Красноярск – манзовка - Хабаровск

М. Г. ИВАНОВ

Посвящается 60-летию

Тиличетской средней школы

Красноярск

КРАСНОЯРСК – МАНЗОВКА - ХАБАРОВСК

Я пошёл в ДК «Кировский», где в первую субботу февраля ежегодно собираются одноклассники. Не был исключением и 2009 год. Состоялась приятная и неожиданная встреча с Валентином Мельниковым и Олегом Кушниром. Мы вспомнили события, которые стали значимыми в нашей судьбе.

Валентин рассказал о том, как у него сложилась жизнь в прошлом и в настоящем.

В 1959 году он, я и Смирнов Валерий поступили учиться в Красноярский машиностроительный техникум. Его студенческая жизнь закончилось 24 ноября этого же года в связи с призывом в Советскую армию.

После армии в 1962 году он успешно сдал экзамены и поступил в Сибирский технологический институт на факультет «Лесное хозяйство».

Проучившись один год на дневном отделении, он перевелся на заочное и устроился в Тиличетское лесничество Пойменского гослесхоза на должность техника лесного хозяйства. Через полтора года стал помощником лесничего, а в 1965 году был переведен лесничим Тунгусского лесничества.

Он встретился с Верой Николаевной в клубе на танцах и ближе познакомился, понял – это его судьба. 26 августа 1966 года состоялась их свадьба.

В 1976 году он перевелся в Дивногорский техникум преподавателем и перевез туда семью. С 1997 по 2007 год работал зав. отделением «Лесное и лесопарковое хозяйство». Он написал десятки методических разработок, учебных пособий, сценариев к классным часам. Был издан сборник собственных стихов. Стихотворения были напечатаны в местной газете «Огни Енисея», краевой газете «Лесное Красноярье», в центральной газете «Российская лесная газета».

Продолжил воспоминания о своей жизни Олег Кушнир, который окончил Тиличетскую школу на год позже меня. Он поведал нам, что с 1962 по 1965 год проходил срочную службу в Советской армии в ракетных войсках стратегического назначения в Московском военном округе ПВО.

В части для военнослужащих на третьем году службы организовывались подготовительные курсы для поступления в высшие учебные заведения страны. За достигнутые успехи в службе он был зачислен на эти курсы, а затем досрочно уволен в запас для поступления на радиотехнический факультет Красноярского политехнического института.

После сдачи всех экзаменов он не нашел себя в списках поступивших на этот факультет (не прошел по конкурсу). Однако руководство института предложило ему быть зачисленным на любой другой факультет, но он отказался. Получив выписку из экзаменационного листа с оценками по предметам экзаменов, поступил в Сибирский технологический институт на лесоинженерный факультет, который успешно окончил в 1970 году и по распределению был направлен на работу в Учреждение Красспецлеса МВД СССР У-235.

В Учреждении работал на различных должностях начальствующего состава, в том числе и в аппарате управления. За безупречную службу был награжден ведомственными медалями 1, 2, 3-й степени. В 1994 году в звании майора внутренней службы вышел на пенсию. В течение 10 лет в качестве вольнонаемного продолжал работать на должностях от старшего инженера до директора предприятия в этом же учреждении. В 2004 году переехал на постоянное место жительства в город Красноярск.

Пришла моя очередь рассказа о событиях из прошлого. Я, конечно, их изложил не так подробно, как написано на страницах повести. Исходя из того, что свою жизнь помнишь не в мельчайших подробностях, я попытался описать некоторые основные события, которые произошли в техникуме и в армии, как они виделись мне в 2009 году.

ТЕХНИКУМ

Сейчас, как наяву, представил своих однокурсников, а также веселые и курьёзные истории, которые произошли со мной или с другими в стенах зданий на улице Гастелло. Память выхватила многие случаи, но, как всегда, запомнились те, которые были в прошлом связаны с моими приятелями.

Дмитрий и я на третьем курсе жили в одной комнате общежития. Дмитрий был на 10 лет старше своих сокурсников. Он был щедрый и часто одалживал деньги парням, проживающим в общежитии. Но предварительно ставил условие – деньги должны быть возвращены к тому сроку, который назначил он. Некоторые кредиторы не возвращали долги в срок. Если не погашался долг, следовали слова, которые Дмитрий произносил с пафосом и назидательно: «Отдачи от тебя нет!» После такого случая он никогда не давал деньги взаймы проштрафившемуся студенту.

