Стадо свиней 3 страница

Билли дернулся, всхлипнул, намереваясь убежать.

- Стоять! - прохрипел Ман Умпф.

Он внимательно осмотрел местность в бинокль, потом пошел, волоча ноги, к ближайшей мачте. Несколько огромных птиц, вспугнутых им, тяжело и как бы нехотя поднялось в дождливое небо. Мы разглядели несколько полурасклеванных обезьяньих тушек. Совсем свежие жертвы...

На бамбуках висели обезьяньи скелеты. Я понял, что зверьков убила какая-то защита, окружающая владения монстра. Значит, мы пришли на место?

Я затравленно оглянулся. А где солдаты и полицейские? Чхина не дошла до города?!

Что делал монстр возле мачты, не было видно. Послышался его крик "марш, марш!" - и мы гурьбой побежали по его следам. А потом опять шли и шли, не видя ничего вокруг, что бы говорило о цивилизации. Наоборот, пейзаж становился все первозданней и враждебней. От неба осталась свинцовая полоска далеко вверху, зажатая между темно-бурыми зубчатыми обкладками. Правда, дно ущелья было почти сухим, что наводило на мысли о дренажной системе... И вот неожиданно открылась большая терраса из металла и бамбука, остроумно вписанная в горный пейзаж.

- Внемли воплю моему, - запел Билли "голосом из могилы". - Прими мольбу из уст нелживых...

Окончательно стало ясно: с Чхиной что-то случилось - не смогла помочь, поэтому нужно выкручиваться самим. Самому. На Билли и вдову глупо надеяться. И я заторопился вслед за монстром, который уже поднимался по металлическим ступеням крутой лестницы. Вот он пошел через террасу, гулко топая по металлу. В каменной стене перед ним со скрежетом раздвинулись створки дверей... В отчаянном прыжке я успел придержать их рукой, потом протиснулся в щель между ними. Ман Умпф продолжал топать в темноте, и вдруг все стихло. Вспыхнул нежно-оранжевым светом большой экран в сплошной скале. Был он непривычной многоугольной формы, и тут же - низкий стол-пульт, усеянный сигнализаторами, кнопками, рычажками. Монстр стоял, навалившись руками на пульт. Я присел на корточки, переводя дыхание. Нужно было собраться с силами для последнего рывка. Теперь-то никто не помешает - я прикончу его!

По экрану застрочили причудливые знаки и непонятные письмена. Монстр вдруг выпрямился и... запел! Незнакомый резкий язык, незнакомая довольно примитивная мелодия в маршеобразном темпе... Он благополучно допел строфу и включил яркий свет.

Передо мной уже было совсем другое существо: крепко сбитое, энергичное, из него выхлестывали флюиды радости. Как же быстро он подзарядился! С моими-то силами бросаться на него? И все же я прыгнул...

Он отмахнулся от меня, как от мухи. Пролетев через все пространство пещеры, я ударился головой и спиной о скальную стену...

Гул далекого взрыва пробился сквозь шум реки. Страшный человек и Чжанг прислушались. Они сидели на мокрых камнях у самой воды, над ними нависли скалы и стены чхубанга.

- Что это было? - робко спросил Чжанг. - Скажите, о лучший друг всех монахов...

Виверра, звякнув цепочкой, ощерилась на могучем плече. Монах почему-то ей не нравился.

- Все хорошо, - успокоил Страшный и легонько похлопал по костлявой спине товарища. - Я убрал воду. Слушайся меня. Скоро пойдешь.

Чжанг уставился на бушующую реку. "Как убрал? Ведь течет, брызгает! И разве можно убрать воду из реки?"

И снова душа заныла о содеянном. Но правильному раскаянию сильно мешало тело: оно живо помнило и жаркие ласки чухчи, и вкус жирной пищи, и греховное питье. Раздвоение было мучительным! Можно было свихнуться от страданий! И Чжанг, закатив глаза под узкий лоб, запел чудодейственную молитву:

Приползу к истокам на коленях, Буду грязью у праведных ног...

