Ь iiiiTi 38 страница

l-usicus

от музыки других социальных групп, других исторических перио­дов и других народов. Музыкант и человек, занимающийся музы­кой, привыкает к многообразию воззрений, чувств, социальных ма­нер и способов их звукового проявления — он знает, что иные «му­зыки» монотонны и неспешны, другие многословны и порывисты, некоторые «музыки» просты и.незамысловаты, другие чрезвычай­но изощренны и глубокомысленны. Музыкант живет среди насы­щенных разными смыслами звуковых миров, воспринимая их мно­гообразие как норму, поэтому отношение «свое-чужое» для него менее драматично и чревато конфликтами, чем для других людей. Ведь «чужое» он воспринимает не умозрительно, а непосредствен­но чувственно, и подчас начинает считать его «своим», потому что «чужое» убеждает, захватывает и увлекает...

Изучая музыкальные предпочтения и вкусы разных социаль­ных групп, психологи выяснили, что музыкально образованные люди тяготеют к плюрализму. Автор социального исследования о музыкальных вкусах Бентани Брайсон (Bryson, Benthany) пишет: «Политическая толерантность ассоциируется с музыкальной толе­рантностью. Широкое знакомство с музыкальным жанрами связа­но с образованием, и культурная толерантность представляет собой мультикультурный капитал, который неравномерно распределен среди населения и разных социальных групп»¹. Люди, обладающие высокой музыкальной культурой, легче принимают «чужое» и не склонны отталкивать и отрицать его. Они и в политике и в социаль­ной жизни чаще придерживаются либеральных воззрений. К таким же выводам пришли четверо американских психологов под руко­водством Дональда Фуччи (Fucci, Donald), которые работали с рок-фанатами, любителями раннего джаза и поклонниками музы­кальной классики. Последняя группа в силу большего разнообра­зия классической музыки и большей ее сложности терпимо отнес­лась и к року и к джазу, в то время как рок- и джаз-фаны оказались более избирательны и строги, предпочитая только свою музыку. Авторы заключили, что большой музыкальный кругозор облегчает общение и взаимопонимание между разными слоями общества: од­ним из кирпичиков прочного социального мира может быть широ­кое и всеобщее музыкальное образование, психологически сближа­ющее людей и обращающее «чужое» в «свое».

Психологи утверждают, что основой социальной адаптации яв-

I

¹ Bryson, Benthany (1996) «Anything but heavy metal»: Symbolic exclusion and musical dis­likes. American Psychological Review, 61:884-899, p.897.

ляются два психологических свойства: умение находить альтерна­тивные решения и видеть последствия своих действий. Люди, обла­дающие этими свойствами, обладают талантом руководителя и ад­министратора. Появлению этих социально ценных качеств весьма способствуют музыкальные занятия. Джейн Кассиди и Карен Дит-ти (Cassidy, Jane; Ditty, Karen) из Госуниверситета Луизианы тес­тировали на социальную адаптивность занимающихся и не занима­ющихся музыкой детей, и обнаружили, что первые гораздо более социально гибки чем вторые: музыкальные дети не успокаиваются на одном решении и ищут иные возможности, если первое решение не привело к успеху, и благодаря более живому воображению, свой­ственному музыкантам, они легче представляют себе, а что же на самом деле будет в результате. Зная это, они воздерживаются от ра­дикальных действий гораздо легче, чем их сверстники.

Особо убедительны выводы Мартина Гардинера (Gardiner, Martin), который исследовал лиц, состоящих на учете в полиции штата Род-Айленд. Исследуя данные о многих тысячах жителей штата в самом криминогенном возрасте до 30 лет, ученый сопоста­вил приводы в полицию с участием подростков в музыкальной де­ятельности. Вывод Гардинера прост: между этими двумя обстоя­тельствами существует четкая обратно пропорциональная зависи­мость — чем больше и активнее подросток занимается музыкой, тем менее вероятны его трения с законом. Лиц, умеющих играть с лис­та по нотам, в полиции вообще не знали, настолько они были чисты в криминальном отношении. Наиболее интересна в этом исследо­вании своеобразная «восходящая кривая музыкальности»: обычное музыкальное образование лишь уменьшает вероятность антисоци­ального поведения, музыкальное образование, включающее само­стоятельное музицирование, уменьшает эту вероятность очень сильно, а овладение сложными музыкальными навыками напрочь исключает всякий криминальный опыт. Есть о чем задуматься ру­ководителям образовательных структур всех стран...

