Яна Дубинянская 14 страница

Малышки он, правда, пока не видел. И пока про нее не знал.

То есть нет. Это я пока что понятия не имела, о чем он знал и о чем – нет. В частности, о том, что встретит здесь меня. И откуда он вообще здесь взялся. И зачем.

Направилась к выходу. Яр щелкнул напоследок пультом, убирая с экрана логотип фирмы, сменивший стоп-кадр на чересчур затянувшейся паузе; кстати, я так и не обратила внимания, что именно он смотрел. Забавно: человек приходит в чужой дом, выбив ненароком стекло входной двери, оглядывает все комнаты, обнаруживая в том числе и тайный проход за стеллажами, и, нигде не найдя хозяина, спокойно выбирает себе диск и садится смотреть кино. Но это Яр. Яр умел все на свете принимать как данность, в любой ситуации он поступал естественно, так, будто эта ситуация была нормой, и в результате она, как правило, нормой и становилась. Он пытался и меня научить реагировать на все жизненные вызовы именно так. Наивный.

Мы прошли через комнату с коллекцией Отса, и я отметила мимоходом, что на бесчисленных дисках совсем не накопилось пыли. Яр неслышно шел рядом, я и забыла, как пластично он двигается, как незаметно и точно мы с ним попадаем в общий ритм, естественный, словно координация движений одного человека. Надо будет пойти завтра вместе в лес, прогуляться с маленькой... черт. Он взялся неизвестно откуда, очутился здесь по непонятной причине и с непостижимой целью – и уже так ненавязчиво и стройно встроился в мою жизнь, как будто был здесь всегда, как будто так и было в целом задумано, а детали не имеют значения.

Имеют. И я, черт возьми, как следует его расспрошу.

- Очень приличная коллекция. Он киноман, здешний хозяин?

- Видимо. Я не особенно хорошо его знаю.

- Очень интересно будет познакомиться. Хотя, конечно, начинать знакомство с разбитой двери... Постой, я хотя бы уберу стекла.

Присел на корточки – в повороте, винтообразно, у Яра все движения напоминали балетные элементы, хотя ничего нарочитого в них не было и близко. Я смотрела на него непривычно сверху, в склоненный затылок, подстриженный коротко и ровно.

- Знаешь, я сразу поняла, что это ты. Еще по следам.

- Ты наблюдательная.

- Но сразу же убедила себя, будто нет. Как ты мог здесь очутиться?

- Да вот так. Пришел со станции, тут одна дорога. Хотел срезать круг по лесу, но не рискнул. Все-таки это настоящий лес.

- Я знаю. Яр?

- Что, Маринка?

- А на станции... как ты сошел вообще? Тут же не останавливаются поезда.

Посмотрел из-под низу, странно повернув голову. И выпрямился мгновенным движением, похожим на выстрел в воздух, сжимая в обеих руках по неровной стопке остроконечных стекол.

- Куда выбросить?

- Идем, покажу. Не порежься.

Мы спустились с крыльца, обогнули флигель, пересекли двор; я указала Яру на яму для бытовых отходов, а сама прошла поскорее на кухню, холодно, к вечеру тут всегда подмораживает, а вечер начинается, по сути, сразу после полудня. Зажгла газ, поставила чайник. Не мешало бы и обедом накормить, наверняка же голодный после неблизкой прогулки по зимнему лесу от самой станции...

Как он оказался на станции?!..

В проеме появился Яр, выдохнул струю морозного пара и аккуратно прикрыл за собой дверную створку. Сразу стало по-хорошему тесно, так внутренне, уютно. Закипел чайник, давай все-таки сначала чаю с мороза, а уже потом придумаем обед. Яр спокойно, по-хозяйски отставил стул, сел, отодвинул на край стола импровизированное детское креслице, не спросив, что это такое. Тесная кухня, две чашки на столе, горячий пар, я и мой мужчина. Тот единственный, с которым мне всегда было спокойно и хорошо, потому что от него исходили упругой волной легкость и понимание - непобедимые, всесильные. Рядом с ним любые проблемы теряли вес, любая боль – остроту, любое возмущение сглаживалось осознанием ничтожности и слабости повода перед вечностью.

