Мир полон чудес, нужно только замечать их. 2 страница

- Шкуры лежат внутри твоего жилища, чистый песок наберешь у горных озер, я покажу тебе потом. Приступай к делу на рассвете, - наставлял старик, попрежднему обнимая пальцами ног небольшой камень, который словно якорь удерживал его на земле, его, готового оторваться в безбрежное небо. К вечеру занимайся гибкостью и перед сном смывай всю усталость в горном потоке, который заберет от тебя усталость трудового дня и промоет тебе мозги…- старик смешно наморщил лоб, - а в них, ой как много не нужного, что стоит выкинуть вон.

- Подружись с ним, - учитель продолжил свою поучительную речь, прикрыв рукой лицо от на каскада брызг, стремительно взмывших к нему от удара бурной воды об каменный валун, - он не раз тебе еще подсобит. В трудные моменты всегда приходи к нему он даст тебе верный совет, подскажет, что, да куда. Он очень разговорчивый и дружелюбный.

- Два года назад, - продолжил этот могучий человек, - принес мне один добрый путник трехметровый шест, который нашел он застрявшим в скалах почти на вершине горы Ма-ну. Никто не знает, откуда он взялся и зачем снова вернулся к людям. Когда увидел я его, длинный, почерневший от ржавчины металлический предмет, в ту же ночь приснился мне сон, в котором шест, обернувшись человеком, просил меня воскресить его, дать второе рождение, возвратив ему живой облик. Говорил он и о том, что послан богами для великой службы человеку, в котором я узнал моего сердечного друга, монахиню, о которой слышал ты уже. Утром я принесу тебе его, сейчас он спит, сном мертвого, но второе рождение не за горами.

На том и закончился их разговор, и целый день Кунь бродил в ближайшей окрестности, внимательно рассматривая местность и ее обитателей, в которой, судя по всему, суждено будет ему прожить еще долгие годы.

Утром седой учитель стал пояснять, что и как делать. Он провел его к горному озеру, где находился чистый, необходимый для шлифовки песок. Затем они занесли в хижину полные охапки связанных шкур диких животных, которые также служили инструментом в дальнейшей работе.

- Когда часть песка насыплешь на шкуры, чтоб начать обрабатывать шест, всегда помни то, что сейчас тебе скажу. Все множество песчинок, это отражение далеких звезд, далеких вселенных. Тихий разговор ведут они и каждый божий миг, делятся с жизнью вокруг знанием о своих мирах, являясь их материальным проявлением в нашей плотной, материальной вселенной. Каждая, хранительница великих тайн, которые готова раскрыть любому, кто сумеет их услышать. И все они с радостью вольют частицу себя в пробуждающееся сознание шеста, поведают свою историю, споют ему колыбельную о бесконечности мироздания.

Всё, иди, - он чуть помолчал и добавил, - трудись.

Два месяца ушло у Куня на то, чтобы металлу шеста придать свойственный ему металлический блеск. Насыпая чистый белоснежный песок в объятия приготовленных мастером грубо выделанных шкур, юноша кропотливо возделывал твердую, необработанную «почву» поверхности шеста. Очистив от ржавчины и добившись, идеально ровной поверхности, три раза приносил он учителю уже, как он считал, законченный шест. Уже три раза недовольно морщилось лицо Учителя, и столько же он отсылал его обратно, ворчливо приговаривая на каком то странном диалекте, отрицательно кивая головой из стороны в сторону и деланно вздыхая. Все время находилось что-то, чем был недоволен учитель.

И вот однажды, по-детски жизнерадостная улыбка, озарила лицо старого мастера, и глубоко вздохнув, он сказал…

- начало положено...

- Как начало, наставник?

- этому шесту еще далеко до совершенства, неужели ты подумал, что работа завершена, и мы можем преподнести этот дар в незаконченной форме?

- Нет, наставник, я думал…

- иди… завтра утром, я покажу, куда тебе идти дальше…

- Учитель, а как же тренировки…когда мы…

- Я разве не сказал тебе не называть меня учителем! Ступай!