Горячие струйки потекли по его впалым щекам, оставляя светлые забавные полоски. Страшный поглядывал на него и хмыкал, но не мешал страдать. Злой дух на его плече тоже хмыкал и пялился на монаха.

Но вот рев реки стал светлее тоном.

- Открой глаза! - приказал Страшный. - Смотри!

Чжанг поспешно вытер слезы и обомлел: река стремительно сжималась, усмиряя фонтаны брызг, обнажая крутые валуны и берега. Вот она совсем уже как скромная речушка засушливых времен. Стали видны "тайные дыры" - два глубоких зрачка в растрескавшемся граните.

Теперь из монаха можно было веревки вить, потому что муки раздвоения кончились. Страшный человек, посмеиваясь, повесил на него пустые кожаные мешки и подтолкнул коленом:

- Быстро! Туда! Доброго тебе урожая!

Чжанг побежал через иссякающий грязный поток, запачкав подол новенькой тоги с золотистой каймой - совсем как у Верховного Хранителя Подвалов! В страхе втянув голову в плечи, замешкался перед каменной норой.

- Ничего не бойся! - ударил в спину могучий голос Страшного друга. - Слушай мое мнение!

Удивительно: простые слова, а страх прогоняют и силы дают. Чжанг уверенно полез вверх по колодцу, пробитому в скале грешниками далеких времен. Включать фонарик не потребовалось - через оба тоннеля в колодец вливалось достаточно много света, чтобы разглядеть, что под руками и что вверху. У монахов, по-видимому, не хватило сил задвинуть на место осколок плиты, и над головой Чжанга отчетливо была видна широкая щель, заполненная тьмой.

И вот бывший мученик уже в Подвалах. Почти бесшумно он поднялся к стеллажам, нашел ключи, висевшие все на том же ржавом гвоздике. "Идеальный даньчжин" сидел в глубокой медитации перед чадящим светильником. Даже блохи были бессильны вернуть его в мир презренной духкхи, а Чжанг, уронивший на пол ключи, тем более. Второй монах лежал в груде тряпья, и дыхание его было шумным, болезненным. Звон ключей заставил его приподнять голову.

- Ты дух? - мужественно спросил он.

- Пойдем со мной, - сказал Чжанг, успокоившись. - Поможешь.

И хотя товарищ по подвальной мудрости (самый усидчивый и старательный из тех людей, что достигают совершенства "силой" седалища) был серьезно болен, все же вылез из своего логова, добрался до сокровищницы и помог Чжангу набить мешки старинными монетами, украшениями, посудой, одеждой.

- Ты очень похож на Чжанга, - сказал он, утомившись. - Был такой монах...

Потом Чжанг с трудом тащил по каменному полу один мешок за другим и сталкивал их в колодец. Не все мешки выдержали испытание острыми выступами скалы и ударом о дно. Услышав звон рассыпавшегося золота, Чжанг произнес с самообладанием:

- Мешки, как и люди: одни бывают угодны богам, другие неугодны. Вот ты, Курунг, как плохой мешок, скоро умрешь, а ведь еще молодой. Вы не познали силу богов. А я еще сегодня буду совершенным восьмой ступени. Хочешь, я и тебя сделаю совершенным? Но для этого ты должен пойти со мной.

Чжанг,.в сущности, был добрым человеком. Расчувствовавшись, он решил и Саранга, "идеального даньчжина", осчастливить совершенством.

Они вернулись к стеллажам, сели возле Саранга и принялись ждать, когда он выйдет из священной прострации.

А Страшный человек в это время поглядывал на часы, теряя выдержку. Неизвестно было, сколько времени дно Ярамы будет обнаженным. Вода может расправиться с Большим Оползнем и через минуту, и через месяц, и через несколько лет. А если хлынет, то тут уж не спастись - выскоблит долину Ярамы от всего живого. Он был доволен собой. Наверное, самая большая удача, хитроумнейшая операция в его жизни - "работа с чокнутым монахом".

