниющего воздуха, возникшего от скопления мертвых насекомых.

Так же было и на Сицилии. Земля, говорили пастухи, была пропитана кровью и покрыта разлагавшимися трупами: травы были отравлены, и любой, кто ел мясо или хлеб, умирал.

Иаир замолчал.

Спартак сначала сидел неподвижно, затем медленно поднялся, опираясь на ствол дерева, глядя прямо перед собой.

– Они завоевывали города, – сказал он. – Они правили на землях тех, кто обращался с ними, как с говорящими животными.

Он повернулся к Иаиру.

– Ты говорил, что глаза пастухов блестели при этих воспоминаниях?

– Восстания были подавлены. Рабов истребили, как саранчу, – ответил Иаир.

– Но прежде, – сказал Спартак, – они отомстили за себя.

Иаир пожал плечами.

– Мир остался таким, каким и был. Сейчас на рынках в Делосе каждый день продают тысячи людей. Еще никогда на Сицилии и в итальянских деревнях не было такого количества рабов. К сирийцам, фракийцам, парфянам, нумидийцам и евреям римские легионы прибавили еще галлов, даков и германцев.

Спартак, казалось, не слышал его.

– Восставшие умерли свободными, – сказал он.

Спартак шел далеко впереди Аполлонии.

В полдень она перешла на бег, чтобы нагнать его. Она обняла его, желая, чтобы он полюбил ее там, среди высоких полевых трав. Он сжал ее руки, огляделся, будто желая пронзить взглядом мрак северного леса. Они вернулись сюда, потому что здесь было легко охотиться.

Аполлония обняла его, повисла, обхватила ногами. Их тела раскачивались, и он вошел в нее, выгнув спину, подняв голову к небу, закрыв глаза.

Но внезапно он оттолкнул ее и она упала на землю. Спартак пошел прочь, и Аполлония отправилась за ним, снова отставая.

Иаир следовал за ними в нескольких сотнях шагов, но они заметили его только ночью, когда Спартак нашел подходящее место и разжег огонь, ударяя камнем о кремень над хворостом.

Иаир сел там, где свет огня не разрывал пелену ночи. Он скрестил руки, опустил подбородок на грудь, поел ягод, которые собрал по дороге, не обращая внимания на аромат мяса, которое Аполлония жарила на раскаленных углях. Спартак ходил взад-вперед, часто останавливался возле Иаира, наконец сел перед ним. Иаир протянул руку ко лбу фракийца, коснулся шрама.

– Очень просто вылечить тело, – сказал целитель. – Но, чтобы излечиться от мыслей, терзающих нас, нужны долгие годы. Иногда и целой жизни мало.

Он наклонился к Спартаку.

– Я знаю, что ты думаешь о восстании рабов на Сицилии. Ты мечтаешь…

Иаир помолчал, качая головой.

– Никогда, ни в одном царстве, ни в одной провинции республики, – а рабы уже поднимали мятежи в Италии, недалеко от Рима, в Аттике и даже на Делосе, – не видали такого мощного восстания. Я говорил тебе: это был поток, который, казалось, мог затопить всю Сицилию. Затем на берег высадились консулы с легионами, и началось массовое избиение. Ты хочешь, чтобы я снова рассказал тебе все с самого начала? Я видел, как ты шевелил губами, ты думал об этом всю дорогу. Если бы ты знал Владыку Справедливости, он поговорил бы с тобой о нашем Боге, о том, чему Он учит людей. Ты бы понял тогда, как следует жить.

Иаир положил руку на плечо Спартака.

– Нет ни рабов, ни хозяев. Один повинуется, другой командует, один страдает, другой думает, что живет в радости. Но оба умрут. Они станут равны, когда начнется суд Господень. И с тем, кто был хозяином, будут обращаться не лучше, чем с рабом. Для того, кто знает правду, люди равны. Хозяин может быть рабом, а раб – хозяином. Раба делают рабом его мысли, а не цепи или клеймо. Учись думать, Спартак!

Иаир поднялся, сквозь ветви деревьев внимательно посмотрел на небо, по которому быстро плыли рваные облака.

Светало.