Кунь спохватился, вздохнул, посмотрел на наставника, повернулся и пошел…

В работе Куня проступили первые изменения. Раз в три дня, всегда неожиданно, появлялся старик с огромным мешком свежей золы, которую Кунь теперь клал в шкуры вместо песка и, придерживая в усталых непослушных руках свой металлический трехметровый предмет, неспешно вновь и вновь колдовал над ним, над каждой его пядью. Сколько раз вспыхивали в ничем не занятой голове Куня идеи о том, как было бы сподручней укрепить шест, что б работа облегчилась и заметно ускорилась, но учитель сказал, что действуя таким образом, в простоте, Вы заново рождаетесь, Оба.

- Делай, как сказал тебе, - так он говорил.

Кунь глубоко вздыхал и продолжал работу.

Затем старик стал приносил кусок какого-то вещества, напоминающую красную глину, которая, по его словам, наполнит металл свежей силой и красотой. Уже не раз раздражение Куня преодолевало границы его терпения, и он сломя голову мчался среди лесных чащоб, что б хоть как-то успокоить своё бешенство, захлестывающее казалось, все его существо. Мастер как будто издевался над ним. Может он не хочет выдавать свои тайны – думал Кунь – ничего, я все выдержу и он откроет мне свои секреты, я смогу… я смогу….я смогу…

Прошло шесть месяцев, прежде чем наставника Куня удовлетворило состояние шеста. Теперь шест наполнился странным, глубоким сиянием, когда появляющееся за склоном светило обдавало его огненным светом, светом огненной силы.

- Вот… у него теперь есть глаза. Но их надо открыть, иначе он так никогда и не узнает, какой великолепный мир окружает его. Это будет воистину достойный дар. Теперь для тебя настает решающий бой, так как ты должен будешь сражаться с чистым Сердцем и незамутненным разумом…

- Учитель…

- …Шест нужно научить отражать мир без искажений и лукавства, а для этого мало одной шлифовки необходимо чистота внутренняя, которая с каждым твоим движением будет формировать его внутреннее содержание, его мир.

- Хорошо, я сделаю это…Наставник... - голос Куня звучал с натугой, как будто из другого мира.

Кунь не верил, он уже не верил. Старый мастер никогда не раскроет своих секретов…но я должен дойти до конца, словно молитву чеканил внутри себя он. Я принимаю этот вызов своей судьбы, даже не веря, - думал Кунь, - я должен дойти до конца.

Он уже смутно помнил, как учитель что-то говорил ему. Только на утро он вспомнил, заметив в углу своей хибары огромный мешок, плотно наполненный доверху сухими листьями.

- Сухие листья разотрешь в порошок, будешь им сдабривать поверхность шкуры – говорил учитель,

Листья были упакованы так, что когда Кунь стал высыпать содержимое мешка во все имеющиеся у него емкости, несколько корзин и огромный глиняный сосуд, напоминавший своими размерами пиалу внезапно исчезнувшего гиганта, то осталось ровно половина, спрессованных листьев, в этом казалось безграничном пространстве мешка.

Еще через месяц, полтора, точно сказать Кунь бы не решился, время опять перестало для него течь равномерно, потеряв твердость и нерушимость границ, которыми есть вчера, сегодня и завтра, странный старик сказал, что листья ему больше не нужны. Что теперь, между его руками и младенцем шестом останется только один промежуток, помощница шкура.

- Не уставай пеленать Его. Пеленай изо дня в день, пока не будет готов он открыться миру в первозданной красоте и чистой силе.

- Закончи начатое…

Время летит неуклонно, не меняя своего галса и всей яростной мощи своей безумной настойчивости. Остался один месяц и один день, что бы можно было сказать, что юноша уже как целый год самоотверженно постигал непростую науку жизни. Бесконечный год. Вспыхнул и погас.

Набежал шквал ветра. Старый Мастер и Кунь стояли на том же месте, где и встретились впервые. Руки Куня держали, казалось невесомый предмет, хотя и взрослому человеку было бы не просто удерживать его на весу, так, как теперь делал это Кунь, забывший совсем с каким трудом ему это давалось вначале. На зеркальной поверхности этого, ставшего немного сказочным предмета, чудилось, будто поселился весь зеленый уголок старого отшельника, отражаясь на его удивительно безупречно отполированном теле.

