|
Читайте также: |
- Иоанн, тех людей нельзя было спасти, потому что они сами выбрали путь свой, Там, за чертой этого мира за каждого из них шла тяжелая битва. Много ангелов полегло на поле брани из-за них, но люди не помогали своим защитникам, они помогали палачам своим неуемным стремлением к гибели. Этих же людей, которые остались, ты должен привести ко Мне, их еще можно спасти, они не должны погибнуть!
- Но как, Господи? – Недоуменно спросил Иоанн.
- Твоё оружие – Правда. Твоё оружие – Любовь. Твоё оружие – Вера. Помни об этом. Ты много можешь сделать с этим оружием, а мы поможем тебе.
В этот момент батюшка увидел другую картину. Он оказался далеко от Земли, на невероятной высоте. Здесь шел горячий бой служителей Света и слуг тьмы, за каждого человека, за его земную жизнь и посмертную, за его счастье и любовь. Свет отвоевывал для людей надежды, радости, покой, зло же старалось повергнуть все эти блага и самого человека во мрак отчаяния и ожесточения. И в этой битве активное участие принимал сам человек, за которого шла битва, хотя он и не подозревал об этом. Когда он хоть немного тянулся к чему-то чистому, доброму, перевес победы был на стороне Света, когда бросался в омут грязных страстей – на стороне тьмы, и тогда Ангелам приходилось очень тяжело.
Вдруг Иоанна вновь опустили на Землю, почерневшую, испепеленную, безжизненную. В то же мгновение с неба пролился яркий, ослепительный солнечный луч, и батюшка услышал последнее повеление.
- Иди сам и веди людей по этой дороге. Вооружись верой и всё получится.
Иоанн больше не стал задавать лишних вопросов, он взял одного озадаченного своими нелегкими думами человека за руку, тот – второго, второй – третьего, и так, цепочкой, они пошли по дороге из солнечного света, который тут же превратился в длинную, крутую лестницу, в конце которой сиял завораживающей красоты город, град Божий, где нет вражды, нет болезни, нет смерти, в этом краю живет Любовь. У ворот ведущих в Рай, стоял Сам Иисус. Высокий, красивый, в белоснежных одеждах, Он протянул руки к идущим людям, как любящий отец, зовущий своих детей домой.
Иоанн оглянулся. Луч, по которому они только шли уже исчез. А Земля, озарившись ярким огненным пламенем, запылала, затрещала, сворачиваясь в рулоны. Сгорала вся нечисть, сгорел и тот, кто называл себя князем мира сего…..
21.
Отец Иоанн очнулся, когда все еще спали. Как-то необъяснимо, странно было на душе, он не ощутил того терзающего холода, который мучил арестантов каждую минуту, каждую секунду, на сердце впервые за долгое время было легко и тепло, спокойно. Иоанн почувствовал, что уже светало. Почувствовал, а не увидел, потому что окна в советских тюрьмах нарочно замазывались, закрашивались, забивались так, чтобы солнечный свет не проникал в камеру. Это было еще одна изощренная пытка, не так быстро замечаемая, но всегда действующая по назначению: люди либо сходили с ума, либо погружались в беспробудное состояние меланхолии и полной апатии, а когда человек повержен этим недугом, он уже безопасен….
Не успела заря еще подняться над планетой, как охрана уже поднимала арестантов. Всегда поднимали в 4-5 часов утра, когда сон, особенно для раздавленной сапогом чекиста души, так важен, так драгоценен. Часто специально, чтобы лишить сна в полной мере, заключенных выводили на допросы среди ночи, зная, что отсутствие этого спасительного часового забвения делало человека податливей и послушней, на нем можно было отрабатывать свое «остроумие» и «мастерство дознания». А так как на роль палачей обычно брали людей закомплексованных, психически неуравновешенных, а потому озлобленных до крайней степени, то они и вымещали свой «гнев» на слабых, беззащитных, не способных ответить тем же, а сильных изматывали, сламывали так, чтобы они стали таковыми. И среди этих джунглей единственным человеком был Семен Никифорович Круглов, следователь, ведший дело батюшки и Митьки. Сейчас отца Иоанна опять вызывали на допрос. Но туда он уже шел с успокоенным сердцем.
