Глава 4. Двое военсталов подталкивали Мерзость, еще один вел Цыгана со скованными сзади

Двое военсталов подталкивали Мерзость, еще один вел Цыгана со скованными сзади руками. Пожилой сталкер все время задирал подол куртки и осматривал свой живот, на котором не осталось шрама. Глаза у него лихорадочно поблескивали, он вскрикивал беспричинно и иногда подпрыгивал. В движениях появилась несвойственная ему ранее живость, легкость, сталкер словно приобрел новое тело и испытывал его. Хотя с виду он оставался тем же Мерзостью, разве кашлял меньше и горячечные пятна исчезли с щек.

— Эй, Мерзость, как там ребята? — спросил Рамир. Пожилой сталкер поднял взгляд — растерянный, отсутствующий.

— А? — спросил он бестолково. — Я чувствую себя на десять лет моложе, прикинь! Да не, на все двадцать, точно. Что он со мной сделал?

— Отставить разговоры! — толкнул их в спину конвой.

Их вели через лагерь, и Цыган очень внимательно смотрел по сторонам. Сборы заняли какое-то время, давно рассвело. Явственно потеплело, но день обещал выдаться хмурым, по небу ползли лохматые темные облака, из-за этого казалось, что на всем лежит тень, словно ночь отступила не до конца. Мрачная была погода, необнадеживающая.

Исследовательский модуль стоял на берегу, за рядом полуразрушенных домов, это был, видимо, своеобразный центр лагеря. Из оставшихся изб четыре были обитаемы, две слева от лаборатории и две справа; из труб трех поднимался дым, четвертая служила тюрьмой сталкерам. Как они там? Кто еще жив?

Перед контейнером лаборатории была широкая полоса утоптанной земли, она тянулась от модуля к огораживающей лагерь металлической сетке. По этой полосе как раз и шли пленники. Позади военсталы под руководством генерала катили накрытую брезентом тележку. Слева стояли два каркасно-тентовых ангара — какие-то склады, видимо. Справа — десятка два армейских палаток. «Вот где живут военсталы, значит. А где квартирует Протасов? В палатке или в одном из домов? Наверное, все же в избе, палатка ему вроде как не почину». — Цыган покосился через плечо на Протасова. Тот ускорил шаг, обгоняя пленных, почти побежал вперед.

Земляная полоса заканчивалась воротами, перед ними темнела сколоченная из досок невысокая платформа. Наверх вели ступеньки и пандус. За оградой из сетки Рабица мерцали огоньки, вспыхивал неяркий синий свет и тут же гас. Цыгана загнали на платформу, туда же по пандусу затолкали тележку. На ней стоял какой-то прибор, чьи очертания скрадывал брезент, намотанный в несколько слоев. И отсюда, сверху, Рамир смог оценить открывшуюся взору картину.

Это была полоса аномалий шириной, наверное, в километр. Один ее конец упирался в серо-зеленые гладкие холмы Могильника, другой терялся в лесу справа. Аномалии росли неровными рядами, между ними оставалось расстояние не больше метра-двух.

Цыган повернулся, окидывая весь лагерь одним быстрым внимательным взглядом, запоминая дислокацию. Берег с причалом отсюда не был виден, но из-за модуля торчала верхушка буксира-толкача — он был довольно высокий, надстройка в три яруса.

Группа остановилась у помоста. Положив ладонь Мерзости на плечо, генерал Протасов повернул его к себе.

— Слушай, сталкер, — быстро заговорил генерал. — Я вшил в тебя артефакт. Ты стал как бы невидим для аномалий, артефакт в тебе их обманывает. Теперь ты можешь пройти по полю и собрать артефакты, какие найдешь. Долго не ходи. И не пытайся удрать — это плохо кончится. Но не забывай: ты все равно уязвим — аномалии могут сработать от прикосновения. Поэтому гляди в оба!

Один военстал пристегнул к поясу Мерзости контейнер на десять ячеек, другой натянул ему на руку брезентовую рукавицу. Мерзость заворочал плешивой головой, приложил ладонь к животу.

— У тебя ничего не выйдет, — сказал Цыган поднявшемуся по ступенькам генералу. Он ощущал, что ничем не может помочь Мерзости или другим, и оттого злился, и еще больше злился на себя от этой бессмысленной и беспомощной ярости.

— Твое место в партере, падаль! — Протасов резко ударил его под дых.

Воздух выбило из легких, Цыган согнулся. Генерал ребром ладони рубанул его по шее. В глазах потемнело, Цыган повалился на доски настила.

Мерзость посмотрел на него; первое возбуждение прошло, теперь в глазах сталкера стояла тоска, как у пса на цепи.

