Попробуй, объясни!

Впавильоне было холодно и промозгло, ветер гулял от одного края к другому, беспре-пятственно проникая под воротники и шарфы. Никакие обогреватели не помогали. По сути, это был не павильон, а старый заброшенный склад с высоченными потолками и тонкими алюминиевыми стенами. Снимать в таких местах было дешевле, чем в комфортных сту-диях «Останкино» или других, но того же уровня. В этом здании снимали какое-то ток-шоу,

0идекорации, наполовину разобранные, наполовину оставленные до следующей съемки, так

0ивалялись повсюду. У Шебякина в этом павильоне все равно уже были оплачены съемоч-ные часы, так что решили перед отъездом несколько дней поснимать тут – ракурсы про запас, на случай, если вдруг в Самаре не успеют подснять материала. Вообще, это такое пра-вило у него – снимать как можно больше, если есть возможность. Пока пленка не кончится, а актеры не взвоют и не попадают в обмороки.

Анна грела руки над трехлитровой банкой с водой, от которой к стене тянулся длин-ный и старый провод кипятильника. Единственный источник тепла в гримерке. Прикасаться к лицам актеров ледяными руками было слишком жестоко. Конечно, плюс такого холода, что никто особенно не потел и соответственно не блестел в кадре, а блеск актерского лба – это самое страшное, что может случиться, по крайней мере для гримера. Анна старалась делать свою работу на семь с плюсом, пусть даже и в таких нечеловеческих условиях.

– Анютка, привет! – Олеся влетела в маленький загончик в углу павильона, чтобы поправить растекшуюся тушь.

– Будете переснимать? – спросила она, поднеся к глазам подруги кончик смоченной в тонике ватной палочки. – Что-то не так?

– Мне кажется, Шебякину просто нравится смотреть, как я рыдаю, – пожаловалась Олеся. – И как курю. Он целый день снимает только это. Кажется, я рыдала уже во всех углах этого саркофага.

– У меня, кстати, есть «Визин», если надо. – И Анна полезла в сумку, чтобы пополнить запас слез. После сделанного грима, в длинном черном платье, пусть даже и с белыми кру-жевными манжетами, Олеся выглядела грустно и траурно. Она действительно словно стала старше и потрепаннее, но при этом в жестах ее рук появилось изящество и даже аристокра-тизм кокаиновых поэтесс времен декаданса. Исхудала и, кажется, почти не спала, к удоволь-ствию Шебякина. Всю последнюю неделю Олеся прожила в гостиной у Анны, боясь воз-вращаться домой. Шли сборы и подготовка всей группы к отъезду в Самару, и Анна боялась, потому что Матгемейн ничего об этом не знал. Но определенно что-то чувствовал, ибо ходил мрачнее тучи и почти не разговаривал с ней.

– Что мне с того, что я уже отдала деньги за его вид на жительство. Что с того, что они ему обещали выдать карточку через три месяца? – жаловалась Анна Олесе, подводя заново стрелки на ее глазах. – Кто знает, где Матюша будет через три месяца?

– Он все поймет, – успокаивала ее Олеся. – Никогда тебя не оставит. А вот что делать мне…

– Что делать? – возмущалась Анна, накладывая дополнительные ресницы. – Может, начать с того, чтобы сказать Померанцеву, что ты ни с кем не спала?

– И тогда ему станет скучно со мной жить, и он тут же побежит к своей Лере.

– Слушай, ну почему ты всегда о ней думаешь? А что, если ее вообще не существует? Что, если Максим придумал ее так же, как ты придумала Шебякина? – предположила Анна, но Олеся только усмехнулась.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Да? А то, как он с моей двоюродной сестрой из Владимира переспал, тоже приду-мала? Я, кстати, тут как-то уже думала о том, что весь мой мир – это иллюзия, а я на самом деле лежу где-нибудь в дурдоме и грежу о том, как ты меня красишь.

