Ирландский темперамент

Анна затянула до последнего, накручивая саму себя до черт его знает чего, и так уж получилось, что, когда отступать было некуда, она жила практически в постоянном состо-янии полуобморока. Матгемейн волновался и нервничал до невозможности. В отсутствие информации он тоже навоображал себе что-то невообразимое, поэтому, когда вечером нака-нуне отъезда Анна села напротив него за кухонным столом, он был уже готов ко всему. Война, болезни, катастрофы и, в частности, то, что Энни разлюбила его, что было, конечно, самым ужасным и непереносимым вариантом из всех возможных.

Она сидела напротив него с лицом торжественным и печальным. Сказала, что ей надо с ним серьезно поговорить. We should talk. Матгемейн побледнел и сел молча и без возраже-ний. Дети в этот момент гуляли с бабой Ниндзей, хотя погода совершенно не располагала. Но Анна попросила и даже дала денег на кинотеатр, чтобы в этот особый, тяжелый для всех момент дети не оказались свидетелями чего-нибудь неприемлемого. Криков на английском языке. Маминых слез. Хлопанья дверей.

– Что случилось? – спросил Матюша, и Анна замотала головой.

– Ничего не случилось, – ответила она, подтягивая к себе поближе смартфон со слова-рем. За все эти месяцы их англо-русский вариант языка сильно улучшился, но в прилагае-мых обстоятельствах его могло бы не хватить.

– Ничего? – удивился и расстроился Матгемейн, потому что, если бы что-то случилось, он бы мог что-то предпринять. Но если ничего не случилось, значит, только одно могло

измениться. Ее чувства к нему. Shit!9

– То есть… Я не знаю, как сказать. – Анна нервничала и смотрела на часы. Как она могла дотянуть до этого? Как могла не сказать раньше? Ей еще нужно собрать вещи, прове-рить всю косметику, которую берет с собой. Большая часть, конечно, едет в кофрах с осталь-ным грузом, и все же Анна решила на всякий случай взять с собой все, что у нее имелось

0взапасе. Кто его знает, сможет ли она купить что-то в Самаре. Логика говорит, что это такой же город, как и любой другой, а значит, там можно будет купить любую косметику, какую только пожелает душа. Воспоминания юности говорили, что за пределами Москвы что угодно может стать дефицитом.

– Скажи как есть, – нахмурился Матгемейн. – Хватит, Энни, просто скажи, и все.

– Хорошо. Матюша… – Она вдохнула поглубже и выпалила на одном дыхании: – Мне нужно уехать.

– Куда? Надолго?

– На три месяца, – выдохнула Анна, и лицо покраснело. – Возможно, даже на четыре.

– До весны? – вытаращился на нее Матгемейн после того, как информация была долж-ным образом ему переведена. Так как сначала подумал, что просто неправильно понял. А потом, когда Анна написала все через переводчик Google, надеялся, что она ошиблась.

– Да. До весны. В Самару, – горестно кивнула Анна. – У меня контракт с киностудией.

– А мне-то что делать тут без тебя, без детей? – замотал головой Матюша. – Три месяца? Неужели это было так нужно – этот контракт? Я не понимаю, неужели нам не хватает денег?

– Просто это… очень выгодный контракт, – пробормотала Анна, понимая, как странно это, наверное, звучит для мужа. Он тоже подписал контракт – как раз тоже на три месяца, так как таков был срок его разрешения на работу. Его взяли в постоянный состав музыкан-тов для одной музыкальной студии, что было, безусловно, просто обалденной новостью. И все же… Этих денег спокойно хватило бы на жизнь, но не на долги. Матгемейн молча

9Вот черт! (англ.)

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

рассматривал рисунок на скатерти, ягодно-фруктовый хоровод, местами заляпанный варе-ньем. Потом поднял голову и посмотрел Анне в глаза.

– Ты что-то от меня скрываешь? У тебя есть другой? – спросил он, и, слава богу, Анна не сразу поняла, что именно муж сказал, потому что реакция даже на слова в смартфоне была более чем бурной. Она вскочила и принялась возмущаться.

– Что? Как ты мог подумать? Какой другой?! Да я… Мне просто нужны деньги, и все! – Анна сказала много чего, но переводить все не стала. Ясно было одно – сама идея о невер-ности была отброшена с возмущением чистой пред мужем женщины.

– Alright! Alright!10– замахал руками Матгемейн. – Прости! Просто иногда ты бываешь такой… я не знаю, что и думать.

– И потом, – возмущенно дышала Анна. – Я еду без детей. Очень, очень рассчиты-вала, что ты мне с ними поможешь. И что будешь звонить. Не бросишь меня… – Тут Анна вдруг принялась плакать, и Матгемейн немедленно бросился ее успокаивать, хотя и не понял до конца, что именно из его слов вдруг расстроило жену до такой степени. Определенно даже после всего этого времени между ними еще сохранялся языковой барьер. Особенно

0вмоменты разборок.