Все последнее время Кунь провел в предельном внимании, чтоб выполнить задание старого мастера, сохраняя внутреннюю чистоту своего разума и поддерживая огонь своего намерения. Свою ярость он вковал в подкову своей воли. Каждый день он несчадно разбивал вражеские ряды своего разочарования и уныния, заставляя себя верить, в необходимость дойти. Все чаще ему грезилось, что это не сражение, а пытка, но он все шел и шел, изнемогая уже не от боли мышц, а от боли разума и Душевный стон не раз прорывался из его уст. Затем исчезли и мысли, он просто работал, работал, с настойчивостью безумца, отдавшего все во имя действия, но ни на миг не утерявшего светлую заботу о рождающемся детище, ибо это и было главное условие старика. И вот…

- Мастер я выполнил Вашу просьбу и теперь, вправе уйти….

Пожалуйста, ничего не говорите, просто позвольте мне уйти. Почитай целый год, я надеялся, что вы начнете меня учить и действительно сделаете меня своим учеником. Целую вечность я надеялся, что смогу овладеть боевыми искусствами, способных защитить мою Родину, моих близких и родных. Но... Вы!....простите… Позвольте мне уйти с миром.

- Ты волен сам выбирать свой путь…старик замолчал и в тот же миг раздался жалобный крик далекой птицы, словно плачущей, от какой то неземной тоски, рассказывающая небу о чем-то таком, что так и осталось только между ней и голубым океаном обнявшем весь мир.

* * *

Юноша, все существо которого словно пело, излучая силу молодости и источая тонкий аромат переливающейся через край кипучей энергии жизни, не спеша, приближался к родной деревне…

* * *

Дорога домой – это путь, окрыляющий теплыми воспоминаниями прошлого и надеждами на счастливое будущее и поэтому, пролетела она столь же незаметно, сколь незаметно пролетает день, для доброй хозяюшки с весельем на душе и песнею на устах занятой приготовлением к какому-нибудь торжеству. Каким бы не был итог уходящего года, ничто не могло удержать ликования Куня при виде знакомых и столь любимых им родных мест. Родные леса и поля и пахли как будто чуть иначе, чем где-либо еще и земля дышала как-то по-особенному. Может ему все это и почудилось, но он свято верил, все дома было иначе, даже птицы пели на знакомом наречии греющее сердце своей близостью. И небо здесь, как всегда, было переполнено кучерявыми легкими облачками, бегущие на перегонки друг с другом, иногда выстраиваясь в веселый хоровод высоко - высоко в синеве.

* * *

- Боже, что случилось, где все? Куда запропастился весь люд? - слегка заволновался молодой мужчина, торопливо ступавший по пустой дороге, которая уже более пяти минут шла по территории его родной деревни, долгожданной, милой земли. - Что случилось? Почему не видно ни одного человека, веселой ребятни. Почему вдруг такая тишина вокруг? – и тут… Куня словно озарило, он вспомнил. Как же он мог забыть! Какими ветрами выдуло из его сознания чувство времени, и знания о том, что прошел ровно год, с того момента как он покинул деревню, а именно в эти дни всегда и происходил долгожданный всеми праздник, ставший таким горьким однажды для Куня. Да, ведь в эти развеселые, оживленные дни, заключались и торговые сделки и самые необычные вещи-диковинки с далеких стран, можно было увидеть, да и прикупить конечно, коль по кошелю придется. Любому давалось право, но не всякий желал то этого, поучаствовать и в кулачных, довольно жестких боях, которые смогли бы принести и славу и уважение, да и показать свое умение владения мечем, слава богу деревянным, иначе не избежать кровопролития. И вот еще одно, для детворы стояли огромные корзины со сладкими пряниками и она – детвора, благодарно опустошала их еще до окончания всей процессии торжества. Поэтому ни детворы, ни односельчан до сих пор так и не встретил Кунь, уже развернувший свои стопы к месту, где завсегда раз в год веселился от души люд…

***

… - Так это же Кунь, - раздались радостные возгласы среди большой группы мужчин, стоявших недалеко от квадратного утоптанного поля огороженного невысокими закругленными кверху деревянными кольями. Это был, как называли его в народе, бойцовский квадрат, в котором имелось достаточно места и для поединков один на один и для командных «разборок».

