Эта книга, как и многие предшествующие, посвящается моей жене Даниэлле Антуанетте. 44 страница

Мы повели их по выбитой повозками дороге высоко над рекой, где, по сообщениям наших шпионов, располагались основные силы конницы гиксосов. Шпионы снабдили нас также паролем первого отряда колесниц, а знатоки языка среди наших отвечали на оклики стражи.

Мы провели лошадей вдоль всего лагеря врага. По дороге начали отпускать животных по одному или маленькими группами, и они уходили к лошадям каждого из двадцати отрядов гиксосов. Мы шли так спокойно и естественно, что никто не заподозрил дурного: даже болтали и шутили с конюхами и погонщиками гиксосов.

Когда небо на востоке загорелось первыми лучами рассвета, мы, усталые, вернулись к пристани, где сошли на берег. Только одна ладья ожидала нас, так как остальные ушли обратно на юг, как только избавились от своего груза.

Мы поднялись на борт ладьи. Гун и остальные конюхи повалились спать прямо на палубе, а я остался стоять на корме и смотрел, как стены прекрасных Фив удаляются от меня, омытые чистым утренним светом.

Десять дней спустя мы вошли в порт Элефантины, сообщив обо всем фараону Тамосу, я поспешил в водяной сад гарема. Госпожа моя лежала в тени беседки. Она была так бледна и худа, что руки мои едва не задрожали, когда я кланялся ей. Лостра заплакала, когда увидела меня.

– Мне не хватало тебя, Таита. У нас осталось так мало времени.

ВОДА начала спадать, и Нил постепенно возвращался в русло. Поля освобождались от воды, покрывшись свежей черной грязью. Дороги начали просыхать, открывая путь на север. Скоро настанет пора пахоты и войны. Мы с Атоном беспокойно ждали сообщений из стана врага, тщательно изучая послания наших шпионов. Наконец получили нужные вести, которых так ждали и о которых молили богов. Быстрая ладья принесла их на крыльях северного ветра. Она причалила к пристани в третью ночную стражу, но мы с Атоном засиделись при свете светильников, и гонец застал нас в его покоях.

Я поспешил к царю с грязным кусочком папируса в руках. Стража получила приказ пропускать меня в любое время, но царица Масара остановила меня у занавешенной двери в спальню царя.

– Я не позволю тебе разбудить его. Царь устал. Он впервые за весь месяц лег поспать.

– Ваше величество, я должен видеть его. У меня строжайший приказ…

Пока мы спорили, низкий молодой голос позвал меня из-за занавески.

– Это ты, Таита? – занавеска отодвинулась, и царь встал передо мной во всей своей величественной наготе. Мужчина он был красивее многих, стройный и крепкий, как клинок голубого меча, и все части его мужского тела были настолько величественны, что я в его присутствии еще больнее чувствовал свое убожество.

– Что случилось, Тата?

– Сообщение с севера, из лагеря гиксосов. Ужасное поветрие обрушилось на ряды конницы гиксосов. Половина лошадей уже пала, тысячи других заболели страшной болезнью и умирают каждый день.

– Ты колдун, Тата. Как могли мы смеяться над тобой и твоими гну! – он схватил меня за плечи и посмотрел мне в глаза. – Ты готов ехать со мной навстречу славе?

– Готов, фараон!

– Так запрягай Утеса и Цепь и поднимай синий вымпел над нашей колесницей. Мы возвращаемся домой, в Фивы.

И ВОТ МЫ ВСТАЛИ перед городом ста ворот с четырьмя отрядами колесниц и тридцатью тысячами пехоты. Орда царя Салита расположилась перед нами, однако из-за спин множества врагов «Пальцы Гора» манили нас, и стены Фив сияли перламутром в лучах рассвета. Огромное войско гиксосов лежало перед нами, как чудовищная свернувшаяся змея, где колонна стояла за колонной, ряд за рядом. Наконечники копий блестели на солнце, золотые шлемы командиров сверкали в утренних лучах.