Острием копья Спартак разбросал угли костра.

Наступил новый день после побега.

Иногда они вдруг натыкались на просеку, зиявшую посреди леса словно открытая рана. Как-то раз по одной из таких просек мимо них прошла римская когорта со знаменосцами и центурионами во главе.

Позже, в конце лета, они увидели пастуха, гнавшего по просеке стадо. Спартак подбежал к пастуху и, угрожая мечом, заставил говорить.

Тот рассказал, что римские дозоры разъезжают по всей стране. Солдаты грабят деревни, захватывают стада и насилуют женщин. Новый легион разбил лагерь недалеко от храма Диониса. Римляне распяли оракула Кокса, который не пускал их в храм Диониса. Молодых мужчин они заковали в цепи, отвели их на берег и погрузили на галеры.

– Мы для них всего лишь животные, – сказал пастух.

Спартак убрал меч в ножны и знаком показал пастуху, что тот может идти. Пастух помедлил, затем схватил козленка и протянул его Спартаку.

– Это тебе, – сказал он. – Ты фракиец. Если ты тот, кто бежал из их армии и потушил священный огонь в храме Кибелы, то римляне ищут именно тебя. Они пытали Кокса, прежде чем казнить, хотели, чтобы он сказал им все, что знает о тебе. Римляне прочесывают все лесные дороги, хотя любят свет и боятся сумрака густых лесов. Поэтому я и прячусь там, – добавил пастух, свистнул собакам и вскоре скрылся за высокими деревьями.

Спартак смотрел ему вслед. Собаки подгоняли стадо, не решавшееся войти в лес.

Когда дорога освободилась, Спартак двинулся на север, перекинув козленка через плечо.

Ночью он заколол его. Аполлония собрала кровь в маленькую амфору, вырвала еще трепещущего козленка из рук Спартака, резким ударом кинжала вспорола ему живот и вывалила внутренности на землю. Они были похожи на клубок змей, над ними поднимался пар.

Аполлония выпила крови, отделила сердце и печень от кишок и рассекла их на части. Затем поднесла их к губам и положила в огонь. Огонь едва не потух, но снова весело разгорелся.

Девушка подошла к Спартаку.

– Тебя подстерегает смерть, – сказала она. – Я видела ее. Ты идешь ей навстречу. Ты сможешь победить ее с помощью богов.

Она встала перед ним на колени.

– Она ловкая и цепкая. Уйди с этой дороги, это дорога смерти!

Спартак не ответил. В последующие дни он все время шел впереди Аполлонии, по краю дороги, укрываясь в лесу, только когда слышал барабаны и трубы римской центурии или когорты.

Медленно и неохотно, словно через силу, он уходил в лес. Он сопротивлялся Аполлонии, старавшейся увести его подальше в чащу.

Оттуда он пристально наблюдал, как в нескольких десятках шагов от него проходили римские войска, телеги, груженные металлом, который рабы добывали на севере Фракии, или шелком, который азиатские купцы продавали на берегах Эгейского моря.

Когда дорога снова пустела, он спешил вернуться на нее, будто ярко освещенная просека непреодолимо притягивала его.

Однажды утром Спартак, шедший по дороге, размытой осенними дождями, услышал скрежет колес и увидел, как прямо на него мчится телега. Десяток рабов, вооруженных длинными палками, сопровождали длинную крытую повозку.

Спартак замер, не зная, бежать или вступить в бой, затем бросился вперед, обнажив меч и копье, крича, будто за ним следовало целое войско.

Рабы и погонщик, решив, что попали в западню, пустились наутек, бросив повозку на произвол судьбы.

Спартак приблизился и, подняв кожаный полог, увидел сидящего на коврах толстого человека с круглым лицом и живыми глазами. Он протягивал Спартаку кошелек. Спартак схватил его, взвесил на руке, раскрыл и увидел бронзовые, серебряные и золотые слитки.

– Я путешествую, – сказал человек, – и это все, что у меня с собой. Он выпрямился и продолжил: – Если ты раб, то это небольшое состояние позволит тебе купить свободу. Я поддержу твою просьбу перед хозяином. Я попрошу его снисхождения, если ты совершил проступок. Я умею говорить. Я учитель. Грек. Меня знают и уважают. Оставь мне жизнь, и ты не пожалеешь о своем великодушии.