- О, Великое и всемогущее Небо, крикнул кто-то из стоявших людей, это же посланник небес, Кунь! От нашей команды как раз не хватает одного бойца.

- Кунь, Как ты? Как отшельник, многому ли ты научился? – посыпалось отовсюду. - О, как же нам повезло, послышалось из толпы односельчан, наполнившиеся надеждой в то, что сегодняшний день они будут вспоминать и рассказывать внукам…

Ни кто не обратил внимание на ответы Куня, на то, как он молчаливо опустив голову выговорил…

- Я ничему не научился, простите меня…

Да и некогда было выслушивать. Общее настроение уже выносило Куня прямо к месту событий, направив в самую гущу происходящего, под радостный гомон и возбужденное перешептывание односельчан.

Сердце Куня даже не ёкнуло, когда он увидел трех добротно слаженных воинов, один из которых ухмылялся в ус, рассматривая того, кому он так недурно, еще только год назад, перемолол кости, расшвыривая его как мальчишку по всему периметру квадрата, и заставив опуститься с небес мальчишеских фантазий о боевых искусствах на твердую, но реальную почву настоящего поединка.

Делать нечего, какая разница как принимать позор, в сражении ли, аль в стыдливом рассказе о несбывшихся надеждах. Куню было все равно. Он даже подумал, что его вновь кольнул азарт сражения и с удивлением отметил, что он не желает побеждать, он просто хотел прыгнуть в огонь битвы, в поток реальности истинного боя, его суровой и отрезвляющей правды.

На душе не осталось ни облачка, но откуда-то изнутри вдруг поднялся правдивый, сильный - но не жгучий, и даже чуть улыбающийся свет, пронзивший чистое небо Куненой души.

Время остановилось….

Движение приезжего мастера казались такими вялыми, что Куню почудилось, будто мог он оббежать вокруг воина несколько раз, прежде чем его кулак достиг бы намеченной точки в пространстве, коей был подбородок Куня. Юноша наклонил тело ровно на столько, чтоб летящий крепко сжатый кулак, словно камень, вылетевший из добротно раскрученной пращи, смог пролететь мимо так близко, на сколько позволяло бойцовское приличие. Затем, одной рукой схватив бывалого удальца за предплечье, другой за шиворот, он рванул его в сторону земли с такой силой, что вояка издал невольный возглас, в котором одновременно слышалось и удивление и стон. Ладони Куня как клешни впились в плоть, заставляя его осесть наземь и опешить от той неожиданной мощи, которая, вовлекая в вихрь движения, намертво пригвоздила его к Земле.

Кунь отряхнулся и с удивлением глянул на свои руки, затем на стоявших в тишине односельчан, которые оцепенели от неожиданности и быстроты произошедшего. Да он и сам не мог поверить в случившееся, понять, что произошло. Еще одна схватка, закончилась почти с тем же финалом. Ему вдруг показалось, что он находится во сне, и все происходит не с ним. Пространство, то сжималось в точку, то разбегалось до бесконечности. И какая то неведомая сила неизвестная Куню ранее наполняла его, заставляя все его мышцы и сухожилия звенеть от внутреннего напряжения и радоваться в немом восторге

- Что же это? – думал Кунь, – что со мной происходит?

Но уже через мгновение он знал. Старый мастер, старый мудрец… – вот что ты со мной сделал... Он оглянулся. Все жило, наполненное некой светлой силой, которая текла, переливаясь игриво, оживая в звуках жизни и в ее видимом молчании, заботливо питая своей материнской сутью все сущее. Она текла и в его жилах, во всем его естестве и он это видел, он услышал, нет, он стал с ней одним.