Что за безумная идея — вживлять артефакты? Чтобы добыть еще больше артефактов и продать их? Протасов получил какую-то власть над аномалиями, сумел стянуть их со всей округи и запереть на этом поле, но не приобрел возможности срывать с них арты, как спелые сливы. Ему нужен собиратель… Мелькнуло слабое воспоминание — когда-то Цыган слышал легенду о Собирателе в числе многих прочих баек, которые пересказывают обитатели Зоны друг другу вечером у костра. Один сталкер приложил к ране артефакт, тот прижился, а сталкер приобрел некие способности. Неужели не легенда? Даже опытный сталкер не пройдет по такому полю. Значит, генерал что-то где-то узнал и теперь пытается создать такого собирателя, идеального сталкера. Сферический сталкер в вакууме… Только Протасов просчитался: никто добровольно на это не пойдет. Одно дело — работать на генерала, есть перебежчики среди сталкеров, но даже перебежчик не согласится, чтобы ему на место печени вшили артефакт. Без наркоза.

Мерзость трясущимися пальцами проверил, крепко ли держится контейнер на поясе, легко ли открываются фиксаторы, не заедают ли, — и не смог открыть, пальцы безрезультатно заскребли по металлическим скобам. По высокому лбу ползли капли пота, плешь порозовела, пучки седеющих волос шевелились от ветра, под хмурыми облаками лицо казалось серым.

Генерал был удивлен, когда Мерзость выжил, значит, он сам не уверен в результатах опытов. То есть только надеется на положительный исход. Наверняка пожилого сталкера заранее списали в расход — если с ним не получится, есть другие пленники. А когда пленники кончатся, можно будет сделать вылазку в Зону и набрать новых…

Цыган почувствовал, что к горлу подступила тошнота, — непреодолимой силы отвращение накатило на него. Кто дал Протасову право распоряжаться жизнью других людей? В конце концов, сейчас не Средние века и человеческая жизнь кое-что стоит. Главное, что никто на большой земле не собирается пресекать эти бесчеловечные эксперименты, скорее всего никто о них и не знает. Так что придется разобраться с Протасовым своими силами…

Генерал подошел к самому краю платформы, сцепив руки за спиной, и вперил взгляд в гущу аномалий, высматривая артефакты среди колыхания воздуха, крутящихся тут и там песчинок и травы, сухих веточек, синих искр, слабых желтых разрядов, иногда словно ниоткуда пробегающих над землей.

«А ведь сейчас отличный момент, чтобы покончить с мясником», — мелькнула мысль, и Цыган приподнял голову, чтобы убедиться в возможности осуществления этой идеи. Конечно, нет никакой нужды воевать с военсталами, громить базу — зло исходит от самого Протасова, и чтобы освободить Зону, достаточно убить его одного. Если удастся сбросить его с платформы подальше, генерал упадет в ближайшую аномалию, в крутящуюся у открытых ворот воронку, и с ним будет покончено. Точно!

Рамир пошевелился. Следовало поторопиться. Мерзость еще нерешительно переминался с ноги на ногу, облизывая серые губы, а генерал уже вытянул руку.

— Пошел! — возбуждённо крикнул он.

Мерзость поднял голову, и Цыган вздрогнул от беспомощности, промелькнувшей в его взгляде. Двое военсталов подтолкнули сталкера вперед. Прямо перед ним, в нескольких метрах, кружился прозрачный смерч, поднимая песчинки и травинки, — воронка. Воздух вокруг нее дрожал, и сам сталкер дрожал, как последний лист под порывами осеннего ветра.

Мерзость сделал нерешительный шажок, еще один. Генерал сжал вытянутую руку в кулак, и Цыгану невольно показалось, что Протасов представил в этот момент, как сжимает чье-то горло. Все внимание живодера было поглощено тем, как Мерзость бочком подбирается к воротам из рабицы. Соваться туда, даже зная о новых способностях, было страшно. К одной аномалии подходишь с опаской, чтобы подобрать артефакт, а тут их целое поле. Справа от воронки искрила электра, слева расплывалась зеленая лужица холодца, воздух между аномалиями был словно наэлектризован… Сейчас или никогда! Цыган встал на колени, пошатываясь. Охраняющий его военстал шагнул к нему, поднимая «скар».

Цыган подтянул одну ногу, делая вид, что не может подняться, согнулся в три погибели, начал выпрямлять вторую ногу. Мерзость вскинул руку, прикрываясь локтем, — поле аномалий словно дохнуло на него, и остатки волос вокруг порозовевшей плеши встали дыбом, заискрились, над макушкой словно вырос нимб.

Рамир прикинул расстояние от платформы до ближайшей аномалии. Воронка может включиться без непосредственного контакта, если попасть в поле ее действия, а это около полуметра. До аномалии метра три, значит, надо вложить в бросок все силы.

Сейчас очень кстати было бы крикнуть что-то вроде «Умри, тиран!» — но это было бы глупо, и Цыган, коротко выдохнув, не разгибаясь, прыгнул на генерала, по-прежнему стоявшего на краю платформы, сцепив руки за спиной, плечом столкнул его и повалился следом. Мерзость вздрогнул, поднял голову и отшатнулся от дохнувшего на него аномального ветра.

Воронка вспухла, включившись, ее контур стал четче, смертоносный вихрь закружился быстрее, с силой вовлекая в свое вращение все окружающее. Зашаталась ограда, створки ворот поехали к аномалии, закрываясь. Военсталы закричали, вскидывая автоматы, но что тут могло сделать оружие?

