|
Читайте также: |
Налицо мильён пушкинских терзаний: «Что важнее — высокая историческая классика или летописная архаика? Высокая историческая трагедия или фольклорная комедийность?»
В итоге Пушкин все-таки меняет фольклорно-лубочное название (в котором и «комедия», и «беда») на вполне классическое «Борис Годунов». Он называет свою пьесу трагедией. То есть отказывается от лубочного комедийного жанра в пользу высокой трагедийности. И наконец, вместо отсылок к городищу Вороничу и к архаической летописности Пушкин пишет в итоге: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностью посвящает Александр Пушкин».
Но, сделав такой выбор в пользу высокой культуры, Пушкин не превращает своего «Бориса Годунова» в корнелевскую, расиновскую или даже шекспировскую трагедию. Он тщательно выдерживает баланс между народным фольклорным началом и началом совсем иным. Тем, которое породили великие и одновременно свирепые реформы Петра Великого. Вспомним пушкинскую «Полтаву»:
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Пушкин честно признает, что эта пора была смутной. Но какое же мощное чувство (а не лермонтовское шевеленье отрадных мечтаний) вызывает в нем то, что именно молодая, а не какая-то иная Россия напрягала в бореньях силы и мужала с гением Петра!
Вот вам и слава, купленная кровью, вызывающая у Пушкина высокую, полноценную страсть. И пляски мужиков из «Бориса Годунова», повествующие о заветных преданиях темной старины и одновременно об этой же славе. Не было бы этого единства — не могло бы быть у России единой великой культуры. Но она была. И тому залогом — гений Пушкина, творца такого единства.
Петр как творец великой державы и Пушкин как гений, наполнивший эту державу великим имперским культурным содержанием — высоким и народным одновременно. Пушкин создал ту новую имперскую высокую идентичность, державные основы которой заложил Петр. И тут одно без другого не существует. Идентичность ничто, если нет державных основ, новой великой имперской оболочки. Но эта оболочка ничто, если нет идентичности, окончательное формирование которой — удел культурного гения.
Именно Пушкин окончательно дооформил эту идентичность. И дооформил он ее не абы как, а той великой державной имперской страстью, которую Лермонтов игнорирует даже в качестве слабых шевелений каких-то там отрадных мечтаний.
Анализируя лермонтовскую «Родину» как документ явной и достаточно острой полемики с Пушкиным, мы не можем не процитировать самое ключевое из всех пушкинских стихотворений, посвященных той страсти, в огне которой выплавляется и постоянно обновляется идентичность. Я имею в виду стихотворение «Два чувства...»
Два чувства дивно близки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле Бога самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Без них душа была б пуста.
Без них наш тесный мир — пустыня,
Душа — алтарь без божества.
Как связаны эти два чувства и наше нынешнее безвременье? Об этом в следующей статье.
Дата добавления: 2015-07-17; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| До встречи в СССР! | | | До встречи в СССР! |