Религия

Еще до революции объективные историки, никоим образом не принадлежащие

к атеистам, отмечали, что ко временам Петра русская православная церковь

переживала тяжелый кризис. Это мнение, в свою очередь, было основано на

свидетельствах современников событий, которые писали, что "во всем видится

слабо и неисправно", что единственная в Москве духовная школа пала так, что

"живущие в ней скорбят и всего лишаются, и учиться в ней невозможно, потолки

и печи и иные строения обвалилися". Патриарх же "весь ушел в свои личные

дела, строит свои имения да отбывает пышные церковные церемонии". Верхушка

духовенства стала практически недосягаемой для рядовых священников, "как

двери рая для изгнанных прародителей". Не то что простоватому сельскому

попику, но и иному настоятелю большого монастыря с превеликими усилиями

удавалось дойти даже не до патриарха -- до патриаршего секретаря-дьяка.

Архиерей в провинции заставлял водить себя под руки и шествовал не

иначе, как под звон колоколов. Тех, кто являлся для поставления в

священники, владыка держал на крыльце в любую погоду по несколько часов.

Перевестись из одного прихода в другой можно было только за взятку.

Встречались архиереи, во всеуслышание бранившие прямо в церкви простых

священников, даже бившие их, сажавшие в цепи и в колодки (повторяю, я

цитирую не "антирелигиозные" листки и брошюры, а работы православных

историков царских времен).

Низшее духовенство, третируемое и угнетаемое, порой и не заслуживало

"деликатного" обращения. В огромном большинстве своем оно не только не могло

"наизусть проповедовать догматы и законы Св. Писания", но и едва разумело

грамоте. Многие "проникали" в священники благодаря взятке. Отцы Собора 1667

г. прямо констатировали, что в священники попадают "сельские невежды, из

коих иные и скота пасти не умели".

Доходило до того, что этакие "отцы-пастыри", чтобы быстрее отвязаться

от длинной церковной службы, читали молитвы... в шапку, принесенную

родственником того, кто не мог или не хотел идти в церковь. Дома

"прогульщик" надевал эту шапку на специально выбритую макушку -- и считал,

что отныне на него и без посещения храма снизошла благодать. Попадались

священники, служившие молебны под дубом, а потом раздававшие ветки и желуди,

как освященные -- конечно, не бесплатно.

Небрежное отношение к себе и своему сану отражалось даже в одежде. По

словам современника, "...иной такой пресвитер возложит на ся одежду

златотканую, а на ногах лапти во всякой грязи обваленные, а кафтан нижний

весь гнусен". Еще в XVII в. жаловались на "безместных попов", кучками

сидевших у московских Спасских ворот и на Варварке: "...безчинства чинят

всякие, меж себя бранятся и укоризны чинят скаредные и смехотворные, а иные

меж себя играют и на кулачки бьются". В документах того времени частенько

попадаются даже дела о священниках, которых прихожане "били и увечили", не

пуская в церковь -- конечно, из-за образа жизни "духовных наставников".

Опять-таки современники с нескрываемой горечью пишут, что в монастыри

стали уходить отнюдь не в поисках душевного спасения. Ростовский епископ

Георгий Дашков в письме царю с отчаянием сообщает, что чернецы его епархии

"спились и заворовались". Монахи за плату венчали браки (что им было по

церковному уставу строжайше запрещено), давали деньги в рост. Отмечались

случаи, когда муж, желая избавиться от жены, призывал в дом "неведомого

монаха", и тот насильно постригал женщину в инокини.

Дошло до того, что в Москве, в Успенском соборе, дьяконы из озорства

бросали воском в служащих молебен священников. Митрополит ростовский,

впоследствии канонизированный, Димитрий, с горечью писал: "Окаянное наше

время! И не знаю, кого прежде надобно винить, сеятелей или землю,

священников или сердца человеческие, или тех и других вместе? Иереи

небрегут, а люди заблуждаются, иереи не учат, а люди невежествуют, иереи

слова Божьего не проповедуют, а люди не слушают и слушать не хотят. С обеих

сторон худо: иереи глупы, а люди неразумны... О, окаянные иереи, не радящие

о доме своем!"

