Благородные металлы 13 страница

К.МАРКС МИР ИЛИ ВОЙНА? ¹⁴⁶

Мы помещаем на другой странице недавно напечатанную в «Moniteur» статью, пророче­ски отрицающую какое-либо намерение со стороны ее хозяина и вдохновителя, Луи-Наполеона, ввергнуть Европу в войну¹⁴⁷, — статью, которая, по-видимому, подняла курс бу­маг на биржах и наполовину рассеяла опасения Старого Света. И все же при внимательном чтении вы найдете в этой статье мало оснований для тех надежд, которые она возбудила. Помимо единственного утверждения, что обязательства императора по отношению к королю Сардинии не идут дальше обещаний защиты от австрийской агрессии — обещаний, в кото­рых Виктор-Эммануил наверняка не нуждался, во всяком случае после того как его войска были посланы на поддержку французских и английских войск под Севастополем, — мы не видим в этом манифесте ничего, кроме нового издевательства над общественным мнением. В статье фактически предлагается миру забыть, в интересах французского узурпатора, что не газеты, а именно он встревожил и взбудоражил Европу необоснованной и демонстративной угрозой, адресованной Австрии через ее посла* в день Нового года, — что именно его пе­чать, его памфлетисты, его кузен**, накопление им вооружения и закупки военного снаряже­ния распространили военную панику, явившуюся результатом его же собственных предна­меренно произнесенных слов. В самой этой статье нет ни одной строчки, ни одной фразы, которая содержала бы хоть намек на отказ его от претензий и от интриг в Италии и княжест­вах Молдавии

— Хюбнера. Ред.

** — Бонапарт, Наполеон Жозеф Шарль Поль. Ред.

МИР ИЛИ ВОЙНА_________________________________ 283

и Валахии¹⁴⁸. Он возможно решил отступить перед общественным мнением Европы (за ис­ключением Италии, но не исключая Франции); но возможно также, что он решил заговорить миролюбивым и умеренным языком, дабы покрыть гигантские биржевые спекуляции и об­манным путем вызвать у тех, на кого он собирается напасть, роковую уверенность в безо­пасности. Во всем его новом манифесте от первого до последнего слова нет и намека на то, что это изменение не столько самой позиции, сколько тона, было обусловлено и оправдано каким-либо уменьшением спесивости Австрии, каким-либо прояснением дипломатического горизонта. Кажется невозможным, чтобы человек, готовящий громовой удар, проявлял такие миролюбивые настроения; но не надо забывать, что это все тот же Луи-Наполеон, который в самый канун рокового дня, когда он изменническим образом задушил Французскую респуб­лику, жаловался одному республиканцу по поводу цинизма тех, которые считали его спо­собным замышлять подобную низость. Поэтому мы считаем этот наполеоновский манифест «заключением, которое ничего не заключает». Это только белая куча, которая может ока­заться либо обыкновенной мукой, либо просто вывалянным в муке котом, но чем именно — покажет только будущее.

Комментарии лондонского «Times» имеют большее значение в той части, где дается совет сдержанно отнестись к манифесту, чем в той, где он открыто одобряется. Луи-Наполеон больше никогда не сможет быть полубогом биржи и буржуазии. Отныне он управляет только силой меча.

Написано К. Марксом около 8 марта 1859 г. Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» Перевод с английского

№ 5593, 25 марта 1859 г. в качестве передовой

На русском языке публикуется впервые

К.МАРКС ВЗДОХ ИЗ ТЮИЛЬРИ

Император Наполеон, должно быть, действительно находится в очень плачевном положе­нии, раз он не только написал весьма слезливое письмо, но и адресовал его сэру Ф. Хеду, ко­торый является далеко не самым жизнерадостным из мелких государственных деятелей. Сэр Ф. Хед напечатал это письмо в лондонском «Times»¹⁴⁹, далеко не самой оптимистической из британских газет, придав тем самым всему делу особую торжественность, невиданную до сих пор в веселой стране галлов, и даже здесь, в туманной Англии, это прозвучало погре­бальным звоном. «Мой дорогой сэр Фрэнсис», гласит нежное обращение императора к баро-

