|
Читайте также: |
Нет, я до сих пор не считаю, что ошибся в ней. Все шло правильно, в нужном направлении, просто она сорвалась раньше времени, а перед тем наделала ошибок. Я сразу ей говорил: нельзя играть в финансовые игры с государством, впутываться в минкультовский проект, лучше бы подождала, неужели вы думаете, что я не нашел бы денег? Я предупреждал, Марина не послушалась. Ей хотелось тут же, в моменте приступать к съемкам, ее, видите ли, «пробило», она боялась «спугнуть, упустить» — я даже не пытался вникнуть, что именно, в творческую сферу я вообще стараюсь не вторгаться. Остальное вы, Юленька, к сожалению, знаете. Жаль, что у вас не сложилась карьера киноактрисы, действительно жаль, сразу было видно несомненный талант. Но ведь вы, кажется, еще танцевали? И танцуете до сих пор?.. Да что вы говорите? Очень жаль, если так, извините мою неделикатность.
Она еще позвонила мне тогда: Игорь Эдуардович, помогите, сделайте что-нибудь! А что я мог сделать? Только пожурить по-отечески, дать ей хотя бы урок на будущее. Нет, я, конечно, попытался, поднял связи, прозвонил по нескольким вариантам — но это было на тот момент совершенно нереально, Марина и сама понимала. Ей надо было спокойно признать неизбежное, извиниться, распустить людей по домам, а она... На самом деле, Юля, меня до сих пор это мучит, никак не могу себе простить...
Да-да. Слушаю. Это срочно? У меня сейчас люди. Что?! Передайте этому мудаку, пускай валит нахрен, да на таких условиях мне сам Садовский будет задницу лизать! Да, так и скажи, два куска — потолок. Все, давай, я занят. Ублюдки...
На чем мы с вами остановились, Юленька?
* * *
Коробка была нетяжелая (поначалу), но габаритная и зверски неудобная, она закрывала обзор, вязала руки, это при сумке и люльке на плечах, и к тому же — какого черта было распечатывать?! — из нее то и дело что-нибудь выпадало, и приходилось останавливаться, приседать на корточки, ставить все на прелую листву, подбирать, укладывать, запаковывать кое-как, снова опоясываться ремнями, обхватывать поудобнее влажный картон, подниматься, идти... Направление — по наитию. Без малейших гарантий, что я вообще иду туда.
Свитер промок насквозь, налился тяжестью, будто и вправду стальная кольчуга, куда там какому-то гардусу, плечи ломило и резало лямками, ноги гудели, а рук я уже и не чувствовала, только разползающийся картон под ладонями — и тут ко всему вякнул ребенок, пока неуверенно, пробно. И еще не пробило, но уже подкатывало, вот-вот! — и я разжала пальцы, уронила коробку на землю, увидела рой кружащихся искр... а затем обнаружила себя на берегу пруда.
На кухню. Первым делом, не заходя к себе, потому что девочка в люльке разрывалась воплем, и надо было прежде всего заткнуть, сунуть в рот новую бутылочку. То ли шведская, то ли, не знаю, финская инструкция на громадной банке сухого питания была совершенно нечитаема, зато с картинками, а на плите обнаружился чайник с водой как раз нужной температуры. Теперь памперсы; когда-то я слышала, черт возьми, что они бывают. Тоже подробная картинка-комикс с раскадровкой для полных дебилов; удобная вещь. И новый фланелевый комбинезончик, розовый, с вышитой на груди парой вишенок. А мокрые одежки-пеленки скомкать и без церемоний выкинуть в угол.
Перевела дыхание, наслаждаясь внезапной причмокивающей тишиной, опустилась на табуретку и осмотрелась по сторонам.
После хозяйственного разгрома, который я учинила утром, здесь прибрали, вымыли оба ковшика, надраили до блеска плиту, простирнули и развесили парусами детские шмотки. Такое ощущение, что Иллэ и Таша только и ждали моего побега, чтобы проявиться, навести порядок и снова улетучиться перед самым моим возвращением: опять же, теплый чайник. Да ладно, они наверняка где-то здесь.