Мощь мистических сил, оберегающих сокровища чхубанга, обрушится на чокнутого, а смелому и хитроумному "хозяину безопасности" достанется все даром.

Он услышал чье-то негромкое пение и спрятался за грузную лохматую корягу, истекающую водяной кровью. Это Чхина торопливо шла по дну реки, то и дело перепрыгивая с камня на камень, и напевала магическую песенку даньчжинской старины, укрепляющую шаг и прогоняющую злых духов:

Волшебная сила - любовь. Джа-джу!

Она превращает длинный путь в короткий. Бан-бун!

Прелестная песенка, но Страшный человек был глух к искусству. Как только Чхина поравнялась с ним, он схватил ее в объятия.

- Ах, какая чухча! Слава богам! Послали! Чхина уперлась обеими руками в его грудь.

- Ты еще меня не знаешь! Пусти! Страшный человек трубно захохотал.

- Сейчас узнаю!

Виверра, выглядывая из-за его плеча, рвала когтями парчу, шипела и кашляла в лицо женщины.

- Ты без разрешения! - ликовал Страшный человек. - Ходить нельзя без разрешения! Хочешь разрешение? Дам!

Зверек под взглядом Чхины ощетинился, зарычал и спрятался за парчовую спину. Гималайские виверры, живущие вдвое дольше совершенных старцев, почитались издавна как живые талисманы-обереги, вместилища жизненных сил некоторых даньчжинских родов. Вот почему Дундунг, Страшный человек, не расставался с виверрой. Вот почему и Чхина, вместо того чтобы защищаться, вдруг схватила зверька обеими руками, не обращая внимания на его острые зубы и когти. И в одно мгновение свернула ему шею.

Агонизирующее мокрое тельце болталось на цепочке, раздирая коготками парчу халата. Страшный человек застыл, пораженный мистическим страхом. Теперь и из него можно было вить веревки. Но отважная чухча лишь столкнула его в лужу среди скользкой грязи на дне Ярамы, чтобы не путался под ногами, и пошла своей дорогой.

А добрый Чжанг в это время бегал по сумрачным Подвалам, спасаясь от бамбуковой палки в руках "идеального даньчжина". Ему удалось юркнуть в щель между гранитными плитами, и уже из колодца он выкрикнул с обидой:

- Ну и подыхайте! Оба!

Он выволок из тоннеля под дождь сразу два тяжеленных мешка и увидел в луже поскучневшего друга всех монахов.

- Я вернулся... - нерешительно произнес Чжанг, почуяв что-то неладное.

Страшный вздрогнул, и еще сильней прижал к груди мертвого зверька. Чжанг заглянул ему в лицо и ужаснулся: "Почти мертвый! А был такой сильный!"

Монах торопливо развязал мешок, просыпав в грязь масляно блестевшие монеты.

- Вот сила твоих богов! Возьми! Стань живым!

И в самом деле, мертвые глаза ожили. Дундунг упал на колени перед мешком и, зарывшись лицом в золото, зарыдал. Потом засмеялся и набрал полный рот монет.

Чжанг затрепетал, как листок на ветру.

- Почему ты похож на дитя, о Страшный?! Невероятно, монстр кормил меня чуть ли не из ложки. Ты мне нужен сильным, Пхунг. Ты должен как можно быстрей быть в норме.

Зачем? - спросил я, давясь даньчжинским рисом, приготовленным на пару и приправленным острым перечным соусом.

- А как ты полагаешь?

Удивительно, его лицо было молодым, а в глазах угадывалась бездна энергии. На самом деле подзарядился, сволочь. Голыми руками такого не возьмешь.

По-видимому, хочешь посчитаться или что-то выведать, - ответил я.

Твой мозг уже в рабочем состоянии, я рад за тебя, Пхунг. Я просто восхищен, с какой скоростью ты восстанавливаешься.

Он начал водить по моей голой груди приятно холодящим цилиндром с крохотным циферблатом и стрелкой.

Пей сок, - сказал он. - Ты же любишь сок манго.