P.S

Хитро прищурившийся старик сидел на краю небольшого, нагретого солнечными лучами ствола упавшего дерева и наблюдал приближение юноши…

…Они долго молчали. Казалось, будто оба прислушивались к звукам, находящиеся за гранью обыденного восприятия.

Смех, который оглушил своими раскатами величественные горы, принявшие в себя могучее эхо радости мастера, заставил вселенную улыбнуться своим детям, ведь этот смех силой своей бесконечной радости смог бы омыть даже дно ада и, наверняка, зажег где-то надежду в величие бессмертного духа. И этот смех ознаменовал начало новой истории, но для того, чтоб услышать ее нам понадобилась бы вся наша жизнь, поэтому, поблагодарив за поучительную легенду, пойдемте дальше.

Îòêðûòîå ñåðäöå

Ëûäêåîíûè

- Вас дурят, Влад, вы в мире иллюзий, и вырваться из всего этого, можно только благодаря неустанному, титаническому труду над собой, - говорил Шавкат. Что ты знаешь о Платоне, Сократе, Пифагоре? – так мало? - учись, думай, думай до тех пор, пока не начнет болеть голова. Ты как полагаешь, зачем я тренируюсь так, истязая себя до предела, проходя множество раз через «не могу», пробираясь сквозь пелену собственного бессилия. Запомни, когда открывается второе дыхание, одна маленькая установка, блок в твоей голове, или где-то на бесчисленных, извилистых дорогах нервной системы, навсегда сжигается в твоем сознании, открывая пустоту, космическое ничто, для заселения ее живым состоянием истинного существа. Да, конца и края не видать этим блокам, этим запрудам нашей свободы, мало того, непрестанно обновляющиеся со всем потоком каждодневных, бьющихся о берега разума, бушующих волн «подчерненной» информации. Сколько нужно сил, чтоб не заблудиться, выдержать испытание духовного ориентирования, на местности полной ям, непроходимых болот, и прочей опасности. Будь искренним, Влад. Осветляй свою душу, напряженным поиском правды, каждодневным преодолением собственных слабостей, привязанностей, укреплением немощных мест в сознании и теле, а тренировки, это лишь часть большого пути. Тренируйся, чтоб помочь себе и другим, закаляй свою волю, чтоб не сломали ваши ростки пробудившейся духовности. Нужно быть очень сильным, чтобы стать Человеком. Прошу, запомни это. Тренируйся просто так, не ставь цели, иначе воспитаешь в себе ущербное чувство гордости, надменности и эгоизма. Здесь необычайно важен тот фундамент, на котором человек выстраивает все свои действия, то, что является мотивом его поведения. Оживляя тело, ты оживляешь новое видение мира, твоими глазами будет каждая клетка, каждый атом, способный в новом свете взглянуть на вселенную, в ее неразрывности и единстве. Не отрывайся от жизни, иди смело, и не бойся ничего. Не думай о будущем, не отдавай туда свои силы, которые так необходимы вот в этот момент, единственный и неповторимый, с которого и строится все твое будущее, и высвечивается прошлое. Не умничай, не мудрствуй лукаво, научись слушать мелодию своей души, в повседневной суете. Она едва уловима, но сила ее столь велика, что каждый услыхавший ее, на время будет оглушен глубиной и силой, ранее не осознанных звуков. Слушай окружающий тебя мир, он будет лучшим учителем, который когда-либо встречался у тебя на пути. Давай-ка я расскажу, как сам упражнялся в нелегком искусстве понимания себя, в то время, когда жил в горах, рядом с учителем.