Он проворно вышел из повозки, будто внушительный вес не стеснял его движений, подошел к Спартаку и взглянул ему в лицо.

– Но я ошибся. Ты свободный человек, у тебя взгляд воина. Тогда те деньги, что я тебе дал, – я не скажу, что ты их украл, ведь ты ничего не просил, – используй для того, чтобы уйти от римлян. Я грек, и хорошо их знаю. На Родосе я преподавал философию молодым аристократам, мечтавшим о самых высоких должностях в республике. Я объехал все Средиземноморье от Азии до Иберии и видел лишь покоренные народы, людей с клеймом как у животных. Послушай меня! Римляне терпят только тех, кто служит им. Ты родом отсюда, фракиец? Покинь свою страну. Те, что действуют от имени Рима, будь то трибуны, центурионы или просто граждане республики, не успокоятся, пока не сделают тебя рабом. Им нужны умелые, сильные руки, и ты будешь трудиться в поместьях таких обширных, что даже хозяева не знают их границ. На Сицилии, в Нумидии и Иберии я видел, как людей избивали сильнее, чем быков. Они отведут тебя в рудники, и ты будешь добывать серебро или золото. Станешь крысой. Потеряешь разум, зрение, жизнь.

Он наклонил голову, оценивающе посмотрел на Спартака.

– Или, поскольку ты очень силен, тебя купит ланиста, организатор игрищ. Он вытолкнет тебя на арену, какие есть даже в самых маленьких городах. Выпустит против тебя диких зверей, германских или нумидийских гладиаторов. Тебе придется сражаться, а толпа будет аплодировать или требовать твоей смерти. Быть может, ты останешься жив после нескольких боев, но твоя судьба будет предопределена. Тебя зарежут или разорвут в клочья на арене, твое тело потащат по песку, чтобы бросить в клетку львам или тиграм.

Он указал на кошелек, который держал Спартак.

– Содержимое этого кошелька поможет тебе выжить, но беги так быстро, как только можешь! Я знаю своих рабов. Они наверняка предупредили римлян, надеясь, что их не накажут за то, что они сбежали. Мне помогут, потому что знают: я друг трибуна Кальвиция Сабиния. Что ты сможешь сделать против центурии? Тебя возьмут в плен.

Он положил руку на плечо Спартака.

– Слушай Посидиона, – сказал он. – Я грек, я – мудрый человек.

Спартак отстранился и бросил кошелек к ногам грека.

Внезапно из леса появились легионеры.

Аполлония взвизгнула, подпрыгнула, но они уже набросились на Спартака и повалили на землю. Она упала на колени и принялась, воздев руки к небу, призывать Диониса защитить Спартака.

Легионеры не обращали на нее никакого внимания. Они придавили Спартака к земле, стали топить в грязи. Связав его, они отошли, пропуская вперед центуриона Номия Кастрика. Тот поставил ногу на голову Спартака, а затем наклонился и схватил фракийца за волосы.

– Я предупреждал тебя!

Кастрик колебался. Ему было достаточно оставить ногу на затылке Спартака, чтобы тот захлебнулся в грязи и умер.

– Не убивайте его, – сказал Посидион, подходя к ним.

Он показал Кастрику кошелек.

– Я покупаю его жизнь.

Запустив руку в кошелек, он достал кусок золота, и Кастрик замер.

– Если ты его убьешь, я пожалуюсь трибуну Кальвицию Сабинию.

Кастрик убрал ногу, отпустил волосы Спартака и взял золото, которое протягивал ему Посидион.

– Он напал на нас, ранил нашего караульного, – сказал Кастрик. – Он дезертир и заслуживает смерти. Трибун должен выполнить закон.

– Ты продал мне его жизнь, – ответил Посидион.

Он вытащил из кошелька еще несколько монет.

– Я покупаю у тебя и женщину, – добавил он, указав на Аполлонию, которая продолжала молиться.

Кастрик пожал плечами.