– Тише, тише, – обнимал Анну муж и гладил ее длинные соломенные волосы. – Не волнуйся, все будет хорошо. Все наладится. Когда ты едешь? – Он спросил это мирным и даже ласковым тоном, но Анна на это принялась рыдать в полную силу. Сначала Матюша решил, что она просто что-то не так поняла, но потом вдруг заметил виноватый взгляд.

– Так когда? – Матгемейн встал и принялся сверлить ее недобрым взором. Всхлипнув

0впоследний раз, Анна кивнула.

– Завтра.

– Что? – теперь уже пришел черед Матгемейна бегать по кухне и кричать что-то нераз-борчивое на английском языке. А Анне – носиться вслед за ним и пытаться успокоить при помощи объятий, поцелуев и прочих приемов «ниже пояса». Хорошо, что детей не было дома, потому что то, каким образом эти двое все же нашли общий язык, категорически не предназначалось для детских глаз. Но это ли важно? Главное, что на следующее утро Мат-гемейн, злой и заспанный, помог Анне дотащить чемоданы до поезда, а потом долго-долго целовал, прежде чем отпустить и позволить исчезнуть в глубине вагона.

* * *

Померанцев на платформе не появился. Их примирение не подразумевало того, что он станет настолько «милым». На самом деле, демонстрируя свое возмущение и недовольство ее отъездом, он попросил его вообще не будить в день отъезда, сославшись на то, что в тот же день вечером у него важная презентация книги.

– Хорошо, дорогой, спи. Я просто исчезну, да? – улыбнулась Олеся зло, а про себя подумала, что теперь уж точно прочитает его чертову книгу, чтобы только отомстить ему за это.

– Вот и умничка. – И Померанцев демонстративно отвернулся от нее и принялся листать какой-то журнал. На следующее утро Олеся исчезла, как и обещала. Шесть утра – совсем не то время, когда Максим способен бодрствовать. И все же хоть он и проснулся зна-чительно позже, но проснулся расстроенным и разбитым. Без Олеси и Анны зима обещала быть долгой.

10Хорошо, хорошо! (англ.)

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

Особенно для Жени и Нонны. Первая пятница после их отъезда еще кое-как прошла. Нонна задержалась в школе, заставив парочку двоечников драить класс. Маленькое, а все же удовольствие. Женя весь вечер болтала по скайпу с Ванькой и не успела заметить, что что-то не так, хотя всю следующую неделю после этого ей чего-то и не доставало. Но ближе ко второй пятнице стало ясно: они обе испытывают буквально физиологическую потребность пойти в дом Анны, сесть там, бить баклуши, играть в карты и болтать обо всем на свете. Но это же решительно невозможно делать без самой Анны, да?

– Может, придешь ко мне? – спросила Женька Нонну, хотя вообще-то назвать их близ-кими подругами было согрешить против истины. Они все дружили через Анну и теперь вдруг впервые увидели, каково это – остаться без нее. Не фонтан.

– Давай, – согласилась Нонна после недолгого колебания. Женя была беременна, о ней можно было заботиться. А это было уже что-то. Не такая тоска. Нонна подхватила в ближай-шей «Пятерочке» бананов, яблок и минералки и отправилась к подруге. Так прошла вторая пятница. К концу третьей недели и Женя, и Нонна были готовы буквально покупать билет

0иехать на выходные в Самару, если бы это не было чудовищно далеко – почти сутки на поезде, а на самолете Жене летать нельзя.

– Какая досада! – возмущалась Нонна. – Я, может, уже и по детям соскучилась.

– Я тоже! – согласилась с ней Женя.

– Может, позвонить бабе Ниндзе? – предложила Нонна, но идея эта была отвергнута после некоторого рассмотрения. Баба Ниндзя и так постоянно возмущалась тем, что в ее доме торчат все кому не лень. Вряд ли обрадуется, если народ примется тут торчать в отсут-ствие Анны. В общем, как проводить вечера пятницы без Анны, особенно зимой, никто не знал.

Решение пришло со стороны, от которой они не ждали и вовсе. Утром третьей пятницы Нонне неожиданно позвонил Матгемейн. Мог бы, конечно, позвонить и Жене, но Нонна «как бы» говорила по-английски, так что позвонил ей. Многого ей он, конечно, сказать не мог. Не сказал, к примеру, того, что тоже почему-то скучает не только по своей жене, но

0ипо суматохе, по людям, сидящим вокруг их большого стола. Не сказал, что дети без мамы совсем от рук отбились и поломали диван, прыгая на нем втроем. Что у него есть к Нонне один большой-пребольшой вопрос – тоже не сказал. Просто позвонил и спросил, не хотят ли они с Женькой прийти, посидеть, в преферанс поиграть и с детьми повидаться.

– То есть что, они тут будут даже без Аньки торчать? – проворчала баба Ниндзя, когда обе разлюбезные подруги появились на горизонте ее гостиной. – Мало мне детей, теперь еще и это.

