Позиция наблюдателя и локализация причин

Джоунс и Нисбетт впервые обратили внимание на суще­ственные различия в наблюдении своего или чужого поведе­ния. В этих двух случаях мы имеем дело не только с разными способами наблюдения, но и с разного рода информацией.

Прежде всего различаются сами источники информации. При внешнем наблюдении наше внимание направлено на про­текание чужого действия. Все же то, что происходит в субъек­те прежде, чем он приступит к действию и в ходе действия, недоступно восприятию. Мы всегда можем зарегистрировать внешние результаты наблюдаемого поведения: движения, экс­прессивные проявления и речь. Причины подобных поведен­ческих проявлений мы относим к действующему субъекту как их автору. И поскольку субъект, будучи индивидом, представ­ляет собой нечто константное, то в качестве причин действия мы рассматриваем устойчивые личностные диспозиции (свой­ства) субъекта.

Наблюдая собственное поведение, мы видим ситуацию еще и как бы изнутри. Наше восприятие направлено на существен­ные особенности ситуации, на содержащиеся в ней указания, возможности, соблазны и опасности, вообще на все то, что опре­деляет наш поступок. Соответственно и в качестве причин по­ведения мы рассматриваем меняющиеся особенности ситуации, а не диспозиции, побуждающие нас действовать так, а не иначе.

Воспринимаемое и даже то, что может быть воспринято в будущем, по-разному членится на фигуру и фон при этих двух позициях наблюдения. При внешнем наблюдении особенности ситуации образуют непрерывный фон, на котором качестве фигуры контрастно выступает действие субъекта. При самонаблюдении, наоборот, особенности ситуации вос­принимаются как фигура на фоне собственного поведения. Стормс убедительно показал, что уже на уровне восприятия происходит такая организация фигуры и фона, которая пред­определяет характер получаемой информации, а тем самым и локализацию причин поведения. В его эксперименте благода­ря видеозаписи субъекты действия и наблюдатели менялись перспективами наблюдения: субъект смотрел в записи соб­ственное действие, а наблюдатель — акцентированные ситуа­ционные обстоятельства, в которых находился субъект. Пере­мена перспективы наблюдения привела и к перемене субъек­тивной локализации причинности. Субъекты действия стали объяснять свое поведение личностными диспозициями в боль­шей степени, чем наблюдатели.

Но односторонняя локализация причин в том и другом слу­чае объясняется не только условиями восприятия. Действуя, мы воспринимаем не одни особенности ситуации, предметом нашего внимания часто оказываются порождаемые ею впечат­ления, рассуждения, волевые импульсы, наброски планов дей­ствия. Поэтому у нас, в отличие от стороннего наблюдателя, от которого все это скрыто, как правило, не создается впечатле­ния о проявлении определенных диспозиций. Скорее, нам ка­жется, что причиной наших мимолетных состояний являются те или иные ситуационные влияния.

Различная локализация причин поведения объясняется также неодинаковым характером и объемом фоновой инфор­мации. Субъект действия лучше наблюдателя знает, что при­вело к данной ситуации, — он знает предысторию. Ему извест­ны постепенные изменения и тенденции развития собственно­го поведения. Наблюдатель, как правило, знает об этом или мало, или ничего. Ему приходится строить свое объяснение на восприятии момента, что исключает в качестве возможных при­чин внутренние изменения. Наблюдаемое действие выделяет­ся лишь на фоне того, как поступают или поступили бы в этой ситуации другие, т. е. все сводится к вопросу о межличност­ных диспозициях.