Генерал сгруппировался, упал на плечо, попытался откатиться назад, но со свистом всасывающая в себя всё воронка потащила его к себе.

Мерзость вцепился обеими руками в столб платформы. Воронка приподняла сталкера, его ноги заболтались в воздухе. Он заверещал.

Охранявший Цыгана военстал после прыжка пленника подбежал к краю. Когда воронка сработала, его словно толкнуло в грудь невидимым кулаком, военстал пошатнулся, взмахнул руками, выпустив «скар». Крутящий момент набирающей силу аномалии подхватил его, и военстал повалился лицом вперед, нелепо перевернулся в воздухе и упал с платформы рядом с Цыганом. Ремень «скара» соскользнул с шеи, и, не коснувшись земли, автомат улетел в воронку.

Цыган приземлился очень неудачно — шмякнулся на плечо и взвыл от боли. Воронка тут же подхватила наемника, и его потащило по крутой дуге в жерло аномалии. Цыган царапал землю пальцами скованных сзади рук, но зацепиться было не за что.

Ворота со звоном захлопнулись, воронка продолжала втягивать их, металлические створки корежило, они дрожали и подпрыгивали, петли дергались, болты в них ходили ходуном.

Протасова впечатало спиной в скачущую створку. Со свистом выскочил из креплений один болт и улетел сквозь сетку в воронку, та с чмоканьем заглотила его, но со следующим витком выплюнула. Болт пролетел над головой Цыгана и ударил пытавшегося встать военстала в лоб. Брызнула кровь, военстал упал и покатился к воротам, уже не сопротивляясь. Остальные охранники держались за платформу, как Мерзость. Сталкер болтал ногами в воздухе, руки его постепенно разжимались. На крики и шум сбегались другие военсталы, тревога охватила лагерь. Зажглись прожекторы, белые лучи прорезали сумеречный воздух, выхватывая из него отдельные фигуры.

Холодец возле вспухшей воронки волновался, из лужицы поднимались кислотные сталагмиты и тянулись к работающей аномалии, электра затрещала сильнее, искры сменились синими разрядами. Еще немного — и она тоже сработает, понял Цыган. Он изо всех сил упирался ногами в землю, пытаясь противостоять утягивающей его мощи.

Генерал покраснел от усилий. Вцепившись в подрагивающую сетку, он кое-как поднялся. Под его пальцами сетка изгибалась, шла волнами, отдельные звенья лопались, створки звенели, дрожали, петли стонали, металл не выдерживал напряжения. Труп военстала с пробитым лбом давил на ворота все сильнее. Сетка разлеталась в клочья прямо в руках, но генерал упорно полз вдоль нее. Вот он взялся за столб, сразу перехватился за сетку дальше и, с трудом отрывая ноги, преодолевая чудовищное сопротивление, двинулся прочь от воронки.

К нему на помощь уже спешили военсталы. Остановившись вне радиуса действия аномалии, они образовали цепочку, сцепившись локтями, и крайний военстал, протянув руку, стал подбираться к генералу.

Цыган заскрипел зубами. Он уперся подошвами в левую створку, которая была чуть дальше от аномалии. Правая превратилась в гармошку, одна петля оторвалась, взлохмаченная сетка на последней петле болталась в воздухе, как измочаленный взрывом флаг.

И тут из петли левой створки, в которую упирался Цыган, вылетел один болт, почти сразу за ним второй. Оба сделали круг над его головой и унеслись в воронку. Петля отделилась от столба. Створку и зацепившийся за нее труп вояки потащило вперед.

Генерал схватил поданную руку, военсталы вытянули его из поля аномалии. Он кивнул, отряхнулся и повернулся к воронке.

Завизжал, как резаная свинья, Мерзость, ослабевшие руки разжались, и сталкер покатился по земле.

— Держите его! — закричал генерал.

Цыган извернулся, пытаясь схватить сталкера, но Мерзость с закладывающим уши визгом пронесся мимо. Цыгана потащило следом. Аномалия отключилась, разбросав кровавые ошметки.

Смолк низкий напряженный гул, звучавший все это время, и только сейчас Цыган понял, что он вообще был.

Подбежал Протасов, схватил за ноги лежащего головой в поле аномалий Мерзость, оттащил, ему помог один из военсталов. Цыгана окружили, поставили на ноги.

Генерал приложил два пальца к шее пожилого сталкера, приподнял ему веко — и выпрямился. У Цыгана заныло в груди: неужели мертв? Протасов схватил наемника левой рукой за волосы на затылке, потянул вниз, секунду смотрел ему в глаза — и, не отпуская, правой ударил под дых. Цыган охнул, хотя и ожидал удара.

Генерал бил яростно и долго. Цыган повалился на колени, его затошнило, перед глазами расплывались разноцветные круги, тело превратилось в сплошной комок боли. Когда он упал, Протасов продолжил избиение ногами. Удары сыпались один за другим, и каждый, казалось, раздирал тело, погружался в самые внутренности и рвал их в клочья. Кровь стучала в висках, во рту был ее соленый вкус, а генерал не остановился даже тогда, когда пленник потерял сознание.