– Где же Апачан и его колесницы? – спросил фараон, и я посмотрел на тот «палец Гора», который стоял ближе к реке. Мне пришлось напрячь зрение, чтобы различить маленькие цветные лоскутки, двигавшиеся на башне.

– Апачан разместил пять отрядов в центре и шесть в резерве. Они прячутся за стенами города.

Я прочел сигналы шпиона, которого поставил на самую высокую из трех башен. Оттуда он сможет наблюдать за ходом сражения с высоты птичьего полета.

– Пять отрядов и шесть отрядов. Получается одиннадцать, Тата, – проворчал царь.

– А желтый душитель? – откликнулся я. – Он вывел на поле боя всех лошадей, какие еще держатся на ногах.

– Клянусь Гором, было бы хорошо, если бы ты оказался прав. Надеюсь, Апачан не приготовил нам какойнибудь сюрприз, – он коснулся моего плеча. – Однако кости брошены, их уже поздно менять. Мы должны сыграть эту партию так, как позволили боги. Поехали на смотр.

Я взял вожжи и выкатил свою колесницу перед войском. Царь показывал себя воинам. Его присутствие придаст им силы и бодрость. Я быстрой рысью вел колесницу вдоль передних рядов. Утеса и Цепь вычистили и расчесали им гривы, их шкуры блестели при солнечном свете, как полированная медь. Царскую колесницу украсили тонким золотым листом. Это была единственная уступка, на которую я согласился в своем стремлении к легкости.

Кузнецы молотками выковали лист тоньше папируса, и колесница потяжелела всего на сотню дебенов, однако вид у нее был ошеломляющий. Враг ли, друг ли смотрел на нее, у него не возникало сомнений, что перед ним колесница фараона, и в одних это вселяло мужество, а на других наводило страх. На высоком и гибком бамбуковом древке развевался синий вымпел, и воины приветствовали нас, когда мы проезжали мимо них.

В тот день, когда мы оставили Кебуи и началось Возвращение, я дал обет не стричь волос до тех пор, пока не принесу жертву в храме Гора в центре Фив. Теперь волосы мои отросли до пояса, седые пряди я закрасил хной, завезенной из земель, расположенных за рекой Инд. Огненно-золотая грива оттеняла мою красоту до совершенства. Я надел простую накрахмаленную юбку из белейшего полотна, а на груди у меня сверкало «Золото похвалы». Я не хотел отвлекать внимание от молодого фараона, поэтому не использовал грима и других украшений.

Мы проехали мимо отряда шилуков-копейщиков. Великолепные кровожадные язычники, как скала, держали центр нашего войска. Они приветствовали нас криками: «Каян! Тан! Каян! Тамос!» Страусиные перья их головных уборов волновались, как буруны порогов, когда они поднимали к небу копья, приветствуя нас. В самой гуще черных воинов я увидел Крата, он что-то кричал. Его слова потонули в реве десятков тысяч голосов, но я прочел по губам: «Мы с тобой еще напьемся до рвоты в Фивах, старый хулиган».

Шилуки расположились в глубину ряд за рядом и отряд за отрядом. Крат неустанно обучал их борьбе с колесницами – я помог ему разработать приемы. Помимо длинных пик, у каждого черного воина была связка дротиков и палка с кожаной петлей для их метания. Перед собой они вставили в землю заостренные деревянные колья, которыми ощетинились передние ряды. Колесницам гиксосов придется прорываться через этот колючий барьер, чтобы добраться до них.

Египетские лучники расположились позади, готовые пробежать вперед между их рядами или отступить назад, как того потребует ход сражения. Они высоко подняли свои изогнутые луки и закричали фараону:

– Тамос! За Египет и Тамоса!

Фараон надел синюю военную корону с золотым кольцом уреи надо лбом и золотыми головами стервятника и кобры, знаками союза двух царств, глаза которых были выполнены из драгоценных камней. Он отвечал на приветствия, поднимая голубой меч.