– Ее берет любой, кто захочет. Она как собака.

На его лице появилась гримаса отвращения.

– Но ты грек, – продолжал он. – А вы, греки, другие. Даже ты, ритор, такой же пес, как и все остальные. Так бери же ее.

– Я купил у тебя и жизнь мужчины, – повторил Посидион.

Он склонился над Спартаком, распухшее, залитое кровью лицо которого исказила гримаса боли.

– Это ценный товар, а ты с ним дурно обращался.

Номий Кастрик изо всех сил ударил Спартака в бок. Фракиец скорчился от боли.

– Я продал тебе его жизнь, – сказал Кастрик. – Но его будет судить трибун. Только он может решать.

Он взмахнул рукой, и двое легионеров подняли Спартака на ноги. Тот покачнулся, затем выпрямился, бросился, опустив голову, на Кастрика, и повалил его одним ударом кулака. Легионеры стали бить Спартака древками копий, и тело его вскоре покрылось широкими красными рубцами.

– Останови их, – сказал Посидион, – или потеряешь богатство.

Кастрик приказал легионерам оставить Спартака.

– Он сбежал. Ты поймал его, – продолжал Посидион. – У тебя есть на него права, но его жизнь также принадлежит мне. Если ты убьешь его, считай, что выбросил золотой слиток в море.

Центурион смотрел на Посидиона, но, казалось, не понимал его.

– Пусть его судят боги, – сказал грек. – Пусть он даст бой на арене. Трибун согласится. Если фракиец умрет, значит, боги наказали его. Если выживет, станет рабом. В любом случае он от тебя не уйдет.

– А ты?

– Мне интересно наблюдать за судьбами людей и выбором богов, – ответил Посидион. – Как ты верно заметил, я грек.

Спартак лежал обнаженный, закрыв глаза и вытянув руки вдоль тела.

Кровь засохла на его истерзанной коже.

Легионеры бросили его в деревянную клетку посреди лагеря VII легиона. Они развязали его и поставили рядом миску с похлебкой и глиняный кувшин с водой. Иаир-целитель принес из леса травы, измельченных насекомых, бутылочки со змеиным ядом и принялся лечить Спартака.

С пленником обращались бережно. Он был так огромен, а его сила так велика, что он казался сыном богов. Спартак заслуживал особой смерти, и его оставили в живых, потому что трибун Кальвиций Сабиний решил – безоружный фракиец должен биться с варваром Гальвиксом.

По приказу трибуна дака Гальвикса притащили в лагерь и привязали к возвышению на площади. Он сидел, натянув цепь, как злой сторожевой пес. Легионеры бросали ему хлеб и куски мяса и подталкивали древками копий сосуд с водой.

Гальвикс визжал, пытаясь порвать цепь, и спал прямо на земле, подложив кулак под щеку.

– Это будет хорошая драка, – заметил трибун, когда ему показали Спартака.

Но три следующих дня Спартак не подавал признаков жизни, и Номий Кастрик забеспокоился.

Он много раз подходил к клетке, бродил вокруг, рассматривал сквозь прутья тело фракийца.

Спартак лежал, сжав губы.

Острием меча Кастрик ткнул его в бок, но тот даже не вздрогнул.

Раздался пронзительный вой. Кастрик заметил собаку, лежавшую перед алтарем, на котором приносили жертвы богам, читали знаки их воли и толковали предзнаменования.

Собака настороженно подняла морду, а затем бросилась прочь с громким лаем. Кастрик слышал ее еще долго после того, как она скрылась среди палаток.

Центурион приказал немедленно найти Иаира-целителя и девку, которая называла себя жрицей Диониса и предсказательницей, и отвести их к фракийцу.

Их жизни теперь зависят от жизни Спартака. Если фракиец умрет до начала боя или во время него, им перережут горло. Если Спартак выживет, всех троих продадут как рабов.

Сказав это, Номий Кастрик принес в жертву двух цыплят. Кровь потекла в сторону клетки, куда ввели Иаира и Аполлонию. Печень цыплят была твердой и гладкой, красивого винного цвета.

Кастрик медленно обошел палатку трибуна и направился к площади.