– Вы только не волнуйтесь, мы вам с детьми-то поможем, – заверила Женя, но Полина Дмитриевна с сомнением оглядела совсем уже округлившуюся фигуру.

– Ага. Ты-то особенно, – фыркнула она. – Не роди мне тут в гостиной.

– Не рожу, – заверила Женя, а Нонна демонстративно принялась играть с детьми в кон-структор, как бы говоря – вот, от меня-то уж есть польза по крайней мере. Хотя все равно все кончилось картами и детьми, прыгающими на теперь уже не раскладывающемся до конца диване. Матгемейн сидел и смотрел куда-то в сторону, не в карты. Проиграл партию начисто,

0ивсе от невнимательности.

– Она хоть звонит? – спросила Женя, не в силах видеть его грусти. Такой большой ирландский мужчина, и столько грусти – это просто недопустимо. Нет, все-таки зря Анна уехала.

– Скажите мне, – вдруг заговорил Матгемейн на ломаном русском. – Зачем Анне столько денег?

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Что? Ну как же! – засуетилась Нонна. – Чтоб детей кормить. Дом большой. Отпуск летом. – Она несла какую-то чушь, чтобы успокоить ирландца, но он, кажется, от этого только еще больше беспокоился.

– Мне нужна правда, – сказал Матгемейн и посмотрел почему-то Жене в глаза. Навер-ное, как слабейшей. Та в панике переглянулась с Нонной, а Матюша нанес удар еще более разрушительный. – Мне не к кому больше обратиться! Пожалуйста. Please!

– Господи, ну что я должна ему сказать!? – возмутилась Нонна.

– Правда! – еще разок воскликнул Матгемейн. – Она никогда не скажет. Ты – можешь! –

0иуставился на подругу жены.

– Вот же пристал, – вздохнула Нонна. – У меня и словарного запаса не хватит.

– Хватит, – заявил Матгемейн и пододвинул к ней смартфон. Ирландский темперамент. Нонна только теперь поняла – это был коварный план. Он заманил их и захлопнул крышку кастрюли, так что теперь оставалось только вариться в его котле. И, в конце концов, разве не имеет ее муж права знать правду? Разве не пообещали они с Анной делить все радости

0игорести напополам в тот день, когда расписались в центральном загсе?

– Анна тебя убьет, – предупредила Женя.

– Может быть, она не узнает? – с надеждой предположила Нонна, а Матгемейн с готов-ностью кивнул. Ничего не узнает. Никогда. Ни при каких раскладах.

– Не думаю, что ему можно верить.

– У нее кто-то есть? – спросил Матгемейн, вызвав вопросом буквально ядерный взрыв даже большей силы, чем тот, который случился, когда он задал аналогичный вопрос Анне. Подруги буквально пришли в ярость, негодование и глубочайший шок. «Да как ты только мог подумать!» «Да одна только мысль об этом оскорбительна!» Матгемейн молча слушал их крики и с трудом сдерживал улыбку. Ведь то, что подруги были не готовы рассказать ему просто так, они тут же растрепали из своего благородного желания защитить подругу. Конечно, Матгемейн знал, что у Анны никого нет. Он верил ей. Просто хотел знать правду.

– У нее куча долгов!

– Почему? Why? – нахмурился он, пытаясь понять, когда ж это Анна могла их наделать? Не в преферанс же проигралась перед подругами.

– За адвоката. The lawyer. Чтобы сделать вид на жительство. Взятка.

– Не понимаю, – замотал головой он. – Взи-атка? A bribe?

– A bribe! Yes! – обрадовалась Нонна. Диалог налаживался, и, сама того не заметив, Нонна выложила уже все, что имела в запасе. Историю про неожиданную скоропостижную смерть Анниного первого мужа, про долги за квартиру, про Олега Зарубина, мечтавшего простить долги, но только на определенных условиях. Только в качестве ее законного мужа. Или в крайнем случае любовника.

– Но она его послала! – размахивала руками Женя. – Ради тебя.

– What? – мотал головой Матюша. Информации оказалось куда больше, чем он ожидал услышать. И все же главное он понял. Анна бегала как бешеная по всему городу, норовя при-чесать, обстричь или накрасить любого, подвернувшегося ей под руку клиента, потому что у нее были долги. Неважно, перед кем. Неважно, как именно возникли эти долги, и неважно, какое отношение они имеют к нему, ее мужу, лично. Все это не имело значения.

– Сколько? Сколько всего? – спросил Матгемейн, и Нонна с Женей переглянулись друг с другом, вдруг с ужасом осознав, что за пять-десять минут, не больше, они слили все сек-реты своей лучшей подруги. Отступать было некуда.