– «Матрица»? – усмехнулась Анна, уложив последний локон черных как смоль волос. Олеся встала и посмотрела на себя в зеркало. Невообразимые шпильки, на которые ее теперь постоянно ставили, ужасно давили на ступню, и ноги болели. Если она и персонаж из Золуш-киной сказки, то точно не Золушка, а ее старшая сестра. Скоро с ноги на землю польется кровь. А на том месте вырастет дерево, и будет цвести огненно-красными цветами. Но зато Олеся стала выше на пятнадцать сантиметров, и те сцены, что оставались на пленке – на них жила совершенно другая женщина. Высокая, угловатая, порывистая, взрослая. Анна пора-жалась тому, как преображается Олеся, стоит услышать слово «мотор». Неудивительно, что

0всвое время с первого раза приняли в «Щуку». Удивительно, что только сейчас это начи-нают замечать.

– Ну что, ты готова? – Шебякин влетел в гримерку как был, в свитере и куртке, с шар-фом, натянутым на уши в качестве шапки.

– Готова! – отрапортовала Анна, а Олеся, сдерживая дрожь (на ней-то никакой куртки не было), вышла вперед. Артем несколько секунд смотрел на нее, не в силах оторвать влюб-ленного взора. Он любил именно ее, худую измотанную актрису погорелого театра, Шебя-кин не видел уже Олеси Рож… Померанцевой.

– Отлично! – кивнул он. – Мы решили один диалог снять на лестнице. Считай, что ты за сценой.

– Мы что, этот диалог в фильм вставим? Я думала, это будет уже в театре сниматься, – удивилась Олеся. – В Самаре.

– Везде будем. Потом посмотрим, как будет лучше, – заверил ее Шебякин, а затем под-хватил на руки – исключительно для того, чтобы ускорить процесс, и вынес в обдуваемый ветрами павильон. Черт знает, сколько времени уйдет на то, чтобы Олеся доковыляла на шпильках до места. Так было гораздо быстрее. Ничего личного, только бизнес, но только не для спрятавшейся за колонной пары лишних глаз, изумленно глядящих на эту парочку, спешащую куда-то вдаль, в самом что ни на есть романтичном из вариантов передвижения.

– Померанцева на позиции! – крикнул Шебякин оператору, и Олесин партнер по фильму, Степа Ландышев, недовольно сбросил пуховик, в который кутался в ожидании сцены. Он был молодой, длинноволосый и манерный – именно таким почему-то Шебякин видел режиссера-сердцееда, сводящего с ума потрепанную приму. Режиссерский взгляд, мать его. Олеся не бралась судить, ему виднее. Только бы был счастлив. А на самом деле лишь бы фильм выжил, отснялся и дошел до реальных экранов. Каким бы он ни был, каким бы ни была реакция проклятых критиков – для нее лично это было шагом вперед. Малень-кий, ничего не значащий шажок для кинематографа, огромный шаг вперед для Олеси Поме-ранцевой. Олеся уже решила, что, даже когда Померанцев и она разойдутся, она оставит фамилию себе. Его фамилия звучала красивее и звучнее. И потом это будет маленькая месть за то, что он ее бросит. В том, что Померанцев бросит, сомневаться не приходилось. Если говорить по правде, вполне вероятно, что он уже бросил, ведь не ищет же, не звонит, не волнуется, отчего молодая жена пропала на неделю с лишним.

– Олесечка, ты только паузу используй. Поиграй лицом, моя девочка, да? – прокричал Шебякин. Она кивнула, потянулась, потерла ладонями предплечья. Холодно. Она присела на специально поставленную для нее тут лестницу.

– Какая камера – моя? – уточнила Олеся. Шебякин махнул рукой на одну из четырех камер, продолжая смотреть в экран своего ноутбука. Он отсматривал уже снятые сцены и не замечал ничего вокруг. Тут было много людей, и никто никого не замечал. Многие тут про-сто сидели и ждали чего-то, как у моря погоды. Кто-то потом будет разбирать и сматывать

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

длиннющие рулоны запутанных кабелей. Кому-то тут вообще не место – просто пришел от нечего делать.