- Иван Виниаминович, - грустно пригласил следователь Круглов батюшку подойти к его столу, - придется огорчить вас. Мне пришло письмо с верхов…. Кажется, кто-то из своих настучал, что я провожу следствия слишком мягко, не по инструкции. К этому приплели еще много чего, будто бы я потакаю бандитизму, сотрудничаю с контрреволюцией, а это – вышка. Если мне не удастся отмазаться от такого обвинения – конец, а зная, ужасную подозрительность и самого Владимира Ильича и его окружения, которым проще упрятать за решетку тысячи, миллионы, лишь бы обезопасить себя, я не питаю ложных иллюзий.[39] [40]
Крепитесь, держитесь. Молитесь, вы же верите в Бога, пусть Он даст вам сил выдержать грядущее. Прощайте.
Оба обнялись, как старые друзья, молча. Слова здесь были бы лишними. После, следователь Круглов позвал конвоира, чтобы батюшку увели.
Уже подходя к своей камере отец Иоанн почувствовал неладное. Когда он вошел туда, убедился, что интуиция не подвела. Сокамерники были на редкость возбуждены, взъерошены, казалось, до прихода охранника, здесь была серьезная драка. В раскрасневшихся, перекошенных злобой лицах, батюшка отметил одно незнакомое. Во время отсутствия священника, в камеру закинули еще одного новенького, который пришелся совсем не по вкусу арестантам, сидящим по уголовной статье. Своенравный, с гонором, новоприбывший интеллигент в одночасье настроил всю камеру против себя. Блатные только ждали часа, чтобы довершить начатое. Они, как звери, почувствовавшие запах крови, не могли унять своих эмоции, слишком долго их держали в клетке, слишком давно в их души въелся инстинкт стаи. Лишь немногие, из политических и осужденных по другим, бытовым статьям, оставались в стороне, но они никогда бы не кинулись на выручку. Никогда.
Громом прогремел бас охранника.
- Эй, вы, псы подзаборные, получайте свой паек.
Пошла грубая раздача баланды из мерзлой картошки. Картошка эта уже давно начала гнить и идти червями, но начальство тюрьмы решило, что не стоит раскидываться государственным добром, и поручило использовать ее по назначению. После такого супчика многих скручивало так, что оставалось только кататься по полу. Кстати, параша в камере была не положена, арестантов выводили на оправку только утром, в остальное время приходилось терпеть…. Еще одна изощренная пытка, насмешка, унижение.
Когда дверь оглушительно захлопнулась, и отзвенели уходящие в другом конце коридора шаги охранника, уголовники вновь обратили свое внимание на новенького.
- Ты чего тут нос задираешь, интеллигентишка драный? А ну иди сюда, мы тебя научим, как с паханами разговаривать нужно. Иди-иди не бойся.
Не дождавшись ответа, уголовники всем скопом бросились на мужчину, и не успел тот опомниться, как оказался на полу, избиваемый десятком ног и кулаков. Все остальные забились по углам, как мыши. Места в камере было и так очень мало, так что не участвовавшие в драке старались казаться невидимками, чтобы случайно не замели и их. Только один человек по обыкновению кинулся в гущу драки. Конечно, это был отец Иоанн. Шепча про себя «Господи, помоги», он бросился на подмогу.
- Звери! Вы что творите?! – отшвыривая мужиков от избиваемого, кричал Иоанн. Он среагировал быстро, но даже нескольких мощных ударов, которые были совершены в секунду, хватило, чтобы убить человека. Но и видя, что тот уже не двигается, уголовники продолжали месить его ногами и руками. Батюшка, совсем непохожий на себя в этот момент, с неведомой силой отбрасывал одного за другим, раскидывая здоровенных мужиков в стороны, пробираясь к главному по кличке Кривой. Этот, покалеченный жизнью человек, казалось, упивался собственным превосходством над… мертвым. Добравшись, наконец, до него, Иоанн перехватил контрольный удар локтем, который должен был подвести итоги его «победы». Задержав его, Иоанн швырнул Кривого в противоположный угол камеры. Тот не привык, чтобы ему мешали, и ринулся на Иоанна, но тот как-то ловко отпрянул, и Кривой со всего размаха впечатался в стену. Этот лобовой удар на некоторое время вывел Кривого из рабочего состояния.