Рядом с ним не пробивало. Никогда. И в принципе, по определению не могло пробить.

- Вкусно. С травами, с шиповником?

- Кажется. Я не разбираюсь, это старухина смесь. Тут была такая интересная этническая старуха, Иллэ... Так ты мне скажешь, как ты сошел с поезда, Яр?

- Мне понравилось название. Станция Поддубовая-5. Кстати, почему пять?

- Не знаю...

Он сидел напротив и пил чай, губы в трубочку, маленькие глотки, и на самом-то деле не хотелось ни о чем его расспрашивать, - такая законченность присутствовала во всей этой сцене. С безупречно организованным тесным кухонным пространством, со склоненными над столом большими плечами мужчины, с его яркими морозными щеками, с запахом травяного чая, с моим умиленным взглядом, подбородком на ладони и локтем на столе, со спящим ребенком где-то за кадром. Удивительная гармония, в которой помимо воли подозреваешь рукотворность: не могла же она и вправду возникнуть сама по себе, в природе - филигранная каменная роза, явно изваянная с натуры в чьей-то тайной скульптурной мастерской...

- Можно еще? - попросил Яр, подвигая чашку.

Я кивнула и встала.

____________________________________________________________________

Барит – сульфат бария, барий - «барис», тяжелый. Барит – тяжелый шпат. Тяжело, да. И легкости никогда никто не обещает.

Вообще-то он еще образует удлиненные и уплощенные призматические кристаллы и друзы, но у меня здесь только баритовые розы, это радиальные агрегаты, состоящие из таблитчатых кристаллов. На самом деле все очень просто, чистая геометрия, но похоже ведь. Вот бесцветная, вот снежно-белая – правда, красиво? - а там дальше пошли желтые, в пустыне таких больше всего. Мы с тобой никогда не были в пустыне, и я не удивлюсь, если тебе не понравится. Что? Ой, только не ври, договорились?

Правда понимаешь?..

Но я не согласна. Нельзя, никогда нельзя соглашаться на баритовую розу, на подделку, тем более страшную, что она ведь тоже настоящая, природная, а главное, в отличие от живой, она очень надолго, если не навсегда. Все равно нельзя, мы все-таки не в пустыне.

Летим.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЯНТАРЬ

- Как ты вообще? Как Агнешка, как дети?

- Все хорошо.

Яр вынул еще один диск, повертел в руках, прочел аннотацию, забраковал, поставил на место. Хозяйничал он тут, у Отса, как у себя дома, и было похоже, что именно здесь он и намерен поселиться навсегда. А с другой стороны, где еще?.. не у меня же в моей узкой этнической клетушке с печкой, лежанкой и колыбелью. Кстати, она могла уже и проснуться, и это единственное, что должно по-настоящему меня волновать – потому что в этом я, во-первых, хоть что-то понимаю, а во-вторых, здесь от меня хоть что-то зависит.

- Ты располагайся, я пойду. Вдруг девочка проснулась...

- У тебя дочка?

Он не удивился. Ни капельки. Выбрал еще один диск и отложил в небольшую стопочку, ближайшее меню киногурмана. Интересно, что сказал бы Отс. Впрочем, они, наверное, поняли бы друг друга. Яр всегда умел делать так, чтобы его понимали.

- Большая?

До меня вовсе не мгновенно дошло, о чем он. Подвисла, сообразила:

- Нет, маленькая совсем. Младенец.

О возрасте младенцев принято отчитываться с максимальной точностью, до месяцев, недель и даже дней, никогда не улавливала, откуда такая необходимость. Яр должен был заподозрить что-то не то, но не заподозрил, кивнул, больше ничего не спросил, обернулся назад к стеллажам.

Я набросила на плечи гардус и вышла, оставив его копаться в необъятной Отсовой коллекции. Вышла на крыльцо, прикрыв бесполезную пустую рамку двери. Глотнула морозного воздуха.