Св. Димитрий Ростовский подробно объяснял, что но имел в виду,

обрушиваясь на "окаянных иереев": "Что тебя привело в чин священнический, то

ли, дабы спасти себя и других? Вовсе нет, а чтобы прокормить жену, детей и

домашних... Ты поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса!"

Короче говоря, "церковное образование и просвещение народа

остановилось, церковная благотворительность не существовала, духовенство в

массе своей не стояло выше паствы, а паства опускалась до глубин невежества,

грубости, безнравственности, равнодушия в вопросах веры, суеверного

отношения к ним. Церковь, как носительница нравственных начал в жизни

государства, переставала существовать, не в состоянии поддерживать себя и

свое достоинство".

Причина лежала на поверхности, ее видели уже тогда: деятельность

Никона, приведшая к расколу, "...из русского церковного общества петровских

времен осталось при старых обрядах, следовательно, вне влияния

господствующей церкви, очень большое сравнительно количество людей, и это

были как раз те, которые по складу своего ума и натуры жили деятельной

религиозной жизнью, любили мыслить и спорить на религиозные темы, посещали

храмы, знали круг церковного пения и чтения и твердо держались за церковные

обряды и обычаи, какими они хранились древнерусской церковью, не допуская

самой возможности каких-либо перемен в них... в массе русских людей они были

по-своему передовые люди, охранители благочестия, жившие живой религиозной

мыслью. Этим людям нельзя было приказать с уверенностью в их повиновении

верить так, а не этак, молиться вот так, а не иначе, как это можно было

делать по отношению к безразлично-суеверной массе, утопавшей в полном

невежестве и совершенно не подымавшейся до вопросов личного нравственного

совершенствования во имя религиозных побуждений".

Увы, официальная церковь как раз и имела дело с этой

"безразлично-суеверной массой" (которой, конечно же, гораздо легче

управлять), а на старообрядцев, "передовых людей и охранителей благочестия"

при Петре обрушились массовые репрессии, о которых я подробнее расскажу чуть

позже.

В отношении к религии Петр по своему всегдашнему обыкновению, о чем бы

ни зашла речь, страдал шизофренической раздвоенностью теории и практики,

слов и дел. На словах он показывал себя ревнителем православия -- но

преспокойно принимал в Англии причастие по англиканскому образцу, а в

Германии перед памятником Лютеру произнес хвалебную речь в честь "сего

великого пастыря". Когда случайно произошло какое-то промедление при

пострижении в монахини царицы Евдокии, Петр так рассердился на патриарха

Адриана, что тот, всерьез опасаясь за свою жизнь, свалил вину на

архимандрита и четырех священников -- все пятеро были тут же арестованы и

отправлены в страшный Преображенский приказ. Когда во время стрелецких

казней патриарх по стародавнему обычаю, побуждавшего его молиться за

гонимых, возглавил двинувшийся в Преображенское крестный ход, Петр орал на

главу православной церкви, как капрал на недотепуновобранца...

В то же время продолжал свои потехи "всепьянейший собор". Тот самый,

где были шутовские фигуры "патриархов", "кардиналов", "епископов",

"архимандритов", "попов и дьяконов" -- около 200 человек. "Патриархом"

считался воспитатель Петра, ничтожный пьянчужка Зотов. Доходило до того, что

священников (!) забавы ради заставляли по всем правилам венчать в церквах

шута с вдовой или карлика с карлицей (помнится, кто-то негодовал на

большевиков, впоследствии венчавших священников с кобылами? Корни таятся в

петровских кощунственных забавах...). Публичное святотатство, когда при

шутовском "освящении храма бога Вакха во дворце Лефорта" народ крестили

табачными трубками, связанными в виде креста, ужаснуло даже чуждого

православию иностранца, немцалютеранина Иоганна Корба...