- Поп, как ты это сделал? – Недоумевали уголовники, которые не стали мстить священнику, как Кривой и просто пораженно взирали не еще вчера такого тихого, сгорбленного, а сейчас мощного, как гора и какого-то просветленного священника.
Но Иоанн не стал отвечать. Он бросился на колени к растерзанному за эти мгновения новенькому. Мужчина уже не дышал.
- Люди ли вы или звери?! – Прокричал Иоанн. – Чем же вы лучше этих, которые терзают нас в своих кабинетах и с гордостью носят звание «чекисты»? Давно ль вас самих выносили таких же после их допросов?
Некоторые вспомнили свой последний допрос, выбитые зубы и передернулись. Память собственной шкуры всегда напоминает лучше любых, даже самых красноречивых слов.
- Да потому мы так и существуем в клетках, что не можем жить по Божески, забыли Бога. Ну чем, ну скажите, чем вам помешал такой же, как и вы униженный и забитый допросами и клеветой?! Чем?! Решили свою озлобленность на нем выместить? Помогло вам это? Нет!!! Вам еще хуже теперь, и будет совсем плохо, потому что демонами поражены, к смерти идете, смерти и заслуживаете!
- Мы то, может, и смерти заслуживаем, а вот где твой бог, за которого ты так ратуешь? – Ехидно бросил один из уголовников. – Почему допускает столько зла, почему бы ему не воскресить этого молодчика, если он так всесилен, как вы, попы, утверждаете?…
- Если Ему будет угодно, воскресит. – Глухо ответил батюшка. - А насчет зла на Земле…. не в Евангелие ли сказано, что сатана поработил Землю и старается истребить всё сущее, в особенности всё доброе? Он поработил и вас, неразумцев, отняв всё, чем живет человек: надежды, радости, мечты, любовь, отняв душу вашу! Бог дал человеку свободную волю, Ему не нужны были безвольные слуги, Ему нужны были дети, но вы предали Бога, перейдя в услужение дьяволу, который отнял вашу волю. Что же вы теперь вопрошаете: почему Всевышний допускает это?! Не люди ли сами выбрали свой путь, не они ли должны отвечать за свои поступки? Но не долго злу хозяйничать на Земле осталось. Настанет Царство Бога, да и сейчас Всевышний волен разрушить зло, потому как правит Вселенной Он!
Иоанн, завершив твердым ударением на последнем слове полемику, вернулся к убитому и начал читать молитвы, читать яростно, страстно, полностью растворившись в них. Он отстранился от всех и всего в этот момент, не заметил и того, как пришедший было в себя Кривой, хотел обрушить на священника победоносный удар, но его откинули «отдохнуть» его же дружки, им понравилась храбрость, боевая удаль старца, который был еще так непонятен им, но теперь интересен, поэтому не захотели его смерти. Да и слова, в негодовании брошенные им зацепились за что-то еще живое, что дотлевало в душе. Они впервые за свою жизнь задумались. Им действительно не стало легче от расправы над слабым, стало паршиво, хоть волком вой. А Иоанн всё молился. Внезапно он громовым голосом выкрикнул.
- Именем Господа Иисуса Христа встань!
Иоанн произнес это трижды. На третьем произнесении убитый тяжело вздохнул и открыл глаза.
Все присутствующие замерли в глубоком шоке.
22.
Израиль, лето, 1919 год.
Огромный, раскалено огненный диск солнца тихо поднимался над линией горизонта, раскидывая вокруг сеть теплых, радужных бликов, которые тут же легкой шалью укутывали дома, улицы, поля. Постепенно просыпался народ, просыпался древний, святой город. То тут, то там засеменили толпы вечно спешащих людей, зашумели, заскрипели, запричитали они, каждый неся в душе своей частичку надежды, веры в лучшее, любви и жажды покоя. В мир пришло еще одно утро, трудовое, непростое.
У рынка показались обнищавшие до крайней степени люди, готовые взяться за любую, даже самую грязную работу, лишь бы получить хоть какой-то паек и обеспечить себе и своей семьей тем самым еще один день жизнь. Появились и представители другой категории людей, являющих собой полную противоположность первым: сытые, холеные, в добротной, сшитой по моде одежде, они горделиво возвеличивались над этим массивом отчаяния и беспросвета, но, если кротко стоящие перед зданием рынка, нищие, были бедны только в материальном плане, то эти хозяева жизни были бедны духовно, что гораздо страшнее, опаснее, потому как проявится лишь тогда, когда изменить что-либо уже будет невозможно.