* * *

«Второй раз», — была первая мысль, когда к Рамиру вернулось помутненное сознание. А ведь он даже в детстве не падал в обморок. Тело горело, будто жарилось на сковородке в аду — или так и было? Во рту стояла горечь. Цыган попытался приподнять голову — и его вырвало желчью. Все кругом качалось, он словно плыл в корыте по морю в шторм.

В корыте? Цыган приоткрыл глаза. Да, он опять в клетке, лежит, скрючившись, на холодном полу. Холодок был приятен — он смягчал жар побитого тела, но усиливал охвативший его озноб.

Видно было плохо. Цыган моргнул несколько раз, прежде чем понял, что один глаз заплыл и в нем темнота, а на другом ресницы склеены кровью. Кое-как он разлепил их. Пожалуй, зря. Как только он сфокусировал взгляд на прутьях решетки перед собой, окружающее опять скакнуло, перевернулось, желудок подступил к горлу, и его снова вырвало. На губах остался мерзкий горько-кислый привкус. Но значительно горше было у него на душе: Протасов жив, а Мерзость умер. Из-за него, Цыгана. Это угнетало сильнее всего.

Он долго приходил в себя. Голова кружилась, его тошнило. Куртка измазалась в блевотине и неприятно пахла.

В лаборатории горел свет; было непонятно, какое время суток. Сколько он тут провалялся? Вечер сейчас или утро? Да нет, вряд ли он был в отключке целую ночь — видимо, всетаки вечер.

Снаружи хлопнула дверь, потянуло сквозняком, свежим воздухом. Послышались шаги, голоса. В голове шумело, перед глазами плыло — вернее, перед одним, левым, видящим кое-как. Болело все, но особенно плечо, на которое он упал с платформы, кололо в пояснице при каждом движении — не отбил ли Протасов ему почки? Тянуло низ живота, ныли ребра, саднило щеку, ноги затекли.

Шум короткой схватки — и новую жертву уложили на стол. Цыган попытался сесть, преодолевая головокружение и тошноту. Получилось только с третьего раза. Эмалированное корыто под ним качалось и норовило уложить обратно. Крики из другого конца лаборатории доносились как сквозь вату.

— Держите двое! — командовал генерал.

Звяканье инструментов, какие-то безумные вопли… Что он делает? Упираясь в стену, Цыган попробовал встать. Влажные от пота и грязи ладони скользили по металлу, ноги не держали. Он дважды упал, наконец поднялся, цепляясь за решетку. Удалось встать на колени, и Цыган замер, прислонившись к прутьям лбом. Металл приятно холодил кожу. На бровях висели капельки пота. Кажется, большего ему сейчас не добиться…

Мимо пробежал белый Ботаник, прикрывая рот ладонью. Хлопнула дверь туалета, оттуда донеслись звуки рвоты. Тревожно запищал аппарат жизнеобеспечения.

— Что же это такое! — зло воскликнул генерал. Цыган скосил глаза на операционный стол. Рядом с ним торчала бесполезная уже капельница. Протасов с ожесточением воткнул скальпель в грудную клетку распростертого на столе сталкера. В стоящем радом контейнере что-то сахаристо поблескивало — сборка, решил Цыган.

Генерал окровавленными по локоть руками выволок из туалета лаборанта. У того глаза были широко открыты, разинутый рот судорожно хватал воздух.

— Не прерывай операцию! — Протасов без замаха ударил Вову по зубам и отшвырнул его, так что парень ударился затылком о стену и медленно сполз на пол.

Сидевший на стуле у дверей охранник встал. Протасов прошел мимо него к раковине, бросив на ходу:

— Уберите тело. Ботаник заморгал и сел. Поймав взгляд Цыгана, он поспешно отвернулся. Отряхнув воду с рук, Протасов приблизился к клетке.

— Очнулся. — Пожалуй, генерал рассматривал его даже с каким-то интересом, брезгливым, будто наемник был мадагаскарским тараканом или пауком-птицеедом. Затем оглянулся на осторожно поднимающегося лаборанта: — Приберись.

Ботаник обошел генерала, стараясь держаться ближе к противоположной стене, и побрел к операционному столу; двое военсталов отстегивали очередную жертву экспериментов Протасова. Взяв труп под мышки и за ноги, военсталы вынесли его. Охранник открыл дверь и закрыл ее за ними. На кафельном полу осталась цепочка красных пятен. Бледный Ботаник принялся затирать их шваброй. В лаборатории стало тихо.

Когда прошла тошнота от боли, затошнило от голода. Сколько он уже не ел и не пил? Похоже, что слабость больше отсюда, а не от побоев. Цыган собрал последние силы и встал, чтобы не смотреть на генерала снизу.

— Не очень удачные у тебя опыты, — хрипло выговорил он. — Может, на крысах сначала потренируешься? Как раз твой размер…

Глаза генерала сузились, в них промелькнула ярость.

— Я раздавлю тебя, как таракана! — прошипел он.

— Вперед, — согласился Рамир. — Выпусти меня, и посмотрим, кто кого.

Протасов засмеялся своим неприятным металлическим смехом, продолжая внимательно разглядывать пленника. Ботаник закончил мыть пол и начал оттирать кровь с операционного стола. Тихо звякали инструменты, которые он перекладывал в автоклав для кипячения.