Вот что пишет об этих забавах современный богослов протоиерей Лев

Лебедев: "Это то же двойничество. Петр и его приближенные -- оборотни; в

обычное время они те, кто они есть, в часы потех они как бы надевают

маски... подобные потехи имеют демоническое происхождение. Это подражание

бесам, любящим принимать на себя образы различных людей или животных... люди

очень точно узнали и почувствовали ДУХ петровских нововведений, определив

его как дух АНТИХРИСТОВ" [108].

Нельзя не упомянуть о весьма примечательных слухах, круживших по Москве

после смерти Франца Лефорта, умиравшего жутко, не по-христиански -- он

бранил и гнал от себя пастора, требовал музыки и вина, под развеселую музыку

и испустил последний вздох... Говорили, что еще до смерти Лефорта,

незадолго, ночью, когда Франц пропадал у очередной любовницы, его жена

услышала страшный шум в спальне. Вошедшие слуги никого там не увидели.

Однако шум продолжался, а "на следующий день, ко всеобщему ужасу, все

кресла, столы и скамейки, находившиеся в его спальне, были опрокинуты и

разбросаны по полу, в продолжение же ночи слышались глубокие вздохи"... Эти

разговоры прилежно запечатлел тот же Иоганн Корб. Похоже, за Лефортом ночью

приходили его хозяева... так к то же бесился в ближайшем окружении Петра?

Для поднятия всеобщего уровня нравственности и христианской морали

Петр, как обычно, издал пространный указ. Всем предписывалось регулярно

посещать церкви и исповедоваться -- под угрозой крупного штрафа. Практически

одновременно именным указом было введено нечто невиданное и неслыханное

прежде на Руси: отныне священнику ПРЕДПИСЫВАЛОСЬ под страхом смертной казни

немедленно доносить по начальству о тех, кто на исповеди признавался в

злоумышлениях на жизнь государя и его семьи, прочих государственных

преступлениях, причастности к бунту... Как это повлияло на отношение народа

к духовным пастырям, догадаться легко -- тем более, что на духовенство тем

же указом была возложена обязанность совместно со светской администрацией,

фискалами и сыщиками преследовать уклонявшихся от двойных податей

раскольников...

В 1705 г. Петр провел "генеральную чистку" духовенства, взяв в солдаты

и переведя в "податное сословие" множество дьячков, монастырских слуг,

пономарей, поповичей, их детей и родственников. Запретили строить новые

церкви и монастыри. Архиереи, принимая кафедру, должны были давать

клятвенное обещание, что "ни сами не будут, ни другим не допустят строить

церквей свыше потребы прихожан" ("потреба", естественно, определялась самим

Петром). Были установлены "штаты" священников и монастырских служителей,

сверх которых строго запрещалось рукополагать священников и постригать

монахов. Вообще Петр стремился превратить монастыри в нечто среднее меж

богадельнями и мастерскими. В знаменитом "Духовном регламенте" Петра так и

говорилось: "Весьма монахам праздными быть да не допускают настоятели,

избирая всегда дело некое. А добро бы в монастырях завести художества,

например, дело столярное". Далее Петр... запретил монахам держать в кельях

перья и чернила, писать что бы то ни было*. Отныне выходить за пределы

монастыря монахи и монахини могли лишь на два-три часа, с письменным

разрешением настоятеля, скрепленным его подписью и печатью...

* Очень быстро Петр творчески развил эту мысль, распространив ее на все

население. Появился указ, предписавший выявлять и сдавать начальству всех

тех, "кто запершись пишет..." Формулировалось это так: "о донесении на тех,

кто запершись пишет, кроме учителей церковных, и о наказании тем, кто знал,

кто запершись пишет, и о том не донесли".

Блюститель патриаршего престола, митрополит Стефан Яворский, был

отодвинут на задний план и буквально связан по рукам и ногам повседневной

практикой петровских преобразований. Уже не митрополит решал, кому быть

архимандритом того или иного монастыря, а царь -- а то и приближенные, как

это было с фельдмаршалом Апраксиным и боярином Мусиным-Пушкиным, лично

занимавшимся назначением архиерея в Холмогоры. В ведение того же

Мусина-Пушкина отошли патриаршая типография, сочинение, перевод и издание

книг, даже исправления Библии.