Привычка слушать другого и понимать его, которую воспиты­вает музыка, делает музыкантов мягче и терпимее. При этом их во­левые качества нисколько не страдают — к такому выводу пришли австралийские ученые Луиз Бартстворт и Глен Смит (Buttsworth, Louise; Smith, Glen А.), Они тестировали на личностные свойства 255 профессиональных музыкантов и обнаружили у них необычное сочетание психологических качеств: с одной стороны, музыканты по сравнению с немузыкантами демонстрируют большую чувстви­тельность и проницательность; с другой стороны, они несколько

более эмоционально стабильны, чем немузыканты. Это редкое со­четание чувствительности и проницательности с внутренним спо­койствием делает музыкантов едва ли не потенциальными развед­чиками и способствует их чрезвычайной социальной адаптивности — они многое видят и многое чувствуют, но их труднее вывести из себя и они меньше подвержены паническим настроениям...

МУЗЫКА И СЛОВО

Единство музыки и речи признано всеми учеными: известно, что они восходят к общим корням и имеют общее происхождение — текст словесный и текст музыкальный воспринимается как осмыс­ленное сообщение, облеченное в определенную форму. И музыка и речь состоят из звуков-фонем, объединенных в «слова-знаки», ко­торые в свою очередь формируют законченные высказывания; их структура опирается на линейные последовательности элементов, организованных в. соответствии с правилами. Музыковеды доволь­но долго воспринимали выражения «музыкальный язык» и «музы­кальная речь» метафорически, хотя близость музыки и речи, сход­ство их иерархической структуры и способов функционирования наталкивало на мысль о реальном и действительном, а не образно-аналоговом характере этой близости. Еще в конце 60-х годов музы­ковед Е.Назайкинский писал: «Рассмотрение связей музыки и речи показывает также, что не частности, не копирование музыкой от­дельных речевых оборотов, а общие закономерности объединяют музыкальное и речевое восприятие. Именно здесь следует искать взаимосвязи музыки и речи, и именно здесь они гораздо значитель­ней и многообразнее, чем это можно было предполагать»¹.

Нейропсихологические исследования последнего времени не оставили сомнения в том, что музыка и речь — психологические родственники. Ими руководят одни и те же или рядом расположен­ные отделы мозга; если в мозгу больного поражены отделы, ответ­ственные за речь, то в половине случаев у него будут поражены ана­логичные музыкальные функции — афазия, потеря речи, и амузия, потеря способности к восприятию музыки и музицированию, очень часто похожи друг на друга. Если больной не может читать слова, он не может читать и нотные тексты, если он не помнит знакомые мелодии, то он не помнит и знакомые стихи — нейропсихологи по-

¹ Назайкинский, Е. (1967) Речевой опыт и музыкальное восприятие. Эстетичапееа очерки. М., Музыка, вып.2. с.245-283, с.282.

стоянно отмечают сходство музыкальных и речевых расстройств у одних и тех же больных. Другая половина случаев афазии, когда ре­чевые расстройства не сопровождаются амузией и наоборот, случаи амузии не сопровождаются афазией, говорит об относительной ав­тономности музыкальных и речевых функций, каждая из которых имеет в мозгу собственную локализацию.

Совпадение или несовпадение речевых и музыкальных расст­ройств зависит от области мозга, ответственной за эти расстройст­ва. В самом авторитетном в мире журнале Science (Наука) за июль 1992 года было опубликовано специальное исследование, посвя­щенное этому вопросу. Группа из четырех психологов, Дж.Серд-жент, Е.Цук, С.Терриа и Б.МакДоналд (Sergent, J; Zuck, E.; Terriah, S.; MacDonald В.) работали с профессиональными пианистами; они изучали отделы мозга, помогающие читать ноты и воплощать нот­ный текст на клавиатуре. Оказалось, что отделы мозга, участвую­щие в процессе музицирования, были расположены по соседству с отделами мозга, отвечающими за аналогичные вербальные опера­ции. Если больному «повезет», и пораженная часть мозга будет ло­кальна, то одна из функций, речевая или музыкальная, у него со­хранится; если «не повезет» и поражение окажется шире, то оно за­хватит и музыкальный и речевой отделы, ответственные за анало­гичные операции, и такой больной будет страдать как афазией так и амузией. Статистика заболеваний показывает, что «везение» и «невезение» распределены равномерно: половина больных теряет обе функции, а половина сохраняет одну из них, и это исследование объяснило, почему так происходит.