Откуда тебе известно?

Догадался. - Он улыбнулся. Лучше бы не улыбался - сразу проглянула маска монстра. - Я даже могу теперь сказать, какими болезнями ты болел в своей жизни и какими будешь болеть в старости, если доживешь. Как видишь, кое-что я тоже умею.

Он нажал на малоприметную кнопку в верхней части цилиндра. Что-то пронзило кожу, мускулы сердца, заставило меня дернуться.

- Не надо пугаться, Пхунг. Я же сказал, ты мне нужен. Эта небольшая инъекция пойдет тебе на пользу. - Он выключил секундомер. - А теперь сконцентрируй мысль на самом важном для тебя. Куда тебя несет всю жизнь? Где |ты мог бы добиться максимального успеха, совершить гениальное открытие? Соберись в комок, Пхунг. Это очень важно.

- Так вот откуда у тебя сверхтехника и кое-какие знания, - догадался я. - Мозговыжималками добываешь.

Затем и я понадобился?

- Верно, Пхунг, - ответил он бесстрастно. - Концентрат боли заставит твой мозг работать за пределами человеческих возможностей. Ты сейчас получишь то, к чему стремился всю жизнь. - Он взглянул на секундомер. - И чему предназначен, наверное, судьбой.

- Что за препарат?

Название ничего тебе не даст. И хватит болтать. Со-редоточься на самом главном.

Я не дам тебе ничего, Ман Умпф.

- Идиот. Второй инъекции ты не выдержишь. Мало кто выдержал. Всего лишь единицы на всей Земле... Дело в том, что резервные клетки мозга, о которых никто толком ничего не знает, будут возбуждены...

Он бросил взгляд на часы и резво отпрянул. Дикая боль ошеломила меня, сбросила со стула, и я с истошными воплями забился в конвульсиях. На меня, кажется, набросили кошму или что-то в этом роде и навалились, чтобы я не разбил голову о металлический пол и не переломал конечностей.

Описать эти муки, по-видимому, невозможно. Они на другом уровне жизни, вне нашего сознания. Короткая пауза между приступами боли - и настойчивый голос монстра:

- Над чем бился твой мозг? Куда прошибал тоннель? У тебя же появился шанс пройти по нему до конца!

- Убей, - шептал я, - если есть в тебе хоть что-то человеческое... Убей, не мучай...

- Наоборот, Пхунг. Я сделаю все возможное, чтобы ты протянул как можно дольше.

И снова я закричал от невыносимой боли.

...Какими-то рывками, по частям, я приходил в себя. Мозг заполнился труднофиксируемыми ощущениями, картинами, обрывками мыслей. Пробудились какие-то новые мои ипостаси? И их так много? Я заставил себя открыть глаза и увидел влажную зловонную подстилку из вздыбленных пластов поролона. Свет падал сверху, отпечатав на поролоне и каменных стенках тень решетки.

Я не мог поднять голову, чтобы посмотреть вверх. Не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Паралич? Но страха не было. И чувства отчаяния не было. Я попытался прощупать мыслью свое тело и внутренние органы по методике НМ, но из этого ничего не вышло. Моя плоть не отзывалась...

Почему-то вспомнился отвратительный урод из книги Абельярдо Ариаса. Пораженный библейской болезнью маленький слабый человек, без пальцев на руках и ногах, он боится умереть, вопиет от страха и мучительной боли... Я словно увидел наяву его изможденное кричащее лицо с седыми пучками волос - протяни руку и коснешься острого дрожащего подбородка...

Моя тренированная интуиция готовила меня к чему-то. Для жизни в новом состоянии? И урод - метафора этой жизни? Я ничего не могу понять!

Кто-то подошел к моему логову. Монстр? Его голос!

- Я просмотрел записи твоих криков, Пхунг, и бреда в беспамятстве. Я разочарован. Ничего интересного. И с такими способностями, с такими целевыми установками ты смог уничтожить мою группу? Тут что-то не то.