Стефан, конечно, пытался протестовать -- но с величайшей оглядкой.

Практически после каждого смелого поступка вроде проповеди, где клеймились

фискалы, Стефан тут же посылал Петру смиренное письмо, где просился "на

покой" и подписывался "верный подданный, недостойный богомолец, раб у

подножия, смиренный Стефан, пастушок рязанский". Петра такое "официально

разрешенное диссидентство" вполне устраивало -- как двести с лишним лет

спустя брежневские идеологи снисходительно разрешали евтушенкам, аксеновым и

прочим Вознесенским изображать "критиков системы" и "инакомыслящих"...

Не дело мирянина -- судить отцов церкви. Я и не пытаюсь -- но,

поскольку все познается в сравнении, стоит вспомнить других иерархов,

которые и в более опасных обстоятельствах, прямо грозивших им смертью,

находили в себе силы бороться -- когда все, казалось бы, потеряно и любые

усилия бесполезны.

Можно вспомнить о трех священниках -- англичанине, русском и поляке, --

которые впоследствии были причислены к лику святых.

Архиепископ Кентерберийский Фома Бекет в XII в. открыто выступил против

самодурства короля Генриха. И не уступал до тех пор, пока не был убит

королевскими рыцарями.

Патриарх Гермоген не подписал грамоту, в которой московское боярство

объявляло, что "отдает себя на волю" польского короля. Отсутствие его

подписи по нормам того времени дало духовное и правовое основание русским

городам выступить против интервентов. Ярославцы так и писали жителям Казани:

"Ермоген стал за веру и православие и нам всем велел до конца стоять. Ежели

бы он не сделал сего досточудного дела -- погибли бы все". Гермогена

заточили в Чудов монастырь и уморили голодной смертью, но он так и не

сдался.

Когда к осени 1655 года шведы заняли почти всю Жечь Посполитую (что

впоследствии в польской историографии получило название "потопа") и перед

интервентами-иноверцами капитулировали верхушка дворянства и армия,

присягнув шведскому королю, ситуацию переломил скромный приор Ясногорского

монастыря в Ченстохове Августин Кордецкий. Запершись в монастыре с

горсточкой шляхты и монахов, он стал сопротивляться. С чисто военной точки

зрения это предприятие не имело никакого значения -- укрепление было

небольшое, и под его стенами стоял отряд всего в пару тысяч шведов. Однако

духовное значение сражения оказалось неоценимым. Ченстохова -- самая

почитаемая в Польше обитель, где находится икона Богоматери, по преданию,

написанная евангелистом Лукой*. Воззвания, рассылаемые Кордецким, известия о

том, что монастырь держится, устыдили страну -- и вспыхнувшая всенародная

война вымела захватчиков.

* Как и предание о крестившем Русь апостоле Андрее, оно, в общем,

служит косвенным доказательством того, что гипотеза группы Фоменко верна.

Если к исчислению "от рождества Христова" и впрямь приписали лишнюю тысячу

лет, нет ничего удивительного в том, что апостол Андрей посещал Русь, а

апостол Лука написал икону в Польше.

К сожалению, в петровские времена не нашлось подобного пастыря,

рискнувшего бы открыто оказать сопротивление...

Чуть погодя Петр пошел дальше, ликвидировав всякие надежды духовенства

на избрание нового патриарха. Сохранились рассказы о том, как Петр в ответ

на просьбу архиереев дать им патриарха швырнул на стол кортик и рявкнул:

"Вот вам патриарх!" (Более смягченная версия вместо кортика повествует об

"ударе кулаком по столу". И то, и другое как нельзя более похоже на Петра.)

В январе 1721 г. был учрежден святейший синод -- чисто

чиновничье-светское, бюрократическое учреждение, управлявшее отныне

церковными делами. Во главе его встал гражданский чиновник, обер-прокурор --

"око государево", очень скоро превратившийся в полновластного диктатора.