- Пшли отсюдова, - с презрением, как к бродячим псам, бросил директор рынка, - нет сегодня работы никакой, нет привоза. Завтра приходите, может, что и найду для вас, бездельники.
И несчастные, опустив головы, пошли восвояси, мысленно составляя оправдательную речь перед своей семьей, которая сейчас голодная, измученная ждет своих кормильцев.
Всю эту картину всеобщего несчастья застали недавно прибывшие шпионы революционеры.
- Вот это как раз то, что нам и нужно. Это очень хорошо, что здесь так всё плохо, они будут полными ослами, если не пойдут за нами. Ослов нужно вести, и нам нужно успеть ухватить за эту уздечку. – С насмешкой протянул один из трех, долговязый мужчина лет сорока, с рыжей бородой и косматыми бровями, почти что сросшимися на переносице. Он окинул хищным взглядом толпу и усмехнулся еще шире.
- Да, стоит приступить уже с завтрашнего дня. Эти существа уже настолько разбиты нищетой, что готовы загрызть своих начальников, им нужна только команда «фас», и скоро она прозвучит. – Подтвердил слова первого второй, толстый, приземистый мужичок лет пятидесяти. По его всегда сощуренному, пытливому, настороженному взгляду, цепляющему каждую мелочь не сложно догадаться, что он не один год проработал в спецслужбах, сначала царской, теперь вот советской. Сейчас он был выгоден новой власти и из него выжимались все соки, но пройдет совсем немного времени, и этот человек сядет на скамью подсудимых вместе с остальными, ставшими неугодными и ненужными советам. Но это потом, не сейчас. А пока он был уверен в своей силе и мощи и в том, что так будет всегда.
Дмитрий долго молчал, глядя на измученных тяжелой жизнью безработных. Он понимал, что сейчас вот эти, стоявшие с ним рядом люди, жаждали не помочь им, а обмануть еще сильнее и больнее, сыграв на их беспомощности, отчаянном положении, и, использовав, как пушечное мясо, как расходный материал, решить свои меркантильные цели. Как горько, что подлость всегда прикрывается красочными, красивыми словами, как страшно, что чистые, открытые души обычно верят этим словам. На несколько минут в воздухе повисло опасное молчание. Дмитрий понимал, что своей безучастностью выдает себя, поэтому обратился к «коллегам»:
- Ну, что же, товарищи, инструкции даны, приказ получен. Действуем.
В ответ он получил одобрительный оскал двух хищников под названием люди.
Пристанище революционеры нашли довольно быстро. Когда в кармане есть приличная сумма, все проблемы бытового характера отпадают сами собой. Но, чтобы не привлекать к себе внимания и не наводить будущий электорат на смутные подозрения, прибывшие поселились в бедном квартале.
- Вот несчастье, чтобы не быть замеченными, нам придется томиться в этой жалкой лачуге, когда могли бы жить во дворце! – Капризно простонал рыжий, которого звали Федором.
Федор брезгливо откинул тоненькое одеяло, прикрывающее полог старенькой деревянной кровати и отпрянул, как от чумы.
- И это кошмарище после элитных гостиниц Франции! Начальник издевается над нами! И сколько же нам тут мучаться?
- Месячишко-другой придется поютиться, - с таким же брезгливым небрежением ответил толстый, по имени Иннокентий, - надо быстрее всех этих остолопов активизировать, пусть они тут воюют, а мы тогда смотаем удочки. Чуть-чуть терпения, и наши страдания окупятся вдвойне.
Дмитрию не захотелось поддерживать этот разговор изнеженных туловищ, и он, уже не думая навлечь на себя подозрения, без комментариев занял свою кровать и лег, отвернувшись к стенке. В памяти проносились картины, в которых главное место было отведено Мишель.
23.