– Всего двадцать пять тысяч, – сказала Нонна и для верности написала цифру на бумажке. Также незаметно в обладание Матгемейна перекочевал и номер Олега Зарубина. Девушки даже не поняли, как отдали ему его. Матгемейн предложил еще партейку в карты,

0икак-то само собой, слово за слово, они просидели на родной-любимой кухне весь вечер,

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

разговаривая исключительно про Анну. А Матгемейн-искуситель с самым невинным видом продолжал и продолжал задавать вопросы, пока в своих воспоминаниях Нонна не дошла до самого их детства и того, как они с Анной вместе играли во дворе в резиночку.

– Резиночка? – улыбался Матгемейн, сдавая карты. Женя попыталась даже продемон-стрировать то, как именно играют в эту детскую игру, но прибежала баба Ниндзя и приня-лась ругаться, что скакать в их доме теперь категорически запрещено не только детям, но

0ивзрослым. Особенно беременным.

– Ладно-ладно, не будем, – капитулировала Женя. Вечер закончился, как это водится, за полночь. Матгемейн оделся и вышел проводить обеих девушек. Поздно уже, нечего тас-каться одним по зимним улицам. Даже он уже знал, что московские улицы ночью могут таить самые разные сюрпризы. Впрочем, улицы любого большого города полны неожидан-ностей. Просто хотел убедиться, что девушки попали к себе в квартиры целыми и невреди-мыми. Он попрощался с ними, договорившись встретиться в следующую пятницу. Также они с Нонной решили созвониться и сводить детишек в цирк – у нее в школе раздавали халявные билеты. В общем, мир и покой воцарился между ними. И Нонна, и Женя спали в эту ночь совершенно спокойно.

И только Матгемейн сидел на кухне, тихонько перебирал струны на своей гитаре

0идумал о чем-то до самого утра. А утром закрылся у себя в спальне и принялся названивать к себе в Ирландию и говорить о чем-то по-английски, что, конечно, сильно взбесило бабу Ниндзю. Какой, скажите на милость, смысл подслушивать, если ни черта не понятно!

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

Дышать под водой…

Гостиничный номер предполагался быть некурящим, но запах говорил об обратном. Впрочем, невелика беда – в гостиничный номер удавалось попадать обычно не раньше полу-ночи. Олеся приходила и падала на свою половину кровати, не реагируя ни на запах, ни на звуки вокруг – стены были тонкими. Слышно было все: разговоры, перестукивания и то, как кто-то занимается любовью. В гостинице было недостаточно номеров с двумя кроватями, поэтому подругам на двоих досталась огромная, невообразимых размеров кровать. Олеся спала беспокойно, вертелась, раскидывала подушки и вылезала из-под одеяла. Она говорила во сне, и, если прислушаться, можно было разобрать слова из ее текстов. Повторяла роль даже во сне.

Шебякин заставлял Олесин персонаж курить практически в каждом эпизоде. Ее руки, одежда, дыхание – все насквозь пропахло сигаретным дымом, и Анна всерьез опасалась, что и после съемок она не сможет отвыкнуть. Впрочем, опасения эти не были основаны ни на чем особенном. Олеся никогда не курила вне кадра. И все же…

Померанцев не писал и не звонил, что, Анна знала, ужасно расстраивает подругу, хоть та и не подавала вида. Но она-то видела, каким взглядом смотрит Олеся на молчащий теле-фон. Через неделю после начала съемок она просто стала забывать телефон в номере и пере-стала его заряжать. Сделала вид, что телефона у нее вообще нет – что может быть проще. Полностью погрузилась в работу, делая вид, что Померанцева не существует.

Сама Анна переписывалась с мужем каждый день. Возвращаясь в номер, она пер-вым делом бросалась к Олеськиному маленькому ноутбуку – проверить почту. Слава богу,

0вгостинице был Интернет. Матгемейн писал о том, как поживают дети, о том, что все

0впорядке. Спрашивал, как дела у Анны, и она отвечала, что тоже все в порядке. На более подробный рассказ не хватало никаких сил, но даже этих изо дня в день повторяющихся фраз хватало, чтобы снять напряжение и утихомирить страхи.

Усталость накапливалась, Шебякин гнал как сумасшедший. Кто бы мог ожидать от этого избалованного маменькиного сынка такого упрямства. Каждое утро он приходил на завтрак в холл хмурый, заспанный, с огромными наушниками на голове – приходил в настро-ение, включал один и тот же альбом Стинга, который, как считал Шебякин, соответствовал настроению фильма. После завтрака его уже было не остановить, и с каждым днем он ста-новился все более одержимым. Больше всего, конечно же, доставалось Олесе. Анна волно-валась, что с ней может случиться настоящий срыв – слишком уж натурально играла, слиш-ком естественно у нее получалось добиваться того, чего от нее хотел Шебякин – полного сумасшествия и отчаяния.

– Ты должна быть осторожнее. – Анна умоляла не отдаваться роли целиком, но Олеся смотрела на нее так, словно подруга внезапно стала говорить на каком-то иностранном, неиз-вестном языке.

– Я в порядке.

