Почему они все так забеспокоились?

Почему все они так забеспокоились из-за одного единственного человека? И у римских, и у еврейских властей были свои причины для волнений, пока Иисус находился на свободе.

Д. Мак-Дауэлл². С. 48.

...Как саддукеи-первосвященники в очищении Иисусом храма, подрывавшем их доходы, имели причину личной ненависти к Иисусу, так фарисеи имели эту причину в неоднократных обличениях их мелочности и лицемерия, что, без сомнения, подрывало их значение и влияние в народе.

Прот. И. Восторгов. С. 25.

Многие хотели убрать Иисуса и по экономическим соображениям. После того, как Он перевернул столы у менял в храме, они боялись, что Он и дальше станет чинить препятствия развитию торговли в храме. Может быть, они опасались, что тысячи пасхальных пилигримов, которые воспевали Иисуса как Мессию, восстанут против коммерциализации храма.

Д. Мак-Дауэлл². С. 5.

По дошедшей до нас версии, Иуда предал Иисуса поцелуем, указав тем самым стражникам, кого они должны забрать. Но это был совершенно нелепый поступок. Согласно Евангелиям, Иисуса хорошо знали в Иерусалиме. Он изо дня в день произносил публичные проповеди, и массы встречали его с восторгом. И вдруг оказывается, что он совершенно неизвестен и требуется указание Иуды, чтобы найти его в кругу приверженцев. Это все равно, как если бы берлинская полиция наняла шпиона для того, чтобы он указал человека, именуемого Бебелем.

Совсем иное дело, если речь идет здесь о задуманном заговоре. Тут было, что выдавать, тут имелась тайна, которую стоило купить. Когда из рассказа понадобилось устранить задуманный заговор, то сообщение о предательстве Иуды оказалось ни к чему. Но так как, очевидно, предательство было слишком хорошо известно в кругу заговорщиков, а негодование против предателя было слишком велико, то евангелист не мог совершенно умолчать об этом событии и ему пришлось сконструировать в своей фантазии новое предательство, что, однако, было сделано не особенно удачно.

К. Каутский. С. 341–342

…Иисус понял, что они [народ и вожди иудейские] «собираются прийти, схватить Его и провозгласить наcильно царем». Иоанн обходится этой коротенькой фраФ. Дидонзой, говоря об очень, по-видимому, серьезной ситуации? Ведь они пытались поднять восстание во главе с Иисусом.

Ч. Додд. С. 110–111.

...С того момента, когда Помпей завоевал Палестину в 63 году до н. э. там было не менее дюжины восстаний; большинство из них подавляли римские войска. Еще одно мессианское восстание во главе с Иисусом из Назарета могло бы поколебать неустойчивое политическое равновесие в стране, вывести римлян из терпения и привести к непосредственной оккупации Палестины римскими легионами. С точки зрения политической Иисус представлял собой серьезную угрозу.

П. Майер.

Цит. по: Д. Мак-Дауэлл¹. С. 55.

Как ни кроток и смирен обычно Иисус, но иногда у него вырываются замечания совсем иного характера, которые позволят предположить, что в первоначальной традиции он является бунтовщиком, который был распят за неудачное восстание…

К. Каутский. С. 339.

С точки зрения Пилата, дело тоже было совершенно ясно: откажись он следовать совету местных правителей, которые знали своих коварных и непредсказуемых соотечественников в сто раз лучше, чем самый осведомленный римлянин, и окажись этот подстрекатель действительно серьезным бунтовщиком, ему бы оставалось лишь дрожать при мысли о своей собственной участи перед лицом разъяренного Тиберия...

Д. Флуссер.

Цит. по: Иудаизм. 1971. Т. 20.

Он был слишком велик для своих учеников. И разве удивительно, в свете Его простых слов, что все преуспевающие и богатые испытывали страх перед неведомым, чувствовали, что Его учение раскачивает их привычный мир? Возможно, священники, правители и богачи понимали Его лучше, чем апостолы. Он заставлял их забывать все маленькие личные отговорки, придуманные для того, чтобы избежать службы на благо общества, ради всеобщей религиозной жизни. Он был словно грозный нравственный охотник, вытаскивающий человечество из нор, в которых оно пребывало. В ослепительном сиянии Его царства не было места ни собственности, ни привилегиям, ни гордости, ни сословиям — никаким движущим силам, в сущности, кроме любви. Что же удивительного в том, что ошеломленные, ослепленные люди принялись травить Его? Даже ученики вопили, когда попадали под этот свет. Разве удивительно, что священники поняли: у них нет выбора, должен погибнуть либо Он, либо ремесло священников.