Вставал до рассвета, спускался в долину, выходил в поле, и начинал. Выбрасывая поочередно правую и левую ногу, как будто отталкивая невидимый барьер перед собой, отдавая всего себя, без остатка, в каждый взрывной взмах ноги, останавливался где-то к полудню, припадая в изнеможении к теплой, и такой понимающей матушке Земле. Немного придя в себя, вынырнув из глубокого беспамятства, превозмогая стон тела, поднимался, и шел назад, с глухим рыком выбрасывая «неживые» ноги. И так много раз. Со временем я научился сжимать время своих тренировок, тело, очистившись от мусора энергетических и телесных шлаков, превратилось в идеальный проводник, сознательно направленной воли. Длинный путь, может оказаться самым коротким. Всегда будь внимательным и бдительным, чтоб не очутиться в лабиринте широкой тропы ведущей в никуда. Ищи смысл в простоте, со временем ты придешь к пустоте, в которой обретешь истинную полноту. Не бойся одиночества, именно в той точке, где ты останешься абсолютно один, ты увидишь бесконечную цепочку неразрывности и поймешь, что ни кто не может быть одиноким, только наша глупость заставляет нас бояться остаться совсем одним, и однажды, она умрет. Впрочем, что попусту сотрясать воздух, давай, я покажу то, о чем говорю. Пройдешь ли ты испытание, что подготовил для тебя этот миг? Шавкат взял в руки небольшую палку, глянул на меня взглядом строгого учителя, но не скрывшего трепетание дружеского сердца, в немом волнении о будущем итоге внезапно наступившего экзамена для пробуждающего.

- Отжимайся, - сказал он, сильно ударив палкой о пол, - быстрее, быстрее, еще быстрее.

Вот так просто все и затеялось. В те моменты, когда я уже не мог выполнять, столь простые для меня упражнения, только тогда, за этой критической чертой «не могу», и начиналась настоящая тренировка. Все выполнялось из последних сил, но выполнялось. После отжиманий, начались приседания, доведенные до той же точки предельного напряжения, и зашедшие за нее. Далее, снова отжимания, приседания и еще, еще.… Помню, когда бежал по кругу, все ускоряя и ускоряя темп, ведомый все той же упругой волей моего друга, в голове пронеслась мысль, все, больше не могу, упаду, делайте, что хотите. Но я все бежал и бежал, и представилось мене, что, зацепившись кончиками пальцев за край спасительного уступа, вишу над обрывом, а под ногами бескрайняя пропасть. Одной ногой пребывая все еще в нашем мире, другой, я явно шагнул в запредельное, по крайней мере, мне так показалось. Далее была акробатика, прыжки и вид у меня, при всем, при том, был, прямо скажем, не очень. Девушки, доселе сидевшие невдалеке, удобно расположившись на матах и весело о чем-то болтавшие, на время происходящих событий замерли и с удивлением посматривали на странную «игру» двух молодых парней.

Внезапно, открылись спасительные двери, и в зал зашел наш общий друг, сообщив, что чай уже давно стынет, и в принципе, не плохо было бы и подкрепиться. Вот и все. Это было потрясение. Внизу в душевой, я потратил не мало сил на то, чтобы снять кимоно. Я знал, что выдержал, но хотелось плакать, как ребенку. Не было сил, даже подумать, и только там, где-то за пределами осознаваемого, кто-то поставил крестик о пройденном испытании. Но как странно, ведь прошло всего минут двадцать пять, а пережитого явно хватило бы на всю жизнь. Может, я что-то и преувеличиваю, ну да ладно, бог мне судья.

Зашел Шавкат, в глубинах которого клокотала буря радости, которая прорывалась сквозь все защитные образы его психики.

- Влад, это еще не то, улыбнулся он, видя мое бессилие, - когда-то у меня не было сил сделать такое обычное дело, как пописать. Ни чего малыш, все хорошо, пойдем пить чай.

Я не сомкнул глаз почти трое суток. Сейчас думаю, что действительно, кому многое дано, с того многое и спросится. И это, по-своему, справедливо и прекрасно. Некоторые люди, наблюдая за фантастическими возможностями нашего друга, произносили удивительно повторяющуюся, до некоторой странной закономерности фразу.

- Да, когда б мы родились и выросли в горах, под строгим надзором у подлинных учителей, носителей вековых мудростей, мы бы тоже так могли. Но воистину эго человеческое заблуждалось, ой как же нелегок этот хлеб духовного восхождения, и далеко не каждый, получив самое изысканное наставление и руководство, прорвется сквозь собственное невежество, леность тела и сознания.

Искусство быть собою, вот подлинное искусство.