На следующее утро трое начали свою подрывную деятельность. Они обходили все самые беднейшие районы, пытались втереться в доверие местным людям. Иннокентий был самой добротой, самой вежливостью, он просто излучал дружелюбность, блистая красноречием:
- Друзья, поймите, если мы будем молчать, нас всех задавят, погубят. Они отнимают у нас то, что по праву принадлежит нам и только нам. Революция – это совсем не плохо и не так страшно, как вам кажется, зато цель какая! Вы только подумайте: вы не в этих драных лохмотьях, а в хорошей одежде, сытые, в теплых, уютных домах. Дома всегда есть, что поесть, семья никогда не голодает, одета, обута. Дети учиться могут, и все счастливы. Да будет вам известно, что ведь революционерами были все великие личности, вспомним историю, и древняя Греция воевала за права и свободы, и стала демократией, даже сам Иисус Христос в какой-то мере был революционером, ведь вы же верующие люди! Вот и мы несем тоже, мы за правду, мы за добро, мы за мир во всем мире….
После этой речи и последующего триумфа оваций, трое собрались в своей комнате, обсуждая прожитый день.
Федор заливался смехом:
- Ну, ты, Кеша, и залил, даже я бы так не смог. Ты все-таки талант!
- А то! – Гордо выпятив грудь, промычал Иннокентий.
- А зачем ты про Христа говорил? Ведь ты же первый в храмах плясал в прошлом году? – Тихо вопросил Дмитрий.
- Ой, ну надо же было этим олухам баки забить! Они ж, верующие, а как их еще зацепить, ну, конечно, объектом их веры. Кстати, они нам еще и деньжат накидали. Так вдохновились, так вдохновились, я думал, что и последнюю рубашку снимут, лишь бы нам помочь. Кстати, Димка, да будет тебе известно, раскошелиться они решили только тогда, когда я за веру стал им по ушам ездить. Иначе так бы сычами и просидели. Вот так, юнец, учись у старых волков….
«У старых шакалов» - пронеслось в голове Дмитрия, но вслух он этого не произнес, он бросил какую-то плоскую шуточку из тех, которые так нравились его соратникам, и лег спать. Завтра игра должна была быть продолжена.
24.
Россия, лето, 1919 год.
В большом зале заседаний шло очередное собрание при закрытых дверях. Вопросом дня была продразверстка[41], как основной способ получения дополнительных доходов, столь нужных для поверженного государства, казна которого полностью опустела всего лишь за два года.
Во главе стола сидел Ленин. Он следил за каждым пронзительным взором ястреба, улавливая малейшее движение глаз, движение мысли, небрежно брошенный жест. Зная это, присутствующие старались изо всех сил вести себя непринужденно, ровно, не показывая истинных настроений, дабы потом не было проблем….
- Това р ищи! – Открыл заседание вождь пролетариата. – Мы соб р ались по, безусловно, важнейшему вопросу. Как мы все знаем, кровопийца ца р ь, этот деспот и безумец, оставил нам пустую казну[42]. Мы вынуждены обращаться за помощью к нашим несчастнейшим крестьянам, которые и так доходят, но что делать? Революция требует жертв. Я хочу услышать ваше мнение по этому вопросу, хочу услышать и возможные предложения. Начинайте.
Ленин пытливо взглянул на присутствующих. На несколько секунд воцарилось молчание. Никто не решался взять слово первым.
- Ну, ну, что же вы молчите, товарищи, вот вы, Петр Иванович, хотели что-то нам сказать, я правильно понял?
Со своего места поднялся грузный мужчина средних лет. Побагровев и тяжело задышав, он, комкая лежащий перед ним лист с докладом, начал свою речь.
- Товарищи. Дело продразверстки принимает неожиданные обороты. Этот год был не урожайным. Возможно, следующий будет еще хуже. Крестьяне, зная это, не хотят отдавать хлеб. Они либо выступают с открытым бунтом, либо утаивают его, перепродавая на рынке.
Ленин стукнул кулаком по столу, не сдержавшись.
- То есть как это продают?! Жулье! Продолжайте, товарищ.
- Да, Владимир Ильич, да, товарищи, крестьяне спекулируют на хлебе, они перепродают его по тройной, десятерной цене, обогащаясь за счет государства, а мы не знаем, как свести концы с концами! В сельсоветы бесконечным потоком сыплются жалобы. Люди утверждают, что якобы продотряды действуют бандитскими методами, и будто бы еще хуже ведут себя вооруженные отряды комитетов бедноты, а также отряд особого назначения ЧОН, которые мы направили для выполнения этой важной, нужной молодому государству задачи. Они клевещут на красноармейцев. Назревает бунт.
