Некоторые выводы

Для характеристики понятий "реформа" и "революция" в судебной сфере целесообразно воспользоваться философскими категориями "форма" и "материал" (человеческий материал, так как люди служат движущей силой и материалом всякого социального преобразования). Революция - это одновременная принудительная смена форм жизни и материала, на котором они воспроизводятся. В отличие от революции, переворот означает заполнение старых форм однородным материалом. Очередная клика захватывает власть и заменяет прежних правителей своими приспешниками. Борьба группировок возле трона и за трон выливается в перевороты. Но формы сохраняются, а новые властители мало чем отличаются от старых.

С точки зрения приведенных рассуждений, реформа ("ре-форма") означает изменение форм деятельности при неизменности деятелей, то есть человеческого материала, заполнявшего старые формы. В ходе реформ никого не расстреливают, не высылают, не производят массовых увольнений, но пытаются перефункционализировать работников и, преодолевая их ропот и недовольство, дать им новые ориентиры и научить трудиться по-другому; поэтому, если преобразователи-революционеры приносят в жертву других, то преобразователи-реформаторы обыкновенно сами становятся жертвами обитателей потревоженного болота.

Инерция материала губит и подтачивает реформы, нейтрализуя все, что угрожает привычным условиям существования. В посткоммунистической России ввиду огромного опыта двоемыслия и криводушия оппозиция необязательно выступает с открытым забралом; наиболее типичная линия поведения - это взять под козырек и забыть. Реформам противопоставлена деформация, коррозия, разъедание их сути видимостью преобразований.

Заинтересованные исследователи и реформаторы должны, в свете сказанного выше, изучать реформы, не только и не столько перетолковывая нормативный материал. Нормотворчество выступает, прежде всего, средством воспроизводства деятельности, но лишь в относительно небольшой степени оказывается инструментом ее реформирования. В поле зрения необходимо включить реальную практику функционирования правоохранительных органов и судов, их явно не противоречащие законодательству обыкновения, гасящие реформаторские импульсы и технологии, противостоящие нововведениям.

Мишель Фуко некогда верно заметил: "Вообще говоря, при королевском режиме во Франции каждый общественный слой располагал собственным полем терпимой противозаконности: невыполнение правил, многочисленных эдиктов или указов являлось условием политического и экономического функционирования общества. Черта, характерная не только для абсолютизма? Несомненно"[11]. Поэтому надлежит иметь в виду также противоправные практики органов, официально призванных блюсти чистоту правовой среды, а также привычное вторжение исполнительных органов в сферу судебной компетенции (посредством дачи указаний зависимым судьям либо путем непосредственного отправления судебных функций). Следует принять в расчет и деятельность официально не признанных структур, принимающих на себя функции расправы, правосудия, умиротворения (скажем, воровских сходок, "черных арбитров", занимающихся "разводом" конфликтующих сторон и т. п.).

Наконец, реформаторам обязательно стоит принимать в расчет и менталитет человеческого материала, осваивающего спускаемые на него реформаторами конструкции.

[1] Эта задача значительно облегчается, благодаря обширной исследовательской литературе. Особо следует отметить следующие работы: Буков В. А. Суд и общество в Советской России: у истоков тоталитаризма. М.: Изд-во Российской правовой академии Минюста России, 1992; Виленский Б. В. Судебная реформа и контрреформа в России. - Саратов: Приволжское книжное изд-во, 1969; Кожевников М. В. История Советского суда / Под ред. И. Т. Голякова. М.: Юриздат, 1948; Портнов В. П., Славин М. М. Становление правосудия Советской России (1917-1922 гг.) М.: Наука, 1990; Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия, 1998; Стецовский Ю. И. История советских репрессий. Т. 1. М.: Знак-СП, 1997; Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб: Альфа, Равена, 1995; Великие реформы в России. 1856-1874: Сборник / Под ред. Л. Г. Захаровой, Б. Эклофа, Дж. Бушнелла. М. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992.

[2] Демьянов А. Моя служба при Временном правительстве // Архив русской революции. М., 1991. Т. 6. С. 301-302.

[3] Крыленко Н. В. К реформе действующей судебной системы // Еженедельник Советской юстиции. 1922. № 5. С. 4-5.

[4] Крыленко Н. В. Судоустройство РСФСР. М., 1923. С.150-151.

[5] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 15.

[6] Цит. по: Буков В. Суд и общество в Советской России: у истоков тоталитаризма. М., 1992. С. 119.

[7] Символично, что данная норма практически повторена творцами нового "демократического" Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (ч. 1 ст. 17, ч. 2 ст. 316).

[8] Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. C. 242.

[9] Зиновьев А. А. Зияющие высоты. Книга первая. С. 43.

[10] Н. В. Крыленко, напутствуя красных судей, в частности, сказал: "Мы сталкиваемся тут с глубоким, впитанным с молоком матери предрассудком и традициями старых форм правовой буржуазной мысли, что этак нельзя, что обязательно судить, исходя не из политических указаний партии и правительства, а из соображений "высшей справедливости"".

[11] Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С 119.

Дата добавления: 2015-07-16