Всегда есть немного правды за каждым «Я шучу»,
немного знаний за каждым «Я не знаю»,
немного эмоций за каждым «Мне без разницы»
и немного боли за каждым «Всё хорошо»
-9-
Известной дорогой — через сад, перемахнуть невысокий забор и вниз по откосу, оставляя за спиной посёлок. Наверное, у каждого ребёнка из такой огромной суматошной семьи есть любимые укромные местечки, где наконец-то можно побыть одному, отдохнуть от гвалта и постоянного внимания.
Проблема в том, что сей небольшой городок слишком густонаселён, не говоря уж о дачниках, и чтобы добраться до такого места, где не шарахаются одержимые грибники-ягодники и прочие праздношатающиеся личности, необходимо угробить порядочно времени и сил.
…И когда мы, в конце концов, спустились с крутого обрыва к мелкой речушке, из последних сил цепляясь за ветви склоненных ивовых деревьев, мне уже совершенно ничего не хотелось.
Лишь сунуть голову прямиком в родник, с упоением глотая ледяную воду и отчаянно пытаясь перевести дух.
Легкий шорох — Королёв рухнул рядом и, бесцеремонно оттеснив мою изможденную тушку, принялся жадно пить.
— Андронов, ты изверг, — слегка отдышавшись.
— Мда?.. — я перекатился на спину, лениво уставившись в безоблачное небо с росчерками зелени, не чувствуя не то, что ног, а полностью ощущая себя бесформенно-аморфной массой.
— Нахрена так гнать?!
Глупый вопрос. Стоит лишь представить размер глаз, какой-нибудь бабульки-божий одуванчик, наткнувшейся на нас, если б мы хотя бы ненадолго остановились… Лучший стимул не сбавлять скорости, ага.
— Я разбит, — продолжал ныть умирающий приятель. — Я хочу кофе. И в душ. И жрать хочу до чёртиков, — и мстительно добавил: — А вот тебя, Котик мой, нихера уже не хочу.
И то — счастье. Мой настрой тоже как-то незаметно растерялся по дороге…
— Ты хилый, избалованный, городской офисный крыс, — я даже вздохнул печально, всем видом демонстрируя вселенскую скорбь по данному поводу.
— Угу, — нисколько не раскаиваясь. — Меня нужно беречь, холить и лелеять.
— А из физических нагрузок — только ежедневный трах, — язвительно.
— Вооот! Вот она — истина!
И принялся сдирать с себя шорты вместе с трусами.
— Королёв, отвали! — я со стоном закатил глаза.
— Нужен ты мне… — мрачным голосом. — Раз душа нет, я в естественную купальню. Приобщаться к природе, блин.
А вот эта идея, учитывая жару и буквально пропитанную потом одежду, совсем не плоха.
Мы вяло разоблачились. И так же вяло поплескались в мелкой — по колено — речушке, отсвечивая голыми задницами. И, уставившись в бесконечную синеву небес скользящими всполохами сквозь остроконечную листву, долго валялись рядышком на берегу.
Молча.
Перекликаясь только унылыми бурчаниями пустых желудков.
— Я забыл, — подал голос Ромка.
— Что?..
Вот абсолютно пофиг, что он там забыл.
Королёв не ответил. Лишь подтянул поближе свои шорты и жестом фокусника выудил из кармана яблоко.
И когда, интересно, успел его стянуть?..
— Извини, только одно, — даже не пытаясь притвориться виноватым, он с жадностью запустил зубы в спело-красный бок.
— Быстрый и ловкий, — я почтительно снизошёл до комплимента. — Сделаешь замечательную карьеру карманника.
— У меня уже есть неплохая профессия, — надменно пережевывая законную добычу.
— Угу, только цирк уже двадцать лет как на капитальном ремонте.
— На мой век цирков хватит, не переживай. Одна наша контора только чего стоит.
Кстати… насчёт конторы. Кое-кто вчера оттуда улетел с таким гонором, что Борисычу наверное всю ночь кошмары снились.
— Ром…
— Ммм?
— Надеюсь, твоя дурь слегка повыветрилась?
Тот крепко задумался, лениво утирая перепачканные соком губы.
— Какая именно?..
Ну, да, конечно, уточнение тут необходимо, а то бедняга наверняка не хило растерялся перед выбором.
— Я про твоё стремительное увольнение, — не стал даже язвить по данному поводу.
— Ааа… так ты уже не против регулярного секса в офисе? — ехидно.
— Я не против секса. Дома, — холодно уведомил я. — На работе предпочитаю работать.
— Зануда.
— Озабоченный.
И, обменявшись взаимными комплиментами, мы снова замолчали, если конечно не считать яростного хруста пожираемого яблока.
— Думаешь, простят мне такой взбрык? — наконец вздохнул он, протягивая щедро оставленную половинку. — Да ни хрена. У шефа тоже гордость есть.
— Ешь. Терпеть ненавижу этот фрукт.
— Какой? Гордость?
А я лишь смиренно закатил глаза под звуки спешно догладываемого яблока.