Что тут делал Максим Померанцев, никто не знал, и никому это не было интересно. Он тихо и недвижимо стоял около старой декорации, которая успешно скрывала его от Олеси, и жадно смотрел на свою жену, сосредоточившуюся на своих длинных худых паль-цах и на чем-то еще, чего, к сожалению, ему не было видно. Максим многое бы отдал, чтобы подойти поближе и услышать сейчас ее мысли. Он был бы удивлен, потому что она думала именно о нем. Вспоминала, как бежала по ледяной земле босиком. Многократно проматы-вала в памяти, как его ладонь с размаху налетела на ее щеку. И адреналин, обида, боль момента снова обрушивалась на Олесю во всей своей мощи, только на сей раз она не бежала от нее, старалась расширить и углубить рану в своем сердце, старательно расковыривала ее, намеренно увеличивая в размерах каждое злое слово. Как он мог?!

Олеся вскидывает голову. Уже несколько секунд как прозвучало слово «мотор», и длин-новолосый «режиссер» смотрит на нее с брезгливым отвращением и невольным сочув-ствием. Ее глаза полны визиновых слез. Перед ней как будто снова лицо Померанцева.

– Как ты можешь? – почти неслышно, одними губами шепчет Олеся, но все слышат слова. Она говорит так, словно каждое слово ей дается с огромным трудом.

– Что именно? Что именно я могу? Делать свою работу? Решать, кому играть Лизу? Заниматься искусством? – «Режиссер» бросает фразы зло, четко и обрывает их, сглатывая последние буквы. Камера бесшумно снимает его нападение, а Олесино лицо меняется, реа-гируя на каждую фразу: недоверие, боль, страх. Напрасные надежды. Бац! И ей кажется, что Померанцев снова бьет ее наотмашь по лицу. Слезы стоят в глазах, взгляд теперь уже прямой, полон обвинений. «Режиссер» делает невольный шаг назад.

– Не понимаю, что это значит? – Голос Олеси дрожит, она поднимается с места, мед-ленно, словно каждый сантиметр дается с трудом. – Ты можешь объяснить, что это значит?

– Я ничего не должен тебе объяснять. Что ты о себе возомнила! Я ухожу. Лизу будет играть Сорокина! – «Режиссер» разворачивается и начинает пробираться сквозь декорации. Олеся еще секунду стоит на месте, но тело наполнено движением, динамикой подстрелен-ной лани. Она тянет руки вперед, но тут же заламывает их, переплетает пальцы. Ее лицо перекошено от отчаяния. Когда «режиссер» уже почти достигает выхода, Олеся делает шаг вперед и кричит:

– Я убью себя. Слышишь?

«Режиссер» замирает на месте, а затем разворачивается и быстро возвращается. Несколько секунд они смотрят друг на друга, и взгляды их полны ненависти. Олеся дрожит, ее губы приоткрыты. Она ждет, надеется, что удастся что-то изменить, что мечта ее жизни не выскользнет из рук.

«Режиссер» неожиданно поднимает руку и бьет Олесю наотмашь по лицу. Бац! Силь-нее, чем Померанцев. Это не совсем даже пощечина. Это – полноценный удар. Во всяком случае, таким он видится с того места, где стоит Померанцев. Максиму не видно, как рука актера со всего размаху бьет по второй ладони, как Олеся вздрагивает и бросается в сторону, моментально и точно реагируя на фальшивый удар. Для Померанцева все это – реально, и воспоминания того вечера, когда она ушла, делают этот момент еще болезненнее.

Его лицо бледно и перекошено от ярости. Он слышит звук удара, видит, как Олеся отле-тает в сторону, спотыкается и неуклюже падает, оседает, сворачивается в клубочек, обхва-тывает себя за колени и вдруг начинает качаться на одном месте и тихонько что-то напевать.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Ты уволена, – произносит «режиссер» и уходит. Олеся сидит, не реагируя на слова. Она ушла в себя. Когда «режиссер» скрывается за углом, бросает быстрый взгляд на то место, где он стоял еще секунду назад, и начинает вдруг смеяться. Сначала тихо, потом все громче и громче, пока смех не доходит до истерики, и, только когда хохот доходит до высшей точки, он вдруг обрывается – моментально и без предупреждения. Глаза безумны, и на губах

– улыбка, которой уже нет нигде больше на ее лице.

– И стоп! – крикнул Шебякин. – Померанцева, молодец. Хорошо отлетела.