Все же с младенцами гораздо меньше мороки, чем я думала — оказывается, они с завидной регулярностью засыпают на пару часов, высвобождая массу времени, а в памперсе, по идее, тем более. В таких вот странноватых, что не сказать больше, размышлениях я вышла во двор, покрутилась вокруг корзины с орехами, полной, как всегда, почти доверху, и отправилась на розыски хозяев. Тарабанить в те же двери, слушать под теми же окнами, выкрикивать те же короткие имена. Дежа вю.
Не было здесь никого. Я знала это еще до того, как пошла искать, и потому новые доказательства гулкой пустоты и безлюдности поселения воспринимались даже с удовлетворением, как любое подтверждение правоты. Повсюду глухо и заперто, и стеклянная дверь Отса тоже, она тихонько дребезжала и дергалась под моими ударами и рывками на себя, но не открывалась, а разбить стекло что-то не тянуло, даже странно, да и вряд ли оно просто так разбилось бы, это стекло. Стоп, а как насчет окна с той стороны, из комнаты с видеоплейером, кстати, по-человечески интересно — там и сейчас показывают неизвестно кому кино на широком экране?
Двинулась вдоль стены флигеля, придерживаясь за нее кончиками пальцев правой руки, ощущая шероховатую поверхность как объективную реальность, от которой не особенно не спрячешься, даже если прилагать к этому все усилия. Реально все: от кулона с яшмой до коробки с памперсами и детским питанием, от мертвого письма до живого младенца — и кто-то же зачем-то это придумал, срежиссировал, организовал, воплотил. Чтобы ради мести, сведения счетов — смешно. На масштабные авантюры не идут из мелких и низменных побуждений; впрочем, равно как и из высоких и благородных. Авантюра самоценна и самодостаточна, это живая сверкающая субстанция, она разворачивается, как пружина, и развивается по своей логике и своим законам. Однако породить ее, придумать, запустить в жизнь может лишь адекватно крупная, творческая, самодостаточная и сверкающая личность.
Кто, черт бы его побрал?!!
Завернула за угол. Тут стену пришлось отпустить, слишком густо подпирали ее предметы экзотического обихода вроде корзин для катыши и нескольких валяниц, распяленных на деревянных треножниках, будто пугала. Прошла еще несколько метров — и уткнулась в тупик, совершенно бессмысленный, но тем не менее ожидаемый, черт, я и не сомневалась. Можно попробовать обойти с другой стороны, только и там, скорее всего, нет никакого прохода, и единственный внешний выход к тому окну — из моего, визави, почти стеклом к стеклу. Которые, если так, все же придется разбить!.. Оба. Вдребезги. Хоть что-нибудь.
Наплывало дикое, труднопостижимое и вместе с тем безнадежно четкое ощущение: на самом деле сделать ничего нельзя. Все продумано, просчитано наперед, любой вариант моих движений вписан в гипертекстовую схему, любая моя авантюра предусмотрена заранее, а потому по сути не является таковой. Не могла я уехать тем поездом, не могла в принципе, потому что по чьему-то сценарию не должна никуда уезжать.
Я ходила за почтой, только и всего. И на этот раз получила ее из рук в руки, видимо, чтобы осознать: способ как таковой совершенно неважен. Детали вообще не имеют значения, за исключением базовых: кулон, картина, письмо, нашлепок на фанере, младенец. Последнюю посылку, пожалуй, правильно рассматривать с младенцем в комплекте. А также недвусмысленным намеком на мое ближайшее будущее.
Ну, это мы еще посмотрим.
Прислушалась: вроде бы никто не плакал во всю детскую глотку, я бы услышала, в пустых постройках далеко разносятся звуки. Ладно. О будущих авантюрах подумаем позже, а сейчас надо перенести младенца и вещички к себе, не живу же я, в самом деле, на кухне.
Вернулась и придирчиво осмотрелась по сторонам, выискивая признаки чьего-то присутствия, хождения по пятам, отслеживания моих реакций и поступков; нет, непохоже, не настолько. Мокрые пеленки по-прежнему валялись комком в углу, чайник остыл, просыпанная пыль детского питания белела на столе двумя полосками, похожими на дорожки кокаина. Подмокшая, расползшаяся вдрызг коробка и парижская сумка стояли у входа, там, где я уронила их, наконец добравшись до цели. И заляпанное грязью корытце со спящей девочкой — на табурете.
