Сорок семь

Новые дни рвут меня на части.

Я кричу, чуть ли не каждый раз как засыпаю, от того, что мне снится. А ещё я кричу от невыносимой головной боли, что словно бы скручивает меня и начинает отдирать от меня кусочек за кусочком. Доктор Фитч говорит, что это из-за внутричерепного давления.

Майки проводит со мной всё своё свободное время, а также остается на ночь. Моё тело ужасно холодное, да и я сама постоянно мерзну, поэтому парень согревает меня своим теплом. Я постоянно бужу его посреди ночи своими возгласами и стонами, а также я замечаю, что часто выкрикиваю, будто темнота поглощает меня, и я падаю. Держите меня, я падаю. И Майки держит. Даже несмотря ни на что, он остается со мной.

— Я умру, и ты меня забудешь, — проговариваю я.

— Нет, не забуду, — твердо произносит Майки.

— Забудешь, все всегда забывают.

— Нет, ты будешь жить в моём сердце всегда! И точка.

— Хорошо. Это радует. Пока меня будут помнить, я не умру. Пока людей помнят, они живут.

Темнота, и правда, поглощает меня. Она стирает мои воспоминания. Каждый раз я стараюсь ухватиться за конец, не дать ей съесть очередное мое воспоминание о семье, о парне или о подругах, но каждый раз я терплю поражение, и это прекрасное мгновение уходит.

— Мы с тобой ещё увидимся, — говорю я.

— А как я узнаю, что это ты? — спрашивает кучерявый мальчик.

— Узнаешь. Я буду той самой девушкой, которая пойдет и спросит, какую ты читаешь книгу, или с которой ты случайно столкнешься в столовой, или которую ты случайно приметишь в толпе и позже отыщешь её. Что бы с тобой ни случилось, я всё равно буду той самой девушкой.

Я всё путаю. Постоянно бурчу какой-то неразборчивый бред. Не могу воспринимать новые вещи, словно бы кто-то отключил эту функцию у меня в голове. Я теперь почти не узнаю лица, лишь голоса, оставшиеся у меня в памяти, помогают мне определить, что за человек стоит передо мной. И это меня пугает. Что если однажды я проснусь и не смогу вспомнить, кто я?

Как странно, что в этот момент, я неожиданно вспомнила слова одной песни. Я не могу открыть рот, чтобы пропеть её вслух, ведь я очень слаба, потому я представляю, что пою, у себя в голове, и это кажется весьма забавным.

Вся прелесть в том, что мы обречены и каждый миг для нас всегда последний.*

Иногда, когда у меня нет сил, чтобы открыть глаза, то я просто лежу и слушаю то, о чем говорят окружающие, что они делают. Звук Майки — это постоянный треск фольги, которую он складывает снова и снова. У Лондон — это её звонкий голос, похожий на щебетанье птиц. У папы — это его глубокие вздохи и тяжелые шаги. От мамы всегда приятно пахнет чем-то вкусненьким. Когда приходит Кристи, то слышится шелест страниц книг. При Джеральде включается телевизор. А при Фелиции, Патрике и Олли всегда шумно.

И однажды я случайно подслушала разговор отца с Майки. Папа спрашивал его, почему тот не сбежал, почему он продолжает оставаться со мной каждый день, каждую ночь, каждое мгновение, какое бы оно ни было пугающее.

— Я её не брошу. Я её никогда не брошу, — говорил Майки.

Тогда папа вновь тяжело вздохнул и, мне показалось, даже чуток рассмеялся.

— Ты не злись на меня, я очень тебе благодарен. Просто, когда ты станешь отцом, ты меня поймешь. Ты поймешь, что никто не подходит твоей девочке, но один все-таки найдется.

И я мысленно улыбнулась ему.

Комментарий к главе:

* — Дельфин. «Девять».

Дата добавления: 2015-07-25