Теперь известно, что музыка и речь — нейропсихологические «соседи». Вероятно, возникнув раньше, музыкальные отделы мозга с развитием речи вынуждены были потесниться и уступить вер­бальным отделам часть своей мозговой «территории»; при этом родственные отношения «соседей» и обмен информации между ни­ми сохраняются на протяжении многих тысяч лет, образуя в мозгу единое речемузыкальное пространство. Его основы заложило пе­ние; музыка приняла в себя и вырастила в своих недрах словесную речь, первая речь была еще речемузыкой, где аффективная и сооб­щающая функции были слиты. В известном смысле переход от Homo Musicus к Homo Sapiens совершился в рамках речемузыки, и отделение второго от первого ознаменовалось появлением незави­симой словесной речи, рождением вербального языка. Пение — на­иболее фундаментальное свидетельство речемузыкальной близости и ее средоточие, и потому пение до сих пор помогает развитию речи.

ото R-да usicus

Психологи постоянно подчеркивают благотворное влияние пе­ния на детское развитие, прежде всего речевое. Р.Шутер-Дайсон и К.Гэбриэл (Shuter-Dyson,R.; Gabriel,C), обобщая множество иссле­дований о влиянии интенсивных певческих занятий на развитие детской речи, особо отмечали успехи младенцев, вовлеченных в певческую практику. Они быстрее заговорили, и речь их была сложнее, они сразу же приступили к составлению предложений из трех слов, в то время как другие младенцы подошли к этому этапу лишь через несколько месяцев. М.Кальмар (Kalmar, M.) сообщает об аналогичных опытах с трехлетними детьми, которые занимались пением по системе Кодаи. Эксперимент длился три года; результат показал несравнимо более значительные успехи эксперименталь­ной группы по сравнению с контрольной в вербальном развитии.

Группа канадских нейропсихологов Вилли Штейнке, Лола Кадди и Лорна Якобсон (Steinke, Willi; Cuddy, Lola L.; Jakobson, Lorna S.) уточнили полученные данные. Они работали с музыкан­том-любителем, страдающим амузией с полным сохранением рече­вых функций. Больной не узнавал знакомые инструментальные ме­лодии, например, увертюру к «Севильскому цирюльнику» или Со­роковую Моцарта. Но если ему играли музыку знакомой песни, он сразу же вспоминал ее название и текст: сохранившиеся в памяти слова песни помогали больному вспомнить мелодию, слово «вытя­гивало» за собой музыку. Музыка и текст песни достаточно авто­номны, чтобы текст мог выжить в памяти больного, когда музыка угасла, но в то же время мелодия и стихи достаточно связаны, что­бы одно могло потянуть за собой другое. Если выживут стихи, то выживет и музыка. Песня — продукт особо прочного, «двойного за­легания» в человеческом мозгу: ее текстовые и музыкальные ком­поненты и связаны и в то же время относительно независимы.

Канадский эксперимент показал, как сохраненное слово возро­дило к жизни музыку. Проведенный много ранее, в середине вось­мидесятых опыт Даниэля Жакома (Jacome, Daniel) показал более интересный для музыкантов обратный процесс. Больной жесточай­шей афазией, немузыкант, но любитель музыки, занялся самолече­нием: ему не помогали никакие средства, его речь была полностью поражена, но он начал инстинктивно насвистывать знакомую му­зыку. Так он лечился более двух лет, и, в конце концов, речь верну­лась к нему; врачи оценили это едва ли не как чудо. Музыка возро­дила речь и еще раз подтвердила свою роль в качестве возбудителя речи, ее непосредственного стимулятора. Эту свою функцию музы­ка демонстрировала и в других условиях, когда отстающие в навы-