Особенности ситуации образуют непрерывный фон, на котором качестве фигуры контрастно выступает действие субъекта. При самонаблюдении, наоборот, особенности ситуации вос­принимаются как фигура на фоне собственного поведения. Стормс убедительно показал, что уже на уровне восприятия происходит такая организация фигуры и фона, которая пред­определяет характер получаемой информации, а тем самым и локализацию причин поведения. В его эксперименте благода­ря видеозаписи субъекты действия и наблюдатели менялись перспективами наблюдения: субъект смотрел в записи соб­ственное действие, а наблюдатель — акцентированные ситуа­ционные обстоятельства, в которых находился субъект. Пере­мена перспективы наблюдения привела и к перемене субъек­тивной локализации причинности. Субъекты действия стали объяснять свое поведение личностными диспозициями в боль­шей степени, чем наблюдатели.

Но односторонняя локализация причин в том и другом слу­чае объясняется не только условиями восприятия. Действуя, мы воспринимаем не одни особенности ситуации, предметом нашего внимания часто оказываются порождаемые ею впечат­ления, рассуждения, волевые импульсы, наброски планов дей­ствия. Поэтому у нас, в отличие от стороннего наблюдателя, от которого все это скрыто, как правило, не создается впечатле­ния о проявлении определенных диспозиций. Скорее, нам ка­жется, что причиной наших мимолетных состояний являются те или иные ситуационные влияния.

Различная локализация причин поведения объясняется также неодинаковым характером и объемом фоновой инфор­мации. Субъект действия лучше наблюдателя знает, что при­вело к данной ситуации, — он знает предысторию. Ему извест­ны постепенные изменения и тенденции развития собственно­го поведения. Наблюдатель, как правило, знает об этом или мало, или ничего. Ему приходится строить свое объяснение на восприятии момента, что исключает в качестве возможных при­чин внутренние изменения. Наблюдаемое действие выделяет­ся лишь на фоне того, как поступают или поступили бы в этой ситуации другие, т. е. все сводится к вопросу о межличност­ных диспозициях.

Таковы в общем три взаимосвязи между перспективой на­блюдения и локализацией причин поведения. Эта взаимосвязь была подтверждена в ряде исследований. Так, в одном из них было установлено, что если наблюдатели ожидают от субъек­та похожего поведения в будущей аналогичной ситуации, то субъекты, напротив, не усматривают в своем будущем поведе­нии подобного постоянства диспозиций. В другом исследова­нии студенты выбор своей подруги и профессии обосновыва­ли определенными достоинствами выбранного объекта и вы­бранной специальности, а выбор подруги и профессии для своих друзей они обосновывали чертами их характера (диспо­зициями). Наконец, в еще одном исследовании было установ­лено, что другим мы приписываем больше диспозиций, чем самим себе. Описывая себя и других при помощи биполярных шкал, предусматривающих вариант ответа «в зависимости от ситуации», мы гораздо чаще пользуемся этим вариантом при самоописании, чем при описании других.

Итак, можно констатировать, что позиция, с которой мы наблюдаем, «естественным образом» навязывает нам односто­ронний подход к проблеме и локализацию причинности при объяснении поведения. При внешнем наблюдении, на котором обычно основывается объяснение поведения, наше восприя­тие приковано к протеканию действий субъекта. Все особен­ности ситуации, вызвавшие эти действия или предшествовав­шие им, воспринимаются в лучшем случае как смутный фон. Необходимость получить дополнительную информацию для объяснения наблюдаемого действия заставляет нас обратить­ся к межиндивидуальным различиям, т. е. сравнить действия различных людей в (предположительно) тождественных ситу­ациях и объяснить их межличностными различиями в личност­ных диспозициях. Пытаясь при большом дефиците информа­ции свести закономерности наблюдаемого поведения к этому простому, прямо-таки напрашивающемуся толкованию, мы невольно склонны переоценивать однородность поведения в различных ситуациях и стабильность его во времени относить на счет диспозициональной обусловленности. Такова, на пер­вый взгляд, картина объяснения причин действия. Ниже мы эти объяснения обсудим, рассмотрев поведение не только с первого взгляда, но бросив на него и третий и четвертый взгляды. Для большей ясности осуществим это рассмотрение в намеренно упрощенном виде.

Дата добавления: 2015-07-25