Г. Уэллс. С. 25.

Если Иисус с самого начала был против всякого применения насилия, зачем же тогда призывал он к мечу, к чему разрешил он своим друзьям пойти с ним вооруженными. Это противоречие станет понятным только тогда, когда мы допустим предположение, что христианская легенда первоначально сообщала о задуманном заговоре, при котором Иисус был схвачен, — заговоре, момент для которого казался подходящим после того, как удалось изгнание торгашей и мытарей из храма. При позднейшей обработке не решились совершенно устранить этот рассказ, слишком крепко связанный с общим изложением. Поэтому его исказили и применение насилия изобразили в виде действия, которое апостолы пытаются совершить против воли Иисуса.

Будет, быть может, не лишним проследить, как произошло столкновение на Елеонской горе. Это был самый подходящий пункт для нападения на Иерусалим. Припомним, например, рассказ Иосифа Флавия о бунте, поднятом одним египетским евреем, во времена прокуратора Феликса (52—60 гг. после Р. Х.).

С 30 тысячами людей пришел он из пустыни на Елеонскую гору, чтобы напасть на город Иерусалим, прогнать римский гарнизон и захватить власть. Феликс дал сражение египтянину и разбил его соратников. Самому египтянину удалось бежать. Подобными происшествиями полна история Иосифа Флавия. Они характеризуют настроение еврейского народа в эпоху Христа. Бунтарская попытка Галилейского пророка Иисуса была бы вполне в порядке вещей.

К. Каутский. С. 341.

...Если бы еврейские власти не сообщили об этой потенциальной опасности губернатору, пока ее еще можно было предотвратить, они могли бы навлечь на себя в дальнейшем самые серьезные последствия — репрессии и более строгий контроль со стороны римлян. Да и вообще это был очень хитрый ход. В случае излишне шумного протеста последователей самозваного пророка пусть лучше римский правитель стал бы объектом народной ненависти, чем еврейские власти. Поэтому, независимо от того, разрешал ли закон еврейским властям выносить смертный приговор или нет, здравый смысл подсказывал, что гораздо разумнее предоставить это Пилату.

Д. Флуссер.

Цит. по: Иудаизм. 1971. Т. 20.

Вследствие подобных соображений, Иисус Христос в узах был отведен стражами из дома Каиафы в преторию Пилата (так назывался весь дом и в частности судилище римского правителя). За Ним следовали туда же первосвященники, старейшины, фарисеи и книжники...

Архиеп. Иннокентий. С. 289.

Тогда приблизились грешники и взяли Его, объемлющего дланью всю землю, и повели к Пилату.

Евсевий Александрийский. С. 109.

СУД ПИЛАТА

(часть первая)

И, связав Его, отвели и предали Понтию Пилату, правителю.

Матфей 27: 1–2.

Из дома Каиафы Спасителя повели к Пилату в преторию.

А. Лопухин. С. 891.

Служители священников связали Иисуса и отвели его в преторию, бывший старинный дворец Ирода, смежный с башней Антония.

Э. Ренан. С. 279.

Сначала Иисус был приведен к Пилату в крепость Антония, в которой он обычно жил во время больших праздников.

Р. Сантала. С. 193.

В Иерусалиме он [Пилат] занимал один из двух роскошных дворцов, которые были воздвигнуты вследствие дорого стоившей народу безумной любви Ирода к постройкам. Дворец этот расположен был в верхнем городе к юго-западу от горы, где стоял храм, и подобно такому же зданию в Кесарии, перейдя в пользование от провинциального царька к римскому правителю, был назван Иродовой преторией. Он представлял роскошнейшее здание, «превосходящее всякое описание», был выражением своего века и приводил в восторг и удивление...

Ф. Фаррар². С. 441.