– Ты уверена? – Анна пыталась ее кормить, но она жила на паре йогуртов в день и отка-зывалась съесть что-либо еще. Таким образом, к моменту, когда история фильма дошла до эпизодов в больнице, Олеся так слилась со своей героиней, что врачи в больнице вполне могли оставить ее там и не выпустить. Лечить можно было хоть от депрессии, хоть от нев-роза, хоть от анорексии. Анна была абсолютно уверена, что Олеся не в порядке, но, что с этим делать, она не знала. Особенно учитывая тот факт, насколько хорошо все это смяте-ние, дрожание рук, уставшие больные глаза – как идеально, бесподобно это все попадало

0вточку, в кадр, в то, чего так хотел от Олеси Шебякин.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Как ты это делаешь? – частенько спрашивал он. Олеся только пожимала плечами. Она нашла свою фишку, свой фокус, но разве объяснишь это кому-то. Да и надо ли? Спа-сибо Померанцеву, знала теперь, как выглядит боль. Как именно изменяется выражение лица, когда человек от любви или отчаяния вдруг теряет способность дышать. Она пом-нила это выражение лица, могла вызвать его в любой момент, могла играть этим. Если бы

0еепопросили изобразить счастье, изобразить покой или умиротворение, тут бы возникли огромные проблемы. Олеся бы просто улыбалась. Может быть, смеялась. Размахивала бы глупо руками. Она понятия не имела, как это сыграть так, чтобы это вышло оригинально, на

0еесобственный, уникальный лад. Зато сумасшедшая страсть, ненормальная привязанность, бессонные ночи, полные страхов, – все это было знакомо, отрепетировано в реальной жизни. Она знала миллионы оттенков грусти, могла показать их на камеру.

– Возможно, поэтому-то я и с ним до сих пор, – вздыхала Олеся, лежа на соседней подушке рядом с Анной. Они смотрели друг другу в глаза – два мореплавателя на обломках утонувшего корабля, плывущие по воле волн в неизвестные края. Так они ощущали себя по вечерам.

– Но почему бы тебе не полюбить кого-то доброго, веселого, счастливого? В качестве актерской практики, если хочешь? – улыбалась Анна.

– Мне кажется, романтические комедии – не мой жанр. Впрочем, как говорит Поме-ранцев, выглядеть глупо у меня очень даже хорошо получается, – рассмеялась Олеся.

– Ты скучаешь по нему? – спросила Анна после долгой паузы, во время которой она думала о своем рыжем муже и детях. Три месяца – это оказалось очень долго. Звонков, раз-говоров через Интернет, писем было недостаточно. Анна скучала страшно, и только мысль о том, что по окончании этого срока заключения долги исчезнут как страшный сон, немного поддерживала ее.

– По Максиму? – Олеся повернулась к Анне и долго лежала без движения. После вче-рашней съемки болела спина, да и горло похрипывало. Бегать голой по крышам и не про-стужаться – это особенное искусство, а Шебякин все переснимал и переснимал этот эпизод, игнорируя холодный весенний дождь и промозглый ветер. Какое там! Это было как раз то, чего он хотел. Словно мстил Олесе за то, что она так и не переспала с ним. Благодаря этому половина города Самары имела удовольствие видеть ее в чем мать родила.

– Вот она – слава, – усмехалась Олеся на следующий день, глядя на толпу, стоящую около здания, где снимали сцену. Последний эпизод и, по словам режиссера, самый важ-ный. Олеся куталась в длинную беличью шубу в ожидании приговора Шебякина, искренне сомневалась в том, что сможет продолжать, если потребуется. В голове стоял густой туман, и слова роли появлялись в памяти с недопустимой задержкой. Но если бы сейчас снова про-звучало слово «мотор», она бы встала и пошла. Ползком поползла. В голове стучало «не вздумай, не вздумай, не вздумай», но Олеся забыла, о чем была эта мысль.

– Снято! – наконец крикнул Шебякин, и толпа разочарованно охнула. Столько надежд. Олеся слабо улыбнулась, попробовала закутаться поплотнее в свою шубу и почувствовала, как сильно дрожат ее руки. Съемки подходили к концу, и роль была сыграна до конца. Все было кончено. К этому ее сознание еще не успело адаптироваться.

– Ты как? – подошла к ней Анна. Олеся медленно подняла взгляд, потому что быстро его поднять почему-то не получилось. Подруга словно расплывалась в кадре. Стоп, она не была в кадре, стояла в нескольких шагах от Олеси с пудрой в руках.

– Я в порядке, – пробормотала она, но сама себя почему-то не расслышала. Напряжение сказывалось? Олеся сделала пару шагов в сторону автомобиля и вдруг упала на мокрую дорогу. Не то чтобы упала – осела, подогнув ноги под себя. В глазах потемнело, и странным образом звуки и цвета на несколько секунд исчезли, туман поглотил все вокруг.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– О господи! – донесся до Олеси чей-то крик, отдаленно, сквозь вату. Возможно, что и Анны. Может быть, и нет. Чужие руки подняли ее и помогли пролезть в открытую дверь автомобиля. Тело стало вдруг неуклюжим и угловатым, застревало, цепляясь за ручки

0ивыступы.