— Борисыч нормальный мужик. Он поймёт. Это я… такой дурак, блин…
— Неужели? — скептически.
— Угу… — я согласно покивал. — Но и ты тоже… молчишь, а цыганка-гадалка из меня никакая. Я вообще был убеждён, что весь этот бред про любовь двухмесячной давности, не более чем твоя очередная глупая шутка.
Оглушительно подавившись яблоком, Королёв приподнялся на локте и вперился в меня изумленным взглядом.
— Ты долбанулся?! — с любопытством поинтересовался он. — На хера мне так шутить?
И мне даже как-то стыдно стало…
За собственную глупость — до жути стыдно. И лучше бы вообще молчал, наверное…
— Да, хрен тебя поймёшь… Рома… чёрт! Ты ж ни разу за два месяца не заикнулся о каких-либо чувствах! И это твоё «секса достаточно»…
Детские какие-то оправдания... мда…
Мучительно ощущая безумную неловкость — и нафига завёл этот разговор? — я сел, обхватив себя руками.
— Надо же… — он насмешливо оскалился. — Котику оказывается нужны романтические бредни и пустые слова.
Ну, вот… снова пошли смешки и подшучивания.
…серьёзно поговорили, называется…
— Не нужны, — мрачным предупреждающим голосом.
— Да, легко!
И меня охватило томительно-безысходное предчувствие.
— Королёв, заткнись сразу же, а? — простонал умоляюще и в отчаянии уткнулся лицом в коленки.
— Я тебя люблю, — упоённо-безмятежным тоном
Да уж, разговор со стенкой представляется мне более перспективным.
— Угу, я уже понял. А теперь — заткнись, будь добр.
— Ни за что! Я же тебя люблю!
И хихикать начал, сволочь такая…
— Я и первый раз прекрасно слышал, — напустив в голос лютого мороза, уведомил я.
— Разве?.. — изумленно. — И как?.. Похоже на шутку? Люблю тебя… — вкрадчивым низким голосом, разгоняя внезапную толпу мурашек.
— Бля… Рома, пластинку заело? — и лишь раздражение неумолимо вытесняет неловкость.
В ответ опять ехидный смех.
…Долбанное непосредственное чудовище…
— Неа. Всего лишь люблю тебя, Кот. Прикинь?
— Прикинул, — тяжёлый вздох. — Ну, и нахрена талдычить одно и тоже, словно попугай, а?
— Что именно? — невинно полюбопытствовал он. — Что я тебя люблю? Надеюсь, что ты тоже повторишь на рефлексе.
— Обалдел?! — я в изумлении вскинул голову, распахнув глаза и с возмущением уставившись в смеющиеся — серые. — Только в твоих мечтах, придурок!
— Да, неужели! — язвительно. — Спорим?!
…Спорим?..
И я остолбенел от такой неприкрытой наглости…
…Спорим?!..
А Королёв со стуком захлопнул рот, отрезая неуместный смех.
…и тут — грёбаная игра…
— Рома… — ощущая, как неумолимо закипаю жгучей злостью.
— Молчи! — он вскинулся и грубо зажал мне рот рукой, а взгляд стремительно наполнялся ужасом. — Просто… молчи… Кот. Забудь, нахрен! Я ничего не говорил, ладно? Выброси нахуй из памяти! И молчи… хорошо?
…Я кивнул скорее по инерции, охреневая уже не столько от перспективы и сути очередного идиотского пари, а от пугающей Ромкиной гримасы исказившей обычно ехидно-насмешливое лицо.
Тот изучающе пялился на меня минуты две, не меньше, а я пялился в ответ, вяло перекатывая пустоту в голове. И только, когда приятель, выдохнув, будто только вспомнил, как дышать, откинулся обратно на спину, у меня чётко оформилась первая связная мысль.
— Твою мать! — и он резко спрятал лицо в ладонях, каким-то отчаянным жестом.
…Ему же больно…
Сползала намертво прилипшая маска клоуна, сползала клочьями, и открывались обнажённо-ноющие чувства. Не находящие выхода, не получающие взаимности, безнадежные, без перспективы, тщательно подавляемые за беззаботно насмешливой оболочкой.
…Чертовски больно…
— Ром… прости…
— Андронов, заткнись уже! — приглушенно, сквозь пальцы. — Пока я сам тебя не заткнул, так ты меня бесишь со своей дебильной жалостью!
И так запуталось всё… и как всё ломано-переломано… и не докажешь, не объяснишь абсолютно ничего.
И нахрена было вот так придуриваться, играть безмятежного шута, долбанную легкомысленную пустышку. Я словно заглянул в бездонную пропасть, и только какая-то тоскливая убежденность, что я совсем его не знаю… чём он живёт, чем жил — одна лишь радостно-красочная картинка два года рисуемая чёртовым скрытным типом.
И чья вина в итоге больше, что мы никак не можем разобраться в наших странных чудных отношениях?!
А впрочем… какая сейчас разница?
Кончиками пальцев провёл по впалому животу, рисуя вензеля на влажной коже.