Самое слово «претория» сначала означало палатку главнокомандующего полководца в римском лагере. Позже так стала называться резиденция правителя провинции, каковым и был Пилат, пятый прокуратор римский в Иудее, которою он управлял с 26 по 36 год христианского летосчисления. Этот слабый представитель Рима обыкновенно жил в Кесарии, на берегу Средиземного моря; но он приезжал в Иерусалим по случаю великого праздника Пасхи и помещался в претории, где он и производил также суд, рядом с дворцом Ирода и башней Антонией, к северо-востоку от храма.

А. Лопухин. С. 891–892.

Между двумя колоссальными флигелями из белого мрамора, называемыми в обычном духе иродианской лести императорскому дому Кесаревым и Агрипповым, — была открытая площадка, украшенная скульптурными портиками и колоннами из разноцветного мрамора, вымощенная превосходной мозаикой, богатая фонтанами и красивыми водоемами. С этой площадки открывался дивный вид на Иерусалим; растущая вблизи зелень предоставляла приятное убежище стаям голубей. По наружности, это была масса высоких стен, башен, блестящих крыш, перемешанных с большим вкусом; внутри его были превосходные, роскошно убранные, отделанные золотом и серебром, украшенные вазами, настолько обширные залы, что могли вместить каждая сто человек гостей. Жилище, великолепное для римского всадника! Но бешеный фанатизм иерусалимского населения этот превосходный дом сделал таким неприятным для местопребывания римских правителей, что и Пилат, и его предшественники пользовались этой роскошью лишь несколько недель в году и то потому, что им нельзя было не находиться в иудейской столице на празднествах, на которые стекались огромные толпы народа, во всякое время способного к взрыву беспокойного патриотизма. Вскоре все узнали, что даже роскошные дворцы могут считаться отвратительной резиденцией, если будут построены на вулкане, выбрасывающем лаву.

Ф.Фаррар². С. 413–414.

Обычно он [Пилат] приводил с собой из Кесарии в Иерусалим 600 воинов в качестве подкрепления. Он обучался в Риме в те времена, когда там преобладали очень сильные антисемитские настроения. И вот Иисус предается в руки оккупационных властей.

Р. Сантала. С. 193.

Наступало утро дня, единственного в истории рода человеческого...

Архиеп. Иннокентий. С. 284.

Было раннее утро того дня, который назывался «приготовлением к пасхе», следовательно, великая пятница.

А. Митякин. С. 226.

Время дня обозначается с точностью у первых двух синоптиков (Мт. 27,1; Мк. 15,1) и в IV Евангелии (18, 28), одним и тем же словом, что значит: «на восходе солнца», около шести часов утра.

Д. Мережковский. С. 552.

Часов около семи по нашему счислению, от дома первосвященника Каиафы показалась необычайная процессия, которая направлялась по узким улицам верхней части города, очевидно поднимаясь на гору Сион, где красовался роскошный дворец, некогда построенный со всею пышностью изысканного стиля Иродом Великим…

А. Митякин. С. 226.

Чтобы придать посольству более важности и показать народу, что синедрион сам весьма неравнодушен к появлению Мессии, — посланные избраны из всех сословий, входивших в состав синедриона, то есть, отряжено по несколько из почетнейших священников, старейшин народа и книжников...

Архиеп. Иннокентий. С. 99.

Если бы дело было законное, если бы по судебном исследовании вины подсудимого, она оказалась явною и несомненною, то тогда довольно было бы сообщить прокуратору о расследовании синедриона через нескольких его членов. Но, нет, к Пилату устремился весь синедрион, явно для того, чтобы одною многочисленностью голосов сообщить лживым своим показаниям надлежащую важность и силу…

Свящ. Н. Гречулевич². С. 163.

При появлении первого луча восходящего солнца, каждый молитвенно преклонял голову, где бы ни находился в данный момент…

А. Митякин. С. 226.

Его вели, как будто окончательно приговоренного уже преступника, со связанными руками и с веревкой на шее, — обстоятельство, с которым, по мнению Василия Великого, связано употребление при богослужении ораря, или епитрахили (деталь торжественного облачения священников. — Е. Г.).

Ф.Фаррар². С. 414–415.