- Влад, - продолжил братишка, - мне ничего не нужно, мне не нужно быть кем-то, мне не нужно идти куда-то, потому что, горе от ума, планирующего, прощитывающего все, выстраивающий неживые цепочки предположений. Когда ум ясен, не обременен логичными и не логичными нагромождениями, он начинает отражать мир таким, каков он есть, воспринимать непосредственно, непринужденно, сразу вникать в суть вещей, не напрягаясь и не скукоживаясь при этом от непомерной натуги. Я хочу просто жить, любить, вдыхать чистый воздух, радоваться детям, деревьям, птицам, всему. А некоторые «чушки» (дословно), мечтают превратить вашу жизнь в ад. Надо быть в силе, с незамутненным сознанием. Но ничего, всему свое время.

Эта беседа была, эпилогом дня того незабываемого испытания. В дальнейшем мне подарили ключ к пониманию пути единоборств в новом, искреннем свете, который подходит под тысячи замочных скважин понимания искусств, как таковых, нужно лишь перенести его в ту, или иную сферу. И вот, теперь, отдаю его вам.

Молодые люди стремятся достигнуть славы, признания и многие, многие из них потеряли крепкие корни, способные выдерживать любые ураганы жизни. Занятия единоборствами свелись к простой показухе, самоутверждению, насилию. Владение простыми рефлексами поставлено во главу угла. Мне видится все это дело, немного иначе, в действиях способных принести настоящую человеческую радость, призванных стать великим праздником проявления Души в нашем земном мире.

Вообразите молодого или не очень человека, бодро идущего по утренней, лесной тропинке, окруженной еще только пробуждающейся зеленой листвой и невидимым населением этого большого, кажущегося молчаливым, дома. Некоторое время спустя, резвая, изворотливаятропинка открыла взору путника окраину леса, освещенную еще нежными лучами огненного блюдца, часть которого уже проявилась над горизонтом. Еще пару шагов и бегущий ручеек дорожки, влился в более могучую реку широкой, сельской дороги, текущей на встречу поднявшемуся оку светила. То тут, то там, звеня веселыми колокольчиками своих плодов, росли немые свидетели деревенской жизни, фруктовые деревья, маня и зазывая всех вкусить рожденный урожай, дабы семя их жизней заполнило пустующие просторы плодородных земель. Яблоня, стоявшая поодаль, густо усеянная налившимися нежной силой плодами, как барышни на выдании, краснощекие, полнотелые, с тоской взирали на одиноко идущего пилигрима. Она и не мечтала, что ее самые тайные помыслы смогут быть услышаны, но идущий человек замер, радостно потянулся всем своим телом, как будто желая достать руками бескрайнего неба и… удивленно уставился на дерево, отражающее всю славу обыкновенной земной красоты.

- Здравствуй милая красавица, - молвил смеясь человек, приблизившись к замершей, от сладостного предвкушения яблони, - позволь отведать полноту плодородия твоего, так обрадовавшая проголодавшегося от души странника и нагулявшего серьезный аппетит.

Легкий ветерок, задевший своим прозрачным телом, тяжелые плодоносные ветви, покачнул их, создавая невесомые звуки дребезжания и шелестения, безмолвные слова, в которых сливались в тихое - да, да, да…

Что же произошло потом? Ноги юноши, а может, это были ноги девушки, а может и молодой, нестареющей своей душой старушки, решившей тряхнуть стариной, оторвались от земли в стремительном прыжке. Развернувшись в воздухе вокруг своей оси, и распрямив лезвие молниеносного взмаха ноги, юноша (так будет проще), кончиками пальцев ног, напрягшихся до металлического свойства, срезал корешки двух яблок и, обвиваясь вокруг стремительно снижающихся плодов, словно падающий лист, или скорее как пушистое, воздушное перышко приземлился на любимую планету, с чудесными дарами в руках. Они знали друг друга - юноша, яблоня и Земля, потому что, были одним, живя единым дыханием, дополняя друг друга, не теряя ни на секунду чувство общности и любви. Юноша не чувствовал себя мастером, будучи вечным учеником, хотя высшие оттенки радужного цветка гармонии, жило с ним в каждом его движении. Он был тем, кто он есть, не больше не меньше. Что-то шепнув приветливой листве, подбросив яблоки, уютно устроившиеся в его руке, как будто удовлетворившись их заметной увесистости, наш добрый молодец легкой походкой засеменил в даль, не спеша насвистывая мелодию своего сердца, не утруждая себя возвеличиванием той искусности, которая жила в нем. Он просто радовался жизни, откликаясь на ее зов.