Безумный оскал вдруг моментально сменился улыбкой, и Олеся подскочила, поднялась

0ипринялась смахивать с платья пыль.

– Принести сапоги? – спросила Анна, которая вышла из своего загончика как раз пару минут назад. Олеся неуклюже проковыляла вниз через декорации, где та подала ей пару теплых дутиков.

– Господи, ненавижу эти шпильки. – Олеся усмехнулась: дутики смотрелись абсурдно с длинным черным платьем.

– Будут еще сегодня снимать?

– Не знаю, – пожала плечами Олеся. Потом вытянула шею и крикнула: – Эй, Шебякин, ты еще будешь сегодня снимать?

– Нет! До завтра! – крикнул тот в ответ через пару секунд. Он как раз в этот момент отсматривал снятые только что материалы и обсуждал что-то с костюмером и оператором. Олеся кивнула и повернулась было обратно к Анне, как вдруг внимание привлекла фигура, отделившаяся от темной стены. Ее сердце застучало от одного предположения, абсурдного, смешного, и все же…

– Кто это там? – спросила она, схватив Анну за запястье. Подруга обернулась и помрач-

нела.

– Твой муж.

– Откуда он тут взялся? – Олеся нахмурилась, а Померанцев спокойной походкой направился в ее сторону. Стоя в дутиках, волочащемся по полу платье, с размазанной в кото-рый раз уже тушью, Олеся понятия не имела, что сказать своему супругу.

– Хорошо отыграла! – произнес он, остановившись в паре шагов от нее. – Натурально. Постой, я помню часть этих твоих жестов. Ты их перед зеркалом выделывала, да? Точно! Интересно, с кого ты их скопировала?

– С Катрин Денев, – спокойно пояснила Олеся, и они с Максимом застыли, глядя друг другу в глаза. Все это невыносимо напоминало только что отснятую сцену. Померанцев заме-тил это первым.

– Скажи, а когда партнер тебя ударил, тебе было больно? – спросил он. Олеся усмех-нулась.

– Он меня и пальцем не тронул. – Олеся медленно подняла руки и хлопнула в ладоши, как это делают актеры, когда изображают удар.

– Правда? – удивился Максим. – Я тоже должен научиться этой штуке.

– Этим штукам учат в театральном, так что ты знаешь, куда обратиться.

– Может, ты меня научишь? Думаю, нам просто нужно немного попрактиковаться. – Он склонил голову и прищурился. Олеся вздрогнула, и воспоминания того, что произо-шло между ними, снова нахлынули, заполнили острыми эмоциями. Но сейчас они не были нужны, сейчас все камеры были выключены, и Олеся почувствовала раздражение.

– Зачем ты здесь? Как ты сюда попал? – спросила она, и Максим сделал еще два шага вперед, подошел вплотную и обнял за талию. Она не стала сопротивляться, просто осталась стоять перед ним пассивной куклой в резиновых дутиках.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

– Я, наверное, должен сказать, что скучаю по тебе, – пробормотал он, проведя рукой по ее волосам. – Но это не совсем так. Без тебя дома тихо и спокойно. Ты не собираешься возвращаться?

– Не хочу лишать тебя покоя, – фыркнула Олеся. – Не хочу снова получить по лицу. Оно, знаешь ли, мой рабочий инструмент.

Максим услышал это и резко выпустил Олесю из рук. Его лицо перекосила ярость.

– Ты приходишь домой и говоришь мне, что спишь с режиссером, что определенно является правдой, если учесть то, каким взглядом он на тебя смотрит – а я тут давно стою, многое успел увидеть, моя девочка.

– Ты считаешь, что этого достаточно, чтобы меня ударить? – холодно спросила Олеся. – Что насчет тебя? Сколько ударов я имею право нанести по твоему лицу?

– Ты бы хотела? – спросил он. – Никогда не замечал в тебе склонности к садизму.

– Я замечала ее в тебе.

– Когда ты собираешься возвращаться домой? – Максим побледнел, а Олеся вдруг

0сизумлением поняла, что он скучает по ней.