— Не лишен упорства и вынослив, — наконец проговорил генерал, больше для себя, чем для пленника.

— Вот именно, — отозвался Рамир, пытаясь разозлить противника. Пока он в клетке, перевес не на его стороне, ясное дело. Но если он окажется снаружи… еще посмотрим, кто кого давить будет! — Поэтому я не поставил бы на тебя.

— Ты слишком много о себе думаешь, — нахмурился генерал. — Сейчас я покажу тебе, кто хозяин положения.

На миг его мраморное лицо будто сломалось, исказившись в злорадной гримасе, но тут же снова стало непроницаемым. Протасов обошел клетку и опустил рычаг, торчащий из стены рядом со стулом охранника.

Металлическая плита под потолком, в которую уходили прутья клетки, вздрогнув, поползла вниз. Цыган поднял глаза, и его охватила паника. Протасов и вправду его раздавить решил, что ли?!

Плита опускалась медленно и неотвратимо. Вот она коснулась макушки Цыгана, смяв всклокоченные кудрявые волосы. Он втянул голову в плечи, но плита продолжала двигаться. Цыган с трудом подавил крик. Если он начнет материть Протасова, то покажет свой страх.

А плита уже заставила его согнуть колени. Животный ужас поднялся из живота, сознание помутилось, в глазах заплясали кровавые пятна. Цыган изо всех сил сжал прутья, так что костяшки побелели, прикрыл глаза, сражаясь с собой. Не показать страх! Генерал добивается именно этого. Зачем-то Цыган ему нужен, раз Протасов его еще не убил. Может, тоже положит на стол, но вряд ли убьет вот так. Это была бы поистине нелепая смерть!

От этой мысли у него задрожали колени. Черт! Он не боялся смерти и в любую минуту готов был умереть, по большому счету, — но только не так!

«Берегись! Убегай!» — стучала кровь в висках, лишая способности разумно рассуждать, сердце билось, как лиса в норе, застигнутая гончими. А Протасов наблюдал за ним своими желтыми глазами, не убирая руку с рычага.

Впервые в жизни Цыган почувствовал себя униженным. Горячая волна гнева поднялась из глубин его существа, пробившись сквозь панику и ужас. Это заставило очнуться уже опустившегося на колени наемника. Он плюнул и сел, скрестив руки на груди, вызывающе глядя на своего мучителя.

Плита продолжала опускаться с тихим гудением. Ботаник замер с тряпкой в руке, нагнувшись над металлической поверхностью стола, и остекленевшими глазами уставился на сидящего под плитой наемника; побледневшие губы его шевелились, однако он не мог произнести ни звука.

Цыгану пришлось втянуть голову в плечи. Он уже собирался лечь, когда Протасов поднял рычаг. Плита замедлила ход, со скрежетом остановилась и неспешно пошла вверх. Но не до потолка — генерал не оставил пленнику возможности выпрямиться. Сидеть было неудобно, однако Рамир даже сполз немного ниже, расставив согнутые в коленях ноги, уперся подошвами в край корыта, откинул голову и посмотрел на подошедшего к клетке генерала:

— Что, другого способа подняться над человеком у тебя нет?

Злорадная ухмылка сползла с лица Протасова, желтые глаза сузились, челюсть выпятилась вперед.

— Рано радуешься, — процедил он желчно. Развернулся на каблуках и быстро вышел.

Жадно наблюдавший за унижением Цыгана охранник разочарованно сплюнул и сел на свой стул.

— Замой, — бросил он Ботанику.

Тот вздрогнул, бессмысленно посмотрел на военстала. Затем торопливо кивнул и схватился за швабру трясущимися руками.

Силы оставили Цыгана, гнев схлынул, уступив место усталости. Навалилась сонливость, он душераздирающе зевнул. По-настоящему спать не хотелось — зато опять появился зверский голод. В горле пересохло, Цыган облизнул потрескавшиеся губы шершавым языком. Генерал решил его уморить. Чего тратить пулю? Он здесь просто загнется от истощения, вот и все.

— Ботаник! — хрипло позвал Цыган. — Сколько я в отключке был?

Глаза лаборанта забегали, он покосился на охранника, шаркая шваброй по полу у ног военстала, вытирая плевок с пола.

— Часа два, — шепнул он.

— Не разговаривать! — Военстал показал Ботанику кулак.

Лаборант убрался в другой конец лаборатории, сунул швабру в ведро, задвинул его в угол между шкафом и столом, поставил автоклав в кипятильник и снова начал перекладывать бумажки на столе, вытирать клавиатуру. Громко тикали часы на стене над раковиной.

«Это был чертовски долгий день», — сказал себе Цыган, закрывая глаза и стараясь не думать о еде. За последние сутки он устал так, как не устал за всю жизнь. Цыган считал себя сильным человеком. Сейчас он столкнулся с противником, превосходящим его во всем. Кажется, в ближайшее время его главная задача будет весьма непростой — не потерять человеческое достоинство.