ках чтения дети догоняли своих товарищей с помощью музыкаль­ных упражнений. Группа ученых под руководством И.Гурвица (Hurwitz,I.) занималась с плохо читающими детьми-дислексиками, испытывающими затруднения в освоении речи и чтении. В резуль­тате музыкальных занятий навыки чтения в экспериментальной группе по сравнению с контрольной выровнялись и подошли к уровню нормальных детей, не страдающих никакими речевыми расстройствами. Здесь, как и в опытах с больными афазией, музы­ка «вылечила» детей, вернула развитие их речи в нормальное рус­ло.

Верным признаком вербальных способностей служит память на слова. О ее развитии мечтают миллионы людей, изучающих ино­странные языки. Психологические эксперименты показывают, что один из путей развития такой памяти — систематические занятия музыкой. В 1998 году независимо друг от друга американские и ки­тайские ученые выполнили один и тот же эксперимент, предлагая студенткам колледжа запомнить батарею слов. Одна группа сту­денток состояла из девушек, до 12 лет занимавшихся музыкой; дру­гая группа испытуемых такого опыта не имела. «Музыкальная» группа по качеству запоминания слов значительно обошла «нему­зыкальную», хотя со времени интенсивных музыкальных занятий прошло уже около 10 лет... Этот результат был опубликован китай­скими учеными в престижном журнале «Природа» (Nature).

Не случайно многие писатели и поэты были музыкально ода­ренными людьми. Писатель и драматург Бомарше.— один из инте­реснейших исполнителей XVIII века, которого часто приглашали в королевский дворец поиграть на арфе; Лев Толстой был знатоком и любителем музыки, в доме у него всегда бывали музыканты. Писа­тели Стендаль и Ромен Роллан обладали талантом и познаниями, которым позавидовали бы музыканты-профессионалы: труды о му­зыке и написанные этими писателями биографии выдающихся композиторов остаются непревзойденными до сих пор. Томас Манн был одним из наиболее музыкально образованных людей первой половины XX века; его роман «Доктор Фаустус», создан­ный под влиянием дружбы с Арнольдом Шенбергом и Теодором Адорно, говорит о музыке и психологии ее творцов больше чем де­сятки научных трудов. Прекрасным композитором, одним из пер­вых романтиков был писатель Э-Т. Гофман, автор оперы «Ундина»; у истоков французской комической оперы стоял философ, писа­тель и композитор-дилетант Жан-Жак Руссо, автор оперы «Дере­венский колдун», ставшей музыкальным «хитом» середины XVIII

века. Вероятно, интимная связь музыки и слова на уровне интони­рования объясняет близость музыкального и вербального талантов — композиторы пытаются писать стихи, сочиняя романсы на собст­венные тексты, а поэты и писатели музицируют и слушают музы­ку...

В третьем тысячелетии связь музыки и речи на мозговом уров­не — неоспоримый факт. Эта связь объясняет многократно заме­ченную «помощь», которую оказывает музыка и в изучении языка, и в освоении навыков чтения, и в излечении речевых расстройств. Homo Musicus в качестве оратора и слущателя имеет значительные преимущества, потому что он владеет смысловым ключом речи, — осмысленным интонированием, которое он чувствует и понимает более детально чем немузыкант. Поэтому музыкант и музыкальный ребенок лучше читает, раньше приобщается к речи и эффективнее использует ее. Вначале был Звук, от которого отделилось Слово — таков ход эволюции, в соответствии с которым человек восприни­мает речь и распоряжается своими вербальными способностями.

МУЗЫКА И МАТЕМАТИКА

Музыка математична, а математика музыкальна. И там и тут господствует идея числа и отношения. Нет такой области музыки, где числа не выступали бы конечным способом описания происхо­дящего: в ладах есть определенное число ступеней, которые харак­теризуются определенными зависимостями и пропорциональными отношениями; ритм делит время на единицы и устанавливает меж­ду ними числовые связи; музыкальная форма основана на идее сходства и различия, тождества и контраста, которые восходят к понятиям множества, симметрии и формируют квазигеометричес­кие музыкальные понятия. К тому же музыка процессуальна, а ма­тематика берется описать самые разнообразные процессы в абст­рактных категориях — категория производности и непроизводнос-ти, на которых построено все музыкальное формообразование, крайне математична. В математике красота и гармония ведут за со­бой творческую мысль так же как в музыке. В математике только то верно, что прекрасно.