В сгустившихся сумерках он разглядел Гальвикса-дака. Его шею сжимал металлический ошейник, к которому была привязана цепь с большими кольцами. Запястья и лодыжки были связаны. Он сидел согнувшись, но Кастрик держался от него на почтительном расстоянии, словно боясь, что дак может разорвать цепи.

Шея Гальвикса была мощной, как у быка. Победить его можно было только с помощью богов.

Посидион заметил трибуну, когда тот показал ему дака:

– Ты устраиваешь не сражение, Сабиний, а жертвоприношение. Фракиец ранен. Твои легионеры переломали ему все ребра. И ты хочешь, чтобы он дрался с этим чудовищем? Этот варвар напоминает мне огромного осьминога, которого я однажды видел в море у берегов Сицилии. У него руки длинные, как щупальца, и сильные, как тиски. Ты выставляешь против него жертву, а не противника.

Кальвиций Сабиний покачал головой. Он сидел, откинувшись на подушки, соединив руки на животе.

– Ты хочешь узнать волю богов? Я предоставлю тебе эту возможность! – возразил он. – Посидион, ты грек и ритор. Неужели ты не видишь, что я рассуждаю верно? Если я заставлю сражаться двух мужчин, обладающих равной силой, как узнать, кого из них хотят спасти боги? Нужно, чтобы силы противников были неравны. Если твой фракиец победит, значит, такова воля богов. Клянусь Юпитером, я сохраню ему жизнь, даже если все будут требовать его смерти. Потом я продам его в рабство. Ты доволен?

Трибун поднялся, и Посидион вышел вслед за ним из палатки.

Собака, возможно, та, которую слышал Кастрик, выла, отчего сумерки становились еще более зловещими.

– Я согласен с тобой, Посидион, – добавил трибун, положив руку на плечо грека. – Боги чаще всего просто наблюдают за судьбами людей и не любят вмешиваться в замыслы смертных. Я не представляю, какой воин сможет убить этого дака! Тебе известно, что он проломил кулаком головы пятерым легионерам и что его можно поймать только сетью, с которой охотятся на крупных зверей? Центурион хотел перерезать ему горло или посадить на кол, но это было бы все равно, что выбросить искусно приготовленное блюдо. Мы насладимся им, как только фракиец встанет на ноги.

– Я не испытываю желания пробовать это кушанье, – заметил Посидион и вскоре покинул лагерь.

Иаира и Аполлонию так грубо втолкнули в клетку, что они кубарем покатились на пол.

Иаир опустился на колени возле Спартака. Он не касался неподвижного тела, а будто окутывал его неторопливыми движениями рук. Затем, достав кусок ткани, принялся размачивать корку засохшей крови, омывать края рваных ран. Вода, в которой он мыл руки, стала красной.

Мышцы Спартака были напряжены, губы сжаты, глаза закрыты. Он не шевелился.

Слышалось бормотание Аполлонии. Она раскачивалась, сидя на корточках и обхватив себя руками за плечи.

Наконец тело Спартака было отмыто от крови и грязи. Иаир приоткрыл ему рот, и по телу фракийца пробежала судорога. Положив руку на лоб Спартака, а другой нажимая на грудь, Иаир принялся вдыхать в него воздух. Тело Спартака выгнулось дугой, он начал прерывисто дышать. Иаир разложил перед собой склянки и стал растирать Спартака маслом, змеиным ядом и какой-то зеленой жидкостью. Перевернув на живот, стал разминать ему плечи и спину. Перевернул обратно, уселся верхом, нажал на живот. Его руки осторожно скользили снизу вверх, стараясь не касаться ран, из которых сочилась кровь.

Спустилась ночь. Иаир отошел в угол клетки, сел, скрестив ноги.

Он призывал Единого Бога, который спасает и судит. Он молил Его дать сил Спартаку-фракийцу, которому предстоит сразиться с Гальвиксом-даком, способным одной рукой согнуть железный прут.

– Я знаю, – пробормотал Иаир, – что Спартак знает Тебя, о Всевышний, хотя еще не встречался с Тобой. Позволь ему проделать путь, который приведет его к Тебе, Владыка Справедливости!