Он попытался вспомнить, когда он ел в последний раз, — и не смог. Избавиться от мучительных видений свиной отбивной с пюре никак не удавалось. Почему именно с пюре? Отчего изголодавшийся организм выбрал этот образ из всех возможных гарниров? Рамир никогда не любил пюре. Просто жареную картошку да с соленым огурчиком — это конечно. Еще хороша картошечка по-сельски — обжаренная крупными ломтями, молодая, прямо со шкуркой, с луком, зеленью… Он потряс головой, отгоняя навязчивые мысли, сглотнул слюну — набрался полный рот. А ведь, казалось бы, от недостатка воды ничего такого ему не грозит. Хоть бы пару глоточков, хоть из-под крана… холодной, свежей, как морозное утро, что-бы ломило зубы, еще плеснуть на лицо, но буквально одну горстку, жаль терять драгоценную жидкость. А еще неплохо искупнуться — скажем, в озере. Когда-то их табор остановился на берегу лесного озера, вода в нем была глубокая, черная… Нет, это не то, лучше какое-нибудь голубое, широкое озеро на солнечной равнине, вода искрится в ярких лучах, а ты заходишь по пояс, вода приятно холодит живот, отталкиваешься от дна и плывешь, разводя руками и заглатывая щедрые порции сладкой, теплой, мокрой воды… В горле пересохло. Цыган вздохнул и открыл глаза. Так больше нельзя.

— Эй, когда мне пожрать дадут? — не поворачивая головы, громко спросил он. Задремавший охранник заворочался на стуле.

— Чего? — сонным и недовольным голосом спросил он. Ботаник тоже спал, погрузившись в глубокое вертящееся кресло у стола. Он вздрогнул и начал возить рукой с тряпкой, которая так и осталась на столе, когда он отключился.

— Жрать, — мрачно повторил Цыган. — У вас тут пленных кормят или где? Охранник поморгал, встал, зевая и почесывая шею.

— Приказа не было, — без охоты отозвался он. — Ща спрошу.

— Спроси, пока я тут не разнес все, — бросил вслед Цыган.

Военстал скривился и вышел, осторожно прикрыв дверь. Послышались шаркающие шаги, приглушенные голоса.

— Дай хоть воды глоток, — попросил Рамир Ботаника. Тот заозирался, поднялся и боком обогнул операционный стол.

— Сейчас, — шепнул он, подхватывая со стола кювету. — Секунду…

Лаборант покачивался, под глазами у него залегли тени, лицо осунулось, черты заострились; он тоже не спал сутки.

— Секунду, — бормотал он, подходя к раковине у дверей и открывая кран. Вода зажурчала, падая в эмалированный лоток. — Сейчас…

Он наполнил кювету до краев и, держа ее перед собой, стараясь не пролить, пошел к Цыгану. Тот подобрался к решетке, чтобы перехватить драгоценную жидкость.

Дверь распахнулась, быстрыми шагами вошел генерал, за ним маячил охранник. Ботаник запнулся на ровном месте, вода плеснула ему на халат, по животу расползлось мокрое пятно.

— Это еще что такое? — Протасов резким ударом выбил кювету из пальцев лаборанта. Ботаник испуганно отдернул руки, отшатнулся. Кювета перевернулась в полете и со звоном упала возле клетки, брызги воды разлетелись по лаборатории. Цыган слизнул с губ и подбородка несколько капель.

— Воспитанная собака ест только из рук хозяина. Пошел вон, — бросил Протасов Ботанику; тот попятился. — Покорми ассистента на кухне и отведи в подсобку, — приказал он охраннику. Военстал замялся.

— Что еще? — Генерал устремил на него яростный взгляд.

— Не хотелось бы оставлять вас с этим, товарищ генерал, он уже покушался…

— Выполняйте! — оборвал Протасов.

— Есть! — Военстал вытянулся по стойке «смирно», повернулся и вышел, кивнув Ботанику. Тот маленькими шажками обошел генерала по большой дуге и просочился в дверь, на лице было написано облегчение.

Цыган хмуро смотрел на генерала исподлобья, отодвинувшись в глубь клетки. Что еще он задумал?

Генерал подошел к письменному столу, развернул принесенный с собой сверток. Зашуршала бумага, стукнул, открываясь и закрываясь, верхний ящик стола, звякнул металл… И по лаборатории разнесся запах. Божественный запах еды. Мясное. Колбаса. Или сосиски. Нет, сардельки. Сырые, но дивно щекочущие обоняние.

Свело живот, рот наполнился слюной, и снова Рамир отчетливо ощутил свое унижение. Он понял, что хочет сделать генерал. Садист. Тонкий, блин, психолог! Чтоб он сдох! Подавился собственной колбасой!

У него была минута, чтобы морально подготовиться к тому, что произойдет дальше, и гнев помог ему в этом. Протасов нарезал сардельку и подошел к клетке, держа в каждой руке по небольшому кусочку, протянул один пленнику.

Рамир думал, что выдержит, но к этому нельзя было подготовиться. В ноздри ударил запах мяса, желудок подскочил, рванулся вперед, и Рамир чуть не устремился следом, невероятным усилием воли заставив себя не двинуться с места. «Еда! Мясо! Дай! Дай!» — орал организм.