"150 ti /г " "» _/-,

нету мыльных пузырей150, в конце письма также стоит: «Мой дорогой сэр Фрэнсис». Сэр Фрэнсис, по-видимому, и до этого писал какие-то письма в защиту императора в лондонский «Times». Можно не сомневаться, что эти письма были прекрасны, как это часто бывает с корреспонденциями в прессе, написанными по собственной инициативе, по мы что-то не припоминаем, чтобы мы их читали или хотя бы бегло просматривали, и уверены, что они почти или вовсе не обсуждались в имперском парламенте. Его величество Наполеон получил эти произведения от автора, и так как великие люди часто бывают благодарны за поднесен­ные им ремни для правки бритв или большие головки сыра, то и его величество Наполеон с невеселым видом благодарит сэра Фрэнсиса Хеда за его статьи. Императору очень приятно убедиться в том, что его еще не забыли в Англии, и он трогательно вспоминает те дни, когда лавочники этой страны предоставляли ему такой кредит, каким никогда еще не пользовался

г- " 151

ни один бродячий принц151.

ВЗДОХ ИЗ ТЮИЛЬРИ_______________________________ 285

«Теперь», — говорит он, — «я ясно вижу, какие хлопоты несет с собой власть, и самым неприятным, по-моему, является то, что тебя не понимают и о тебе неверно судят именно те, кого ты больше всего ценишь и с кем хотел бы жить в добром согласии».

Кроме того, он открыто заявляет, что свобода — это обман.

«Я глубоко сожалею», — говорит он, — «что свобода, подобно всему хорошему, имеет свои крайности! По­чему вместо распространения правды она прилагает все усилия, чтобы затемнить ее? Почему вместо поощре­ния и развития благородных чувств она сеет недоверие и ненависть?»

И император, священную особу которого таким образом уязвила свобода, благодарит до­рогого сэра Фрэнсиса за то, что он без колебаний, честно, бескорыстно и энергично высту­пил против подобных заблуждений.

Нисколько не входя в политические детали его нынешних горестей, мы не понимаем, по­чему его величество Наполеон III рассчитывает на то, что он постоянно будет в радужном и веселом настроении? Разве жизненный путь семьи, мнимым членом которой он является, был таким радостным и солнечным, что, когда он добивался трона Франции, когда рисковал

"152 " г- "

во время своих миниатюрных вторжений152 своей жизнью, свободой и теми деньгами, кото­рые ему удавалось занять, он мог предполагать, что гонится за розовым венком сибаритских наслаждений, за расположением людей, за личными удовольствиями, за благословениями Джона Буля и за расположением Европы, для получения которого нужны вымогательства! Разве он никогда не слышал замечания «божественного Вильяма»:

«Да, не легка ты, доля венценосца!»

Разве он не считал, что из всех людей именно он призван судьбой и долгом к тому, чтобы страдать мигренью в Тюильри ради блага всей нации? Зачем же он бросается на широкую грудь уважаемого сэра Ф. Хеда и плачет от того, что корона, которой он так страстно домо­гался, жмет его чело? И если он считает нужным писать в «Times», то почему он этого не де­лает сам, вместо того чтобы за него писал захудалый баронет? Ведь он неоднократно грубо пренебрегал этикетом. Разве он не мог бы так же поступить и теперь?

Жалкие плутни, если можно употребить такое непочтительное выражение по адресу вы­сокопоставленных лиц, были излюбленным приемом дяди, а племянник, по-видимому, до­вольно успешно копирует его. Основатель династии имел обыкновение пространно разгла­гольствовать, обильно заливаясь слезами и почти впадая в сентиментальность, о своих стра­даниях,

Шекспир. «Король Генрих IV», часть II, акт III, сцена первая. Ред.

К. МАРКС____________________________________ 286

мучениях, испытаниях, об опасностях, которым он подвергался, и в особенности о плохом обращении с ним «коварного Альбиона». Но мы полагаем, что ему ни разу не удалось по­местить в лондонском «Times» письмо, адресованное англичанину. Наполеон I добивался того, что над ним от души смеялись в Англии и его столь же искренне жалели во Франции, но зато иногда и ему удавалось заставить плакать своих хихикающих соседей. Но если бы Наполеон I занимался только лишь писанием писем к современным ему сэрам Фрэнсисам Хедам и никогда не делал ничего лучшего, то его бы, вероятно, освободили от мучительных обязанностей в Тюильри гораздо раньше, чем это случилось на самом деле, когда он отпра­вился в спокойную обитель Св. Елены.