Еще одно примечательное и печальное происшествие. Учились на одном курсе и в одной группе Воронов и Ковалев. Они ходили всегда вместе и часто прикладывались к национальному крепкому напитку. Воронов жил в одной комнате со мной. Ежемесячно для подкрепления здорового духа в здоровом теле мне присылали родители 40 рублей. Полученные на почте деньги я клал во внутренний карман пиджака и шел на занятия. После шести часов учебных занятий, придя в комнату общежития, я полез в карман, посчитал деньги, половины их не было. Я опросил своих товарищей – брал ли кто из них деньги. Но в ответ звучало «нет». Каким-то интуитивным чувством я заподозрил Воронова в похищении денег. Такие печальные умозаключения возникли оттого, что Воронов вчера просил денег взаймы, но никто ему их не занял, а сегодня он был навеселе. Я свое предположение ему высказал, но тот, лежа на кровати, спокойно отпарировал мои суждения словами: «Ты что, Миша, никогда я у тебя деньги не брал». Но все, же я не поверил его словам. Приближалась защита дипломного проекта, одни упорно и долго чертили чертежи и писали пояснительную записку, а у других всё было готово к защите и они ждали февральского дня заседания ГЭК. Намечалось общее комсомольское собрание в техникуме. Комсомольцами были все, кроме Дмитрия Перебоева. Комендант общежития, бывший фронтовик, проходил по комнатам и приказывал командирским голосом отправляться на собрание, которое должно состояться в соседнем здании техникума. Почти все студенты из общежития пошли на собрание. Комсомольское собрание, наполненное многочисленными вопросами повестки дня, растянулось на три часа. После собрания студенты пошли в общежитие, чтобы отдохнуть и поужинать.

В общежитии распространился слух и поползли разговоры по комнатам, что в комнате № 12 украли отрез ткани на костюм и фотоаппарат. Дмитрий Перебоев оставался один в это время в общежитии, поэтому к нему обратились с вопросом, видел ли он подозрительных типов в коридоре или в других комнатах. Он сказал, что видел Ковалева в коридоре, который быстро ушел из общежития. Разъяренная толпа студентов кинулась искать Ковалева по адресу, по которому он мог проживать. Вскоре его нашли в одном из домов в поселке Суворовском и привели в общежитие. Началось избиение Ковалева студентами, у которых что-нибудь пропадало за два последних года. Позвали и меня. Я пришел в комнату. Каждый из обворованных студентов Ковалёвым подходил к нему, сидящему на кровати, и ударял кулаком по его лицу. Я отказался бить Ковалева, хотя пострадавшие очень упрашивали. Я сказал товарищам, глядя на окровавленное лицо Ковалева, что вор получил сполна, и ушел в свою комнату. Воронов явился в общежитие позже. Пришла милицейская машина и увезла Ковалева и Воронова в районный участок. Суд был летом, Я не пошел на судебное заседание, а позже узнал, что Воронову дали срок в исправительных лагерях общего режима – три года, Ковалеву – четыре года. Когда я служил в армии, мне прислали исполнительный лист, по которому Воронов должен был выплатить мне один рубль 20 копеек. Я написал заявление и отказался от выплат по исполнительному листу.

Прошло 15 лет. Однажды я шел домой в вечернее время. Фонари на улице горели тускло. Было пасмурно. Вдруг кто-то тронул за рукав моей куртки, я взглянул на встречного, и что-то знакомое промелькнуло в облике этого мужчины. Свет от фонаря упал на его руку, и на пальцах руки отчетливо стала видна татуировка. По изображению разными знаками татуированных фаланг я понял, что мужчина побывал на зоне не один раз. «Узнаешь?» – спросил он. Следовавший с ним мужчина, стоящий чуть-чуть поодаль, приблизился к нам и занял выжидательную позицию, готовый к нападению.

Я сказал: «Лицо знакомое, но кто ты, я забыл».

– Ковалев, – представился мужчина, отсидевший не один год на зоне. Я тебя не трону, потому что ты не бил меня.

– Если бы ты меня тронул, то следующую ходку на зону тебе идти бы не пришлось, – ответил я и пошел от странной парочки восвояси.

Следующая история. Владимир Тронин, заядлый столбист, по субботам и воскресеньям в любую погоду ходил на Столбы с другом Николаем Молтянским. Молодой организм требовал возмещения калорий за тяжелые восхождения на скалы и изнуряющий путь к Столбам и обратно. Из деревни, где жили родители, он привозил сало и другие продукты и прятал их от жильцов комнаты. Тронин хранил сало в большом деревянном сундуке, который стоял под его кроватью. Придя в комнату, как всегда голодный, после занятий или восхождений на второй Столб или на первый, он тайком, чтобы не видели его приятели, грыз кусок сала, тщательно пережевывая, с толстой горбушкой хлеба. Запах сала манил всех проходящих по коридору и сидящих в комнате, и они слетались на сало как мухи на мед. Владимир Тронин открывал замок, висящий на душках, проделанных в отверстиях сундука, отрезал шмат домашнего деревенского толстого, пахнущего чесноком и тмином сала и быстро его съедал с хлебом, чтобы не вызвать у глядящих товарищей на него и на сало зверский аппетит. Как только он уходил из комнаты, Павлов открывал с помощью гвоздя замок сундука с салом. Отрезали от большого куска сначала немного, но по мере съедания сала аппетит у них возрастал, они отрезали еще несколько раз и не задумывались – догадается ли Тронин, что кусок сало значительно поубавился. Владимир, проголодавшийся в очередной раз, открывал свой сундук, видел уменьшение куска сала, внимательно и подозрительно смотрел на каждого из своих приятелей. На молодых лицах было написано равнодушие к тому, что о них думает Владимир и что они съели часть его сала. Губы Живаева и Павлова не блестели от свиного жира, их глаза правдиво смотрели на Тронина, но он знал, «чья собака сало съела».