- Тебе не понять, - прошептал я.

И в самом деле, где ему, живодеру, понять, что не я уничтожил "группу", а все мы - Говинд, Джузеппе, Чхина, Духовный Палач. Важная трудная цель, непосильная для многих по разным причинам, собрала именно нас! Как когерентные волны возможны только из одного источника, так и наша команда - из одного? То, что не смог развить человек в себе, что им упущено, потеряно "по причине социума", то он доберет в когерентном коллективе. А этот чудесный источник когерентных волн - самость! В каждом из моих друзей билась личность, как заведенные некогда часы, - и это несмотря на молитвы, доминанты, образ жизни.

- Тебе не понять, - повторил я. - Ты враждебен всему этому... Злобный мозг только разрушит...

- Не отвлекайся, Пхунг. Ты должен предельно уяснить, чего я хочу. Четкие моменты какой-нибудь технологии, методы, приемы, конкретные знания. Не надо эмоций! Твой способ мышления - бестолковый разброс энергии. Архаика! Вот чего я не ожидал. Второй инъекции не выдержишь, если будешь вести себя неразумно. Пойми: умрешь!

Он крест поставил на типе мышления Небесного Учителя. Мне бы расхохотаться ему в лицо... "Жизнерадостное свободомыслие" - так называли древние греки тип мышления древних мудрецов. Озарительный тип! Когда овладение истинами - не через долгий подход, не через многоходовое осмысление логических операций, а моментально, на гребне желаний, как бы играя. Стоит подумать о проблеме, и бах! - образ истины. Но стоит начать долбежку этой проблемы, чтобы углубить, переосмыслить... ничего не получится. Ведь это метод непроизвольного, радостного, эмоционального постижения, где мысли и чувства слиты воедино. ПОСТИЖЕНИЕ ИСТИН БЕЗ НАСИЛИЯ! А в наше время вместо радостного гения - туго думающий бюрократ, захвативший монополию на мысли...

Вторая инъекция почему-то не убила меня. Съедаемый профессиональным любопытством, Ман Умпф был готов даже спуститься в мою зловонную яму, но все-таки не сделал этого. Ограничился тем, что лег на решетку.

- Ведь затронуты глубинные нейроны! - донесся до меня его голос. - Обязательно должно в тебе что-то произойти. Я имею в виду не внешние черты. В тебе должно появиться какое-то новое качество, может быть, способности. Попробуй разобраться в себе.

И он начал подумывать о третьей инъекции, которую еще не выдержал ни один человек в мире. Можно было понять из его слов, что не только он занимается подобными опытами.

Иногда ко мне подходил Билли. Не видя его, я знал, что он распухший и постаревший. С охами и стонами подключал шланг к насосу и начинал поливать меня и мое логово крепкой струей. Воронка под взрыхленной подстилкой жадно захлебывала воду вместе с грязью, кровью и всем остальным.

Обычно Билли не разговаривал, но тут вдруг присел на решетку и пожаловался на свою судьбу:

- Плохо себя чувствую, совсем заболел... А ведь хорошо питаюсь... Смотри, Пхунг. - Не видя его, я видел, как он снял клок волос со своей головы. - Совсем почти вылезли. - Что он со мной сделал? Ты знаешь?

Я пытался ответить ему, но не смог издать ни звука.

- Ты скажешь, с пищей что-то вводит... - продолжал Билли с одышкой. - Скажешь, не ешь... Легко сказать, не ешь. Одно удовольствие осталось в жизни... Вы, монстрологи, страшные люди... отнимаете самое святое... то против бога, то против еды...

Он помолчал, разглядывая меня.

- Не хочешь разговаривать со мной... Презираешь... А ты на себя посмотри... Ты давно себя видел?