Написано К. Марксом около 8 марта 1859 г. Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» Перевод с английского

№ 5594, 26 марта 1859 г. в качестве передовой

К.МАРКС ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ ВО ФРАНЦИИ

Париж, 9 марта 1859 г.

В то время, когда военная тревога охватила все европейские биржи, я писал, что Бонапарт еще далек от того, чтобы окончательно решиться воевать, но что, каковы бы ни были его действительные намерения, контроль над событиями, по-видимому, ускользнет из его рук*. Но в настоящий момент, когда большая часть европейской прессы, кажется, склонна верить в мир, я уверен, что разразится война, если только какое-либо счастливое стечение обстоя­тельств не приведет к внезапному свержению узурпатора и его династии. Даже самый по­верхностный наблюдатель должен признать, что в то время, как перспективы мира ограни­чиваются сферой разговоров, перспективы войны, напротив, опираются на материальные факторы. Военные приготовления, как во Франции, так и в Австрии, ведутся в небывалых размерах, и если мы примем во внимание безнадежное состояние обоих императорских ка­значейств, то мы и без пространных доводов сможем прийти к заключению, что затевается война и к тому же в недалеком будущем. Я позволю себе заметить, что Австрию преследует беспощадный рок, нити которого тянутся, пожалуй, до С.-Петербурга, рок, который всякий раз, когда ее финансы должны вот-вот окрепнуть, отбрасывает ее назад в пропасть финансо­вых бедствий с такой же неотвратимостью, с какой невидимая рука низвергала злосчастный камень, с таким трудом вкатываемый на гору Сизифом, всякий раз, когда обреченный муче­ник приближался к ее вершине. Так, после ряда лет непрерывных усилий, Австрии в 1845 г. удалось

См. настоящий том, стр. 179—183. Ред.

К. МАРКС____________________________________ 288

приблизиться к тому положению, когда расходы покрываются доходами; но тут разразилась

краковская революция153 и принудила ее к чрезвычайным расходам, которые привели к ката­строфе 1848 года¹⁵⁴. В другой раз, в 1858 г., она оповестила мир о возобновлении Венским банком наличного расчета, как вдруг новогоднее поздравление¹⁵⁵, присланное из Парижа, резко оборвало все расчеты Австрии на экономию и обрекло ее на такие затраты и такое ис­тощение ресурсов, которые заставляют даже самых трезвых австрийских государственных деятелей смотреть на войну как на последнее средство спасения.

Из всех газет, которые могут похвастать тем, что имеют не только местное значение, «Tribune» является, пожалуй, единственной, которая никогда не опускалась до того, чтобы, следуя моде, — не скажу, восхвалять характер Луи Бонапарта, ибо это было бы слишком плохо, — приписывать ему гениальность и исключительную силу воли. «Tribune» подвергла анализу его политические, военные и финансовые подвиги и, на мой взгляд, неопровержимо доказала, что его успех, столь поразительный в глазах толпы, объясняется сплетением об­стоятельств, которых он не создал и в использовании которых никогда не поднимался выше посредственного профессионального игрока, одаренного чутьем к возможным компромис­сам, неожиданным маневрам и coups de main*, но всегда остающегося покорным рабом слу­чая и старательно скрывающего под железной маской гуттаперчевую душонку. Это как раз тот взгляд, которого с самого начала все великие державы Европы молча решили придержи­ваться по отношению к grand saltimbanque**, как прозвали его русские дипломаты. Понимая, что он был опасен потому, что поставил себя в опасное положение, они согласились позво­лить ему разыгрывать из себя преемника Наполеона, однако на том определенном, молчали­вом условии, что он всегда будет довольствоваться только видимостью влияния и никогда не перешагнет границ, которые отделяют актера от изображаемого им героя. Некоторое время эта игра шла успешно, однако, дипломаты по своей обычной манере проглядели в своих мудрых расчетах один важный фактор — народ. Когда взорвались бомбы Орсини, герой Са-тори сделал вид, что он принимает повелительную позу по отношению к Англии, а британ­ское правительство выразило полную готовность разрешить ему подобное поведение; однако громкие требования народа оказали такое сильное давление на парла-

— смелым ударам, решительным действиям. Ред. * — великому скомороху. Ред.