Нагнулась, повесила на плечо, и лямки точно легли в неощутимые раньше, а теперь внезапно жгучие, болезненные борозды, ими же и оставленные на теле. Пожалуй, ближайшие несколько дней меня вряд ли потянет на авантюры с грузом на плечах. Хорошо хоть здесь недалеко идти.
Моя дверь была плотно прикрыта, но незаперта, и никак не получалось вспомнить, сама ли я оставила ее так. Потянула на себя аккуратно, без скрипа, вошла боком, протискиваясь в неширокую щель. Внутри оказалось тепло, очень тепло. Натоплено, уютно и ласково, как если б именно тут меня и ждали. Посверкивали искры из-под крышки круглой печи на треножнике.
А между печью и моей кроватью тихонько покачивалась, будто кто-то тронул ее за мгновение за моего прихода, резная, полукруглая, похожая на качельку-лодочку, деревянная колыбель.
___________________________
Срочно всем!!!
На Слободенском перевале пропала съемочная группа кинокомпании «Мост-продакшн». Это мои друзья, Маринка, Пашка и Влад. Вот здесь по ссылке статья в «Независимой», но там почти все неправда. Международных конвенций они не нарушали, аккредитация была оформлена как положено. И тем более не разжигали никакой межнациональной розни. Просто снимали фильм.
Последний раз Марина звонила на студию из Былкова четыре дня назад. С тех пор никакой связи. Мы уже дали запрос через «Репортеров без границ», пытаемся пробиться по разным каналам, но никакой новой информации пока нет. Там сейчас активизировались боевые действия, в местном консульстве никто не хочет заниматься какими-то киношниками. Мы собираем группу, чтобы вылететь на место, но возникли проблемы с визами, похоже, кто-то заинтересован в том, чтобы нарочно затягивать процесс. Может быть, у кого-нибудь есть друзья или знакомые внутри страны? Среди местных или в миротворческом контингенте? Пишите в комменты или мне на почту yarshepitsky@gmail.com.
Огромная просьба ко всем перепостить у себя и в сообществах.
Comments (1):
(анонимно) А чё они вообще туда поперлись, авантюристы хреновы?
* * *
Черные глаза. Без малейшего коричневого или серого оттенка. Два блика вспыхивают яркими точками на свету — анти-зрачки, эффект негатива, удобный прием, когда нужно вывернуть реальность наизнанку. Такие глаза я видела раньше только у двоих людей: у меня самой и у Михайля.
У меня могла родиться точно такая дочка, давно. Михайль — с этими его картинами, посылкой, письмом... черт, да мало ли чего от него можно ждать теперь, после смерти?!
Она смотрела из колыбели сосредоточенно, как если бы тоже думала о чем-то похожем. Перестань, младенцы не думают, у них имеется набор базовых инстинктов и безусловных рефлексов, не больше. Я провела пальцем туда-сюда над ее серьезным личиком, и черные глаза послушно проследили за движущимся объектом — в одну и в другую сторону. Надо что-нибудь придумать, маленькая, куда-нибудь тебя деть.
Сунула ей в ротик страшненькую, преувеличенную подкову-пустышку, качнула колыбель и вышла наружу.
Поселение стояло не просто пустое и безлюдное — теперь казалось, что оно было пустым и безлюдным всегда, нежилое, покинутое давным-давно, то есть нет, с самого начала так и задуманное: оболочка, декорация, съемочный павильон. Со скудной массовкой расплатились, и эти люди ушли, не оставив по себе даже отпечатка человеческого духа. Все двери заперты, все окна закрыты глухими ставнями: войти я могла только в зимнюю кухню, снабженную всем необходимым для ведения хозяйства, скромного, трудоемкого, натурального, так и нужно. Газовый баллон почти полон, к стене прислонен запасной. Типового набора продуктов, сушеностей и солений в подполе должно хватить надолго; сам подпол, отдельный аттракцион с квадратной рассохшейся дверцей в полу и шаткой лестницей в средневековый могильный холод, я уже опробовала накануне. И невидимый колодец во дворе — можно жить. И даже, наверное, дожить до весны.