– Я уезжаю на несколько месяцев. Мы снимаем это кино в Самаре. – Олеся произ-несла это громко и четко и вдруг поймала себя на том, что следит за выражением лица Мак-сима, а также за своими собственными реакциями. Каждый раз, когда они оказывались на какой-нибудь грани, экстаза или бешенства – все равно, – Олеся испытывала странный при-лив вдохновения. Максим оглянулся, ища какую-то опору, но вокруг не было ничего, кроме незнакомых людей, нагромождения коробок и проводов.

– А ты вообще собиралась мне об этом сказать?

– Я… я не знаю. Мне кажется, ты бы меня не отпустил, если бы знал, – пробормотала Олеся. – Я даже сейчас этого боюсь.

– А это. – Померанцев обвел руками пространство вокруг. – Это все для тебя важней, да? Не могу поверить!

– Я люблю тебя, – еще тише прошептала Олеся.

– О, пожалуйста, только не надо вот этого, – Померанцев отвернулся и глубоко заду-мался. – Знаешь что? Я против того, чтобы ты использовала мое имя. Почему ты не осталась Рожковой? Зачем ты вообще вышла за меня замуж?

– Ты хочешь развода?

– Я не хочу жить с женщиной, которая переспит с любым ради роли, – крикнул Поме-ранцев. – Поезжай, дорогая! Поезжай в свою Самару, мне все равно. Ты мне безразлична!

– Не сомневаюсь. Даже здесь и сейчас, даже когда ты приехал сюда, нашел меня, стоял и смотрел, как играю, смотрел и анализировал всех нас: меня, Шебякина, черт его знает кого еще… Даже после этого почему-то даже не сомневаюсь, что безразлична тебе! – Олеся развернулась и пошла в сторону гримерки. Она ужасно устала, провела тут целый день, и мысли ее были полны предстоящими сьемками. У нее не было сил на Максима. Это было странно и непривычно, но муж был прав: все это было для нее куда важнее, чем он.

– Вот и отлично! Значит, мы оба друг другу безразличны, – кивнул Максим и пошел в другую сторону.

– Отлично! Черт его знает, что тебя принесло сюда. Хотела бы я знать это, – крикнула Олеся. – Что-то же тебя сюда притащило!

– Чистое любопытство, – ответил Померанцев через плечо.

– Я развлекаю тебя? Ну, в таком случае рада была тебя повеселить, – Олеся завернула за угол и вошла в гримерку. Анны не было, никого не было. Она стояла и смотрел на себя в зеркало – выглядела просто ужасно. Именно так, как хотел Шебякин. Ей вдруг на секунду стало страшно, что эта роль – истерики и неврозы ее героини – овладеют ею, и она останется

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

такой навсегда. И очень скоро настанет момент, когда она сама, без камер и пленок, будет скакать голой на крыше какого-нибудь театра и кричать какую-нибудь ерунду.

– Хочешь выпить со мной? – Голос Максима раздался совершенно неожиданно. Олеся вздрогнула, увидев его лицо, отражающееся прямо за спиной. Его голос звучал спокойно, он положил руки ей на плечи.

– Да. Да. – Она обернулась к нему, замерла на секунду, а потом приблизилась и нежно поцеловала. Максим притянул ее к себе и прижал так, что Олеся моментально почувство-вала, как сильно он скучал по ней, как много думал. Как странно это было – даже просто предположить, что Максим Померанцев любит ее. Ну, настолько, насколько вообще может это делать.

Вечером того же дня Олеся вернулась в свою квартиру. Они оба были довольно сильно пьяны. Набросились друг на друга еще в прихожей, стаскивая одежду с яростью, похожей на ту, что заставила Максима несколько дней назад разорвать Олесино платье. Но на сей раз каждое его движение, каждый стон, каждая команда, слетавшая с губ, вызывала бурю восторга и заставляла трепетать тело.

– Ты ненормальная женщина, ненормальная.

– Я знаю, – шептала Олеся, стоя под струями горячей воды, целуя мокрые теплые губы мужчины, который был источником счастья и мучения одновременно. Никогда ей не изба-виться от этого. Но сегодня впервые она заподозрила, что и ему тоже не уйти от этого, что-то держит его рядом. Ей не стоит бояться того, что он бросит, не стоит бояться ничего. Все будет хорошо до тех пор, пока под покровом ночи, под их большим теплым одеялом они находят общий язык, не произнося ни единого слова.