____________________________ ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ ВО ФРАНЦИИ________________________ 289

мент, что не только был выброшен Пальмерстон¹⁵⁶, но и непременным условием хозяйнича­ния на Даунинг-стрите157 сделалась антибонапартистская политика. Бонапарт уступил, и с этого момента его внешняя политика представляет собой непрерывную цепь грубых прома­хов, унижений и неудач. Достаточно указать на его план иммиграции свободных негров и на его португальские авантюры158. Между тем, покушение Орсини привело к возрождению дес­потизма внутри Франции, в то время как торговый кризис, превращенный шарлатанством из острой лихорадки в хроническую болезнь, лишил трон этого парвеню единственного реаль­ного базиса, на который он опирался, а именно — материального процветания. В рядах ар­мии появились признаки недовольства; раздались сигналы, свидетельствующие о том, что буржуазия начинает бунтовать; угрозы личной мести со стороны соотечественников Орсини лишили узурпатора сна. Тогда узурпатор внезапно попробовал создать для себя новое поло­жение, повторив mutatis mutandis* резкий окрик Наполеона по адресу английского посла по­сле Люневильского мира159 и бросив от имени Италии вызов Австрии. Не по своей собствен­ной воле, а в силу обстоятельств предпринял столь отчаянно смелый шаг этот человек, во­площенная осторожность, фельдмаршал компромиссов, герой ночных сюрпризов.

Нет сомнения, что на этот шаг его толкнули ложные друзья. Пальмерстон, который в Компьене льстиво уверял его в симпатиях английских либералов, демонстративно выступил против него при открытии парламента160. Россия, которая подстрекала его тайными нотами и открытыми газетными статьями, по-видимому, вступила в дипломатические pourparlers** со своим австрийским соседом. Но жребий был брошен, призыв к войне раздался, и Европа бы­ла, так сказать, вынуждена пересмотреть прошлое, настоящее и будущее удачливого шулера, дожившего наконец до итальянской кампании, которой его дядя начал свою карьеру. В де­кабрьские дни он восстановил наполеонизм по Франции, но итальянской кампанией, по-видимому, решил восстановить его во всей Европе. Он имел в виду не итальянскую войну, а унижение Австрии, достигнутое без всякой войны. Успехи, которые его тезка добыл дулами пушек, он намеревался вырвать при помощи страха перед революцией. Совершенно очевид-но, что он предполагал не воевать, а лишь добиться succes d estime***. В противном случае он начал бы с дипломатических переговоров и кончил войной, а не наоборот. Прежде чем

— с соответствующими изменениями. Ред.

* — переговоры. Ред.

" — успеха в силу одной только репутации. Ред.

К. МАРКС____________________________________ 290

говорить о войне, он приготовился бы к ней, словом, не поставил бы телегу впереди лошади.

Однако он сильно ошибся в державе, с которой затеял ссору. Англия, Россия и Соединен­ные Штаты могут далеко пойти в отношении кажущихся уступок, не теряя при этом ни йоты своего действительного влияния; но Австрия — в особенности когда дело идет об Италии — не может отклониться от своего пути, не подвергая опасности свою собственную империю. Поэтому Бонапарт получил от Австрии один ответ: приготовления к войне, что принудило его приняться за то же самое. Совершенно независимо от его воли и прямо вопреки его ожи­даниям притворная ссора приняла постепенно размеры столкновения не на жизнь, а на смерть. Более того, все получилось не так, как ему хотелось. Во Франции он натолкнулся на пассивное, но упорное сопротивление, а острое желание наиболее заинтересованных его друзей удержать его от безрассудных действий не оставляли сомнения в том, что они не ве­рят в его наполеоновские дарования. В Англии либеральная партия отвернулась от него и осудила его претензии на то, чтобы рассматривать свободу как статью французского экспор­та. Единодушно проявленное к нему пренебрежение в Германии доказало ему, что каковы бы ни были представления косного французского крестьянства в 1848 г., по другую сторону Рейна существует твердое убеждение, что он только поддельный Наполеон и что почтение, оказываемое ему германскими правителями, является простой условностью, словом, что он такой же Наполеон «благодаря любезности», как младшие сыновья английских герцогов — «лорды благодаря любезности»¹⁶¹.