- Бунт?! – Проревел Владимир Ильич. – Николай Иванович, что вы скажете по этому поводу? Прав ли товарищ? Действительно всё так проблемно?
Не ожидав, что вторым докладывать придется ему, Бухарин встрепенулся.
- Да, Владимир Ильич. В ряде областей, Тамбовской, Тульской, Пензенской и других, в особенности на Урале и Сибири творится полный беспредел. И, похоже, недовольства, еще только назревают. Пока можно остановить эту волну, но пройдет немного времени, и она превратится в цунами.
- Никакого цунами не будет. – Успокоившись и протянув вперед руки, заявил Ленин. – Мы же не допустим такого?.. Врагов нужно вылавливать и уничтожать…. дабы они потом не уничтожили нас.
Ленин замолчал на некоторое время. В воздухе повисла гнетущая тишина. Было слышно, как на окне дребезжит пойманная в паучьи сети несчастная муха. Неожиданно вождь продолжил, уже повысив тон, повышая его по мере провозглашения следующего.
Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь взят последний решительный бой с кулачьем. Следует применить следующее:
Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков.[43] [44] Немедленно телеграфируйте этот приказ и разошлите по этим волостям! И… найдите людей потверже.
Опять повисла тишина. Большинство одобряюще приняло приказ, они уже давно привыкли к подобному волеизъявлению, и не считали, что здесь произносится что-то кощунственное: эти люди действительно верили, что они правы, а остальные – враги, которых нужно уничтожать, как тараканов. Лишь одно лицо робко подняло руку.
- Товарищ, что вы хотели добавить? – Раздраженно спросил Ильич, он не любил, чтобы его решения оспаривались.
- Я прошу прощения, - тихо залепетал тот, - но далеко не все крестьяне понимают, что совершают преступление. Как в народе повелось, каждый крестьянин думает: я произвел этот хлеб, и я имею на него полное право. Зачем мне отдавать мой хлеб государству? И так думают почти все. Но, конечно, это – преступление и это нужно объяснить….
- Вы, может быть, объясните этим безграмотным тварям, что так нельзя? – Опять сорвался Ленин. – Это ваше слюнтяйство бесполезно. Абсолютно бесполезно! Есть еще вопросы? Товарищ Сталин? Товарищ Дзержинский?
Те подобострастно отрицательно закивали, давая понять, что полностью согласны со всем и одобряют данное решение. Ленин резко захлопнул папку, которая лежала у него на столе и удалился.
25.
Продразверстка и национализация земли шли полным ходом. Крестьяне недоумевали: еще совсем недавно, им провозглашали заманчивый лозунг «земля крестьянам, фабрики рабочим», и вот теперь, когда революция прошла успешно, и крестьяне начали обрабатывать свою, как им казалось, землю, обрабатывать честно, им говорят, что они – кулаки, враги народа, достойные расстрела! Вся земля, даже та, которая находилась в собственности крестьян при царе (какой бы он плохой ни был, а все же...) теперь стала собственностью государства. Хлеб и вообще всё, что производили люди – тоже собственностью государства, похоже, что и сами люди были собственностью государства, а собственность не имеет право на свое мнение и протест….
И ладно бы эти продотряды приходили и объясняли по-человечески, тогда еще можно было что-то понять, смириться, как привыкли за века русские люди, но ведь эти молодцы, возомнившие себя правосудием, карателями, не просили, не объясняли, а отнимали, унижали, грабили, не прикрыто, цинично. Как правило, изъятие хлеба и других продуктов, сопровождалось насилием и даже убийствами. Конечно, здравомыслящие люди восставали. Чаша терпения была переполнена. Кроме того, из-за неумелой, жестокой политики, в стране начинался голод. Голод. Как страшно это слово. Как боится его русский человек, так хорошо знающий, что оно значит….
На фоне политики продразверстки и национализации земли продолжалось дикое избиение Христианства и вообще любой религии. Храмы, монастыри либо взрывались, либо превращались в концлагеря. Стоит отметить, что первые концлагеря в таком понимании, в каком мы их представляем сегодня, были созданы в СССР, а не в фашистской Германии. В 20-м году как раз немцы будут проходить проф. подготовку у нас в таких концлагерях по «культурному» обмену, объявленному Лениным, тогда он будет активно искать поддержки Германии.[45] Но об этом мы расскажем чуть позже.