– У нее жар, – прокричал кто-то, и она почувствовала чью-то ледяную руку у себя на лбу. – Дайте воды.

Врач приехал в гостиницу часом позже, почему-то оказалось не так просто его найти. Воскресенье. Вся рабочая группа шебякинского кино давно уже потеряла счет дням недели и числам. Их мир и время делились на отснятые эпизоды и предстоящие, на первичный монтаж, на перевозку и перенос декораций. Дни, ночи, числа, месяцы… Какая разница.

Олеся лежала на своей половинке огромной кровати под тремя одеялами и говорила что-то сквозь сжатые зубы. Она занимала так мало места, что, если бы Анна не знала, что подруга там есть, могла бы вообще не заметить. Врач прошел, остановился в задумчивости перед горой одеял, а затем поставил на табуретку свой чемоданчик.

– У нее есть страховка? – спросил врач, что крайне сильно не понравилось Анне. Разве такой вопрос должен задавать врач, находя пациентку в таком состоянии.

– Есть, конечно. Только мы не знаем, где она.

– Ладно, – кивнул доктор, нахмурившись. – Какая у нее температура?

– Мы не знаем. У нас нет градусника, – пояснила Анна.

– Это она голой по крыше театра бегала, да? – проворчал доктор, извлекая из чемодан-чика электронный градусник. – Ну и кто бы сомневался, что добегается. И что это за кино, где голые бабы по крышам бегают.

Анна помогла Олесе поставить градусник. Та дрожала так сильно, что ее было непро-сто удержать. А доктор был явно из тех, кто видел явление Олеси на крыше. И явно не одоб-рял. Продолжая раскладывать какие-то медицинские принадлежности, он говорил о падении культуры, о западной интервенции, о том, что телевидение нужно вообще запретить.

– Доктор, что с ней? Простуда?

– Вполне возможно, что и воспаление легких, – пожал плечами доктор. – Хрипов не слышно, но исключать такую вероятность нельзя. Я пропишу антибиотики. И полный покой. Лучше бы ее в больницу поместить.

– Я за ней сама тут поухаживаю, – покачала головой Анна, вспомнив, как прошлым летом в больницу попала Нонна. Местечковые больницы – совсем не то место, где человеку следует находиться.

– Ну, как знаете, – бросил доктор, принимая от одного из администраторов конверт

0скупюрами. – Если что – звоните, я тут живу недалеко. И главное – никакого беганья голы-шом. По крайней мере не на открытом воздухе. Перенесите «эти сцены» в хорошо отапли-ваемое помещение и не смущайте простой народ.

– Доктор, это была ее работа, – нахмурилась Анна. – Это драматическое кино, а не какая-то порнография.

– Да как скажете, – фыркнул он, нимало не поверив тому, что говорила ему Анна. Если баба голая, значит, порнография. Ферштейн?

Она хотела бы сказать что-то еще в защиту фильма, но правда заключалась в том, что она сама тоже до конца не могла сказать, что же это будет. Да и никто не мог сказать точно в тот момент, что получится из всего того, что было записано. У Шебякина на дисках и плен-ках лежали в хаотическом порядке снятые эпизоды, из которых еще предстояло смонтиро-вать фильм. Каким он будет, неизвестно. Фильм – это не спектакль, тут нельзя увидеть кар-тинку целиком, как на генеральном прогоне. Фильм склеивается из кусочков, как мозаика,

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

и во многом зависит не только от того, насколько хороши кусочки, но и от того, насколько мастерски их приладят один к другому.

Анна видела, как снимались кусочки, она читала сценарий, и все же общей картинки не возникало. Некоторые эпизоды буквально шокировали. Некоторые казались невероятно затянутыми. Первичный монтаж Шебякин не показывал никому, говоря, что все это еще поменяется десять раз.

Олеся пролежала с температурой и в бреду еще сутки, прежде чем ей стало немного лучше. Ситуация осложнялась тем, что Анна не смогла остаться с ней на весь день: Олесины эпизоды закончились, но еще снимали общие планы, какие-то сцены с массовкой, и гример постоянно требовался на площадке. Она забегала в гостиничный номер несколько раз, пере-одевала подругу в сухую одежду, ставила на тумбочку новый термос с питьем, давала лекар-ства. К ночи жар спал немного и Олеся пришла в себя.

– Спи, спи! – прошептала Анна, проводя мокрым полотенцем по лицу подруги.

– Мы все сняли, да?

– Ты психичка? Плюнь на все, ты больна!

– Все или не все? – переспросила Олеся зло.

– Да все, все ты сняла. Успокойся. Скоро домой поедем. Только ты уж давай лежи и пей больше жидкости. Будь хорошей девочкой.