— Хороший пес ест только из рук хозяина, — повторил Протасов.

Генерал не улыбался, и Цыган увидел в его глазах… Что за чувство это было? Цыган не был уверен, одно ему стало ясно: он все-таки сумел задеть мясника за живое, и теперь тот не отступится, пока не превратит пленника в животное, в послушную собаку, которая будет лизать ему руки…

Тело бунтовало, все в нем тянулось вперед, к вожделенному куску, каждая клеточка требовала пищи, голова кружилась от голода и слабости. Всего-то и надо протянуть руку и вырвать сардельку из пальцев Протасова. Он и держит-то некрепко… «Из рук хозяина, — сказал себе Цыган. — Не для того меня Ма воспитывала…»

А для чего? Чтобы он сдох тут, в этой неудобной клетке, в позе эмбриона, под злорадным взглядом Протасова? Если он возьмет еду сейчас, у него появятся силы, чтобы противостоять генералу, а если откажется — одолеет слабость, он через несколько дней от истощения не будет способен ни к какому сопротивлению… В желудке громко заурчало. Генерал улыбнулся.

Цыган опять ощутил укол унижения. Сил на достойный ответ не было, поэтому он просто показал мучителю фак.

Протасов сухо усмехнулся, будто ничего другого не ждал, бросил кусок перед клеткой, так, чтобы Цыган при желании мог достать, но надо было постараться дотянуться, — и вернулся к письменному столу. Вошел военстал.

— Принесите сюда мой ужин, да побыстрее, — приказал ему Протасов. Тот кивнул и снова удалился. Генерал сел в кресло, потирая руки. Цыган проклял все на свете.

Минут через пять явился тощий повар с недовольным лицом, уже известный Цыгану, принес поднос, накрытый полотенцем. Там оказались судки из нержавейки и тарелки с приборами. Повар стал открывать судки один за другим и раскладывать еду по тарелкам. Рамир отвернулся, но запах! Божественный, невыносимый аромат мяса с картошкой преследовал его. Мясо еще скворчало. Потом запахло зеленью и уксусом. Послышалось бульканье — что-то наливали. Затем повар вышел, и послышались звуки, какие бывают, когда кто-то режет что-то на тарелке столовым ножом.

— Приятного аппетита! — громко сказал Протасов и начал есть.

Ел генерал тихо, аккуратно, и это было невыносимо. У Цыгана от запаха еды кружилась голова. О, сейчас он мог бы проглотить два, нет, три таких ужина! И запил бы добрым бокалом сухого вина. А на десерт — пятьдесят граммов коньяка с лимоном и хорошую сигару. Или черт с ним, сойдет и сигарета, зато лимон обязательно с кофе и щепоткой соли.

Дьявол. Цыган поднялся… то есть хотел подняться, но стукнулся макушкой о плиту, с трудом сдержал ругательство и сел в позу полного равнодушия и наслаждения жизнью — прислонившись к стене, согнув колени, упираясь ногами в решетку — хотя копчик уже болел нестерпимо, мышцы затекли и ныли.

— Зачем тебе все это, Протасов? Чего ты добиваешься?

Генерал тщательно прожевал, проглотил, промокнул губы лежащей на коленях белоснежной салфеткой, отпил из стакана — возможно, что и вино или компот вишневый (Цыгану при мысли об этом скрутило желудок), — и ответил, отрезая новый кусочек мяса:

— Скоро ты перестанешь задавать вопросы и начнешь выполнять команды.

Смотреть, как ест генерал, и разговаривать с ним пересохшим ртом было пыткой. Но самое страшное началось, когда Протасов ушел, не удостоив пленника взглядом. Злой повар вновь появился, собрал посуду на поднос и скрылся, охранник проверил, крепко ли закрыты окна, выключил свет, вышел и запер за собой дверь. Ключ повернулся в замке, послышались удаляющиеся шаги, голоса в коридоре, затем хлопнула еще одна дверь — и Цыган остался в темной лаборатории… наедине с сарделькой. Он помнил, куда она упала. Кусочек еще источал слабый, но несомненный аромат.

Цыган лег на бок лицом к стене, спиной к сардельке, подтянув колени к груди, однако запах еды дразнил, щекотал ноздри, выводил из себя. Желудок бунтовал, кричал, ходил ходуном — сдерживать себя становилось все труднее.

Хуже всего, что эта партия в любом случае осталась за генералом. Если Цыган сожрет кусок — он распишется в собственной слабости и будет унижен. Если нет… Что ж, Протасов скажет: «Правильно, воспитанный пес ест только из рук хозяина».

Цыган не скоро заснул, пожираемый голодом; сон был тревожный, поверхностный. Мышцы ломило, он крутился, пытаясь как-то распрямить затекшие члены, но пространство не позволяло, и между прутьев ноги не пролезали.

Утром его вытащили из клетки, надели наручники, поставили в клетку миску с водой и втолкнули обратно. Сопротивляться сил уже не было, но пить он не стал, опрокинул миску и лег головой в другой угол, мучительно чувствуя воду всем телом и кляня себя последними словами — не вслух, конечно.