Так искусство, не оторванное от жизни, а, будучи частью таковой, нашедшая свое продолжение в исканиях людских душ, сливаясь с бытием естественным руслом, дарит нам настоящую жизнь, полную и открытую. Каждый может найти звезду, или целые созвездия дарований, способностей, нужно лишь прислушаться и услышать, присмотреться и увидеть, да и потрудиться над приданием сей драгоценности в нас, нужной огранки и должного смысла. Чего вам желаю от души.

Песня

Таков мой план, таков мой путь,

мне не уснуть, мне не свернуть.

Зачем идти? А чтоб найти, тот звездный путь, наш светлый путь

Зачем встречаешь ты рассвет?

В надежде получить ответ.

О, милый путник, подожди!

Пошли со мной, не жди, не жди…

Взмахнув крылом своей души, ты выйдешь за порог мечты.

Не бойся, крылья распусти, и вырасти к зачатию зари

Äîðîãó îñèëèò èäóùèé

Духовные прозрения

Однажды, остановился у ворот детского садика, в котором прошла часть моего детства. Подняв голову и посмотрев в чистую синеву неба, на меня навалилась вдруг огромная тяжесть, томящая предчувствием невесомой, но все ж существенной утраты. Она непрошено взгромоздилась тоскливым существом мне на плечи. Что то чужеродное, серое и липкое проникло в святая святых моего внутреннего царства. Бывало, улетая в детских фантазиях, я мог очутиться у самых звезд, проделав невообразимый прыжок сквозь бездну пространства, отражая бездонность космоса в зеркальных свойствах душевного колодца. Так я стоял, всматриваясь, и прислушиваясь к небесным просторам, и не чувствовал. Я ни чего не чувствовал. Вернее пришло ощущение, личного, самостоятельного пространства, сдавленного рамками собственного ограничения, отделенного от всей широты реальной жизни. Перспектива глубины, как будто навсегда покинула мое восприятие. Я перестал слышать безбрежность неба. Тут же, чуть со временем, присев на корточки и внимательно рассматривая обитателей «джунглей» травяной растительности, отметил странную деталь - мне было не интересно! Боже мой, то, что когда-то заставляло, бешено колотиться сердце в немой радости наблюдателя, стало безразлично. Изнутри настойчиво и не почтительно пробился все тот же болючий укол недремлющего, всегда правдивого ребёнка, туго-натуго запеленатого материей обволакивающих установок, и молча умоляющий дать порезвится его застоявшемуся телу. Наверное поэтому, меня так поразил простой, но очень реальный сон, в котором я плача радостно обнимал своего друга детства, (всего нас было пятеро, пять вершин маленькой звездочки большой дружбы) растрогано говоря, как же так Сергей, от чего мы становимся другими. Ты помнишь ту искреннюю радость, нашего детства. Ты помнишь, как мы перерывали землю в поисках кладов и несметных сокровищ, строили ракеты, садили огороды, дежурили ночью у своих окон, всматриваясь в ночное небо, выслеживая инопланетян и всевозможные странности космические. Ты помнишь, как писали на двойных тетрадных листах друг другу газеты, играли в акванавтов и, сделав из сифона кислородный баллон, накачав его воздухом при помощи, машинного насоса, не смогли вместе с ним даже на метр погрузиться в Днепровские глубины, по причине такого его свойства – поплавкового. Мы верили и знали, что все возможно. Не ужели мы не способны быть такими всегда. Быть взрослыми детьми. И я плевал на тот опыт, который из меня делает сухоумного взрослого.

Дата добавления: 2015-07-20