Мы развернулись перед левым флангом, но, прежде чем отправиться обратно, Мемнон остановил меня, положив руку на плечо. Некоторое время мы вместе осматривали поле боя. Гиксосы уже двинулись вперед. Их передние ряды были вдвое длиннее наших.

– Как гласит твой трактат, Тата, – процитировал он, – осторожно обороняйся, пока враг не увязнет в сражении, а затем стремительно и смело атакуй.

– Ты хорошо запомнил урок, господин.

– Без всякого сомнения, нас охватят с флангов, и Апачан сразу бросит в бой пять отрядов колесниц.

– Я согласен с тобой, Мем.

– Но мы знаем, что нужно делать, правда, Тата? – Он хлопнул меня по плечу, и мы отправились назад, туда, где позади пехоты стояли наши отряды колесниц.

Ремрем возглавлял первый отряд, Аст – второй, а вельможа Акер – третий. Гун только что присвоили звание лучшего из десяти тысяч, и теперь бывший сотник командовал четвертым. Два отряда шилуков охраняли наш обоз и запасных лошадей.

– Посмотри-ка на этого старого гончего пса, – Мемнон кивнул в сторону Ремрема. – Так и рвется вперед. Клянусь Гором, еще до заката я научу его терпению.

Мы услышали звуки труб в центре наших войск.

– Начинается, – Мемнон протянул руку вперед, и мы увидели темные ряды колесниц гиксосов, приближающиеся к нам в туче пыли. – Да, Апачан пустил на нас свои колесницы.

Он поглядел на наши отряды. Ремрем поднял меч.

– Я готов, ваше величество! – горячо воскликнул заслуженный воин, но Мемнон словно не заметил его и дал знак вельможе Акеру. Третий отряд пошел следом за нами колонной по четыре колесницы. Сам фараон вел его.

Колесницы гиксосов тяжело и величественно катились на нас, нацеленные на центр наших войск. Мемнон повел отряд наперерез врагу, и тонкая колонна протянулась между ордой и нашей пехотой. Потом по его знаку все развернулись грудью к врагу и понеслись вперед. Маневр казался самоубийственным и бессмысленным, как нападение хрупкой деревянной лодки на скалу в порогах Нила.

Когда мы сошлись, лучники стали пускать стрелы в лошадей гиксосов. В их рядах образовывались просветы, когда подбитые животные валились на землю, опрокидывая колесницы. В самый последний момент линия наших колесниц рассеялась, как дымок. Наши возницы воспользовались превосходством в маневренности и скорости и, избежав столкновения с гиксосами, свернули в появившиеся бреши. Они пронеслись сквозь строй врага. Однако не все наши колесницы спаслись, некоторые были разбиты и перевернулись. Вельможа Акер вывел из боя четыре колесницы из каждых пяти.

Наш отряд прошел сквозь строй гиксосов, развернулся, снова построился в одну линию и галопом понесся за врагом, догоняя его сзади и пуская стрелы с сокращающегося расстояния.

Колесницы гиксосов защищали воинов только спереди, а наши лучники пускали в них стрелы сзади. В рядах врага воцарился хаос, когда его колесничие попытались отбить нападение с тыла. Пытаясь развернуться, в плотном строю некоторые возницы сталкивались с соседями. Ужасные колесные ножи рубили ноги упряжек, и те с криком и визгом валились на землю.

Их охватила паника, и именно в этот момент египетские лучники в первый раз выпустили стрелы из-за спин шилуков; они тучей поднялись в небо и обрушились на врагов. Как только это произошло, мы отвернули в сторону по приказу Мемнона, не дожидаясь, пока налетим вместе с гиксосами на заостренные колья. Половина вражеских лошадей была покалечена их страшными остриями. Тех же, кто сумел пробиться через ограду из заостренных кольев, встретил рой дротиков из рядов шилуков. Напарываясь на колья под градом стрел и дротиков, лошади пугались, начинали биться в упряжках и вставать на дыбы.

Сохранившие управление колесницы ринулись на ряды шилуков, но не встретили никакого сопротивления. Черные воины разошлись, пропуская их, и снова сомкнули ряды.