Он чувствовал себя больным — в горле саднило, голова болела и кружилась иногда, тело охватила слабость. Генерал позавтракал здесь же — Цыгану было уже почти все равно, — и продолжил опыты. Крики новой жертвы вонзались в мозг, вызывая скорее раздражение, чем сочувствие. Рамир понимал, что долго не выдержит. Он заснул и не знал, удачным ли был этот опыт.

На следующий день Протасов дал ему попить — вернее, велел Ботанику дать наемнику полкружки воды. Первым побуждением Цыгана было оттолкнуть кружку. Но затем он заставил себя взять ее и жадно выпил. Почему-то генерал не хочет, чтобы он сдох, — иначе еще через день он бы загнулся от обезвоживания.

Стало немного легче, в голове прояснилось — к сожалению, ненадолго. Еду Протасов по-прежнему предлагал собственноручно — то хлеб, то мандарин, то кусок буженины… На третий день отказываться стало проще — желудок как будто высох. Еще Рамиру казалось, что желудок приклеился к ребрам и навсегда останется таким, даже если вдруг удастся выбраться отсюда, на что надежды не было.

Цыган потерял счет дней. Поначалу он еще оскорблял генерала, затем перестал. Перед глазами роились странные видения, часы болезненно помутненного сознания чередовались минутами тяжелой дремы. Из памяти всплывали давно забытые лица, в снах являлись умершие люди и что-то говорили. Когда Цыган приходил в себя, он надеялся, что в бессознательные моменты не брал еду из рук Протасова. Стоило ему представить такое — он содрогался от ужаса и унижения; видимо, это и помогало ему сдерживаться. А может, генерал просто не предлагал ему пишу в такие моменты. Хотя иногда Рамиру хотелось с рычанием наброситься на кусок хлеба, протянутый через прутья, и сожрать вместе с рукой. Порой он ощущал себя собакой, имея возможность стоять только на четвереньках.

Справлять нужду приходилось здесь же, в клетке, в сток для воды. Ботаник по утрам плескал на дно корыта воды с хлоркой, одежда у Цыгана пропахла ею, но он почти не замечал вони. Если бы он мог увидеть себя со стороны, то преисполнился бы отвращения.

Иногда операция заканчивалась удачно, и тогда со стола снимали не труп, а живого сталкера, удивленного исходом даже больше генерала. Его уводили — видимо, на полевые испытания в аномалиях. После них Протасов всегда возвращался мрачный, садился за компьютер и долго писал, просматривал какие-то документы с графиками, листал бумаги, делал какие-то заметки. Иногда на операцию приходил какой-то военстал с циничным взглядом и усталым лицом, он внимательно наблюдал, давал советы или же слушал пояснения генерала. «Врач из местного медблока, — подумал Цыган сквозь туман в голове. — Зачем он здесь? Почему он не ассистирует Протасову?»

Ботаник тенью бродил по лаборатории и вечерами допоздна драил полы, кипятил инструменты, не поднимая глаз. Цыган первые дни еще считал жертв Протасова, затем просто забыл число — от голода память давала перебои. Помнил только, что генерал извел около половины пленных, может, уже больше. В душе тихо тлел уголек ненависти.

Однажды ночью, когда генерал, становившийся мрачнее с каждым днем, закончил с записями и удалился к себе, Ботаник ушел, охранник погасил свет и запер дверь, а Цыган успел задремать, он вдруг проснулся от нового звука. Это был тихий скрип шагов.

Дверь в туалет была приоткрыта, оттуда падал тусклый свет. Рамир лежал, скрюченный, на холодном полу клетки. Он с трудом поднял голову и мутными глазами посмотрел на высокую тень, склонившуюся к нему.

— Это я, Цыган, — прошептала тень голосом Ботаника. — Я сплю тут, за стенкой. Мне удалось вскрыть замок в своей комнате, а туалет они не запирают, представляете? Я могу к вам теперь приходить!

— Еды, — прохрипел Рамир.

— Вам сейчас нельзя, — заторопился Ботаник, доставая из кармана фляжку. — Там в подсобке много навалено, так я нашел… Пейте, это лучше всего в такой ситуации. Еду я потом принесу, под утро или завтра. Держитесь, ради бога, а то он нас всех по одному прикончит.

Цыган трясущейся рукой взял флягу и поднес к губам, начал жадно пить. Это оказалась вода с вином. Жидкость потекла по подбородку, и Ботаник обеспокоился:

— Не проливайте, пожалуйста, вдруг Протасов унюхает…

Рамир сделал над собой усилие и стал пить осторожней.

Голова быстро отяжелела, глаза стали слипаться, и в то же время какая-то бодрость проснулась в теле. Он отдал пустую фляжку, и Ботаник тут же спрятал ее в карман.

— Спасибо, — севшим голосом сказал Рамир. — Кажется, ты меня спас, док…

Веки закрылись сами собой, голова поползла куда-то вниз, и Цыган лег.

— Подождите, не спите! — затормошил его Ботаник. — Я придумал, как можно убежать!

Но Цыган уже храпел.

Дата добавления: 2015-07-25