Не дождетесь. Я все равно не останусь тут, уйду, убегу, встану на рельсы перед поездом, никогда я не отказывалась от поставленной цели только потому, что кто-то — обычно весь мир — был против. Другое дело, что слишком часто банально не хватает сил. Черт, это мерзкое, унизительное, несправедливое ощущение слабости: не потянешь, надорвешься, не сдвинешь с места, и надо срочно выбирать, что именно сбросить, как балласт, без жадности и жалости, ведь настоящие авантюристы всегда идут налегке. И сбрасывать всегда приходится дорогое, драгоценное, жизненно необходимое. Ради чего? — всего лишь призрачных, ненастоящих искорок внутри камня, которые все равно исчезают без следа, как только на него падает тень.
В углу по-прежнему валялся комок вчерашних пеленок, все, халява кончилась, больше никто прибирать за тобой не будет, стирай сама, пока все вокруг не пропиталось совсем уж невыносимой вонью. Нагнулась, и от этого простого движения дикой болью переломило спину: перегрузка, крепатура, надо было рассчитывать силы, а теперь что, остается только терпеть. И приготовить чего-нибудь на завтрак, хотя бы омлет, как вчера на ужин, или глазунью, вон лежит пара яиц, добытых накануне из внушительной яичной пирамиды в подполе... Откуда они, между прочим, там взялись — ты видела здесь хоть раз каких-то кур?
Вот на таких мелочах обычно и прокалываются: у самых лучших режиссеров попадает в кадр то след от реактивного самолета в византийском небе, то полоски от купальника в декольте герцогини, то короткое слово на спинке скамейки, где происходит кульминационное объяснение в любви. Кто бы ни режиссировал эту многоступенчатую авантюру — она небезупречна, далеко не все концы сходятся с концами, не все сцены выстроены соответственно законам драматургии, даже реквизит, тьфу, не подобран как следует. Я сама умею лучше. И я привыкла всегда — сама. Почему же здесь и сейчас я должна играть неизвестно кем написанную идиотскую гипертекстовую роль?
Нет. Я в любом случае найду третий, десятый, двадцать пятый авантюрный вариант, который никак не могли предусмотреть и встроить в сценарий. Придумаю что-нибудь свое. Вырвусь отсюда.
Зажгла газ, разбила яйца на шипящую сковородку. Сдвоенный звук заставил прислушаться, почудился детский плач вдали, выскочила на крыльцо — нет, показалось, в конце концов, она там накормленная и в свежем памперсе, должна была заснуть. Закрыть полупрозрачными веками черные глазищи, которые держат меня здесь вернее любой привязи, прошивая по рукам и ногам бесчисленными нитями, в которых я раньше не подозревала и десятой доли подобной прочности.
Уж эту ключевую деталь продумали как следует, попали точно в цель, в десятку, в нервный узел кончиком иглы. Для такого попадания надо было знать меня слишком хорошо, гораздо лучше, чем я позволяла кому-либо в своей жизни. Лучше, чем я сама знала себя до сих пор.
Черные глаза младенца с искорками на свету. Всего-то. Непостижимо.
Потянуло дымом, я метнулась назад в кухню — сгорело, и безнадежно, дырчатой угольной подошвой, на которой дрожали два сырых еще желтка, подернутые слизистой пленкой, гадость, к черту! Подцепила, не нагибаясь, с пола грязную пеленку, подхватила за ручку сковороду, выскочила наружу, огляделась по сторонам: куда здесь, черт возьми, ни разу не обращала внимания, утилизируют отходы?!.. А вдали теперь уже точно плакал ребенок, ну почему она все время орет, это же невыносимо, кто это выдумал?!.. И громадная корзина подворачивается под ноги, корзина с орехами, которые некому теперь лущить, некому, слышите?!! — раскаленной сковородой, как топором, сверху вниз, со всей отчаянной, загнанной в угол силой, и трещит лоза, и еще раз, и еще, и корзина падает, катится по ступенькам, взрываясь на каждой из них звездчатой ореховой россыпью, дробным стуком, недостаточным, вялым, нужно еще! Отшвырнуть ненужную горячую тяжесть, вяжущую руки, вложившись в бросок целиком, без направления, без цели, одно самоценное усилие в сведенных болезненно мышцах, и удар, и звон стекла!.. наконец-то, стекла!!!..