Припомнился случай, связанный с пари о поедании вареного картофеля. Как-то сидели в своей комнате я, Живаев и Тронин и хотели есть. Кулаков привез из дома родителей мешок картофеля. Как всегда, мы были голодные, у Тронина сало закончилось, сундук был пуст, и мыши не водились в нем. До ужина было далеко, а есть очень хотелось троице крепких парней – столбисту, боксеру и борцу. Созрел план, и я его предложил Кулакову: «Давай поспорим, что мы трое съедим ведро вареной картошки». Кулаков согласился: «Если съедите, то ставлю вам литр водки, а если нет, то вы – литр, а за картошку – пять рублей». Ударили по рукам, и закипело дело. Предчувствуя назревающую от пари выпивку, нашлись помощники Кулакову, они помогли очистить картофель, поставили его вариться в трех кастрюлях на электрические плитки. Картофельный дух от пара при варке разнесся по коридору общежития. Многие приходили в комнату посмотреть, как будет проходить процесс по поеданию картофеля и чем закончится пари. По условиям пари можно использовать при еде соль и запивать водой. Старт обжорству был дан. Ведро картошки на столе. Резво начали трое уплетать вареную картошку. Их движения сначала были частые и синхронные, но со временем темп упал, и они начали уже сытыми глазами смотреть друг на друга, как бы сомневаясь, что они съедят всю вареную картошку. Живаев сошел с дистанции первым, откинул голову на подушку и в качестве свидетеля начал наблюдать развязку процесса поедания. Вторым взмолился Тронин и сказал: «Все, больше не могу!» Я решил не сдаваться, оставалось полведра картошки. Каждая последующая картошка для меня возрастала в размерах и весе, и я медленно ее пережевывал. Приступал с титаническим упорством к поеданию следующей порции картошки. Мне казалось, что этот затянувшийся обед никогда не закончится. Картофельный дух заполнил мои затуманенные мысли, и в глазах мелькал белый цвет мягкого на вкус картофеля. Не прошло и часа, показалось дно ведра, последняя картошка отправилась в рот, и грянуло «ура» и понеслось по комнатам общежития. Я был во дворе, и меня тошнило, хотя я одержал победу в этом споре, и на сей момент был герой в стенах общежития. Через два часа мне стало лучше, и я пошел в столовую ужинать.

ГИДРОЛИЗНЫЙ ЗАВОД

Мне вручили повестку. Среди мелко написанных слов отчетливо читалось требование – явка на врачебную комиссию в военкомат. С этого начинался мой первый шаг по пути в Советскую армию. Кусочек серой бумаги с напечатанными словами становился первой нежелательной вехой в моей текущей жизни. Не листок, а последующие за этим события отрывали меня от работы на целлюлозно-бумажном комбинате. Виною был закон о всеобщей воинской обязанности. Всеобщий он был только для определенного круга молодых людей. Он распространялся на рабочих, служащих заводов и крестьян.

В состав целлюлозно-бумажного комбината входил гидролизный завод. Его строящиеся цехи были окружены забором, который миру показывал широкие дыры. Через обширное свободное пространство можно было войти на территорию завода, минуя проходную. Недалеко от полуразвалившегося забора, на пустыре, одиноко стояла брошенная емкость черного цвета, напоминающая своим видом цистерну. Ее наполнили наполовину спиртовой жидкостью и на неопределенное время забыли. Спиртовой запах, подхваченный ветром, доносился до носа рабочих, идущих по дороге к цехам комбината. Весть о том, что недалеко находится емкость со спиртом, быстро разнеслась по заводу. Рабочие очередной смены пришли в цех и рассказали коллегам, что вблизи находится неохраняемая цистерна. Нашлись желающие на «халяву» выпить спирт. Куда только ни растащили этот метиловый спирт – на свадьбы, на дни рождения и на то, чтобы просто выпить и поговорить о жизни. Что он метиловый, пока никто не знал. Когда появились первые жертвы от этого смертельного спирта, забили тревогу. Его изымала милиция везде – в городе, в поселках. Рассказывали, что несколько канистр со спиртом было обнаружено на свадьбе в городе Канске. Люди слепли и умирали. Когда я пришел работать в ремонтно-механический цех, было несколько заказов на изготовление оградок для ушедших в мир иной от употребления этого спирта.