В Сенате к тамошнему обер-прокурору были приставлены фискалы. Равным

образом и к обер-прокурору синода совершенно официально приставили

чиновников со схожими функциями, именовавшихся... инквизиторами, с

"прото-инквизитором" во главе.

Подробно описывать деятельность этого учреждения я не стану -- скажу

лишь, что и его постигла участь всех петровских нововведений. "Исправление

зол церковной жизни" обернулось созданием очередной "командной структуры". В

1857 г. известный русский писатель по церковным вопросам А.Н. Муравьев

говорил: "В наше время обер-прокурор святейшего синода пользуется столь

неограниченной властью, какой не пользовался ни один патриарх: простой

подписью "читал" и "исполнить" он решает самые важные церковные дела".

Церковь превратилась в простое дополнение к бюрократической машине,

этакую шестеренку, катастрофически теряя авторитет в народе. Доходило до

грустных курьезов: при Александре I, высочайшем покровителе всей и всяческой

мистики, министр духовных (!) дел князь Голицын был членом близкой к

"хлыстам" и скопцам секты, известной как "корабль Екатерины Татариновой".

Только Николай 1 разогнал всевозможные "корабли", "кружки", сектантские

колонии и еретические общества.

Во времена Петра Славяно-греко-латинская академия из строго учебного

заведения превратилась в штаб духовной цензуры, боровшейся как с проникавшим

из-за рубежа "иномыслием", так и со староверами. За академией было

закреплено монопольное право на обучение иностранным языкам. Без ее

разрешения всем, под страхом конфискации имущества, запрещалось нанимать и

держать у себя домашних учителей греческого, латинского и польского языков.

Только окончившим академию разрешалось держать у себя дома греческие,

латинские и польские книги любого содержания, рассуждать о вере и вступать в

прения на религиозные темы -- человек, не закончивший академии, не имел

права даже у себя дома, со своими домашними, рассуждать о вере. Академия

вела строгое наблюдение за "иностранными учеными свободных (т.е.

гуманитарных -- А.Б.) наук" и выдавала им разрешение на приезд в Россию. Под

надзор академии отдавались все иноверцы, принявшие православие, всякое

"колебание в вере" наказывалось ссылкой, а за упорство в "прежних

верованиях" полагалось сожжение в деревянном срубе. Кроме того, сожжение на

костре грозило всем, кто держал у себя "чародейные, волшебные, гадательные и

церковью возбраняемые книги", на пиру или где бы то ни было порицал

православную веру, переходил из православия в иную веру, критически

отзывался о мощах, иконах, святых. "Страшным инквизиционным трибуналом"

назвал это заведение историк Соловьев. Все царствование Петра горели костры,

на которых жгли раскольников, вольнодумцев, всех нарушивших вышеприведенные

запреты... Каждый, кто уверяет, будто в России инквизиции никогда не

существовало, -- либо лукавит, либо не знает истории...

Старообрядцев при Петре преследовали жесточайше. С них, в частности,

брали особый двойной налог -- исключительно в целях притеснения. На

приведенном рисунке изображена бляха, свидетельствовавшая, что пошлина за

право ношения бороды уплачена (по ребру идет надпись "Борода лишняя

тягота"). Эту бляху полагалось постоянно носить на груди -- опять-таки в

издевательских целях*. Позже родилось еще одно нововведение -- все

старообрядцы должны были отныне носить на спине желтые лоскуты материи (рис.

1.27).

* Ежегодный налог со старообрядца, не расставшегося с бородой,

составлял 450 руб. в ценах 1913 г. Любители истории могут сами высчитать,

мала или велика эта сумма.

(Делайте со мной что хотите, но я уверен, что именно у Петра нацисты

впоследствии заимствовали идею желтых звезд, которые должны были носить на

груди евреи. Все совпадает -- сама идея, цвет материала. Один из

гитлеровских идеологов, Розенберг, родился на территории Российской империи,

учился в Прибалтике, неплохо изучил историю царствования Петра...)