Черные стройные дьяволы были прирожденными акробатами. Они прыгали на подножки несущихся колесниц сзади и убивали колесничих кинжалами и копьями. Их ряды проглотили первую атаку колесниц, как медуза поглощает серебристую сардинку тысячей рук своего аморфного тела.

Копейщики гиксосов двинулись было вслед за колесницами, однако теперь остались без защиты. Вырвавшиеся из упряжек лошади и уцелевшие колесницы отступали через их ряды, и им приходилось расступаться, чтобы пропустить своих. На какое-то время они беспорядочно столпились в середине поля, и Мемнон умело воспользовался моментом.

Лошади вельможи Акера устали, и Мемнон отвел его отряд в резерв. Мы с ним сменили упряжку. Конюхи за несколько мгновений высвободили из упряжи Утеса и Цепь и привели запасных лошадей. В тылу у нас оставалось еще шесть тысяч свежих лошадей. Интересно, сколько лошадей гиксосов уцелело от желтого душителя, сколько свежих упряжек сохранили они, подумал я.

Когда мы снова выкатились к передним рядам, Ремрем отчаянно заорал:

– Ваше величество! Первый! Пустите первый отряд! Фараон не обратил на него внимания и дал знак Асту.

Второй отряд на рысях пошел в бой за нашей колесницей. Пехота гиксосов все еще в беспорядке толпилась посредине поля. Ряды растянулись широко, чтобы охватить наши войска, но строй их теперь уже не был плотным и ровным. Они изогнулись и кое-где разошлись. Опытным глазом воина Мемнон выбрал самое слабое место в расположении: выступ на левом фланге.

– Второй отряд! Рысью, вперед! Колоннами по восемь! Марш!

Мы обрушились на выступ в расположении гиксосов. Колонна за колонной по восемь колесниц в ряд налетали на пехоту, сметая ее на своем пути. Левый фланг врага изогнулся, отступая, а правый по-прежнему двигался вперед. Ряды растягивались. Центр грозил разорваться надвое в любую минуту, и Мемнон, перегруппировав третий отряд на полном галопе, послал его на центр.

Когда мы приближались к рядам врага, я поглядел на город. Облако пыли почти скрывало «Пальцы Гора», но я успел разглядеть два белых флажка на вершине башни. Это был предупредительный сигнал – я обернулся и посмотрел на восточные ворота города.

– Господин! – крикнул я и показал рукой назад. Царь посмотрел, куда я показывал, и увидел, как первый отряд колесниц гиксосов выходит из-за городских стен. Остальные последовали за ним, как колонна черных муравьев.

– Апачан бросает в бой резервы, чтобы спасти пехоту, – крикнул Мемнон, стараясь перекричать шум боя. – Еще мгновение, и он ударил бы нам во фланг. Отлично, Таита.

Нам пришлось оставить в покое пехоту, и мы, развернувшись грудью к врагу, понеслись на колесницы Апачана. Мы мчались на них по полю боя, усеянному разбитыми и перевернутыми колесницами, брошенными стрелами и дротиками, мертвыми и умирающими людьми и лошадьми. Когда мы начали сходиться, я привстал на подножке и посмотрел вперед. В движении вражеских колесниц было что-то необычное, и я не сразу понял, в чем дело.

– Господин! – закричал я. – Посмотри на лошадей! Они запрягли больных животных!

Грудь передних упряжек покрывал блестящий слой желтого гноя, струившегося изо рта и ноздрей. На моих глазах одна лошадь споткнулась и повалилась на землю, потянув за собой вторую.

– Сладчайшая Исида! Ты прав. Их лошади падут, так и не доскакав до нас, – ответил Мемнон. Он сразу увидел, что нужно делать, и с природной проницательностью воина и умением управлять войском развернул атакующие колесницы и в последний момент ушел от прямого столкновения с врагом.

Наш строй развернулся, подобно лепесткам распускающегося цветка, и помчался назад, к своей пехоте, уводя за собой колесницы врага и заставляя больных, задыхающихся лошадей скакать за нами из последних сил.