Для процесса изготовления спирта из опилок и стружки существовал ряд вспомогательных подразделений. В одном из них, ремонтно-механическом цехе, работал я после окончания машиностроительного техникума в должности сменного мастера. Здание цеха, сложенное из кирпича в послевоенные годы, напоминало длинный барак. Внутри этого неказистого строения размещались станки разного типа, был кузнечный участок, слесарный для ремонта задвижек. В комнатах небольшой площади размещались красный уголок, склад для готовой продукции. Отдельно по левой стороне здания находился кабинет начальника РМЦ и комната для сменных мастеров и нормировщицы.

Мастер являлся ключевой фигурой, связанной с производством различных деталей для спиртового, углекислотного и дрожжевого цехов. Его главной задачей было обеспечение процесса изготовления новых деталей взамен старых изношенных с использованием всех материальных средств цеха и привлечением для выполнения производственного процесса рабочих, находящихся не всегда в трезвом состоянии, благодаря нахождению вблизи источника технического спирта.

В дневную смену рабочие воздерживались от питья напитка из опилок. Во вторую смену иногда гасли лампочки и отключались станки, темень распространялась по уголкам цеха. Я не слышал разговоры токарей, слесарей, фрезеровщиков, выходил из комнаты и шел по пролету цеха в надежде встретить кого-нибудь. Но мои поиски рабочих не увенчались успехом. Зашел в красный уголок, там никого не было. Вдруг я услышал неясные звуки, проникающие сквозь полуоткрытые двери душевой. Распахнув двери, в кромешной темноте я никого не увидел. Терпкий, сивушный запах заполнил влажное пространство раздевалки. Лилась вода, заглушая негромкие разговоры сидящих рабочих на скамейках в душевой. Как по велению волшебной палочки, зажегся свет. Неяркие лучики его осветили раскрасневшиеся от выпитого лица рабочих. Увидев меня, они не растерялись и предложили выпить спирта, который находился в чайнике. Я взглянул в чайник. Там находилась коричневая дурно пахнущая спиртовая жидкость. Я знал, что качество технического спирта, который протекал по трубам первого этажа спиртового цеха, низкое. Для того чтобы его налить в чайник, сверлили отверстие в трубе. После наполнения емкости спиртом ставили деревянную заглушку в отверстие. Бригадир Алексеев из цеха по производству спирта был моим приятелем и часто вспоминал нелестным словом охотников за суррогатом, рассказывая, сколько приходилось прикладывать сил, чтобы заделывать внезапно возникающие источники утечки спирта. Очищенный спирт высокого качества находился двумя этажами выше.

Каждый день приходилось подбирать материал для изготовления деталей, чтобы обеспечить смену работой. Видя доверчивость молодого мастера, кузнец в конце месяца сказал мне, что им изготовлено 500 поковок. Я выписал наряд на эту партию деталей. При пересчете поковок начальником цеха Михеевым их оказалось 250 штук. Он сделал замечание мне за невнимательность и безграничную веру в слово рабочих.

Его величество технический спирт, производное древесины, находил применение в разных областях промышленности. Он славился своей крепостью. Воздействие спиртовых жидкостей на человека различное – смелость при употреблении ворошиловских сто грамм во время войны, снятие напряжений от разных треволнений в мирное время, наглость и агрессивность, проявляющиеся при частом потреблении. Спирт лился рекой в металлические цистерны и перекачивался на химкомбинат «Енисей» и завод «Красмаш». План выполнялся ежемесячно. По употреблению населением спиртосодержащих жидкостей можно было судить о степени спаивания людей разных национальностей страны.

ПРИЗЫВ

Вдоль серого коридора здания военкомата стояли тощие и полные призывники. Мрачность обстановки давила на печальное настроение оголенных парней. Мелкая дрожь от холода и от предчувствия медицинской комиссии постепенно заполняла их тела. Соблюдая очередность, парни заходили в кабинеты, где врачи разных специальностей решали их судьбу на последующие три или четыре года, если в медицинской карточке появлялась после прохождения всех обследований надпись «годен к строевой службе». С такой формулировкой было большинство призывников. Никто не роптал, но почти никому не хотелось покидать своих родных, работу, знакомых и дорогих сердцу людей. Никто не спрашивал молодых парней об их желании служить в армии. Всех относительно здоровых скоро повезут в разные районы Советского Союза, а многих сибиряков на восток. Восток и запад требовал замены старослужащих солдат новыми молодыми призывниками.