До сих пор в исторической (сугубо научной и художественной) литературе

описывается, как "фанатичные староверы" занимаются самосожжением. И мало кто

знает, Что в 1691 г. двести самых уважаемых "иноков и учителей"

старообрядчества, собравшись на совет, единогласно осудили практику

самосожжения, и в самом деле встречавшуюся. Было выпущено "отразительное

писание", беспощадно осуждавшее проповедников самосожжения, как одержимых

"неразумным и бесовским наваждением". А посему читателю представляется

самому определить, к то же в таком случае виноват в многочисленных массовых

сожжениях старообрядцев во времена царствования Петра, кто подносил огонь к

избам, где были заперты староверы...

Со старообрядцами рука об руку боролись церковные и светские власти.

Когда игумен Питирим и его подручные не добились ни малейшего успеха в

"обращении" керженских старообрядцев, в Нижний Новгород на помощь им

нагрянул гвардейский капитан Юрий Ижевский, получивший право своей властью

загонять староверских монахов и монахинь в православные монастыри, а

укрывавшихся от уплаты двойных податей отправлять на каторгу. Пославший его

Петр настоятельно рекомендовал "приискивать" за виновными чисто уголовные

вины. Так и писал бравому капитану: "Буде возможно явную вину сыскать, кроме

раскола, таких с наказанием и вырезав ноздри, ссылать на галеры..." Легко

догадаться, что Ржевский без труда "сыскивал" мнимые преступления...

Сохранился его отчет: "Ныне до вашего величества послал раскольников

необратных и замерзелых, они же и указу твоему учинились противны,

положенного окладу платить не хотят, и за то биты кнутом, и вынуты ноздри, и

послано на каторжную работу числом 23 человека... да женского пола 46

человек замерзелых послал в девичьи монастыри -- положенного окладу платить

отреклись, и за то учительницы их биты кнутом 13 человек..."

Немного позже Питирим, чтобы уличить старообрядцев в ереси, пошел на

прямой подлог: по его приказу была изготовлена якобы "старинная" книга, так

называемое "Соборное деяние на еретика Мартына". В ней утверждалось, что еще

в 1147 г. в Киев пришел монах Мартин, армянин по происхождению, стал

проповедовать двуперстие и все прочие заблуждения, свойственные раскольникам

XVII в., однако в 1157 г. собор русских епископов осудил Мартина, назвав

двуперстие "армянским кукишем".

О последующих событиях много писали русские историки, поскольку

старообрядцы (целая группа под водительством дьякона Александра) самым

тщательным образом исследовали "древнюю книгу" и неопровержимо доказали, что

это сочиненная в нынешнем году подделка. Этой истории самой по себе

посвящены отдельные научные труды -- проведенная Александром экспертиза

считается первым в российской истории палеографическим анализом старинной

рукописи, и современные исследователи до сих пор используют практически те

же методы, какими руководствовался дьякон.

Однако Питирим ответил более весомым аргументом -- приказал взять

Александра под стражу (впоследствии дьякона били кнутом и казнили). А

"Соборное деяние" продолжали распространять как ни в чем не бывало... Пытать

Александра и предать его смерти письменно распорядился сам Петр.

То же самое творилось по всей стране. "Всюду проповедничество

предпочитало вместо действия словом вступать в союз с гвардии капитанами,

всюду увещевали людей, заковав их предварительно в кандалы, и всюду

результат был одинаков: кто был послабее, те объявляли, что раскаиваются, а

более сильные почувствовали еще глубже ров, возникший между ними и

господствовавшей церковью".