Он заспешил куда-то и вернулся с большим овальным зеркалом в обнимку. Перед глазами у меня - все еще поролон, голову поднять я не мог. Но видел решетку наверху, каменный потолок, залитый искусственным светом, и непохожего на себя, раздувшегося как пузырь Билли Прайса. С кряхтением и стонами он встал на колени и просунул между прутьями решетки зеркало. Яма была неглубокая, в половину человеческого роста, так что зеркало встало к стене, не разбившись. Потом он, надсадно пыхтя, развернул меня лицом к зеркалу. Я лежал на боку, пяля глаза на чудовище в овальной простенькой рамке. Я видел его сразу со всех сторон. Оно было похоже на краба. Или паука. Огромный, по-видимому, мягкий горб, сведенные в одну точку конечности, и длинная шея, стремящаяся к той же невидимой точке... И лицо, маска монстра...

Почему я не смог избежать такого конца? Где допустил ошибку?

...Обычно после сильнейшего приступа малярии, трепавшей меня когда-то, я чувствовал себя выпотрошенным, ослабевшим, никому не нужным. Теперь было то же самое, но гораздо сильней. Между мной и человечеством выросла стена - мое уродство. Можно ли вынести это тяжкое клеймо? Еще один штамп на мой рабский лоб. На этом фоне мысль о смерти становилась привлекательной. И в то же время во мне не было страха и отчаяния. Было что-то другое, новое, более тяжкое. Нет слов... Не могу их найти...

Меня обступили кривобокие, страшноротые горбуны. Я их узнал. Вот этот рыжий, отвратительный, с острым горбом и затаенной ухмылкой - из романа Джузеппе Д'Агаты "Америка, о'кей". Он жестоко мстил людям за брезгливое и неприязненное отношение к нему. И за свой горб, хромоту, бесплодие, отсутствие друзей. И за свое нежелание иметь друзей. И мне никто не нужен! Не хочу вылезать из ямы! Никогда! Чтобы меня не видели - ни Чхина, ни доктор Йенсен, ни враги, ни друзья...

Рыжий горбун... он активен, злобен, обидчив. И еще завистлив и тщеславен. Все, чего он лишен, - извращенно сублимируется в жажде власти. И он лезет вверх по трупам, избрав оружием подлог, коварство, клевету. "Да здравствует папа Ричард!" Ничем другим он взять не может.

И у Шекспира - Ричард III, злобный, рыжий горбун, шагающий по трупам. И у Гюго - горбатый дьявол во плоти, заросший рыжей щетиной "образец великолепного уродства", ненавидящий людей... Как много в литературе знаменитых ужасных горбунов! И почему все они рыжие? Ведь неспроста? Конечно, неспроста. И я в детстве был отчаянно рыжим, скорее желтым. Отсвет каких-то всеобщих законов?

Меня насильно засунули в новую форму. Монстры - владыки формы. Уродуя форму, уродуют содержание...

Эти поржавевшие уста,

С пустотой вместо зубов,

Не поцелуют тебя.

Эти хрустящие пальцы,

Разбухшие от отложения солей,

Не приласкают...

Поэт, наверное, познал на себе, что это такое.

Но жизнь не шутит.

Зубами зашивает тебя в мешок...

(Стихи Янниса Кондоса)

Моя интуиция выдает мне сейчас самое нужное? Один я бессилен. Коллективный мой предок тоже бессилен, он пасует перед монстрами новейшей эпохи, забившись в преисподнюю разума. Но мое индивидуальное подсознание забито книгами. Их время наступило. Не понятые наукой нити связывают особей одного типа мышления через века и расстояния. Психологическое родство. Как ведут себя дети в толпе? - обязательно смотрят на таких же детей, хотя вокруг много удивительного, непонятного, интересного. Вот почему меня долбят мысли о горбунах. Мы всегда ищем людей одной с нами беды. Она выстраивает мысли в одном направлении. То есть мы ищем свой тип по признаку беды, а уж потом - по возрасту, профессии, интересам, схожести судеб, по уровню сознания и развития. Родственные души нам нужны! И ищем, как можем. И вот я нашел - в горбунах, уродах, увечных, калеках. Мне нужны их чувства и мысли. Мне нужен их опыт. Я должен решить, что мне делать дальше...