А теперь коротко по пунктам. Ну, во-первых, для очистки совести: мог он и вправду оказаться здесь случайно? - семейный человек, иностранец, вот так просто ехать без особой цели в том поезде и выйти на станции с понравившимся названием? Бред. Пункт второй: мог он специально разыскивать меня? Уже теплее, наверное же, когда я пропала, поднялся какой-никакой шум. Яр мог узнать от кого-нибудь, хотя бы от Юли, надо будет спросить у него, как она. И вот пожалуйста, никто не нашел меня здесь, а он отыскал - видимо, через Отса, наверняка они знакомы, отпер же Яр как-то эту дверь, хоть и разбив по неосторожности стекло, с кем не бывает. И карт-бланш на просмотр фильмов из коллекции у него есть, не стал бы деликатный Яр вот так просто, без разрешения...

Но, в таком случае, зачем он мне врет?

И, наконец, третье. Кажется, уже приходившее мне в голову – давно, еще осенью, до сценария, в прошлой жизни.

Если это он. Все придумал, все организовал и исполнил от начала и до конца.

Яр.

От этой мысли, теперь уже не чисто умозрительной, как тогда, во впервые заснеженном осеннем лесу, а вполне реальной, вариант номер один, наиболее вероятный из всех: а как же, режиссер всегда приходит на премьеру, преступника всегда тянет на место убийства... от этой простой мысли стало страшно.

Потому что если он – отследил мое бегство в случайном поезде, обнаружил укрытие на затерянной станции в лесу, договорился с хозяином (скорее всего еще тогда, с самого начала, потому Отс и отказывался отвечать на мои вопросы), если он педантично подбрасывал мне то яшмовый кулон, то подметное письмо якобы от Михайля (да и его настоящие картины вряд ли сами собой очутились здесь), а под конец младенца с приданым и белый ноутбук, - если он проделал все это и вот теперь явился полюбоваться на творение своих креативных рук и стратегического ума... То это вовсе не Яр.

Ни разу не тот Яр Шепицкий, с которым я гуляла по лесу десять лет назад, шутила в коридорах студии и которого всегда с легким сердцем отпускала в эту его Польшу, где мне-то уж точно было нечего делать. И тем более не тот, которого я сама недавно выдумала.

Совершенно другой, незнакомый, чужой человек. И от него абсолютно неясно, чего ожидать. Непредсказуемый, чуждый, опасный. Ненормальный – в здравых человеческих умах по определению не возникает подобных схем. Никак не соотносимый со спокойным, уравновешенным, ироничным Яром, ну да, это знакомо, азбука кинематографа, многократно обкатанный прием из классических триллеров, где серийным маньяком-убийцей всегда оказывается точно такой вот, самый рассудительный и здравый, открытый и улыбчивый, донельзя нормальный, старый знакомый, свой. Так всегда страшнее. А у меня ребенок.

Она, конечно, уже заливалась вовсю, орала в полный голос, а я ничего не слышала, пока не подошла вплотную к порогу, и нечего изображать из себя настроенную на особую волну, автоматически заботливую, почти биологическую мать. Хорошо хоть, не смогла встать в комбинезоне и нырнуть рыбкой прямиком в дощатый пол; но колыбель раскачала как следует, словно лодку в девятибалльный шторм. В неплотно прикрытых ставнях свистел сквозняк, печка потухла, помещение выстудилось чуть ли не до уличной температуры. А я в это время распивала чай – неизвестно с кем. И неизвестно, чем это кончится.

Пока я ее укачивала, пока уговаривала заткнуться, потерпеть, пускай я хотя бы закрою окна и разворошу жар, сейчас, сейчас пойдем на кухню, нет, ну надо же, до чего прожорливое существо! - он, конечно, смотрел. Наблюдал с исследовательским интересом, теперь уже вблизи; не исключено, кстати, что Отс вместе с Иллэ и Ташей, перед тем, как исчезнуть, понатыкали тут повсюду скрытых камер, если не сделали этого еще в первые же дни, теоретически он мог и всю дорогу наслаждаться картинкой. Но сейчас у нас практическая фаза. И надо быть внимательной, бдительной, собранной в кулак, готовой ко всему.