Приговор окончательный, обжалованию не подлежит – здоров и годен для службы в Советской армии. Я пришел в общежитие, сел на кровать и начал раздумывать, как провести дни перед армией. Быстро созрел краткосрочный план. Основным лейтмотивом моих раздумий было сообщение тренеру по вольной борьбе Дмитрию Миндиашвили о призыве в армию. Немного подумав, я решил не доводить эту нерадостную новость до слуха моего любимого тренера. Он, конечно, знал, что рано или поздно его ученик и борец отправится в края далекие для прохождения воинской повинности, но пока ничего не мог предпринять, чтобы оставить служить меня в Сибирском военном округе. Я, исходя из возникших обстоятельств, плыл по течению жизни. Потоки жизненных коллизий захватили меня и понесли по заданному руслу судьбы.

Молодого мастера ремонтно-механического цеха и новобранца таежным запахом встретил поселок Тиличеть. Родители готовились достойно проводить будущего служаку. Для такого торжественного случая был накрыт стол разнообразными блюдами, приготовленными мамиными руками, которые нянчили меня много лет тому назад. К благоухающему разными приятными запахами столу были приглашены гости, состоящие из родственников и знакомых семьи. Шумная и веселая компания – офицеры и родные – выступали с наполненными водкой рюмками. Они напутствовали меня разными словами. Тосты произносились на одну тему – это воинская служба, и сводились к одному – служить я обязан и никаких других путей в сегодняшней жизни не дано. Скоро это стало надоедать мне, но пьяные голоса гостей пели в унисон «песню», посвящённую воинской службе. Вечер переходил на финишную кривую, и уже нельзя было в словах, витающих в пространстве комнаты, разобрать, кого же сейчас провожают в армию. Застолье плавно переходило к заурядной попойке. Веселые от вина женщины и подвыпивший баянист составили танцевальную группу. Прогибались от ударов каблуков женщин крашеные доски пола. Мужчины, разбившись на группы по два-три человека, вели вялотекущие беседы, касающиеся выполнения плана по заготовке деловой древесины и новых событий из жизни в поселке. Я помутневшими глазами взирал на отца и его коллег, и невеселые думы не покидали мою затуманенную от водки голову. Я думал об их офицерской поселковой жизни и не сожалел, что не остался в этом чудесном краю.

На станцию провожали родители и примкнувшие к ним гости из теплой, не остывшей от горячего русского напитка компании. Мне не дали нести сумку с провизией, ее нес дядя Саша. Вдоль забора рабочей зоны шумная компания провожающих родственников нестройным шагом по плохо закрепленным доскам тротуара достигла железнодорожных путей. Эта была ветка, уходящая к основным путям станции. Возле деревянной станционной постройки – вокзала станции Тиличеть, своими настланными и почерневшими досками их встретил перрон. Было прохладно, но уезжающие и провожающие разместились на перроне и вглядывались вдаль железнодорожных путей, идущих в сторону от поселка. Они ждали появления поезда, который должен оповестить их о своем приближении по долго звучащему гудку и по пучку света, бьющему из прожектора и отражающемуся от блестящей поверхности рельсов.

Где-то вдали послышался тихий гул, стук колес поезда понесся по рельсам и дошел до моего слуха. Меня стиснул в крепких объятиях дядя Саша, прикоснулась своим лицом мама к моему лицу. По щекам у нее бежали маленькими капельками слёзы. Отец пожал мне руку и немного прижал к себе. Никто из них не знал, когда придется встретиться вновь. Поезд с несколькими вагонами подошел к перрону, проводница открыла дверь тамбура вагона. Я с тяжелой сумкой поднялся по ступеням, остановился, повернулся и снова увидел встревоженные родные лица. Кто-то махнул на прощание рукой, другие на мгновенье замерли, глаза у всех были печальными. Проплыли перед моими глазами стены вокзала, колеса вагона застучали на стыках рельсов. Вот и мост через речку Тиличетку. Мелькнула возле моста знакомая заводь, где я ловил ельцов, и уходящая в таежные дебри маленькая речка. Поезд набрал быстрый ход и двинулся по своему определенному железнодорожному пути к следующей станции. Он двигался во времени, приближая моё время к службе в армии. Остались в памяти названия станций, так созвучные моему нерадостному настроению – Колючий, Ревучий.

Утро. Я медленной походкой прошел проходную данного судьбой завода и зашел в цех, чтобы попрощаться с теми, которые ежедневно разделяли тяготы нелегкой работы на гидролизном заводе. Первым, кого увидел я, был токарь Васильев. Он прямолинейно, не мудрствуя лукаво, предложил: «Не послать ли нам гонца с чайником в спиртовой цех». Я отклонил это предложение и утвердительно под общее одобрение высказал: «Не надо, грелка со спиртом у меня».