Неужели вы всерьез думаете, что затруднения, которые в январе 1859 г. привели этого че­ловека к осложнениям с Австрией, будут преодолены смешным и постыдным reculade*, или же, что сам герой Сатори считает, что он улучшил свое безнадежное положение крупнейшим и самым недвусмысленным поражением, которое он когда-либо потерпел? Он знает, что французские офицеры даже для вида не скрывают своего крайнего раздражения по поводу его смехотворного вранья в «Moniteur» о нынешних военных приготовлениях; он знает, что парижский лавочник уже начинает проводить параллель между отступлением Луи-Филиппа перед европейской коалицией в 1840 г.¹⁶² и grande retirade** Луи Бонапарта в 1859 году; он знает, что буржуазия охвачена явной, хотя и приглушенной яростью, в связи с тем, что должна подчиняться авантюристу,

— отступлением, отходом. Ред. * — широким отступлением. Ред.

____________________________ ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ ВО ФРАНЦИИ________________________ 291

который оказался еще и трусом; он знает, что в Германии господствует нескрываемое пре­зрение к нему и что еще несколько шагов в том же направлении сделают его посмешищем всего мира. «N'est pas monstre qui veut»*, — сказал Виктор Гюго, но голландскому авантюри­сту нужна не просто репутация Квазимодо, ему надо прослыть за Квазимодо, внушающего ужас. Шансы, на которые он в настоящее время рассчитывает, чтобы начать войну всерьез, — а он знает, что должен начать ее, — таковы: Австрия не сделает ни малейшей уступки во время предстоящих дипломатических переговоров и тем самым даст ему довольно благовид­ный предлог для того, чтобы прибегнуть к оружию; Пруссия в своем ответе на австрийскую ноту от 22 февраля¹⁶³ проявила полное равнодушие, и антагонизм между обеими этими гер­манскими державами может быть усилен. Внешняя политика Англии после падения кабине­та Дерби перейдет в руки лорда Пальмерстона. Россия возьмет реванш над Австрией, сама не рискуя ни одним солдатом и ни одним рублем, а главное, она создаст в Европе осложнения, которые позволят ей получить все выгоды от тех сетей, которые она расставила Высокой Порте в Дунайских княжествах, Сербии и Черногории. Наконец, в Италии начнется пожар в то время, как дипломатический дым окутает конференцию в Париже, и народы Европы пре­доставят восставшей Италии то, в чем они отказывали ее самозванному защитнику. Таковы шансы, которые, как надеется Луи Бонапарт, еще раз направят ладью его счастья в открытое море. О том, какие муки страха приходится ему сейчас выносить, можно заключить хотя бы из того факта, что на недавнем заседании совета министров с ним случился сильный приступ рвоты. Ужас перед местью со стороны итальянцев стоит не на последнем месте в числе фак­торов, неумолимо толкающих его на войну. В том, что судьи итальянского Vehme164 подсте­регают его, он снова удостоверился три недели тому назад. В саду Тюильри был схвачен ка­кой-то человек; его обыскали и нашли при нем револьвер и две или три ручные гранаты с затравками вроде тех, какие были найдены у Орсини. Разумеется, его арестовали и отвели в тюрьму. Он назвал итальянскую фамилию и говорил с итальянским акцентом. Он сказал, что может сообщить полиции много сведений, ибо он связан с тайным обществом. Однако в те­чение двух или трех дней он хранил полное молчание и наконец попросил поместить в его камеру еще кого-нибудь, заявив, что он не может и не хочет ничего говорить, пока его будут держать в одиночном заключении.

— «не всякому дано быть чудовищем» (Гюго. «Наполеон Малый»). Ред.

К. МАРКС____________________________________ 292

Ему дали компаньона в лице одного из тюремных чиновников, вроде архивариуса или биб­лиотекаря. Тогда итальянец раскрыл или сделал вид, что раскрывает много тайн. Однако по истечении нескольких дней допрашивавшие его лица вернулись и заявили ему, что, по наве­денным справкам, все его сообщения не подтверждаются фактами и что он должен говорить откровенно. Итальянец обещал сделать это на следующий день. На ночь его оставили в по­кое. Однако около четырех часов утра он встал, взял бритву своего соседа и перерезал себе горло. Вызванный врач нашел, что рана нанесена с такой силой, что смерть, должно быть, последовала мгновенно.

Написано К. Марксом около 11 марта 1859 г. Печатается по тексту газеты

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» Перевод с английского

№ 5598, 31 марта 1859 г.