- Да тише ты! Уже, уже идем варить твою кашу...

И вдруг она ни с того ни с сего послушалась, замолчала – я даже успела удивиться. Раскрыла во всю ширь и глубину свои черные глазищи. Уставилась куда-то за мое плечо.

- Похожа на тебя, - сказал Яр. - Красивая.

Улыбнулся.

________________________

- Еще раз. Еще раз, я сказала!.. Сцена та же. Виктор, левее. Пашка, ты готов? Работаем. Мотор!...Пашка!!!

- Да не ори ты, аккумулятор сдох. Сейчас поменяю, и работаем.

- Давай быстро. Не мог раньше поменять?

- Нифига, нужно до конца разряжать, дольше прослужит. Сколько сегодня еще снимаем?

- Две сцены, кроме этой. Шевелись, ты!

- Каждой по десять дублей? Это я так, уточняю.

- Козел.

- Марина Ивановна, можно вас на секундочку? Мне сегодня нужно пораньше уйти. Видите ли, приезжает подруга, и...

- Ася, это замечательно, а что у Наташи лицо поплыло, вы не видите?!

- Жарко же. Я поправлю сейчас! Только, пожалуйста...

- Идите поправьте. Быстро. Всем приготовиться! Сцена шестнадцатая, дубль седьмой. Мотор!...Стоп-стоп-стоп. Наташа!

- Что-то не так?

- Все так, попробуй сделать то же самое, но с человеческим лицом!

- Марина, но вы же сами говорили: минимум эмоций.

- Минимум эмоций на человеческом, черт возьми, лице! У кого ты была на курсе?

- А вам зачем?

- Уже незачем. Можешь быть свободна. Совсем. Все претензии решай через Игоря Эдуардовича....Снимаем сцену номер восемь, Володя еще трезвый, надеюсь?

- А если уже бухой, ты и его уволишь?

- Пашка, заткнись. Не твое козлиное дело. Знаешь ведь, я с недозвездами не работаю.

- Да ладно, я вообще молчу.

- Володя, готов? Почему это не в гриме?! Девочки, в чем дело? Ася!

- Аси нету, вы ее отпустили.

- Я не... Хорошо, Валя, сделай ему лицо, быстро! Солнце уходит....Пашка, ты чего?!

- Солнце уже ушло. Как будто сама не видишь.

- Н-да... осень, блин. Колян, Петрович, Толик, выставляйте свет. Живо! Чего? Нафиг вашу пулю!!!.. Всей группе пока перекур....Что тебе, Танька?

- Маринка, я все понимаю, но за Наталью Эдуардыч тебя убьет. Ты хоть знаешь, кто насчет нее звонил?

- Ты не поверишь, насколько мне фиолетово. Она же ничего не умеет. Ни черта вообще.

- Марина Ивановна, подпишите накладную по смете.

- Прямо сейчас?! Вы с ума сошли?

- Из Министерства еще вчера требовали.

- Сволочи. Давайте сюда.

- То есть, ты это серьезно? И что теперь? Заявлять повторный кастинг?

- Давай повторный... То есть нет. Подожди. Не надо пока.

- Правильно, остынь, может, еще передумаешь.

- Смеешься? Нифига. Просто мне, Танька, тоже иногда звонят... всякие... черт, а мало ли. Короче, на завтра объявишь группе выходной, а мы с тобой в Аннинку, в хореографическое....Перекур окончен! Восьмая сцена, дубль первый, Володя, ближе к центру, правый свет повыше, Пашка, блин, козел, где ты там? Работаем, мотор!

* * *

- Красивый у тебя кулон.

- Мне тоже нравится. Спасибо, Яр.

Кивнул с улыбкой, закрепляя маленькую двусмысленность моего «спасибо», равно релевантного и для комплимента, и для собственно подарка. Я поправила кулон на груди, надетый поверх свитера, яшма в коже идет к шерсти крупной вязки, не кажется на ее фоне слишком массивной. Задуманный как раз для подобной фразы, прозвучавшей вхолостую, в молоко. Нет, так не пойдет. Двусмысленностей больше не будет.