И еще один рыжий, может быть, самый рыжий. Умирая от мучительной болезни, написал гневную книгу о своей короткой жизни. Рожден был под фамилией Ангст (с немецкого - "страх"), но взял фамилию Цорн - "гнев". Он пришел к выводу, что его болезнь - неизбежный результат человеческих отношений, когда все живое и подлинное под запретом, когда невозможно иметь свое мнение, когда процесс прозрения - только через муки. "Мне крышка, но я не пойду на сделку с теми, кто меня доконал". Традиционно-бюргерское бытие - монстроопасная ситуация, больная оболочка для рыжих братьев моих, белых ворон в человеческой стае...

Цорн, прозревший перед уходом из жизни и объявивший войну всем, - один мой путь. Маленький человечек Алейжадинью из романа Ариаса - другой мой путь. Уродливыми культями, угасая навеки, он спешит вылепить образ казненного вождя инконфиндентов(Участники революционного движения в Бразилии (XVIII век)). Он наделяет презренного страшного грешника чертами Христа. И не питает ненависти к сломленным и падшим, ибо не всем дана духовная мощь вождей революции. Он не позволил душе оглохнуть от боли. Ведь рыжие мстители - это уже монстры...

Меня готовили к третьей инъекции, не вынимая из ямы. То Билли, то вдова кормили меня витаминными кашами из кулинарных шприцев. Леди Бельтам не скрывала чувства омерзения при виде меня и старалась не прикасаться ко мне.

- Но ведь вам тоже грозит что-то плохое, - шептал я ей вместо благодарности за ее труды. - Я как будто предвижу... очень ясно... ваши муки и смерть, госпожа Чхэн...

Она принялась сплевывать от сглазу и поспешно покинула яму. Больше я ее никогда не видел.

Порадовал и монстр своим визитом. Он оперся одной ногой на решетку - зеркально начищенный сапог был великолепен.

- Я о тебе сообщил, Пхунг. Большие люди ждут твоей третьей инъекции, так что не подведи. Ты будешь первым в мире, кто выдержит третью. У тебя хорошие шансы, Пхунг, и я рад за тебя.

- Третью не выдержу, - пробормотал я, пялясь на только что вымытый поролон. - Не надо иллюзий.

- Соберись с духом, с мыслями, сделай ставку на то новое, что в тебе несомненно появилось. Я больше не буду требовать от тебя открытий. Смысл твоей судьбы в другом. В третьей инъекции. Это бесспорно.

И я изо всех сил старался собраться с духом, с мыслями, сделать ставку на новое, которое еще не обнаружил в себе. И пришел к выводу: меня изуродовало насилие над моим мозгом. Резервные нейроны так отплатили за свою побудку. Активизированный мозг своими сигналами дал мне но вый облик. Когда резервные центры мозга будут естественно активны, то человек, по-видимому, будет совершенно другим. Паукообразным? Нет, нет, это вопреки всему, что я уже знаю... Просто мой новый мозг пытался приспособить мое старое тело, архаическую плоть, к чему-то новому. К неизвестным возможностям мозга? Но получился абсурд. Уродливое абсурдно... Невозможно сейчас свести в гармонию будущее и настоящее? По-видимому, в этом суть моей беды... Тогда понятна суть "мозговыжималок". Все, что предстоит человеку пройти за годы или века - муки борьбы, поражений, экспериментов, - все это спрессовано в мгновения сверхболи. Что помогло мне выдержать? НМ? Или Небесный Учитель? Или тренировка Подвалами? Или мое прошлое? Или все-все-все вместе взятое? Так что именно изуродовало меня? Что во мне нового? Но я ничего не мог в себе обнаружить, кроме того, что я все еще очень плох, что лежу без движения, боясь шевельнуться, боясь растревожить боль, собравшуюся в мягком трясущемся даже при дыхании горбу. Я весь теперь состою из горба - и грудь, и спина. Все остальное - придатки к нему. Большинство людей не знает о всех своих способностях, потому что случай не представился проявить их, потому что окружению не понадобились они... Так и я, до гробовой доски могу гадать... Нужен метод... Нужно идти от того, что во мне что-то появилось, и требуется найти способ выявления нового качества...