К.МАРКС ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ В ПРУССИИ

Берлин, 15 марта 1859 г.

Войну у нас считают неизбежной, но вопрос о том, какую роль должна сыграть Пруссия в предстоящей борьбе между Францией и Австрией, является предметом общего спора, и ни правительство, ни общественное мнение, по-видимому, не пришли ни к какому определен­ному мнению. Один факт должен был поразить вас, а именно то, что единственные воинст­венные петиции, присланные в Берлин, прибыли не из собственно Пруссии, а из Кёльна, сто­лицы Рейнской Пруссии. Однако не следует придавать большого значения этим петициям, ибо они, очевидно, являются делом католической партии, которая, как в Германии, так и во Франции и Бельгии, конечно, солидаризуется с Австрией. В одном отношении можно ска­зать, что исключительное единодушие охватило всю Германию. Никто не высказывается в пользу Луи-Наполеона, никто не проявляет какой бы то ни было симпатии к «освободите­лю», наоборот, против него ежедневно изливается настоящий поток ненависти и презрения. Католическая партия считает его мятежником против папы и, разумеется, проклинает свято­татственный меч, который будет вот-вот направлен против державы, своим конкордатом с Римом снова подчинившей значительную часть Европы папскому престолу¹⁶⁵. Феодальная партия, хотя она и делает вид, что ненавидит французского узурпатора, на самом деле нена­видит французскую нацию и льстит себя надеждой, что посредством праведной войны про­тив всей этой нации ужасные новшества, ввезенные из страны Вольтера и Жан Жака Руссо, будут выметены прочь. Торговая и промышленная буржуазия, некогда прославлявшая Луи Бонапарта как

К. МАРКС____________________________________ 294

великого «спасителя порядка, собственности, религии и семьи», ныне не скупится на обли­чения безрассудного нарушителя мира, который, не желая довольствоваться подавлением бьющих через край сил Франции и усмирением смельчаков из числа социалистов полезными занятиями в Ламбессе и Кайенне166, вбил себе в голову сумасбродную идею понизить курс ценных бумаг, расстроить ровный ход деловой жизни и снова пробудить революционные страсти. Широкие массы народа, по крайней мере, чрезвычайно довольны тем, что после вы­нужденного молчания, продолжавшегося годами, им разрешается дать волю своей ненависти к человеку, в котором они видят главную причину неудач революционного движения 1848— 1849 годов. Вызывающих гнев воспоминаний о наполеоновских войнах и скрытого подозре­ния, что война против Австрии будет означать замаскированный ход против Германии, со­вершенно достаточно, чтобы придать произносимым против Бонапарта и вызванным самыми различными мотивами филиппикам некоторую видимость общенационального чувства. Глу­пая ложь в «Moniteur», пустозвонные памфлеты, сочиненные литературными кондотьерами императора, а также явные признаки колебаний, растерянности и даже страха, проявляемые лисой, которая вынуждена играть роль льва, — все это переполнило чашу и превратило все­общую ненависть во всеобщее презрение.

Однако было бы величайшей ошибкой делать вывод, будто объединенная Германия ста­нет на сторону Австрии, потому что вся Германия настроена против Бонапарта. Во-первых, мне нет надобности напоминать вам о застарелом и неизбежном антагонизме между авст­рийским и прусским правительствами, антагонизме, который вряд ли смягчат воспоминания о Варшавской конференции, о бескровном Бронцелльском сражении, об австрийской воору­женной прогулке в Гамбург и Шлезвиг-Гольштейн или даже о русско-турецкой войне¹⁶⁷. Вы знаете, какой сдержанностью проникнуты последние манифесты прусского правительства. Как европейская держава, говорится в них, Пруссия в самом деле не видит причин, в силу которых она должна была бы высказаться в пользу той или другой стороны, а в качестве германской державы она сохраняет за собой право исследовать вопрос, насколько австрий­ские претензии в Италии соответствуют истинно германским интересам. Пруссия пошла да­же еще дальше. Она объявила, что сепаратные договоры Австрии с Пармой, Моденой, Тос­каной и Неаполем, а следовательно и поставленный на обсуждение вопрос об отмене этих договоров, должны рассматриваться с общеевропейской точки зрения, и отнюдь не являются вопросом, касающимся только Герман-

_____________________________ ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ В ПРУССИИ_________________________ 295