- Ты знал, что я здесь. Правда же, знал?

Внимание. Соврет?

Яр сидел у печки, вороша угли кочергой, и малышка, устроившись рядом со мной на кровати, серьезно и внимательно наблюдала за ним.

Обернулся с обезоруживающей улыбкой:

- Знал.

- Откуда?

- Юля позвонила, сразу, как ты пропала. И я поехал искать. Вокзал, кассы, проводник поезда... просто.

Я кивала, как будто верила. Ну да, как мы знаем, у Яра есть хобби: чуть что ехать за тысячи километров, разыскивать, спасать, для того он и предназначен в моей жизни, поскольку программа-максимум – еще и увезти меня с собой – никогда ему не удавалась и в этот раз не удастся тоже. Все правильно, если не обращать внимания на неувязку в пару месяцев, которые почему-то понадобились ему для таких простых поисков.

- Кстати, как она там, твоя Юля?

- Не знаю, я давно ее не видел. Никакая она не моя, просто очень талантливая девочка, я ее случайно заметил на кастинге для одного телешоу, она туда и не прошла, по-моему... Совершенно необыкновенная. Зря ты так с ней.

- А что я, по-твоему, могла для нее сделать?

- Не знаю... По крайней мере, не бросать вот так.

- Перестань. Думаю, она это как-то пережила.

- Да, конечно.

Подбросил пару коротких поленьев, надо же, как здорово мы умеем обращаться с этнической трехногой печью. Веселый уютный треск, теплые отблески на мужских скулах, теплое тельце ребенка тут же, под рукой. Яр ни на секунду не удивился тому, что она у меня есть. И, между прочим, до сих пор не спросил, как ее зовут – черт возьми, я затруднилась бы ответить.

- Что-то ты не рассказываешь про своих детей, - вот так, превентивно, на шаг вперед. - Уже, наверное, в школу ходят?

- Магдаленка во втором классе. Ясь через год пойдет... или через два. Как Агнешка решит, они же с ней остались.

То есть? Навстречу моему недоуменному взгляду – его безмятежный:

- Мы уже года три как развелись. Ты не знала?

- Нет... откуда?

- Черт, почему-то все время кажется, что ты должна все обо мне знать. А тебе, наверное, и не особенно интересно.

- Нет, почему...

Хотя по большому счету – да. Никогда я его не отслеживала, не расспрашивала общих знакомых, даже почти не цеплялась за имя, случайно встреченное в новостях культуры или шоу-бизнеса. И не то чтобы он так мало значил для меня – просто его жизнь изначально казалась мне статичной, неизменной в промежутках между нашими встречами, незыблемой, словно застывшей в куске янтаря. Яр женился, у Яра дочка, у Яра сын, – вся эта информация, любовно доносимая до меня доброжелателями из заштрихованного сегмента на пересечении наших орбит, - она проходила сквозь сознание, как вода через москитную сетку, не оставляя следа. Этого все равно не могло по-настоящему быть, а потому это и не имело значения.

Вот и пожалуйста. Свободный мужчина у моего очага. Точно в той же степени мой, как маленькая девочка с черными глазами – моя дочка. Почему бы и нет?

Потому что все это придумала не я. Не люблю. Не приемлю.

К тому же я так и не разобралась до конца, с какой целью это придумано. И какими средствами осуществлено.

- А ты? Ты что, прямо так уж подробно интересовался мной? Гуглил мои проекты, отслеживал перемещения?

- Ну, не до такой степени... то есть да, почти. Ты у меня всегда была, Маринка. Если со мной не всегда, то у меня - точно.

- Никогда меня у тебя не было.

Вздрогнул. Кажется, обжегся. Наконец-то пропала обаятельнейшая, все объясняющая улыбка. Ничем он не заслужил такого безжалостного, хлесткого, убийственного тона. Но чем несправедливее, тем лучше. Тем раньше он скажет мне всю правду.