Прокуратор Понтий, прозванный Пилатом, вероятно, вследствие пожалованного ему, или одному из предков, в виде отличия, дротика (pilum), не имел до тех пор никаких сношений с нарождающейся христианской сектой. Равнодушный к внутренним раздорам иудеев, он во всех сектантских движениях видел лишь проявление необузданного воображения и заблуждающегося ума. Вообще, он не любил иудеев. Иудеи же еще больше его ненавидели, находя заносчивым, надменным и вспыльчивым и обвиняя в неправдоподобных преступлениях...

Э. Ренан. С. 280.

В строгом и законном смысле правителем иудейского народа в то время, о котором мы пишем, был не Пилат в Кесарии или Вителлий в Антиохии, но Тиберий в Риме. Он был проконсулом или правителем Иудеи от лица существовавшей еще республики, — республики, теперь почти отождествленной с ним самим. И Пилат, которого иудеи называли обычно своим правителем, был в строгом смысле прокуратором или наместником этого великого проконсула, пользовался гражданскою и военною властью, как уполномоченный того, в ком была сосредоточена тогда безграничная власть Рима.

Т. Айнс. С. 502.

Первосвященники и книжники, пожирая, по выражению Евангелия, верблюдов, действительно не забыли теперь отцедить комара. Пришедши к претории Пилатовой, они не вошли в нее, чтобы не оскверниться; и дали знать игемону, что ожидают его на лифостротоне для такого дела, которое не терпит отсрочки. Не забыли, без сомнения, извиниться перед игемоном в том, что закон не позволяет им войти во внутренность претории для личного с ним объяснения.

Архиеп. Иннокентий. С. 302–303.

Для достоинства представителя римской власти, конечно, было не особенно приятно требование вождей иудейства, чтобы он, во внимание к обрядовым тонкостям малопонятной ему религии, вышел к ним из дворца и выслушал их заявление на открытом воздухе. Но Пилат уже горьким опытом познал, как опасно затрагивать религиозные предрассудки иудеев, и потому он не замедлил выйти из претория, тем более, что римский обычай ничего не имел против самой широкой гласности в разборе судебных и всяких правительственных дел. Римские правители, а за ними и полуязыческие Ироды ставили свои трибуналы безразлично то перед дворцом, то на базаре, даже в театре, цирке и на больших дорогах, где только оказывалась наличная надобность в разборе того или другого дела.

А. Митякин. С. 226.

Римляне любили ранние суды, prima luce, «при первом свете дня». Не было еще семи часов, когда Пилат вышел из внутренних покоев дворца в преторию, где в то утро назначен был суд над самозванным «царем Иудейским», Иисусом Назореем.

Д. Мережковский. С. 553.

«Жалкий народ! слепые изуверы!» — думал, конечно, гордый римлянин, задетый тем, что его подвластные почитают дом его столь нечистым и богопротивным, что опасаются войти в него. Но дух Римской власти всегда щадил предрассудки побежденных народов; и Пилат немедленно явился на лифостротон.

Архиеп. Иннокентий. С. 302–303.

Перед входом в преторию, возвышался над площадью, «каменный помост», по-гречески Лифостратон, по-еврейски Гаваафа (Ин. 19:13), что значит «блюдо» или «чаша», — названный так, вероятно, потому, что выложен был круглою, — из иглистых, к одному центру сходившихся, лучей, — искусной мозаикой, напоминавшей глубокую чашу. Он служил судейской трибуной, откуда объявлялись народу приговоры суда. Гласный и всенародный суд под открытым небом, — наследие древнеримской Республики — сохранял и императорский Рим.

Д. Мережковский. С. 553.

Перед дворцом лежало белое мраморное полукружие, представлявшее собою открытое пространство, обращенное к священному городу и бывшее почти таким же общественным местом, как пространство между крепостью Антония и храмом. На этом помосте мог быть воздвигнут в самое короткое время импровизированный трибунал — бема...

Т. Айнс. С. 285.

...Площадка перед домом прокуратора так названа от того, что была устлана мрамором и другими разноцветными камнями. Среди лифостротона находилось судейское место tribunal; ибо суд у римлян производился большей частью под открытым небом.

Архиеп. Иннокентий. С. 2–3.

Пред этот-то трибунал совет синедриона привел теперь своего Узника.