Пространственная интуиция и категория движения играют ог­ромную роль в математическом творчестве. Исследователи музы­кальной коммуникации Р.Кендалл и Э.Картеретт (Kendall, R.; Carterette, Ed.) пишут: «Математики говорят, что они оперируют

не символами, но неопределенными метасимволическими менталь­ными формами и моторными ощущениями»¹. Не похожи ли эти «ментальные формы и моторные ощущения» на «глубинные струк­туры» музыкального творчества, на симультанные мультимодаль-ные образы, от которых отталкивается фантазия композитора? Композиторы часто признаются, что их метод немногим отличает­ся от математического... О том же пишет выдающийся дирижер Эр­нест Ансерме: «Между музыкой и математикой существует безус­ловный паралеллизм. И та и другая представляют собой действие в воображении, освобождающее нас от случайностей практической -жизни»². Он подчеркнул абстрактный, не имеющий прямых и ре­альных аналогов характер музыкальной и математической мате­рии, ее обобщенность. Многие выдающиеся музыканты блистали математической одаренностью: только что упомянутый Эрнест Ан­серме — профессиональный математик и лучший исполнитель Стравинского, Леонид Сабанеев — выпускник математического фа­культета Московского университета, прекрасный пианист, компо­зитор и друг Скрябина... Композитор Эдисон Денисов преподавал математику в Томском университете. Выдающийся виолончелист К.Давыдов закончил физико-математический факультет, и как вспоминают современники, имел «блистательные способности к чистой и прикладной математике: в квартире его долго сохранялась модель железнодорожного моста, им изобретенного и, по словам специалистов, вполне достойного внимания»³.

В грандиозном исследовании 25000 американских школьни­ков, занимающихся по арт-программам, было особо отмечено, что дети, учившиеся музыке, с большей вероятностью показывали в ма­тематических тестах высшие баллы, чем дети, музыке не учившие­ся. Для детей из так называемых «неблагополучных семей» про­гресс в математических тестах был особенно заметен: среди занима­ющихся музыкой восьмиклассников 21% имели высокие математи­ческие баллы по сравнению с 11% не занимающихся — Музыкаль­ные дети оказались в математическом отношении на 10% лучше не­музыкальных. В десятом классе разрыв увеличился: уже 33% не­благополучных детей, занимающихся музыкой, показали высокие

¹ Kendall, R.; Carterette, Ed. (1990) The Communication of Musical Expression. Music Per­
ception. 8:129-164, p.137.

² Ансерме, Э. (1961) Беседы о музыке. М-Л., с.22.

³ Гинзбург, Л. (1950) К.Ю.Давыдов, М-Л., сб.

математические результаты, а среди не занимающихся- музыкой де­тей из таких же семей хороших математиков было только 16% — че­рез два года занятий разрыв составил 17%. Выдающийся исследо­ватель таланта и одаренности Стэнли Стейнберг (Steinberg, Stan­ley) из Йельского университета опубликовал аналогичные резуль­таты: ученики восьмого класса, которые занимались игрой на музы­кальных инструментах, показали себя гораздо лучшими математи­ками, чем остальные ученики. Особенно отличились пианисты, ко­торые выиграли по тестовым баллам конкурс по математике.

Совпадение музыкальной и математической одаренности сде­
лало эту тему предметом внимания психологов. Первым возникло
предположение о совпадении слуховых данных музыкантов и мате­
матиков: музыкальный слух в значительной степени аналитичен, и щ
он мог быть одной из причин музыкальности математиков и мате­
матических способностей музыкантов. Опыты трех психологов <
У.Стейнке, Л.Кадди и Р.Холдена (Steinke, W.R.; Cuddy, L.L.; Hold- ^
en, R.R.) опровергли эту версию. Они работали со ста испытуемы- :Ш
ми с хорошим слухом, которые не показали никакого превосходст- Щ
ва над другими испытуемыми по части абстрактного мышления и
математических способностей. Музыкальный слух сам по себе не
был компонентом математического мышления и не коррелирован с
ним.