ского союза, Пруссия открыто выступила против Австрии в дунайском вопросе. Она отозва­ла из Союзного сейма во Франкфурте своего уполномоченного*, очевидно, слишком реши-тельного сторонника австрийских интересов168. Наконец, чтобы отвести от себя подозрения в непатриотических действиях, она последовала примеру малых германских государств и за­претила вывоз лошадей; однако, чтобы удалить из этого запрещения антифранцузское жало, она распространила запрещение на весь Таможенный союз¹⁶⁹, так что оно направлено против Австрии так же, как и против Франции. Пруссия является все еще той самой державой, кото­рая некогда заключила сепаратный договор в Базеле¹⁷⁰, а в 1805 г. отправила в лагерь Напо­леона Хаугвица с двумя посланиями: одно из этих посланий следовало передать императору в случае, если бы Аустерлицкое сражение было неудачным, другое же содержало раболеп­ные поздравления чужеземному завоевателю. Независимо от традиционной фамильной по­литики, которой неизменно придерживается династия Гогенцоллернов, Пруссия еще запуга­на Россией, которая, как ей известно, тайно поддерживает хорошие отношения с Бонапартом и даже толкнула его на роковое заявление в день Нового года. Если мы видим, что такой ор­ган, как «Neue Preusische Zeitung»¹⁷¹, берет под свою защиту короля Пьемонта против Фран­ца-Иосифа, то не надо большой проницательности для определения, с какой стороны дует ветер. Чтобы не оставалось никаких сомнений, г-н фон Мантёйфель выпустил анонимный

1 1 «172

памфлет, проповедующий русско-французский союз против союза австро-английского172.

Однако действительная сущность вопроса заключается не столько в намерениях прави­тельства, сколько в симпатиях народа. Я должен вам сказать, что, за исключением католиче­ской партии, феодальной партии и кое-каких остатков глупых тевтонских крикунов 1813— 1815 гг., весь немецкий народ, а население Северной Германии в особенности, чувствует, что Германия стоит перед очень трудной дилеммой. Решительно становясь на сторону Италии против Австрии, немецкий народ в то же время не может не стать на сторону Австрии про­тив Бонапарта. Конечно, если бы нам приходилось судить со слов аугсбургской «Allgemeine Zeitung», то мы пришли бы к единодушному убеждению, что Австрия является кумиром ка­ждого немецкого сердца. Я позволю себе в нескольких словах изложить теорию, выдвину­тую этой газетой. За исключением германской, все нации Европы разлагаются. Франция рас­падается;

— Бисмарка. Ред.

К. МАРКС____________________________________ 296

Италия должна испытывать особое счастье от того, что она превращена в немецкую казарму; славянским народам недостает нравственных качеств, необходимых для того, чтобы самим управлять собой; Англия развращена коммерцией. Таким образом, остается прочной только одна Германия, а Австрия является представительницей Германии в Европе. Одной рукой она держит Италию, другой — славян и мадьяр под облагораживающим влиянием герман­ской Sittlichkeit* (это слово переводу не поддается). Охраняя свое отечество от русского вторжения тем, что она держит в своей власти Галицию, Венгрию, побережье Далмации и Моравию и собирается оккупировать Дунайские княжества, Австрия в то же время охраняет Германию — это сердце человеческой цивилизации — от вредного влияния французского морального разложения, легкомыслия и честолюбия тем, что удерживает за собой Италию. Впрочем, мне нет надобности говорить вам, что за пределами Австрии эту теорию никогда никто не признавал, кроме некоторых баварских Krautjunkers**, которые с таким же, пример­но, основанием претендуют на роль представителей германской цивилизации, с каким древ­ние беотийцы¹⁷³ претендовали на роль представителей эллинского гения. Однако существо­вал, да и в настоящий момент еще существует, другой, более прозаический взгляд на дело, исходящий из тех же самых кругов. Утверждают, что Рейн нужно защищать на По и что ав­стрийские позиции на По, Адидже и Минчо образуют естественную военную границу Гер­мании против французского вторжения. Выдвинутая в 1848 г. в германском Национальном собрании во Франкфурте генералом Радовицем, эта доктрина одержала верх и побудила соб­рание встать на сторону Австрии против Италии; но над этим так называемым революцион­ным парламентом, который не остановился перед тем, чтобы облечь австрийского эрцгерцо-

Дата добавления: 2015-07-20