Т. Айнс. С. 502.

В дурном расположении духа, но с надменностью и почти вынужденным снисхождением к тому, на что смотрел, как на отвратительное суеверие людей низшей породы, Пилат вышел к ним и, ставши под палящими ранними лучами весеннего солнца, окинул взором пышное собрание знаменитого духовенства и буйную чернь необыкновенного народа, который он презирал, как римлянин и как правитель.

Ф. Фаррар². С. 415.

Дворец, построенный на возвышении, гордо поднимался со своей колоннадой над окружавшими его домами, так что из окон его открывался далекий вид на город с его извивающимися улицами.

А. Митякин. С. 226.

В этом-то царственном дворце, — куда не входил Иисус ни разу в дни свободы, — началась в трех отделениях четвертая часть возмутительного суда, предшествовавшего смерти Спасателя. В ней не было слышно ни пустословия Анны, — ни заклятий Каиафы, для того чтобы исторгнуть признание, ни беззаконного решения синедриона; потому что здесь судья расположен был в пользу подсудимого и старался об Его освобождении — прилагая все силы и всю смелость, какие могли зародиться в слабой и гордой, преступной и робкой душе его, — выражая все сожаление, на которое способна была его запятнанная кровью натура. Этот последний суд был полон сострадания и сильных душевных волнений. Три раза менял он свой вид. Три раза иудеи обвиняли Иисуса и три раза оправдывали римляне. Три раза иудеи отвергали это оправдание, и три раза Пилат, несмотря на неприятные предостережения иудеев, с возрастающей энергией, с усиливающимся душевным волнением прилагал все свои усилия, все свои способности, чтобы уговорить обвинителей и отпустить жертву на свободу.

Ф. Фаррар². С. 414.

Увидев в очень раннее время такое сборище и приготовясь к встрече какого-нибудь более важного, чем всегда, пасхального возмущения, Пилат вошел в залу суда, куда введен был Иисус, вместе (надо думать) с некоторыми из обвинителей…

А. Митякин. С. 226.

Обычно прокуратору сначала вручался обвинительный акт, который он мог отвергнуть. Далее, если обвинительный акт принимался, прокуратор должен был получить delatio nominis, в котором обвинитель заявляет, что он действует не по причине личной ненависти или вражды. Обвинения производились публично и обращались к судебным властям, обвиняемый имел право призвать своих свидетелей, а также право на защиту. Ни одна из этих официальных процедур не практиковалась в Иерусалиме, потому что оккупационные власти старались приспособить свои законы к местным религиозным обычаям.

Р. Сантала. С. 193–194.

Итак, Пилат приказал вынести свое «курульное кресло» из судебной палаты и поставить его на особом возвышении, которое называлось «гаваафа» — т. е. высокое место, или по-гречески «лифостротон», т. е. мозаичный помост, сделанный из разноцветных камней, как это в обычае было у римлян, которые любили, чтобы курульное кресло римских правителей и сановников всегда стояло на известном возвышении над окружающими, как в знак видимого величия римской власти, так и с целью дать возможность большему числу присутствующих непосредственно слышать постановления и решения этой власти.

А. Лопухин. С. 493.

Когда курульное кресло, обыкновенно сделанное из слоновой кости и представлявшее собой, в сущности, табурет на скрещенных ножках, было установлено на гаваафе, представлявшей достаточно места и для ассистентов, неизбежных по требованию римского судопроизводства, то из глубины дворца с обычной торжественной важностью, предшествуемый, за неимением обычных в таких случаях ликторов, легионерами и сопровождаемый ассистентами, показался игемон и занял свое место, у подножия которого, но все-таки выше окружающих людей, заняли места несколько почетных приближенных прокуратора. При обычном порядке судопроизводства, перед трибуналом судьи полагались сидения и для обвинителей и даже самого обвиняемого. Но в Иудее, к народу которой римляне вообще относились с крайним презрением, этот обычай часто не соблюдался, и трудно представить себе, чтобы он был соблюден теперь, когда обвинители находились в крайне возбужденном состоянии и заняты были единственной мыслью, чтобы как-нибудь поскорее добиться своей кровожадной цели, именно утверждения своего смертного приговора над осужденным.

А. Митякин. С. 226.