- Какого черта ты все это устроил, Яр? Откуда у тебя картины Михайля – Оля подарила? А письма? Дала посмотреть? Или сам взял, ненавязчиво, ненадолго, ознакомиться с почерком и стилем?!

Перевела дыхание – быстро, быстро, не останавливаться, не дать ему опомниться:

- Давно ты знаешь Отса – сошлись на почве любви к кино, да? Где он сейчас, и его девочка, и старуха, они и вправду здесь живут или так, нанял массовку? Кстати, почему именно это место? Понравилось название?!

Яр пока молчал. В микропаузе моего вдоха удивленно всплакнула маленькая – никогда она не видела и не слышала меня такой.

- И, главное, откуда... Чей это ребенок?!!

Он смотрел - нет, не ошеломленно, не обескураженно, даже не очень удивленно. Знакомо смотрел: такой точно взгляд появлялся у Яра всякий раз, когда в его присутствии на меня накатывало, когда меня захлестывало, обещало вот-вот пробить... и натыкалось на ироничную и сочувственную, прищуренную, непробиваемую стену. Под этим взглядом любая трагедия обращалась в шутку, а любой конфликт пустел изнутри, как яичная скорлупа. Не переживай из-за ерунды, говорил Яр. Или еще что-нибудь столь же банальное, бессмысленное и непобедимое.

И вот сейчас он тоже так смотрел, и молчал, и делалось очевидным: я полная идиотка, все мои обвинения целиком голословны, а выводы основаны на дурацкой конспирологии, смешной, недостоверной, закольцованной на себя. Проще говоря, я сама все это выдумала – от начала и до конца. Увязла в собственных умопостроениях, как муха в янтаре.

Малышка, передумавшая плакать, но еще не до конца уверенная в этом, сосредоточенно мусолила край лоскутного одеяла.

- Пойдем погуляем, - предложил Яр.

Поднялся с корточек и выпрямился во весь рост.

____________________

Юлька? Это ты?!

Ну Ирина дает. Описала мне какую-то гламурную фифу, журналисточку всю из себя – а это, оказывается, ты. Я фигею с моей супружницы, честное слово. Она тебя в тот раз хоть накормила?.. ага, ври больше. Пошли на кухню, я тебя сам накормлю. Мивину с тушенкой будешь? Или ты на диете, как все балетные? Уже нет?.. вот и замечательно.

Ирка хорошая, ты не обращай внимания, если что. Какого она мне парня родила! Видала? Идем, покажу. То есть нет, он сейчас типа засыпает, Ирка нас убьет.

А я тогда забыл, ты уж прости, напрочь вылетело из головы. Поминали с ребятами Володьку, четвертая годовщина... подожди, Володьку ты должна помнить, он же как бы твой партнер тогда был, на той Маринкиной последней картине. Блин, как вспомню... Стой. А почему Ирка говорила, будто ты приходила о ней расспрашивать? В смысле, о Марине?

Ага. Понятно. Я всегда знал, что моя Ирина умная баба.

Значит, так. Я на Марину не стучал. Вот это напишешь в самом начале своей книжки, в предисловии, жирным шрифтом, поняла? Да, нас с ней тогда потягали по кабинетам, еще до судов обрабатывали и так, и эдак – но я не стучал, ни разу, ни на полстолько, сыном клянусь! И на судах не показывал ничего, кроме правды, блин, ты можешь убедиться, теперь, в принципе, реально пробить доступ к архивам, хотя, конечно, тоже поимеют сначала во всех позах. Но если ты собираешься писать по-взрослому, то пробивай, есть смысл.