– Я всегда была хорошей девочкой. Так ты уверена, что мы все отсняли? Можешь пере-спросить Шебякина?

– Могу прямо сейчас позвонить Шебякину и заставить его сказать тебе прямо и кате-горически, что твоя часть работы исполнена.

– Можешь, да? – с надеждой посмотрела на Анну Олеся. Та фыркнула и набрала мобильный номер режиссера. Наплевать на то, что ночь. Она протянула трубку Олесе, и та самолично трижды уточнила, что Шебякину ничего не нужно больше от нее как от актрисы. Ни маленьких подсъемок, ни переделки каких-то не устраивающих его эпизодов.

– Да все, все! – кричал слегка пьяный Шебякин. – Мы все по десять раз пересняли, успокойся. У тебя что, все еще бред?

– Ну, успокоилась? – спросила Анна, всовывая ей в руки термос с чаем. Та обхватила термос обеими руками – худющая, после жара и температуры на лице вообще ничего не осталось, кроме огромных, обведенных темными кругами глаз. Растрачена без остатка. Разве так можно?

– Да, я спокойна! – вдруг улыбнулась Олеся. – Анька, милая, принеси мне торт, а? Принесешь?

– Торт? Ты что, хочешь есть? – вытаращилась на нее Анна. Олеся кивнула и отхлебнула

чаю.

– Я хочу есть так, как никто даже представить не может!

– Да я сейчас! Черт, я не знаю, что тут можно купить ночью, – засуетилась Анна. Она оделась, пересчитала наличность в их кошельках. – Значит, торт?

– Или два. Господи, как же ненавижу йогурты! – прошептала Олеся. Через пятна-дцать минут они обе сидели на кровати и молча, сосредоточенно трудились над «Прагой», единственным приличным тортом, который удалось найти в маленьком ночном магазинчике неподалеку от гостиницы.

– О боже, какое счастье! – буквально простонала Олеся, вонзая пластиковую вилку

0вшоколадное тело торта.

– Ешь, ешь, – ухмыльнулась Анна. – Не понимаю, как же ты могла не есть все это время? Это же – пытка!

– О да! Пытка и есть, буквально гестапо, – пробормотала Олеся с набитым ртом.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Не понимаю, – покачала головой Анна, стряхивая крошки от торта с одеяла. Ну они

0ипоросята. А, плевать. – Как ты это делала? Я имею в виду… Вот Нонка уже год пытается похудеть – а у нее ведь есть от врачей назначение, реально надо. Но не может она. Стоит ей заметить на горизонте что-то вкусное, как тут же забывает все приказы докторов. А как же ты? Что же такое ты говорила себе каждый раз?

– Что от этого зависит моя жизнь! – пожала плечами Олеся.

– Но это не так. Твоя жизнь от этого ни черта не зависит. Этот придурок Шебякин захо-тел, чтобы героиня была худой и истеричной – вот и все. Разве это вопрос жизни и смерти? – возмутилась Анна.

Олеся отщипнула вилкой очередной кусок торта – огромный кусок – и с наслаждением вонзила в него зубы.

– Получается, что для меня – да. – Она возвращалась обратно, та Олеся, которую Анна всегда знала. Так, словно ее просто взяли и переключили – нажали кнопку и сменили режим. Этого Анна не понимала, это оставалось для нее абсолютной загадкой. Можно меч-тать о славе, можно репетировать роли по двадцать часов, но как можно ради всего этого бросить есть? Ради чего?

Съемки продлились еще неделю, в течение которой Олеся валялась в номере, смотрела телевизор, ела все подряд, кроме йогуртов, и листала журналы. Однажды от скуки и безделья принялась разбираться в своих вещах – нужно было постирать большую часть перед отъез-дом. Так, копаясь в чемодане, она и нашла книгу, о которой забыла. Достала ее из самых глубин своего чемодана и с удивлением уставилась на лицо Максима.

– Что это? – подошла ближе Анна, вернувшаяся со съемки.

– Книга Максима.

– «Камео»? Это имя? – спросила она, читая аннотацию. – «Портрет страсти, соедине-ние времени и места». Интересно, о чем вообще эта книга?

– Я не знаю, – пожала плечами Олеся.

– Ее вообще хоть кто-то читал? – поинтересовалась Анна, и как-то само собой полу-чилось, что они открыли книгу и принялись читать. Перелистывая страницы, Анна вдруг

0сизумлением поняла, что тот же самый вопрос волновал и Максима Померанцева. Как это возможно – хотеть столь эфемерных вещей с такой разрушительной страстью, которая вла-деет Олесиным сердцем.

«…Пробовали ли вы дышать под водой? На земле нет человека, которому бы это было под силу, за исключением разве что ловцов жемчуга. Я был знаком с несколькими такими, встречался во Вьетнаме. Раскосые азиатские лица, широкие беззубые улыбки – совсем еще молодые мальчишки, они могли оставаться под водой до четырех минут. Но они не пробо-вали там дышать.