Он услышал голос Аполлонии. Она шептала что-то, лежа рядом со Спартаком, лизала и ласкала его. Иаиру показалось, что Спартак вздрогнул и застонал, пытаясь подняться.

На рассвете жизнь вернулась к нему.

Это был второй день исцеления.

Иаир продолжал растирать тело Спартака, посыпать его раны размельченными травами и насекомыми.

Спартак попытался схватить его за руку, но Иаир разжал пальцы фракийца.

– Не позволяй смерти соблазнить тебя, – процедил он сквозь зубы. – Время вечного сна для тебя еще не настало.

Он указал на Аполлонию, которая бормотала что-то, стоя на коленях в нескольких шагах от них.

– Если ты умрешь, они убьют ее.

Потом тихо добавил:

– И меня тоже!

Спартак снова взял его руки, приподнялся, прислонился спиной к прутьям решетки. Его глаза были открыты, но сил поднять голову не хватало.

– Они убьют нас всех, – пробормотал он.

Иаир покачал головой.

– Ты должен бороться. Ты выживешь, если победишь Гальвикса. И мы выживем вместе с тобой.

– Я не знаю этого дака.

– У него руки будто из свинца. Он дробит, ломает, раскалывает. Ударом головы он сокрушит тебе челюсть или нос или пробьет грудь. Если ему удастся сжать тебя бедрами, то он задушит тебя. Не позволяй ему приближаться, прыгай вокруг него, постарайся схватить за горло, чтобы он не мог дышать, или ударь по лодыжкам, чтобы он упал. Он сильный, но неповоротливый. Ты должен победить.

Иаир поднялся.

– Я знаю его тело, – сказал он. – Я лечил его. Помни: если ему удастся схватить тебя, ты покойник. Ты должен убить его.

Спартак развел руки.

– Он не мой враг, он тоже узник римлян. Он – мой союзник. Я не желаю драться с ним.

Иаир сел на корточки рядом с фракийцем и принялся массировать его тело.

– Я вылечу тебя, ты снова наберешься сил. Ты будешь драться. Кальвиций Сабиний велел построить скамьи вокруг площади. Он устраивает игры для своего легиона. Сначала будут драться тридцать пар узников-даков. Те, что останутся на ногах, сразятся с голодными псами, обученными перегрызать горло. Никто не выживет. Затем на арену выведут тебя. Ты будешь голым, как и Гальвикс, ваши тела будут намазаны маслом. И вы будете бороться до тех пор, пока один из вас не умрет.

Иаир скрестил руки.

– Посмотри на меня! – приказал он.

Спартак поднял голову.

– Тебе выбирать, хочешь ли ты умереть с раздробленным черепом, как козленок, которого убивают ударом молотка, прежде чем перерезать ему горло, или хочешь бороться как свободный человек.

– Я не хочу убивать того, кто не враг мне, – ответил Спартак. – Не лечи меня больше, Иаир, позволь мне умереть.

– Но ведь на кону не только твоя жизнь, но и наша, и жизнь тех, кого ты сможешь защитить и спасти, если победишь. Бог послал нас друг другу, чтобы я научил тебя.

Спартак встряхнул головой, ухватился за решетку, встал и сделал несколько шагов.

– Я думал, что твой Единый Бог против убийств, – ответил он. – Ты говорил о Владыке Справедливости, который судит людей. А теперь ты хочешь, чтобы я убил Гальвикса, которого никогда не видел? Ты хочешь спасти свою жизнь, Иаир, вот почему ты толкаешь меня на битву. Но римляне не пощадят нас. Ни меня, ни тебя. Так что бороться бессмысленно. Лучше сразу умереть.

– Решай сам, Бог подскажет тебе, – ответил Иаир. – Но каждый человек имеет право защищаться, даже если для этого ему придется убить.

Спартак покачнулся. Аполлония поспешила к нему, обняла и поддержала его.

– Дионис поможет тебе победить, – сказала она. – Ты убьешь Гальвикса.