В завоеванных провинциях при суде обыкновенно полагались переводчики, но в данном случае, по-видимому, их не было, так как и Пилат и иудейские вожди, наверное, знакомы были с греческим языком, как языком образованности и всяких международных сношений. По всей вероятности, знаком был с этим языком и божественный Узник, так как в Галилее этот язык был весьма распространен в Его время. Отряд римских воинов, ограждавших трибунал прокуратора от натиска толпы, довершал внешнюю обстановку этого римского суда в Палестине.

А. Лопухин. С. 494–495.

И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, а в углу рта — ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора…

М. Булгаков. С. 20

Когда взор Пилата упал на Узника, стоявшего пред ним со связанными руками, то первыми словами правителя были следующие: «В чем вы обвиняете человека сего?» Мы узнаем здесь сразу подлинный голос римского правосудия.

Т. Айнс. С. 285.

«Если бы Он не был злодей, — отвечали они неопределенно и дерзко, — мы не предали бы Его тебе».

Ф. Фаррар². С. 412.

Это наглое уклонение от прямого ответа на вопрос Пилата не могло расположить его в пользу обвинителей, и он тотчас же ставит дело на его законную почву спокойным, но несколько презрительным возражением: «Возьмите Его вы, и по закону Вашему судите Его…»

Т. Айнс. С. 504.

…Через своих агентов Пилат мог уже давно убедиться, что этот Галилеянин всячески избегал чисто политической популярности, сами его беседы с народом не заключали в себе ничего политического, касались лишь нравственных отношений, и вся деятельность Его направлялась к изобличению пустоты и лицемерия иудейских раввинов, книжников и фарисеев, которых презирали и сами римляне.

А. Митякин. С. 226.

Пилат же сидел и судил Судию живых и мертвых.

Евсевий Александрийский. С. 109.

Повторим, наместник кесаря менее всего расположен был служить слепым орудием Каиафова коварства.

Архиеп. Иннокентий. С. 303.

Велико было удивление иерархов, когда они увидели, что должны приготовиться к возражениям на открытое сопротивление всем их намерениям. Они ожидали просто позволения убить, предать жертву казни, не установленной еврейским законом, но такой, которую считали наиболее ужасной и проклятой, а Пилат намеревался, по-видимому, производить судебный допрос.

Ф. Фаррар². С. 415.

И тогда они начали излагать причины, но далеко не те, по которым Он был осужден на смерть. Они знали, что то, в чем они обвинили Иисуса, для судьи-язычника было неубедительно, слабо и ничтожно, как пустые мечты подсудимого и словопрения судей, а потому и придали на суде у Пилата своему обвинению политический характер, и старались выставить Иисуса, как опасного и вредного человека для государства, и римского кесаря. «Мы нашли, что Сей Иисус развращает народ наш, запрещает давать подать кесарю и называет себя Христом — Царем».

Путь Христов. С. 329.

Нельзя не заметить при этом именно сильной, преднамеренной политической окраски в обвинении. Ведь на ночном заседании синедриона решительным основанием осуждения Христа на смерть было то, что Он «называл Себя Сыном Божиим», от какового заявления Его Каиафа пришел в священный ужас и даже разодрал на себе одежды. Но так как это обвинение не могло иметь значения для Пилата, как язычника-римлянина, то Каиафа и перевел все обвинение на чисто политическую почву, придав ему крайне ложный характер.

А. Митякин. С. 226.

Поддерживаемый голосами сборища, Каиафа стал обвинять Узника в том, что «Он развращает народ и запрещает давать подать Кесарю, называя Себя Христом Царем».

А. Лопухин. С. 506.

Обвинение важное: оно равносильно политической измене и оскорблению величества римского кесаря…

Путь Христов. С. 329.

Сказали Пилату священники и левиты: хулящий кесаря заслуживает смерти, этот же хулит Бога.

Евангелие от Никодима.

Апокриф (4).

Но для Пилата такая поспешность и настойчивость были подозрительны.

Архиеп. Иннокентий.

С. 303.

В Римской тюрьме-крепости Антония кроме Иисуса сидели еще по крайней мере три иудейских заключенных. Эти трое были явные враги Рима, разбойники…

Дата добавления: 2015-07-25