Мы неслись перед ними плотным строем. Их же ряды начали извиваться и распадаться на части. Более слабые лошади падали на землю, словно сраженные стрелами. Некоторые упряжки просто замедляли бег и останавливались, опустив головы, и гной тек на землю из лошадиных ртов блестящими желтыми жгутами.

К этому времени лошади отряда вельможи Акера уже выдохлись. Они выдержали две атаки подряд. Все еще преследуемый остатками отряда Апачана, Мемнон отвел их к расположению четвертого отряда Гуи, который стоял рядом с первым.

– Фараон! Первый отряд готов! Веди нас в бой! Во имя всех богов, веди нас в бой! – бессильно буйствовал Ремрем.

Мемнон даже не взглянул в его сторону. Я развернул колесницу рядом с Гуи. Несколько конюхов освободили из упряжи обливающихся потом лошадей и привели свежую пару. Пока уставший отряд вельможи Акера проходил мимо нас, мы развернулись в сторону приближающихся гиксосов.

– Ты готов, сотник Гуи? – крикнул ему Мемнон, и Гуи вместо ответа поднял лук.

– За Египет и Тамоса! – закричал он.

– Вперед, в атаку! – смеясь, крикнул Мемнон, и наши лошади рванулись с места.

Все шесть отрядов колесниц Апачана рассеялись по широкому полю. Половина колесниц вышла из строя, лошади либо пали, либо бессильно стояли, задыхаясь от гноя. Большинство упряжек едва передвигало ноги, спотыкаясь и хрипя. Однако многие колесницы еще могли вести бой.

Мы встретили их грудь к груди. В центре строя гиксосов мчалась высокая колесница, украшенная сверкающей бронзой. В колеснице стоял мужчина такого роста, что он, словно башня, возвышался за спиной возницы. На голове у него был высокий золотой шлем царского рода гиксосов, а черная борода, заплетенная цветными ленточками, развевалась по ветру, как стая красивых бабочек над цветущим кустом.

– Апачан! – окликнул его Мемнон. – Ты покойник.

Апачан услышал его и нашел глазами золотую колесницу в строю египтян. Он повернул в нашу сторону и понесся навстречу. Мемнон коснулся моего плеча.

– Подвези меня к этому бородатому борову. Пора поработать мечом.

Пока мы сближались, Апачан выпустил в нас две стрелы. Одну Мемнон отбил щитом, а от другой я увернулся, ни на секунду не отвлекаясь от управления упряжкой. Я внимательно следил за ужасными вращающимися ножами на колесах Апачана. Они могли перерубить ноги моим лошадям.

Мемнон с легким скрежетом вынул голубой меч из ножен у меня за спиной, и уголком глаза я заметил блеск клинка, когда он приготовился к бою.

Я повернул головы лошадей направо, чтобы сбить с толку возницу гиксоса, но как только они начали поворачивать, мгновенно рванул их в другую сторону. Я сумел объехать колесные косы совсем близко, а затем резко свернул к колеснице врага. Свободной рукой схватил абордажный крюк и перебросил его через борт вражеской колесницы. Теперь наши колесницы сцепились в одно целое, но я добился преимущества, так как мы стояли сзади гиксоса.

Апачан развернулся и попытался рубануть меня мечом, но я упал на колени и уклонился от удара, а Мемнон отбил удар своим щитом и взмахнул голубым клинком. Бронзовая стружка полетела от клинка Апачана, он, не веря своим глазам, сердито заорал и закрылся щитом от следующего удара голубого клинка.

Апачан был превосходным фехтовальщиком, но и ему было далеко до моего царя и голубого меча. Мемнон разрубил его щит на мелкие кусочки, а потом сильно рубанул по бронзовому клинку, когда Апачан попытался прикрыть им голову. Голубой клинок перерубил бронзу начисто, и у Апачана в руке осталась одна рукоять.