После смены несколько токарей, фрезеровщиков и слесарей зашли в красный уголок. Разместили на столе принесенную по такому случаю закуску. Я отдал Васильеву грелку со спиртом. Тот перелил ее содержимое в трехлитровую банку и развел спирт водой. Кто-то сходил за газированной водой в цех. Углекислотный цех, поставляющий баллоны в РМЦ, находился недалеко. В разных местах цеха размещались три баллона с углекислым газом, и вода, наполненная пузырьками от него, стекала в стаканы и в другие емкости для питья.

Я не пил спирт, его запах вызывал у меня отвращение после одного из случаев, произошедших в спиртовом цехе. Очередной обед в буфете спиртового цеха. Мастер цеха Брагин пригласил меня в свой кабинет, чтобы в тишине отобедать. Принесли еду из буфета, и мы расположились за большим столом.

– Будешь газировку? – спросил Брагин, весело глядя на меня.

– Конечно, – ответил я и потянулся к наполненному стакану.

Рука быстро поднесла стакан с жидкостью к губам. Я сделал большой глоток. Внезапно перехватило дыхание, лицо стало багровым, похожее на спелый красный помидор. Из глаз ручьем потекли по щекам крупные слезы. Я задыхался. Брагин подал стакан со сметаной мне и крикнул: «Пей!» Я быстро выпил два стакана сметаны. Пока я её поглощал, Брагин сбегал в буфет за кефиром и стал его подливать в стакан. После выпитого кефира пурпурно-красный цвет моего лица изменился и установилось нормальное дыхание.

ПРОВОДЫ В АРМИЮ

Место сборов новобранцев – старое одноэтажное строение на улице Ломоносова, обнесенное высоким забором. Возле ворот сержанты и офицеры, контролирующие порядок в пересыльном пункте. В длинном зале расположены двухъярусные деревянные нары. Прибывший сюда призывник занимал место на жестких нарах. Располагались по группам, исходя из знакомства, совместной работы на одном предприятии или района, из которого их призывали. Под головой лежали рюкзаки и сумки, проверенные стражами порядка при входе на территорию пересыльного пункта. Сержанты освобождали рюкзаки от водки и вина и откладывали в ящик, стоящий поблизости. В голове не совсем трезвых призывников зрело стойкое убеждение, что их спиртовое добро будет использовано офицерами и сержантами. Чего только не выдумывал изворотливый молодой ум, направленный на решение одной важной проблемы, как протащить водку в расположение призывного пункта. Придумывали разные способы для доставки водки. Из булки хлеба вынимали мякоть и в образованную пустоту вставляли емкость со спиртным, скрепляли две половинки и проносили как хлеб в зал ожидания. Второй метод – перебрасывание бутылок через забор сборного пункта. По определенному сигналу, когда сержант из караула отлучался куда-нибудь на определенное время, металлические и стеклянные емкости перебрасывались через ограду и их ловили руками, но часть бутылок разбивалась. Было жаль, но судьба человека и бутылки сейчас была одинакова – разбитая и использованная во вред ему.

Немного подкрепившись припасенными продуктами и запив сухой ужин водой из-под крана, намаявшись за день от бестолковой суеты, призывники погрузились в неспокойный сон. Снились им приятные сны с миражной любовью, радостными мгновениями нереальной жизни. Сон был недолгим. В 8 часов утра их построили и заставили строем следовать до станции, где распределили по плацкартным вагонам.

Постельного белья не было, приходилось спать на жестком ложе. Будущие солдаты забылись крепким сном, по вагону несся громкий храп и кто-то стонал от кошмарного сна. В ночи прозвучал вскрик – это дверью в тамбуре защемили палец парню, лежащему на второй полке.

Утром дежурные разносили кашу, от которой многие отказывались, потому что оставались в рюкзаках запасенные продукты, но не было водки. Её надо было достать, и способ нашелся. На станциях дежурные набирали бачки с холодной водой. Дежурные были из призывников. Они в воду опускали бутылки с водкой и проносили в вагоны. Но эта затея скоро провалилась, сержант увидел в воде бутылки, изъял их. Эшелон останавливался на дальних путях от станции. Чтобы новобранцы не добежали до вокзала, двери вагонов закрывали на ключ. Вокруг вагонов проходили мужчины из местных и предлагали пол-литра водки за шапку, пальто, свитер и другую одежду. Обмен происходил из открытой верхней части окна.

До Хабаровска нас везли 8 суток. За это время на некоторых новобранцах оставались рубашка, брюки, ботинки и трусы. Эта полураздетая толпа высыпала на перрон. Офицеры начали отбирать парней по частям. Раздалась команда: «Кто желает на курсы поваров, выйти из строя!» Я вышел. Офицер спросил мою фамилию. Порывшись в каких-то бумагах, он сердито посмотрел на меня и приказал, чтобы я встал в строй. Каши не удалось сварить, пришлось обслуживать ракеты.