Сущность психологических связей между музыкальными и ма­
тематическими способностями стала яснее, когда ученые обратили *
внимание на повышенно абстрактный характер восприятия музы­
кантов. Российский психолог Е.Артемьева работала с разными;
группами студентов, которые описывали видимый мир с помощью
разнообразных категорий. Автор пишет: «Особенно отличается от
других группа студентов музыкального училища. Здесь, в отличие
от остальных, количество геометрических и предметных признаков
превосходит количество непосредственно-чувственных и оценоч­
но-эмоциональных признаков»¹. Привыкнув замечать пропорцио­
нально-симметричные квазипространственные отношения внутри [
музыкальной формы, привыкнув охватывать в своем сознании раз- к
нообразные иерархически соподчиненные структуры, не имеющие j
явных предметных аналогов, музыканты переносят навыки прост- I
ранственно-геометрического восприятия на реальную действитель- 1
ность. Выводы российского психолога совпали с мнением амери­
канских коллег. Они экспериментировали со студентами-музыкан-

¹ Артемьева, Е. (1980) Психология субъективной семантики. М., 184 с, с.62.

I ото й

тами и студентами-биологами, которые слушали музыку. После этого у музыкальной и биологической групп замерили уровень кор-тизола в крови, возрастание которого говорит о том, что слушатели заняты абстрактными размышлениями, а уменьшение — о большей чувственной конкретности и эмоциональности восприятия. У сту­дентов-музыкантов уровень кортизола повысился, а у биологов по­низился. Из этого экспериментаторы сделали вывод о чрезвычайно абстрагированном восприятии музыкантов.

Огромный эксперимент по выявлению зон ответственности от­делов мозга за те или иные музыкальные функции предприняла международная группа из восьми психологов под руководством 'Эрве Плателя (Platel, Herve). Испытуемыми были шесть францу­зов, молодых мужчин-немузыкантов, слушающих музыку и музы­кальные элементы — небольшие мелодии, ритмические фигуры и звуковые последовательности. Музыкальное восприятие на ней-ропсихологическом уровне оказалось весьма аналитичным: обра­боткой музыкальной информации занимались отделы мозга, тради­ционно отвечающие за логические операции. Этот эксперимент произвел большое впечатление на психологическое сообщество; его результаты были опубликованы в престижном журнале «Мозг» (Brain) в феврале 1997 года.

В середине восьмидесятых годов крупные немецкие специали­сты в нейропсихологии музыки Марианна Хасслер и Нильс Бирба-умер (Hassler, Marianne; Birbaumer, Niels) зарегистрировали весь­ма необычный результат у мальчиков-музыкантов по сравнению с мальчиками-немузыкантами подросткового и юношеского возрас­та. У испытуемых-музыкантов традиционно принадлежащие пра­вому полушарию пространственные операции были несколько сме­щены в левое полушарие, вероятно, из-за особого аналитического «крена». Немузыканты и девочки-музыканты воспринимали про­странственные процессы правополушарно. Эти различия можно трактовать как подтверждение особой природы пространственных представлений у музыкантов-мужчин: не теряя связь с образным правым полушарием, их пространственные представления приоб­ретают некоторую аналитичность за счет смещения в левое полу­шарие. Не является ли это особым признаком музыкального талан­та: подавляющее большинство выдающихся композиторов — муж­чины, в то время как большинство профессиональных музыкантов — женщины: может быть, распространенность композиторского та­ланта у мужчин связана со спецификой их пространственного мы­шления... В исследовании 1992 года, в котором участвовали 117

'ото otiusicus

взрослых музыкантов и 120 музыкантов-подростков, Марианна Хасслер отметила общее превосходство музыкантов по сравнению с немузыкантами в качестве пространственного мышления: прост­ранственные тесты музыканты выполняли значительно лучше. Эти выводы были сделаны на основании восьмилетнего наблюдения над всеми испытуемыми.