Он широко раскрыл рот и заревел. Задние зубы его были черными и гнилыми, слюна облаком полетела мне в лицо. Мемнон классическим колющим ударом закончил бой. Он вонзил острие голубого меча в открытый рот Апачана. Сердитый рев врага захлебнулся в потоке алой крови, хлынувшей из заросшей пасти.

Я обрубил веревку на абордажном крюке, и колесница гиксоса рванулась прочь. Лошадьми никто не правил, они понеслись, виляя из стороны в сторону, вдоль рядов бьющихся колесниц. Апачан вцепился в передок колесницы и продолжал стоять, умирая. Поток крови лился у него изо рта, заливая доспехи на груди.

Это зрелище вселило ужас в сердца вражеской конницы. Она попыталась выйти из боя на своих больных, спотыкающихся лошадях, но наши воины ехали рядом на своих колесницах и швыряли дротики. Мы преследовали врагов по всему полю, пока они не подошли на расстояние полета стрелы к своим лучникам, град стрел вынудил нас отвернуть.

– Битва еще не окончена, – предупредил я Мемнона, когда мы шагом поехали назад. – Мы разгромили колесницы Апачана, но пехота Беона еще цела.

– Отвези меня к Крату, – приказал фараон.

Я остановил колесницу перед плотным строем отряда шилуков, и Мемнон окликнул Крата:

– Бодр ли ты, вельможа?

– Боюсь, мой господин, что ребятки мои уснут на поле боя, если для них скоро не найдется работы.

– Так пусть же споют нам песню и пойдут поищут себе забаву.

Шилуки двинулись вперед. Шли строенным шаркающим шагом и через каждый третий шаг с такой силой одновременно ударяли мозолистыми пятками по земле, что она дрожала. Запели своими глубокими и мелодичными голосами, и песня их напоминала гул разозленного роя черных пчел. Приближаясь к врагу, стучали копьями по кожаным щитам.

Пехота у гиксосов была дисциплинированной и храброй – они не смогли бы захватить полмира, если бы у них не было таких войск. Мы разгромили колесницы, но пехота стойко ждала отряд Крата за стеной бронзовых щитов.

Два войска сошлись, как бойцовые быки в храме. Черные и белые быки сцепились рогами и начали сражение грудь к груди, копье к копью.

Пока два войска пехоты дубасили друг друга, фараон отвел свои колесницы в сторону и время от времени, выбрав момент, смело бросал их в бой, как только видел слабое место в расположении врага. Едва справа от нас образовался отсеченный от основного войска очаг сопротивления гиксосов, он послал на него отряд Акера, который уничтожил пехоту двумя стремительными атаками. Когда вельможа Беон попытался подвести подкрепление своему войску, фараон направил Аста с пятьюстами колесницами, чтобы остановить его.

Гиксосы собрали все уцелевшие колесницы и всех держащихся на ногах лошадей и бросили их против нашего правого фланга. Мемнон отправил им навстречу отряды Гуи и Аста, и атака захлебнулась. Ремрем по-прежнему стоял на месте, проклиная все на свете, умолял фараона и топал ногами около колесницы, но Мемнон не обращал на него никакого внимания.

Мы с фараоном кружили по полю боя и следили за каждым изменением в ходе сражения. Он вводил запасные части именно туда, где они были больше всего нужны, и настолько точно угадывал момент, что было видно: такому искусству нельзя научиться. Казалось, кровь сражения пульсировала в его жилах, и жизнь его текла с ней.

В самые горячие моменты сражения я пытался отыскать Крата глазами. Много раз терял его и боялся, что он пал в бою, но потом шлем его снова появлялся, правда, страусиных перьев на нем поубавилось, а на бронзе появились брызги крови.

Именно там, в центре, где Крат бился с гиксосами, враги начали поддаваться. Сначала их отступление походило на тоненькую струйку воды, прорывающуюся сквозь земляную плотину, потом строй растянулся и стал выпячиваться в сторону Фив. Задние ряды воинов валились с ног под давлением передних.

– Клянусь любовью Гора и сочувствием всех богов, Тата. Вот мгновенье нашей победы! – Мемнон увидел это раньше меня.