МАНЗОВКА

Меня и две сотни других новобранцев отправили в поселок Манзовку, где сразу повели в баню и остригли наголо. Пришли «старики» – третий год службы и начали выбирать для себя одежду с нашего плеча, которую новобранцы не отправили посылкой домой. Таковых, кто бы упаковал посылки, не нашлось, плащи, куртки, брюки отдали «старикам».

Курс молодого бойца (карантин) проходили две сотни новобранцев в большом кирпичном здании с бетонным полом. Подъем за 45 секунд, построение, зарядка, завтрак, различные занятия, в основном строевая подготовка на плацу, изучение устава, наряды очередные и внеочередные на кухне или уборка всей территории, включая туалеты. Дни бежали быстро. Уставшие за день бойцы крепко спали ночью, намаявшись от частых команд «Подъем, отбой!», если один из нас не укладывался в отведенное сержантом время, чтобы стать в строй.

Пришел день присяги. Я громко и торжественно перед строем зачитал текст: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным Воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству…

Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Всеобщая ненависть и презрение трудящихся меня не настигла, а суровость закона я часто чувствовал на себе. Меня вместе с другими «салагами» отвезли в Приморье в уссурийскую тайгу. Впереди было три года службы в отдалении от населенных пунктов за колючей проволокой под наблюдением командиров и многих офицеров, находящихся на площадке. И настольной книгой стали уставы многих служб.

На площадке размещались казармы четырёх батарей и казарма, где отбывал время на дежурстве офицерский состав. 12 молодых солдат отправили служить в четвертую батарею. Наш комбат был похож чем-то на Чапаева. Он оглядел нас и объявил, что «дембиль» у нас через три года в декабре, поэтому вы должны выполнять приказы командиров. «Вольно, разойтись!» – звучала команда, которая будет постоянной в течение многих дней службы, а вначале следовало «Смирно».

«Старики» хотели провести посвящение в солдаты (несколько раз, как решит их суд, бляхой солдатского ремня ударить по мягкому месту каждого из нас). Но будучи крепкими и здоровыми, мы им сказали, что если вы тронете нас, то мы вас поставим на «уши», то есть дадим отпор. Они от нас отстали, но им обидно было слушать упреки от стариков других батарей, где молодых путем экзекуции принимали в солдаты. Начались мелкие придирки – не там сидишь и делаешь не то, и молодые солдаты зачастили на кухню в наряд или в караул.

В мире запахло «жареным» (военный конфликт СССР и Америки в 1962 году) и наступил Карибский кризис, как его назвали позже. Хотя он продолжался до декабря, но все части были переведены в состояние боевой готовности до 1963 года. Участились комплексные занятия по подготовке ракеты к пуску. Я был назначен приказом оператором бортовой радиокоррекции (БРК) ракеты. В мою обязанность входило проверить на старте систему управления пера стабилизатора. Для этого был оборудован автомобиль с кунгом. Внутри размещались две стойки для управления стабилизаторами. При помощи серебряных волноводов, которые я раскладывал возле пусковой площадки, передавались сигналы на стабилизирующие поверхности для проверки управлением ракеты на старте. На определенном участке в несколько десятков километров находился пункт БРК, на котором координировали направление ракеты во время ее полета.

Неповторимое зрелище представляла площадка с ракетой. Конус её уходил в небо, вокруг ракеты суетилась вся батарея из нескольких десятков офицеров и солдат. При заправке азотнокислым окислителем её корпус был окутан туманом. К ней подходили десятки проводов для связи с командным пунктом по её управлению и пуску. Автомобиль, в котором я сидел в кунге за стойкой, находился на пусковой площадке около 30 минут, а весь цикл комплексных занятий, исходя из степени готовности, длился около двух часов.

Ракета типа Р-5 на старте

В качестве боевой головки применялась болванка, по весу равная боевой. Иногда привозили на комплексные занятия боеголовку. Тогда я по приборам засекал, что вокруг повышенная радиация. Старший лейтенант Чудинов – мой командир, и я старались как можно быстрее отработать свой цикл и поскорей уехать подальше от ракеты.

По периметру площадки была сооружена полоса с системой «Белочка». Эта система срабатывала, когда живое существо входило в зону полосы. Солдаты батареи номер четыре часто стояли в карауле, были часовыми на пяти постах – 2 часа, в караульном помещении бодрствовали – 2 часа и спали – 2 часа. Сон часто прерывался тревогой, срабатывала сигнализация и завывала сирена, очередной заяц или козел порывался на секретный объект и тревожил наш сон в очередной раз. Караульные бежали на посты, чтобы усилить их охрану. Однажды она не сработала или её отключили, и пятеро солдат ушли в самоволку в ближайшую деревню, расположенную в 12 километрах от площадки. Они добрались до магазина, где купили водки, выпили достаточно много, что привело их к сильному опьянению. Когда они шли назад, отряд потерял одного бойца, и случилась трагедия, он замерз по пути к площадке. Была разборка этого случая, и четырёх посадили на гауптвахту.