Другими словами, в результате прямо-таки гестаповской борьбы Петра со

староверами очень большой процент трудолюбивого, искренне верующего

населения был форменным образом поставлен вне закона и подвергся постоянным

преследованиям. В свою очередь, это вело к еще большему ожесточению нравов,

застою в экономике. В свое время подобное наблюдалось во Франции -- изгоняя

гугенотов, страна лишилась множества искусных ремесленников, преуспевших

купцов, интеллектуалов, от чего выиграла Англия, приютившая беглецов (именно

они и помогли претворить в жизнь то, что именуется "английской промышленной

революцией"). Так и в России: трудолюбивые, грамотные старообрядцы

исключались из деятельности на благо страны, вынужденные массами бежать кто

в глухие места, кто в Жечь Посполитую (в нашей историографии совершенно не

изучена весьма интересная тема -- огромный вклад, который внесли староверы в

процветание той же Литвы. В точности как гугеноты в Англии).

И, наконец, одно из самых страшных последствий петровских реформ --

фактический раскол простого народа и "верхнего мира" на две разных нации.

Возникло две нации, две культуры, два мира...

Разумеется, до Петра не было никакой идиллии -- помещики и бояре

угнетали "черный люд" почти столь же тяжко. Но между боярином и его

крестьянином не было пропасти -- оба носили одинаковую одежду, различавшуюся

лишь материалом, оба ходили в одну и ту же церковь, принадлежали к одной

культурно-духовной общности. После петровских преобразований "барин",

городской, образованный и одевался иначе, и лицо у него было "босое", и

родного языка он сплошь и рядом не знал. Сохранились свидетельства

современников, как в 1812 г. простонародье таскало в московскую полицию

"французских шпионов" -- схваченных на улицах дворян, которые изъяснялись

меж собой по-французски. Они были не виноваты -- просто-напросто родного

языка не знали и говорить по-русски даже на самые простейшие темы не могли.

Из этих искорок, понемногу тлевших, и разгорелось на всю Россию в 1917-м

пожарище, слизнувшее помещичьи усадьбы, а заодно и библиотеку Блока -- какие

там, к черту, жидомасоны, всего лишь лопнул нарыв, вздувшийся еще при Петре,

бесповоротно расколовшем нацию...

ИТОГ

Время от времени (к счастью, все реже и реже) иные исследователи в

поисках очередной сенсации начинают вспоминать о "загадке", якобы

сопровождавшей кончину Петра. Слабеющая рука Петра (умирающего то ли от

простуды, то ли от скверно залеченной венерической болезни) нацарапала лишь

два слова "Отдайте все..." -- и бессильно упала. Вот и гадают, вот и ломают

головы -- кому же наш "госмударь всея Руси" собирался оставить страну?

Печальный итог в том и состоит, что сам Петр не мог не понимать:

наследство оставить некому!

Супружница Екатерина глупа, распутна и откровенно спивается. Елизавете

всего шестнадцать. Другой дочери, Анне, семнадцать. Внуку Петру Алексеевичу

десять. Молодые племянницы Анна и Екатерина замужем за иностранными

князьками (первая, впрочем, уже вдова). Племянница Прасковья умом не

блещет...

НАСЛЕДНИКА НЕТ. Чье имя не напиши, он или она неминуемо станут игрушкой

в руках приближенных -- казнокрадов, мотов, озабоченных лишь собственным

преуспеянием. Иллюзий на их счет сам Петр никогда не питал, в глаза говорил,

что прекрасно понимает: после его смерти пустят прахом все наследие...

Не мог Петр этого не понимать. Прекрасно знал. А потому -- нет никакой

загадки. "Завещание", можно ручаться, осталось недописанным не потому, что

холодеющей руке не хватило какой-то минуты. Петр, несомненно, заранее

пытавшийся предугадать ход событий после своей смерти, попросту осознал:

называть чье бы то ни было имя бесполезно. Потому что не будет продолжателя.

И это недописанное завещание, каракули на грифельной доске --

свидетельство полного и окончательного краха, который умирающий Петр, нет

сомнений, успел осознать во всей полноте. Драконы сплошь и рядом умирают

бесславно, не в бою -- в сырой пещере, под писк крыс, уже нагло высунувшихся

из всех углов, уже прикинувших, как будут обдирать чешую, чтобы добраться до

остывающего мясца...

Дата добавления: 2015-07-16