Данные современной нейропсихологии подчеркивают повы­шенную аналитичность восприятия и высокое качество простран­ственных операций «музыкального мозга». Это объясняет частое совпадение музыкальной и математической одаренности у одних и тех же людей. Когда Мария Мантуржевска (Manturzewska, Maria) в одном из своих исследований сравнила математические успехи лучших и худших студентов-музыкантов, то результаты первых были многократно выше результатов вторых: самые одаренные му­зыканты оказались и самыми одаренными математиками. Еще од­ним практическим доказательством близости музыкальных и мате­матических склонностей является любопытный факт, который со­общает П.Верной (Vernon, P.) в диссертации на звание доктора фи­лософии Кембриджского университета: в 1927-28 году 60% профес­соров-физиков и математиков Оксфордского университета были одновременно членами университетского музыкального клуба, и только 15% всех остальных профессоров посещали тот же самый клуб. Одаренным математикам музыка была нужна гораздо боль­ше, чем всем остальным вместе взятым...

Наблюдения, взятые из опыта, наука полностью подтверждает: музыкальные и математические операции родственны и содержа­тельно и психологически. Занимаясь музыкой, человек развивает и тренирует свои математические способности, значение которых в наш прагматический век оспаривать невозможно.

Музыка облагораживает эмоционально; музыка обогащает умственно; музыка способствует росту основных человеческих спо­собностей — способности к логическому мышлению и способности к овладению языком и речью. Музыка со стороны психологических механизмов, ею управляющих, чрезвычайно близка базовым ин­теллектуальным навыкам человека, которые во многом сложились благодаря музыке и в недрах музицирования. Музыка способству­ет развитию социально ценных качеств человека, делая его более либеральным и способным воспринимать «чужое» как «свое». Ог­ромно число выдающихся и просто успешных людей, которые не

ото йШ-usicus

стали музыкантами, но любят музыку и музицируют. Среди них ко­роли и президенты, видные политики и бизнесмены, известные ху­дожники и артисты. Многие авторитетные фирмы и компании, сре­ди которых Microsoft и крупные западные банки, предпочитают со­трудников с музыкальным образованием. Они правы: музыка рас­ширяет и усиливает все духовные и интеллектуальные возможнос­ти человека. Музыка настолько многогранна и требовательна ко всем человеческим качествам, что не может быть музыканта, кото­рый бы не преуспел в любой сфере деятельности. Музыкант озна­чает лучший во всем и всегда: самый дисциплинированный, самый быстрый, самый четкий, самый мыслящий. Широкое внедрение му­зыкального образования — в детском саду, в школе, в вузе и на лю­бом уровне — позволит каждому человеку максимально раскрыть и умножить все свои способности.

ЛИТЕРАТУРА

О СПЕЦИАЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЯХ

Исследование проблем психологии творчества, под ред. Я.Пономарева - М., Наука, 1983

Клинический архив одаренности и гениальности - Спб., 1925

Рубинштейн С.Л. (1973) Проблемы способностей и вопросы психологической теории// Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М., с.220-235

Теплов Б. Психология музыкальных способностей// Избранные труды, т.1 - М., 1985. - С.42-222

Ackerman, P. L (1988) Determinants of individual differences during skill acquisition: cognitive abilities and information processing. Journal of Experimental Psychology: Gen­eral, 117: 299-318.

Benbow, C. P. & Lubinski, D. (1993) Psychological profiles of the mathematically tal­ented: some sex differences and evidence supporting their biological basis. In Ciba Foun­dation Symposium 178: the origins and development of high ability, ed. G. R. Bock & K. Ackrill, Wiley.

Bennett, H. L. (1983) Remembering drink orders: the memory skills of cocktail wait­resses. Human Learning: Journal of Practical Research and Applications, 2: 157-170.

Berry, C. (1990) On the origins of exceptional intellectual and cultural achievement. In: Encouraging the development of exceptional abilities and talents, ed. M. J. A. Howe, British Psychological Society.

Blacking, J (1973) How musical is man? Faber & Faber.

Bouchard, T. J., Lykken, D. Т., McGue, M., Segal, N. L. & Tellegen, A. (1990) Sources of human psychological differences: the Minnesota study of twins reared apart. Science, 250: 223-228.

Дата добавления: 2015-07-25