Пересматривал я, кстати, недавно эту «Морду». Ну и что, спрашивается? Что мы там показали такого, из-за чего могло где-то что-то измениться? Новости смотришь? - вон, на Кавказе опять точно такая же война. И фильмов аналогичных снимают немеряно на международные гранты, и никому от этого ни холодно ни жарко. А люди по-настоящему жизнью рискуют - слышала, может, на той неделе французского оператора застрелили? Ну и будет фамилия в рамочке в титрах, ну, вдове, наверное, страховку выплатят, потому что француз, а у нас бы и так обошлось. И все, больше никаких ощутимых последствий! Если подумать, нам с Маринкой родное государство еще и услугу оказало, дало почувствовать, блин, собственную значимость. А так – бессмысленно все. Вот это мотаешься, снимаешь всякую пургу... О, Юлька, живем, у меня еще поллитра, оказывается, осталось со вчерашнего! Давай? Ну, слушай, будь другом: если с другом, Ирка еще поймет...

Что? Про нашу с Мариной семейную жизнь? И охота тебе страдать фигней? Не было у нас никакой семейной жизни. Чисто работали вместе. Маринка – она ведь лошадь была. Ее никогда ничего не интересовало, кроме работы. Пашка-козел всегда под боком, картинка всегда качественная, удобно, чтобы далеко не бегать. Ну, и перепихнуться опять же по-быстрому, не отходя от кассы... извини, Юлька, ты этого, конечно, не записывай. Если у нее появлялся на горизонте какой-нибудь и вправду вариант, козел Пашка мгновенно терял актуальность. Прикидываешь, малая, я до сорока пяти дожил, прежде чем допер, что и мной можно как-то дорожить, ревновать меня, хотеть от меня ребенка, и даже, не побоюсь этого слова, любить... А ты – семейная жизнь. Тьфу!

Она? Да никого она не любила. Я, по крайней мере, был ей нужен для работы, а с остальными она и вовсе не церемонилась, попользовалась и затирала нафиг, знаешь, как рабочий материал на кассете затирают? Если кто-то из мужиков для нее что-нибудь и значил, так это, наверное, только тот художник, я его и не знал почти. И то, думаю, чисто потому, что он с ней не спал; пурга это все про одинаковые глаза, букву М и тому подобные примочки. Да, и еще он умер вовремя, в сорок два, как все гении... блин, если подумать, ей же тоже тогда как раз и стукнуло сорок два. Юлька, прикинь, а мне уже сорок восемь с половиной! - долго жить буду. За это по-любому надо выпить. Ну? Злая ты. Ладно, тогда я сам. Черт, сейчас придет Ирина и такое устроит...

А теперь ты мне скажи, малая: тебе тоже кажется, что Маринка нас всех тогда кинула? По-моему, так она имела право. На все, что угодно. Мы же ее по-настоящему достали, ее всю жизнь доставали с особым упорством, вот только нашей тогдашней группе это, наконец, удалось. Последняя капля, соломинка на спине у верблюда, ну ты поняла. По-хорошему, нас всех убить мало за нее. Ну, кроме тебя, ты-то была чистый ребенок с вот такими глазенками, не понимала ни черта...

И меня тоже. Это я ее кинул, я – Марину, а не наоборот. Я должен был что-то сделать, остановить ее, перехватить, блин, на вокзале, я мог бы догадаться. Никто не знал ее так хорошо, как я, она же выскочила за меня, чтоб не соврать, в двадцать один год, и с тех пор мы практически все время были вместе, развод-шмаразвод, какая, блин, разница... Черт, да чего уж теперь.

Но я на нее не стучал! Ты запомнила, Юлька?! Это важно, это самое главное. Маринка, по-моему, так и не поверила... хотя я ей говорил тысячу раз. Я козел, я подлец, я бухая свинья, прости, Юлька, – но я ни разу не стукач. Не стукач!

...Ирочка? А мы тут... Познакомься, это Юля, мы вместе работали на одном проекте. Ну да, именно что коллега - а ты что подумала?..

* * *

- Но ты же его хоронил. Ведь правда?

- Ну, не то чтобы прямо я... Оля хоронила. Я немного помог ей по организационным делам, так, мелочи.

- И ты видел его мертвым.

- Что?

- Ничего, прости. Тут странно, Яр. Скажи, а ты когда-нибудь раньше слышал это название – Поддубовая-5? Например, от Михайля?