Мы помчались туда, где все еще ждал своего часа Ремрем, и фараон окликнул его:

– Ты готов, вельможа Ремрем?

– Я готов с самого утра, но я не вельможа.

– Ты смеешь спорить со своим царем? Теперь ты вельможа. Центр врага сломлен, бери колесницы и гони его до самого Мемфиса!

– Да живешь ты вечно, фараон! – взревел вельможа Ремрем и прыгнул в свою колесницу. Он повел за собой отряд. Лошади у них были свежие и сильные, а от долгого ожидания боевой дух бил через край.

Они обрушились на правый фланг гиксосов. Колесницы разрезали строй пехоты без малейшей задержки, развернулись и понеслись на центр врага с тыла. Именно в этот момент наша чаша весов окончательно перевесила, и гиксосы были сломлены. Еще несколько мгновений, и побежали.

Они потекли к воротам города, но даже шилуки Крата слишком устали и не могли преследовать их. Стояли по колено в грудах убитых и смертельно раненных, опершись на копья, и смотрели вслед гиксосам. Вот тогда и проявился гений Мемнона. Он специально держал в запасе первый отряд колесниц. Свежий отряд помчался за бегущими врагами, и я увидел, как меч Ремрема поднимается и опускается с ужасающей ритмичностью.

Когда первые гиксосы достигли ворот города, те захлопнулись перед их носом. Мои шпионы и агенты сделали свое дело. Население Фив подняло мятеж, и город был наш. Его население закрыло ворота перед разбитыми войсками гиксосов.

Ремрем преследовал отступающих до самой ночи, пока не устали его лошади. Он гнал их тридцать миль, и каждая пядь дороги на север была усеяна брошенным оружием, обломками доспехов и телами убитых врагов.

Я НАПРАВИЛ золотую колесницу фараона к главным воротам города, и он, привстав, крикнул часовым на башне:

– Открывайте ворота, пропустите меня!

– Кто требует пропустить его в Фивы?

– Я, Тамос, правитель обоих царств Египта.

– Да здравствует фараон! Да живешь ты вечно!

Ворота распахнулись, и Мемнон сказал мне: – Правь в город, Таита. Я повернулся к нему.

– Простите, ваше величество. Я дал обет, что не вступлю в город без своей госпожи, царицы Лостры. Я должен отдать вам вожжи.

– Сойди с колесницы, – мягко приказал он. – Иди! Привези свою госпожу и выполни свой обет.

Он взял вожжи из моих рук, и я спустился на пыльную дорогу. Я видел, как он въехал на колеснице в ворота, и приветственные крики толпы зарокотали по ту сторону стены, как бурные воды Нила, прорывающиеся через пороги в половодье. Народ Фив приветствовал своего царя.

Я стоял у дороги и смотрел, как наше войско, изможденное и обескровленное битвой, входило в город вслед за фараоном. Я увидел, какой дорогой ценой мы заплатили за нашу победу. Мы не сможем преследовать гиксосов до тех пор, пока не восстановим войско. К этому времени царь Салит снова соберется с силами, а его лошади оправятся от желтого душителя. Мы выиграли первый бой, и я понимал, что нам предстоит множество кровопролитных сражений перед тем, как тиран будет изгнан с нашей земли.

Я поискал Крата в рядах шилуков, но его там не было.

ГУИ приготовил мне свежих лошадей и колесницу.

– Я поеду с тобой, – предложил он, но я покачал головой.

– Один я поеду быстрее, – сказал я. – Отправляйся в Фивы и празднуй наше торжество. Тысяча хорошеньких девушек ждет тебя в родном городе.

Прежде чем отправиться на юг, я поехал на папе битвы. Шакалы и гиены уже начали свой пир, приготовленный нашими руками, и их рычание и вой сливались со стонами умирающих. Мертвые тела лежали грудами, как мусор, остающийся на берегу реки после спада воды.