Я смотрю на нее – в ней нет ничего особенного за исключением разве что молодости. Но это – не самый большой дефицит. Вокруг всегда достаточно молодых женщин, так что – факт – в ней нет ничего особенного. Кроме этой вот способности дышать под водой. Она живет в мире, где нет воздуха и света. Ее подсознание заполнено чужими образами, мыслями и словами. Она ими играет, но иногда мне кажется, что ее просто нет. Не уверен, что она – настоящая – существует.

И все же я сижу на старом, обшарпанном стуле в полупустой дешевой комнате – солнце появляется тут только во второй половине дня, поэтому тут всегда царит ощущение насту-пающей осени. Я с изумлением смотрю на то, как она заламывает руки. Хоть бы я сам пони-мал, что делаю здесь.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

Ее очередной концерт. Она уверяет меня, что любит. Я не верю ни одному слову. Воз-можно, и может дышать под водой, но не умеет любить. И все же хотел бы найти ее подлин-ное «я». Увидеть настоящую, хотя бы на несколько секунд. Это было бы интересно. Что, если попробовать снять с нее всю одежду? Что, если не оставить ни одной лазейки, не дать про-изнести ни одного фальшивого монолога? Нагая и молчащая – может быть, это будет она?..»

– Господи, Олеська! – ахнула Анна.

– Вот гад! – воскликнула она, отбрасывая книгу в сторону. – Вот почему запрещал мне читать через его плечо. Кричал, что все равно не пойму. Что я – безмозглая идиотка. Что он сам не понимает, почему вернулся ко мне!

– Он писал о тебе! – прошептала Анна, подбирая с пола книгу. Олеся залезла в Интер-

нет.

– А Камео – это как если бы, не знаю, Анжелина Джоли снялась бы в нашем фильме

0вмалюсеньком эпизоде.

– В смысле? – удивилась Анна. – Почему именно Анжелина Джоли?

– Не в ней дело. Ну, пусть не она. Пусть Брэд Питт. Или вообще чтоб Жириновский. Главное, чтобы известная персона – и только в малюсеньком эпизоде. Тогда это и будет – Камео.

– И кто в этой книге Камео? – Анна склонила голову и пролистала еще несколько стра-ниц. Они продолжали читать. Это было словно окно в тайные мысли Максима Померанцева, шпаргалка, которую нашли на полу после экзамена. Они читали всю ночь. Олеся периоди-чески кричала, что убьет Померанцева, но остановиться не могла.

Максим был откровенен. Он даже описал, как снимает Олесю на видеокамеру. Описал это задолго до того, как сделал это в реальной жизни. Получалось, что долго думал об этом, планировал: и эти сцены, и ее реакции, и мысли, и ее наготу. Олеся сидела красная как рак,

0аАнна отводила глаза в сторону и пыталась скрыть смущение.

– Он пишет, что ты ему изменяла! – вытаращилась Анна, прочитав, как главная геро-иня, Актриса, проводит ночь с каким-то мужиком на загородной даче.

– Этого не было! – возмутилась Олеся. А было то, что ездила как-то зимой на дачу к одному своему другу или, вернее, коллеге по театру. Они праздновали Рождество, пекли картошку.

– Не было? – хмыкнула Анна. – Но, может быть, ты сама ему сказала, что так было? Так же, как ты сказала про Шебякина?

– Ничего ему не говорила. – Олеся испытывала странное чувство, читая описание своих мнимых измен. Получается, Померанцев был уверен в том, что она никогда не была ему верна? Не просто так думал, он черпал в этом вдохновение, складывал из этого образ своей Актрисы так же, как Олеся складывала свою героиню в фильме из скандалов и слез, пережитых с ним. Камео – это, конечно, сам Максим, зашедший в ее жизнь на минутку.

– Он собирался меня бросить, – с уверенностью заявила Олеся. – Он не собирался остаться. Чертов Камео – он хотел только на секундочку зайти в мою квартиру, подсмотреть все, что нужно для этой мерзкой книжонки, и уйти.

– Но он остался, – напомнила ей Анна.

– Я понятия не имею, зачем он остался. Может, хочет написать продолжение! – возму-тилась Олеся и отбросила книгу на пол. – Решил продолжить изучать меня. Господи, он же столько раз мне сам это говорил. Я его забавляю. Удивляю. Развлекаю.

– Он на тебе женился.

– И что? – Олеся перегнулась через край кровати и подцепила уже несколько потре-панную книгу обратно.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Может, хватит читать? – нахмурилась подруга. Дело шло к утру, на следующий день их обеих ждал поезд до Москвы. Анна не могла дождаться момента, когда сможет обнять детей и особенно когда муж сможет обнять ее. Она устала и от этих съемок, и от этих драм, которыми была полна жизнь Олеси. Но книгу все же дочитали. Почти в самом конце книги Рожкова нашла то, что ее так интересовало. Она нашла Леру.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

Дата добавления: 2015-07-25