- Верую в тебя, боже праведный! - послышался жалобный голос. - Все сомнения искореню! Этот дьявол Пхунг... соблазняет греховными речами... А я хочу веровать чисто и непорочно! Надо что-то сделать с Пхунгом... Он мешает!

Я мысленно представил-увидел стоящую на коленях аморфную тушу. Она в мольбе простирала к щеголю-монстру дряблые руки, сочащиеся жиром. Как его разнесло за столь короткое время! Может, то, что я вижу его, не видя глазами, - новое? Но я и раньше легко мог представить образ по каким-то вехам, а тут могучая веха - голос.

- Билли Прайс! - жестокий негнущийся голос. - Ты должен доесть, что тебе дали!

Я представил наглое красивое лицо монстра. Мне почудилась на нем какая-то униформа с витым погончиком на левом плече. Но мысль моя метнулась снова к Билли. Яподумал, что он не вынесет недовольного тона своего нового бога. И точно: послышался грохот упавшего грузного тела.

- Ничего страшного, - сказал монстр. - Снова обморок. Приведите его в чувство, Бэстис...

Может, то, что я предсказал грохот, - новое? Но такое легко предвидеть чисто логическим путем, если знаешь подробности... Или то, что я не испытываю к Билли ни ненависти, ни досады, словно не он предал, словно не он убил Анри, словно он не кичевый человек с ненавистью к НМ в крови? Но я и раньше приучал себя к разумному терпению в отношениях с такими. И до "мозговыжималок" я был уверен, что под слоями маразма прячется что-то изначально светлое, иначе не было бы эволюции и прогресса, четкого ощущения, что Природа запрограммирована на рост качества: от неживого к живому, от низших форм жизни к высшим, от конкретного мышления к философскому...

Я устал и погрузился в тяжелый сон без сновидений. Очнулся от сотрясения решетки над головой.

- Пхунг, ты Спишь, а он меня зовет... - бедственный голос Билли. - Это конец... знаю...

И я цочему-то понял: конец.

- Не ходи... Надо что-то придумать...

- Может, к лучшему... Мне трудно дышать... трудно жить... Пусть будет так, как назначено...

- Не сдавайся, Билли... Не смей...

- Мне ничего уже не хочется... но для тебя я сделаю... - И он с натужным кряхтением начал поднимать решетку. С грохотом опрокинул ее. - Вот... Ты этого хотел?

- Мне надо к пульту Билли.

Он склонился над ямой, выдыхая какой-то смрад. Одной рукой вцепился в волосы на моей голове, другой схватил за ногу и со стоном и криками вытащил меня из ямы. Потом долго отдыхал.

- Тебя надо еще и донести? Ладно...

Билли потащил меня, как корягу, по металлическому полу, покрытому бесчисленными бородавками. Любое множество теперь меня восхищало, даже такое, бородавчатое. Оно соотносилось с какими-то интуитивными радо стями. Билли был так добр и отважен, что взгромоздил меня на стерильный пульт, величиной с канцелярский стол.

- Только не уходи, - сказал я, задыхаясь от счастья. - Вместе мы что-нибудь сделаем... Не все еще потеряно...

Но он, отдохнув, поплелся к раздвижной двери.

- Билли!

Он оглянулся. Его бесформенное лицо дрожало.

- Чуть не забыл... - произнес он с трудом... - У него эмблема на руке... с номером. Это военно-охотничье общество "Инопланетянин". Я когда-то писал... Они организуют сафари по всему миру... Может, тебе пригодится...

Он ушел. А мое сердце сжималось от боли - я словно наяву увидел финал несчастного Билли. Он пройдет по ущелью, повинуясь зову богомонстра. Достигнет какой-то черты, за которой его что-то ждет. К этому его готовил Ман Умпф.

Дата добавления: 2015-07-16