Я повел колесницу туда, где видел Крата в последний раз. Эта часть поля ужасала больше всех остальных. Груды трупов поднимались до высоты колеса. Я увидел его шлем на размокшей от крови земле. Я сошел с колесницы и поднял. Гребень с него сбило, а медь была измята и продырявлена тяжелыми ударами.

Я отбросил шлем и начал искать тело Крата. Увидел его ногу, которая торчала, как ветвь гигантской акации, в куче мертвых тел. Шилуки и гиксосы лежали здесь вместе, заключив перемирие смерти. Я растащил трупы и увидел наконец Крата. Он лежал на спине. Черная свернувшаяся кровь пропитала одежду и доспехи, волосы слиплись, а лицо походило на черную засохшую маску.

Я встал с ним рядом на колени и тихо прошептал:

– Неужели им всем суждено умереть? Неужели всем, кого я по-настоящему люблю, суждено умереть? – Я наклонился и поцеловал окровавленные губы.

Он вдруг сел и уставился на меня. Потом губы растянулись в широкой мальчишеской ухмылке.

– Клянусь козявкой в ноздре Сета! Вот была драка! – заявил старый воин вместо приветствия.

– Крат! – обрадовался я. – Ты и правда будешь жить вечно.

– И не сомневайся в этом, парень. А сейчас мне нужно смочить горло.

Я побежал к колеснице и принес фляжку с вином. Он поднял ее на расстоянии вытянутой руки и вылил красное вино прямо себе в глотку. Когда фляжка опустела, отбросил ее в сторону и рыгнул.

– Ну вот, для начала хватит, – и подмигнул мне, – а теперь покажи мне, где тут ближайший кабачок, старый развратник!

Я НЕС весть о победе на Элефантину быстрее любой ладьи, идущей против течения. Я ехал в колеснице один, и лошади легко мчали меня. На каждой станции менял лошадей и скакал вперед без малейшей задержки. Пока конюхи меняли упряжку, я брал у них фляжку вина, корку хлеба и кусок сыра и ни разу не остановился поспать или передохнуть. Ночью звезды и луна освещали дорогу, и Гор держал вожжи в моих усталых руках, поэтому со мной ничего не случилось, хотя все тело болело и меня шатало от усталости.

У каждой деревни по дороге я кричал радостную весть.

– Победа! Большая победа! Фараон восторжествовал у Фив! Гиксосы побеждены!

– Хвала всем богам! – кричали мне в ответ. – За Египет!

Так я мчался вперед. До сих пор на дороге рассказывают о моей поездке. Люди говорят о худом ездоке с налитыми кровью глазами, в запыленной одежде, покрытой пятнами засохшей крови, и длинными волосами, развевающимися по ветру. Это был вестник победы, который мчался к Элефантине. Битва у Фив была первой на пути Египта к свободе.

Я проехал из Фив до Элефантины за два дня и две ночи, и, когда добрался до дворца, у меня едва хватило сил добрести до беседки в водном саду, где возлежала моя госпожа. Я бросился на землю у ее ложа и прохрипел:

– Госпожа, – губы мои растрескались от жажды и пыли. – Фараон одержал большую победу. Я вернулся, чтобы отвести тебя домой.

МЫ ПЛЫЛИ вниз по течению к Фивам. Царевны плыли с нами, чтобы матери было веселее. Они сидели на палубе, сочиняли стишки, загадки и смеялись, но в смехе их слышалась печаль, а в глазах появлялась глубокая тревога, когда смотрели на госпожу.

Царица Лостра была слабой, как раненая птица. На костях ее, казалось, не осталось плоти, а кожа стала прозрачной, как перламутр. Я мог поднять ее на руки и косить так же легко, как носил когда-то десятилетнюю девочку. Порошок сонного цветка больше не успокаивал боль, которая будто клещами гигантского краба разрывала живот.

Я отнес ее на нос ладьи, когда из-за поворота появились наконец прекрасные Фивы. Придерживал рукой за плечи. Мы стояли и смотрели на знакомые места, с радостью вспоминая тысячи веселых случаев из нашей юности.

Дата добавления: 2015-07-25