И тогда открывается такая бесконечность, такая огромная тьма, внезапно прошитая искрами, такой немыслимый простор, такая неизмеримая свобода, головокружительная сверкающая дорога. Пронзительное счастье, недостижимое больше ничем и нигде. Широкий, единственный, уникальный мир, где возможно все, потому что он недоступен никому — только тебе одной. Если пробило.
Пробило!!!
...А потом этот странный, трогательно знакомый эффект ненастоящего, ватного мира вокруг, игрушечной земли, по которой приходится ступать, и ничего, а ведь она, по идее, должна прогибаться под ногами. Забавная легкость, половинная сила тяжести, и надо спешить, спешить, и не потому, что боишься опоздать, просто промедление неестественно, противно природе, диссонансно жизни. И ты уже летишь, звенишь на тонкой запредельной ноте, переливаешься изнутри, ты знаешь и можешь абсолютно все — осталось только записать.
Маленький белый ноутбук поверх лоскутного одеяла, и никто не удивлен, все правильно, так и должно было быть. Осенний лес на мониторе, знакомый значок моей любимой из сценарных программ. Двойной клик, перевести дыхание и на остром выдохе отстучать несколько первых заглавных букв.
Самая невероятная из возможных и выдуманных человеческих авантюр. Вот так: поджав ноги на низкой кровати, опираясь на локоть, вперившись в монитор, согнувшись наискось над клавиатурой.
И время от времени покачивая левой рукой притихшую колыбель.
____________________________________________________________________
Авантюрин — это, между прочим, тоже кварц, полевой шпат. С мелкими включениями пластинчатых или чешуйчатых минералов: слюдки-фуксита, например, или магнетита, гематита, самородной меди... В зависимости от этого он зеленый, красноватый или золотистый. И обязательно с искорками внутри, которые вспыхивают на свету, при повороте камня, сейчас покажу, подожди. Знаешь, почему «авантюрин»? «А вентура» — по-итальянски «случай», такое имя дали венецианскому стеклу, в которое случайно попали пузырьки воздуха и еще какая-то ерунда, и получилось примерно то же самое. Представляешь? — сначала назвали стекло, подделку, а только потом уже настоящий камень. Но зато, что мне нравится, они тогда не видели разницы между случаем — и приключением, авантюрой.
Какой ты нетерпеливый. Ну ладно, смотри. Коснуться, легонько подтолкнуть, наподдать со всей веселой силы, пускай закружатся быстрее планеты, засверкают кометы и метеоритные потоки, вспыхнут сверхновые звезды, разовьются в спирали туманности, родятся новые галактики, — а запросто, что хочу, то и делаю, это же все мое!
Мой мир.
Мой собственный сад камней.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Марина Маркова
ВСЕ ПРИДУМАНО
оригинальный сценарий
полный метр
(с)Маркова Марина, 20... Станция Поддубовая-5
ИЗ ЗТМ
Сначала непонятно, что это такое: неровный белый фон, на нем какие-то бугорки, выпуклые линии, пересекающиеся сеточкой, белые на белом. Камера медленно отъезжает, и поверхность постепенно выравнивается, а тем временем за кадром звучат, приближаясь, голоса и характерные шумы богемной дружеской пьянки.
МУЖСКОЙ ГОЛОС
У меня родился тост!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС
Тише вы! У Игоря тост!
МУЖСКОЙ ГОЛОС (ИГОРЬ)
Сорок два, старик - это коварный
возраст. Главный рубеж, подстерегающий
нас, гениев, после тридцати семи.
Высоцкий, Джо Дассен, кто там еще?.. Элвис Пресли...
ДРУГОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС
Перестань, а?
МУЖСКОЙ ГОЛОС (ИГОРЬ)
Оля, Олечка, стоп, я ж не закончил
еще. Не перебивай. И я желаю тебе,
Михайль, с честью преодолеть данный
рубеж и в сорок три по-прежнему оставаться
гением, каким мы все тебя знаем!
Смех, неразборчивые реплики, звон бокалов. Камера отъезжает все дальше, и становится видно, что белый фон - это огромный
загрунтованный холст, прислоненный к стене. На него падают
длинные тени гостей за столом, силуэты рук с бокалами беспорядочно тянутся к центру.