На следующее утро Померанцев снова был мрачен, молчалив и отстранен. Олеся потя-нулась в постели и улыбнулась. Она замоталась в одеяло и прошла в кухню, забралась на табуретку с ногами и сидела, положив голову на колени, смотрела, как Максим пьет чай, доедает бутерброд с сыром.

– Сделать тебе? – спросил он. – Мне просто неприятно смотреть на то, как ты похудела.

– Ты откормишь меня весной, – заверила она его.

– Как это вообще возможно? Взять и бросить есть ради какой-то роли? Все-таки я так

0ине понимаю этого до конца. Что ты чувствуешь? Ведь ты чувствуешь голод, да? И что ты говоришь себе, чтобы не подчиниться инстинкту? Совершенно, кстати, нормальному и есте-ственному.

– Что Шебякин меня убьет, если съем этот бутерброд, – улыбнулась Олеся.

– Издеваешься? – сощурился Померанцев.

– А что будет, если скажу, что с ним ни разу не спала?

– Что будет? Я просто тебе не поверю, – фыркнул Померанцев, протягивая Олесе ста-канчик с йогуртом. – Тут меньше ста калорий. Съешь.

– Что ж. Никогда, ни разу в жизни не спала с Шебякиным, – проговорила Олеся, под-цепляя краешек крышки йогурта. – Ни разу в жизни.

– Ага. Хорошо. И когда вы уезжаете?

– В воскресенье.

Максим протянул Олесе чайную ложку, и она с наслаждением принялась за йогурт.

– М-м-м, малиновый. Вкусно!

– А вернетесь когда?

– Я не уверена, мы же не брали еще билетов. Зависит от того, как быстро удастся все отснять, – пояснила Олеся. Потом Максим влил в нее чашку чаю с молоком. Кажется, самое большое удовольствие Максим Померанцев получал тогда, когда Олеся безропотно выпол-

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

няла его приказы, напоминая куклу, послушно изгибающуюся в руках кукловода. И даже если кукла уже давно показала себя капризной и неуправляемой, Максим все равно обожал в нее играть.

Уходя, он поцеловал Олесю в нос и велел вести себя хорошо и вечером обязательно вернуться домой. Она попыталась и не смогла вспомнить более мирного утреннего про-щания между ними. Словно они пережили что-то важное, какой-то кризис, как это бывает при тяжелом изматывающем гриппе, после нескольких дней беспокойного метания в жару и бреду, теперь температура вдруг упала, и стало так легко и хорошо, что просто нет слов. Считай, нормальная супружеская пара. Причем красивая пара. Олеся подумала, что хорошо бы им как-нибудь сделать серию совместных фотографий. Анна и Матгемейн фотографиро-вались на свадьбе, но Максим и Олеся хоть и поженились, а были так злы друг на друга в тот день, что на фотографии было невозможно смотреть без слез.

Олеся даже прикинула, кому из знакомых фотографов это поручить. Макияж, конечно, будет делать Анна. Максиму и делать ничего не надо, он всегда выглядит идеально. Лицо для обложки. Олеся вспомнила, какое прекрасное, загорелое, беззаботное, улыбающееся лицо живет на обложке этой книги «Камео». Дурацкое название. В Википедии было сказано, что «Камео» – это эпизодическая роль в пьесе или фильме, которую исполняет известная пер-сона – звезда или политик. Интересно, кого Максим посчитал за «Камео» в своей книге? Уж не себя ли? Вполне возможно. Для Померанцева есть только одна звезда на небосводе – он сам. Самовлюбленный нарцисс! Но обложка отличная. Вернее, фотография.

По большому счету именно это желание взять с собой в Самару прекрасное лицо Мак-сима, его теплую улыбку заставило Олесю зайти по дороге в книжный магазин и купить книгу. Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы эта книжка оказалась запрятанной в самой глу-бине чемодана и маленький кусочек Максима поехал в Самару вместе с ней. Она, в общем, даже не собиралась ее читать.

Т. Веденская. «Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины»

Дата добавления: 2015-07-25