- От проводника того поезда. И сразу понял, что это и вправду была ты... не знаю, почему. Может быть, и да, слышал раньше. Но не помню точно.

- Кстати, когда ты разговаривал с тем проводником?

- Тогда же. Я быстро его нашел.

- А почему...

- Я подумал, что тебе нужно немного побыть одной. Нет?

- Да.

Он шел рядом, крахмально поскрипывая в такт моих шагов, легко и уверенно толкая перед собой плетеную коляску. Все он говорил правильно, все разрозненное сходилось, всему непостижимому отыскивались пояснения... почти. На самом деле ничего по-настоящему убедительного, такого, что опровергало бы мои подозрения и разрешало бы сомнения, он не сказал. Просто мне очень хотелось поверить, что Яр – это Яр. Прежний, неизменный, надежный и невозмутимый. Что он оказался здесь пускай не случайно, но вполне закономерно и логично, а к тому, странному, необъяснимому он отношения не имеет. Что я теперь не одна – против всего этого.

Зимний лес покачивал кружевными ветвями, мы с Яром шли по тропинке одним танцевальным шагом, в одном общем ритме, легко катилась коляска по утоптанному снегу, крепко спала девочка с полупрозрачными веками над бездонными глазами – и я рассказывала ему об всем. Так было хорошо и правильно. Так было всегда, если не считать нескольких пускай долгих, но маловажных перерывов. Наше с ним время застыло в янтаре, а потому сохранилось насовсем, неизменное, нетленное, настоящее. Теплое и почти живое.

- Дашь мне почитать, хорошо?

- Это только первый вариант. Боюсь, его еще править и править.

- Говоришь, я там есть?

- Ты?.. да как тебе сказать. Там всё придумано. Всё и все.

- Так еще интереснее.

- Думаешь?

- Я знаю.

- Всегда ты все знаешь. Когда ты здесь появился, я даже подумала, что это ты. Придумал все это.

- Я догадался. Смотрела на меня, как на маньяка-убийцу.

- Ну слушай!.. кто-то же это сделал. Спланировал, рассчитал по пунктам – ради чего?

- Наверное, чтобы ты написала этот сценарий. Ты же его написала.

- А ребенок?! Я не знаю, что с ней делать.

- Ну, судя по всему, ты неплохо справляешься. А памперсов мы купим еще.

- Где?

- В городе. Я сам куплю.

- Попробуй.

Он посмотрел удивленно, и я сама удивилась, как это мне могли казаться неразрешимыми проблемами такие простые вещи. Но дело же не в этом, не в памперсах, черт возьми!

- Она чужая, Яр! Я даже не знаю, как ее зовут.

- Написала полный метр, а имени ребенку не придумала?

Смущенно пожала плечами. Заметила вдруг, что мы, оказывается, уже сошли с моего большого круга, с укатанной дорожки, что идем по глубокому снегу, не тронутому ничем, кроме птичьих следов и веточек с шишками и сухими ягодами, насыпавшихся со времени последнего снегопада. Снег, старый, ноздреватый и мощный, как геологический пласт, удерживал нас, не давая провалиться больше чем по щиколотку. Мы с Яром всегда любили гулять по глубокому снегу. Яр хорошо ориентируется в лесу, а я, конечно, давно потеряла направление, вот здорово, что мне наконец-то есть на кого положиться...

А если все-таки – он?!

Ради того, чтобы я написала сценарий: примем его предположение за признание, допустим. А дальше? Может быть, чтобы наконец-то согласилась уехать с ним?

А что, я уже готова. С кем угодно, лишь бы вырваться отсюда, из заколдованного места, где от меня ровным счетом ничего не зависит. Если сейчас произойдет еще что-нибудь из того же логического ряда, хотя о какой логике тут может идти речь, короче, если случится что-нибудь еще – я, наверное, не выдержу. Но меня больше не пробьет, нет, это как раз исключено, потому что рядом Яр. Тогда не знаю, что. Наверное, так и задумано. И уже не сделаешь ничего.

Дата добавления: 2015-08-10