ТИТРЫ
ИНТ. МАСТЕРСКАЯ МИХАЙЛЯ - ВЕЧЕР
За столом теснится большая компания, сидят кто на чем, в два ряда, некоторые женщины на коленях у мужчин. Все смеются, пьют, болтают, жестикулируют. МИХАЙЛЬ, обаятельный и подвижный, одной рукой обнимает свою жену ОЛЮ, другой разливает гостям вино.
МАРИНА, брюнетка чуть за тридцать, но с заметной сединой, сидит напротив. Ее лицо выделяется среди остальных резким, замкнутым выражением.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ
Ну так ты рассказывал?..
МИХАЙЛЬ
Ага. Это будет совершенно
гениальная штука! Никто ничего подобного
раньше не делал.
Широким жестом показывает на холст у противоположной стены мастерской. Все оборачиваются в ту сторону, звучат одобрительные междометия, кто-то присвистывает.
ПЕРВАЯ ГОСТЬЯ
Имеешь в виду размер?
МИХАЙЛЬ
(подмигивая ей через стол)
Размер, дорогая, не имеет такого
значения, как тебе кажется. Хотя,
знаешь, когда я заказывал подрамник,
на меня там посмотрели, как на идиота...
ОЛЯ
И правильно.
МИХАЙЛЬ
Жена всегда поддержит! Кого угодно,
лишь бы не родного мужа.
Целует Олю, встает и подходит к холсту. На его фоне Михайль смешной и маленький. Начинает говорить увлеченно, жестикулируя, водя руками по загрунтованной поверхности.
МИХАЙЛЬ
Это будет многофигурная композиция,
персонажей на двести пятьдесят.
Философская, многоплановая вещь...
ВТОРАЯ ГОСТЬЯ
Название придумал?
МИХАЙЛЬ
Я все уже придумал! Осталось начать
и кончить, фигня. А называться
будет "Репетиция времен". Красиво,
а?
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ
(поднимает бокал)
Ну, за "Репетицию времен"!
Все пьют, Михайль вприпрыжку возвращается к столу и успевает чокнуться со всеми по кругу. Кроме Марины - ее полный бокал стоит перед ней на столе.
МИХАЙЛЬ
Чернобурка, ты пьешь?
МАРИНА
Выпью, когда будет за что.
МИХАЙЛЬ
А ты не веришь? Будет. Правда,
будет. Скоро.
Они смотрят в упор друг на друга. У них совершенно одинаковые непроглядно черные глаза.
МАРИНА
(вполголоса)
Этот холст у тебя тут уже полгода.
МИХАЙЛЬ
(тоже вполголоса)
Не ври. Месяца четыре, не больше.
Тем временем пьянка продолжается, за столом уже обсуждают другое.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ
Новости смотрел? Разбомбили нафиг
еще три села.
ВТОРОЙ ГОСТЬ
Миротворцы? Наши?
первый ГОСТЬ
Там непонятка. Валят, как всегда,
друг на друга. Но скандал, куча
жертв среди мирного населения -
женщины, дети...
ПЕРВАЯ ГОСТЬЯ
Ужас какой.
МИХАЙЛЬ
(встревая в разговор)
Это в Слободенских горах?
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ
По официальной версии, они там
укрывали лесовиков в своих селах.
ВТОРОЙ ГОСТЬ
А по неофициальной типа не
укрывали?
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ
Ну, слушай, все равно. Если это
наши, как-то нехорошо получается.
МИХАЙЛЬ
Когда наши лезут туда, куда их не
звали, всегда получается нехорошо.
Это у нас национальная традиция.
ТРЕТИЙ ГОСТЬ (ИГОРЬ)
Да расслабьтесь, по-любому
америкосы бомбили. И, кстати, правильно
сделали. Вы хоть знаете, что эти лесовики
вытворяют?
МАРИНА
(резко)
А ты знаешь? Ты там был?
ИГОРЬ
(оборачиваясь к ней)
Мариночка, солнышко, я журналист. Я
умею сопоставлять информацию. И
анализировать.
МАРИНА
Не отрывая задницы от стула.
ВТОРАЯ ГОСТЬЯ
А может, хватит о судьбах родины? У
Михайля день рождения все-таки.
ВТОРОЙ ГОСТЬ
(подхватывает)
И я предлагаю выпить за нашу
прекрасную хозяйку, которая уже столько
лет его терпит. За тебя, Олечка!