Римляне сняли цепи со Спартака и приказали Иаиру-целителю обильно смазать его тело маслом. Затем заперли его в огромной палатке, которая служила складом и мастерской для VII легиона. Она находилась на берегу рва, окружавшего лагерь.

Гальвикса увели в другую палатку, расположенную на четыре сотни шагов дальше.

Спартак остался один.

Он слышал крики солдат, которые собирались на площади. Тридцать пар пленных даков готовились к сражению. Вооруженные легионеры, стоя плечом к плечу и выставив вперед щиты, окружали пространство, в центре которого даки должны были бороться друг с другом. Копья римлян сверкали на утреннем солнце.

Трибун Кальвиций Сабиний и центурион Номий Кастрик заняли места на возвышении. Иаира и Аполлонию привязали рядом.

Зазвучали трубы, Сабиний поднял меч, затем опустил его. Солдаты взревели: «Убей, убей, убей!»

После секундного промедления даки бросились друг на друга. Они катались по земле, пытаясь вцепиться друг другу в глаза, половые органы, ухватить противника за шею. Убить можно было, только изуродовав, задушив. Ногти, зубы, руки, пятки, любая часть тела превращалась в оружие.

Из кровавого месива поднялись, шатаясь, несколько мужчин. Другие пытались встать на ноги, но падали.

Тогда на них спустили огромных фригийских собак.

У них были длинные морды, заостренные уши, черная шерсть. Их привлек запах крови, и они молча впивались в горло, рвали тела на части. Ничто не могло заставить их выпустить добычу.

«Убей, убей, убей!» – кричали солдаты, стоявшие на ступенях, и барабаны отбивали ритм.

Вскоре на арене остались только черные псы, рвавшие окровавленные трупы.

Появились солдаты и набросили сети на рассвирепевших зверей. Они прогнали их и убрали разорванные тела. Арена превратилась в обычную площадку с утоптанной травой.

Снова раздались звуки труб, возвещавшие появление Спартака и Гальвикса, которых вели солдаты. Их освободили от цепей и подталкивали копьями, чтобы они шли один за другим. Оба были нагими.

Гальвикс был выше Спартака и шире в плечах. Он шел слегка сутулясь, словно его руки были так тяжелы, что тянули тело к земле.

Остановившись в двух шагах от Спартака, он поднял руки, сцепив ладони, так что они превратились в молот.

«Убей, убей, убей!»

Возможно, эти крики удивили его и заставили на секунду замереть.

Спартак, воспользовавшись промедлением противника, бросился на него и схватил Гальвикса за горло. Тот, выпучив глаза, покачнулся, рухнул на колени, и Спартак ударил его по шее ногой, а затем стал бить в живот. Голова Гальвикса откинулась назад.

«Убей, убей, убей!»

Спартак мог разорвать его, задушить. Он уже вытянул руку, чтобы снова схватить дака за горло.

«Убей, убей, убей!»

Но он отступил на несколько шагов.

Вышедшее из-за облака солнце ослепило Спартака.

Фракиец не увидел, как Гальвикс поднялся, медленно шагнул вперед.

Когда он услышал рядом с собой прерывистое дыхание дака, было уже поздно.

Гальвикс бросился вперед, подмял Спартака под себя.

«Убей, убей, убей!»

Гальвикс был сверху. Его колени стиснули Спартака, прижали к земле, он едва не раздавил грудь фракийца.

Значит, у смерти серые глаза?

Спартак не отвел взгляд. Он хотел видеть противника в тишине, охватившей арену, скамьи, ряды легионеров, но внезапно раздался пронзительный крик женщины:

– Смотри, смотри, Спартак! Смотри глазами Диониса!

Спартак повернул голову, хотел найти глазами Аполлонию, но увидел только легкую голубизну неба своего детства, которое смерть сделает черным.

Спартак не увидит пещер Иудеи. Не встретит Владыку Справедливости, о котором говорил Иаир.

Внезапно над ним раздался вопль.

Гальвикс поднялся, его огромное тело заслонило небо.

Он стоял, подняв вверх кулаки. Спартак не двигался.

Гальвикс пустился бежать к ощетинившейся копьями стене легионеров.

Дата добавления: 2015-08-10