Да, в Первую Мировую войну, немцы тоже создавали концлагеря, но это были пока просто тюрьмы. В них еще не проводились страшные опыты над людьми, это придет позже, и начало такому движению даст СССР.
Продолжаются пытки и убийства священнослужителей, простых верующих. Порой некоторые деревни объединялись, чтобы отстоять своих батюшек и храмы, и, если отряд красноармейцев не справлялся с этой силой народной, то на следующий день туда прибывало несколько военных отрядов с танками, пулеметами, и деревни выжигались полностью, вместе с детьми и стариками, вместе с инвалидами. Подчистую[46] [47]. Так Ленин проводил свою «чистку» от инакомыслящих, от свободомыслящих и вообще, от мыслящих.
В противовес красному террору (понятие, которое ввел сам Ленин в 1918 году, как необходимость революционного времени) набирали силу восстания. Они охватили всю страну, начиная с Украины, Сибири, Урала, заканчивая Тамбовской, Пензенской, Тульской и другими областями. Бастовали матросы Кронштадта, наблюдались серьезные волнения в Ленинграде. В городах массовые протесты подавлялись быстро и жестоко. Проще спрятаться недовольным было в глубинке, богатой густыми, непроходимыми лесами, среди которых нужно было вырасти и прожить полжизни, чтобы ориентироваться, чужаки терялись сразу же. Вот почему, Тамбовское восстание не было пресечено так быстро, как остальные, здесь были спасительные леса, надежное укрытие «зеленых», как сами себя называли партизаны.
Антонов от подготовки и редких вылазок приступил к активным действиям. Всё чаще осуществлялись хорошо спланированные набеги на сельсоветы, на большевистские организации, в особенности там, где новой властью практиковались зверства. Коммунисты заволновались. Теперь каждый из них находился в зоне потенциальной опасности. «Зеленые» набирали силу. Но вместо того, чтобы задуматься о причине произошедшего и как-то смягчить свою политику, большевики еще более ожесточились. Ожесточились и «зеленые», поняв, что с врагом можно разговаривать только с позиции силы. Разрываясь между двух огней, бедные крестьяне, в значительной своей части, переходили на сторону Антоновцев. Восстание шло под лозунгом: «Долой коммунистов! Долой советы!».
26.
Деревня Покровка уже не стонала, она выла от боли, горя, отчаяния. То, что происходило здесь, можно было сравнить только лишь с опустошительными набегами Мамая. Как же так произошло, что люди, живущие в одной стране, которые всегда звались братьями и сестрами, теперь избивали друг друга. Как меняет человека даже самая малая власть! Тот, в чьей душе есть хоть кроха гнили, поражается этим недугом полностью, а в ком не кроха….
Никанор в последнее время чувствовал себя очень плохо, страшная болезнь, которую никак не могли понять врачи, подтачивала его силы день ото дня, превращая в растение, поэтому он попросил из города помощника. Помощник прибыл, точнее, помощница. По одному ее лицу люди поняли: всё, что было прежде – это еще цветочки, ягодки впереди. Длинная, бесформенная, совсем не похожая на женщину, эта или, скорее это, сверкало пылающим ненавистью ко всему миру взором, ненормальных, выпученных, с многочисленными красными прожилками, глаз. Она не говорила, она не кричала, нет, это слишком мягкое слово, эта женщина оглушала. Любой приказ, любая фраза из ее уст звучала как пушечная канонада, причем, как правило, это была отборная матерная брань. Дора, так звали ее большевики, «дура», так за глаза прозвали ее люди. Более всего Дора ненавидела молодых, симпатичных девчат, они становились сразу же врагами народа, без всякой вины. Самой красивой в деревне была Василиска.
Добрая, милая, правда, несколько горделивая, Василиска, как и обычно поутру драила дощатые полы. Она была единственной подмогой своей бабушке, которой в этом году исполнилось уже восемьдесят. Родители Василиски погибли еще в Первую Мировую, отец – сгинул в немецком плену, когда русские революционеры объявили, что отказываются брать на себя какие-либо обязательства за своих сограждан.[48] Этот чистейшей души человек искренне верил, что свои не бросят, что свои спасут…. Там и пропал он в мясорубке подлости человеческой.
Дата добавления: 2015-08-10; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| 4 страница | | | 6 страница |