МИХАЙЛЬ
Терпит - не то слово. Она меня,
подозреваю, даже любит. А, Оль?
Поворачивается к жене и, развернув ее к себе, целует долго, как на свадьбе. Гости, балагуря, тянутся к ним с бокалами, но
это бесполезно, и в конце концов все выпивают, чокнувшись
друг с другом.
Марина пьет одна.
ИНТ. МАСТЕРСКАЯ МИХАЙЛЯ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР
Вечеринка постепенно сходит на нет. Играет музыка, посреди мастерской топчутся две пары, одна из них - Михайль с первой гостьей, блондинкой выше его на полголовы, он что-то увлеченно рассказывает ей в шею.
Оля собирает посуду со стола. Гости расползлись небольшими группами: кто курит у окна, кто разглядывает картины Михайля, кто дискутирует по интересам.
Марина стоит возле огромного холста. К ней подходит Игорь.
ИГОРЬ
Я тоже так думаю.
МАРИНА
(не глядя)
Как?
ИГОРЬ
Михайль у нас действительно гений,
без дураков. Был.
Марина оборачивается к нему, и в этот момент мимо протанцовывают Михайль с блондинкой, доносится обрывок его убалтывательного монолога. Блондинка смеется. Рука Михайля гораздо ниже ее талии.
ИГОРЬ
Ничего стоящего он уже не напишет.
Выдохся. С гениями, Маринка, это
случается сплошь и рядом. Я сам,
чувствую, выдыхаюсь на своей чертовой...
МАРИНА
Ну, тебе-то как раз не грозит.
ИГОРЬ
Да ладно, при чем тут я. Просто
жалко смотреть на этот идиотский
траходром. Перевернул бы уже, что
ли, горизонтально...
Марина внезапно дает ему пощечину. Игорь отшатывается, хватается за щеку, задевая локтем холст, и тот гудит, как барабан.
ИГОРЬ
Ты чего?!
Марина молча, с неподвижным лицом, наклоняется, нащупывает
на полу у стены жестянку с кистями и так же молча с силой
запускает в Игоря. Тот успевает пригнуться, жестянка летит
через всю мастерскую, роняя кисти, и врезается в створку
открытого окна. Сыплется битое стекло, после паузы раздается
женский визг.
Музыка замолкает, гости приходят в движение, нарастает гул бессвязных голосов.
МАРИНА
(коротко, Михайлю)
Извини. До свидания.
Быстрым шагом пересекает мастерскую и выходит. Михайль, отпустив блондинку, смотрит Марине вслед, затем поворачивается к гостям и пожимает плечами.
МИХАЙЛЬ
Это Чернобурка. Кто ее знает, тот
не удивлен. Остальным бесполезно
объяснять.
ИНТ. КОМНАТА МАРИНЫ – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР
В комнате полумрак, светится только слабый ночник и зеленая лампочка на обогревателе, над которым Марина греет руки, высунув их из-под пледа. Она сидит в кресле, закутавшись по шею.
Входит МАМА Марины, худенькая немолодая женщина в домашнем халате.
МАМА
Почему ты сидишь в темноте?
МАРИНА
(коротко)
Устала. Глаза болят.
МАМА
Как погуляли?
МАРИНА
Нормально.
МАМА
Михайль очень хороший художник.
Помнишь, мы с тобой ходили на его
выставку в Доме офицеров? Лет семь
назад... или восемь?
Марина не отвечает. Мама проходит в комнату, садится на диванчик напротив.
МАМА
Ты не простудилась, Мариша? Я
чайник поставила, скоро закипит.
Ничего, если я лампу включу?
Клацает выключателем торшера, зажигается свет, и Марина вскидывается.
МАРИНА
Я сказала, у меня глаза болят!!!
Мама поспешно тушит лампу. Марина плотнее заворачивается в плед.
МАМА
Расскажи, как там было. Большая
компания собралась? У Михайля,
наверное, много друзей...
МАРИНА
Много.
МАМА
И неженатые мужчины?
МАРИНА
Не начинай.
МАМА
Не буду. Ты мобильный забыла, тебе
там звонили. И на домашний тоже.
Паша несколько раз.
Дата добавления: 2015-08-10; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Яна Дубинянская 7 страница | | | Яна Дубинянская 9 страница |