Стоя на посту, я часто вспоминал и дом родной, и техникум, и работу. Зимой, когда метель и холодно, я брел около ангаров, где находились ракеты. На мне был длинный тулуп, валенки, автомат болтался на плече, и я ничего не слышал, кроме того, как завывает ветер. По уставу я был часовой, который, заметив какой-либо силуэт или услышав шаги или посторонний шум, должен крикнуть: «Стой! Кто идёт? Разводящий, ко мне, остальные на месте!» Но иногда сядешь в укромном уголке под маскировочной сеткой и задремлешь, но интуитивно включается шестое чувство, когда идет проверяющий или разводящий. Был случай, когда меня искали на посту, но я, проснувшись, появился из-за ангара и крикнул во всю свою луженую глотку, очень громко заученные фразы из устава. Долго старший лейтенант вспоминал этот случай, когда от моего крика его охватила оторопь.

Из ряда вон выходящих случаев, связанных с несением караульной службы, было на площадке предостаточно, но сейчас вспоминаются наиболее интересные. Два поста были рядом – это несколько ангаров и гаражей. На первом – часовой Крылов, на втором – я. Территория ракетного гарнизона занимала несколько квадратных километров и охранялась. В этом месте уссурийской тайги водилось много коз и другой живности. Караульное помещение хорошо просматривалось как днём, так и ночью, горел прожектор, и его лучи светили в одном направлении. Когда выходили разводящий и солдаты из караулки ночью, их было видно от света прожектора. Крылов пришел на мой пост. Он был заядлым охотником из амурской тайги и давно вынашивал план, как бы подстрелить коз, которые бегали на территории поста. Мы договорились о том, что он ночью будет стрелять по ним. Он сказал: «Когда я буду кричать «Стой, кто идет!», ты занимай позицию в окопе, сооруженном на посту на случай тревоги, а я буду стрелять в коз, где нет ангаров». На том и договорились.

Ночь, Пост номер один и два. Истошный крик Крылова: «Стой. Кто идёт! Разводящий, ко мне, остальные на месте!» Я бегу в окоп, раздаются три длинные очереди. В агонии бьется коза, другие, почуяв опасность, убегают от поста. В караульной завыла сирена. Разводящий и его команда бегут на мой пост, потому что он был ближе к караульному помещению. Я кричу, высовываясь из окопа, дежурную фразу, ко мне подбегает встревоженный разводящий, оставляет одного из караульных у меня в окопе и бежит дальше на пост Крылова. Разобравшись с Крыловым, он нас снимает с постов и ведет в караульное помещение. Начальник караула и командир батареи, поднятый по тревоге, устроили допрос с пристрастием. Мы стойко держались, говорили, что был какой-то непонятный звук возле поста. Крылов кричал: «Стой, кто идет, буду стрелять!» Но шум не прекратился. Он сделал предупредительный выстрел, но никто не откликнулся. Шум и беготня продолжались, и он открыл огонь на поражение. Нам комбат объявил благодарность за правильные действия. Пятеро нарушителей границы на площадке бездыханно лежали на траве. Туши коз унесли в солдатскую столовую, а нам принесли хорошую порцию мяса. Караулу всегда полагалось дополнительное питание.

Скоро я сдал на второй класс оператора БРК и стал отличным солдатом – ефрейтором с одной «лычкой» на погоне. К большой солдатской получке (3 рубля 80 копеек) добавили 2 рубля 50 копеек. Я стал богаче и иногда позволял себе выпить кефира в солдатском буфете. Кроме того, я стал обладателем самого главного богатства в армии – это спирта. Для промывки приборов мне выдавали спирт, большую часть которого я сливал в стеклянные бутыли и хранил в кунге машины. За шесть месяцев его накопилось около 18 литров. Когда я уезжал в Хабаровск, то часть его отдал моим батарейцам, но литров 10 вылил на землю, имитируя перед командирами, что весь спирт уничтожен и грамма его не осталось. Бравые ракетчики так напились после моего отъезда, что четверо угодили на гауптвахту. Командир батареи долго их допрашивал, где они взяли спирт, но так и не выяснил. Об этом мне письмом сообщили друзья Михайлов и Парилов.

В ракетных и других родах войск царил спортивный бум. Командиры хотели показать, что у нашего рода войск спорт развит лучше, чем у других. В Хабаровске на Красной речке в корпусе ракетных войск была создана спортивная рота, куда направлялись спортсмены по различным видам спорта. Но перед этим они должны были на первенстве своей дивизии занять призовое место. Я участвовал во многих соревнованиях: по тяжелой атлетике, самбо, классической и вольной борьбе, и занимал призовые места. Соревнования по этим видам проходили в городах Уссурийске, Свободном, Благовещенске, Хабаровске.

Дата добавления: 2015-07-21