Действительно — офисный крыс. Конец лета, а он бледный, как поганка. Зато руки, наконец, убрал от лица, вперившись злым взглядом.
— Продолжай меня и дальше наглаживать, Котя, и непременно нарвешься, — предупреждающе тихим голосом.
— Угу, — я лишь кивнул в ответ. — Нарвусь. Трахни меня, а? Ром…
Тот остолбенел совсем уже отчаянно, а я лишь лениво прогулялся пальцами по выступающим ребрам.
Королёв огляделся как-то растерянно, пристально уставился в небеса, сияющими пятнами просвечивающие сквозь листву плакучих ив, словно пытаясь там разглядеть священный лик бога…
— У тебя солнечный удар, Котик, — убежденным тоном заявил он, и все мои трепетные предположения рассыпались в прах. — Точно! Жарища, тебе явно напекло голову.
— Это у тебя удар, придурок, — я печально закатил глаза.
— Или у меня, — ещё более убежденно согласился тот. — Валяюсь в отключке, и меня накрывает лихорадочный бред. Уйди, коварный морок.
И упёрся ладонью в мой лоб, отталкивая смело и решительно.
…Вот и что опять не так этому типу?..
Одним уверенным движением перехватил его руки, опуская, прижимая ладони к покорно склонившейся траве.
— Ром, я серьёзно.
И он уставился бесконечно усталым взглядом, а шутовская бравада осыпалась шелестящей шелухой.
— Серьёзно он… — и вздохнул совсем уж обреченно. — Да, не нужны мне твои… подачки. И так всё замечательно, правда. И разницы… как бы её особой и нет.
— Неужели? Вот и узнаем. Должен же я как-то узнать?
Ромка вытаращился озадаченно, но в глубине неумолимо темнеющего тумана явственно мерцал слабый дикий огонёк. Подбивая, подначивая, вопреки всем глупым словам и абсолютно не нужному сейчас рыцарству.
…Хитрый чёрт… играет со мной, и мотает моё сознание по широкому простору эмоций от ослепительной ярости до неукротимого вожделения.
До чёткой неумолимой нежности…
Я изучал его, как в первый раз. В отчаянной попытке… определиться? Понять? И что же тянет так… и почему…
Вкус губ чуть кислый от яблочного сока… Я не люблю этот приторно непритязательный фрукт. Но там, под ним, неприметно сладкая влажность, и обвести языком, лаская, выбирая малейшие крохи. Вдохнуть, ощущая слабый запах речной воды с прелыми нотами перезрелой августовской зелени. Пока ещё не осенней, но уже уставшей от пыльного ветра и жаркого солнца. А если уткнуться носом чуть ниже уха, в прилипшие щекочущие влажные пряди, то можно уловить такой знакомый аромат тела, и, поймав, уже не потеряешь его тонкую нить. Путеводную — по запрокинутой шее, исследуя губами.
Я изучал его. Кончиками пальцев — мокрую кожу. Обводил, рисуя, ключицы и бусинки сосков, твердеющих от малейшего прикосновения, и слегка выступающие рёбра, и броскую татуировку, и маленький шрам — рваной запятой напротив сердца, гулко бьющего неровными ударами. И кожа льнула к ладоням, накаляясь дрожью отклика тела.
И за нитью — лизнуть остро кольнувший язык сосок — стон на грани слуха волной мурашек по позвоночнику. Целуя долгими поцелуями, следовать за пальцами, смакуя на вкус влажную гладкость.
Не привычный яростный пожар вожделения, когда рвешься, срываясь, и всё мешается спонтанно и неосознанно. Не смазано яркий секс — быстрый ли, неспешный ли — подёрнутый пленкой тумана желания. И не утомленное послевкусие, когда хочется щедро дарить, благодаря за наслаждение.
Я контролировал себя сейчас целиком и полностью, заключая под замок острый голод.
С риском струсить и сбежать, хотел… понять.
В чём секрет притяжения?
В нём?
Или во мне?..
Или сыграли роковую роль хитрые эмпатические приёмы?
Подушечки пальцев запутались в мягких волосках, обводя впадину пупка, и я без колебаний изменил линии следования, касаясь губами напряженно застывшей головки члена. Просто ещё один поцелуй. И ещё один — встречный, протяжным движением устремившихся навстречу бёдер, проскальзывая по губам всей длиной. И обвести языком, опять же — изучая. Поглощая и впитывая малейшее ощущение вместе с несдержанно-громкими стонами…
…Оказывается грани переступать так легко…
— Стой… — охрипший Ромкин голос.
Лица коснулась ладонь, пробегаясь пальцами вдоль щеки, останавливая запретом, мягко ухватив за подбородок.
Ромка изогнулся ко мне, приподнявшись, и я поплыл...
Неумолимо ломался самоконтроль, от одного лишь выражения, почти черных от расширенных зрачков, глаз. И от искусанных опухших губ. От напряженной гримасы рвались и осыпались старательно возведенные оковы, выпуская иступленный жар обжигающей волной по обнаженным нервам.
И натяжением пределов — попытка удержаться на краю. Застыть.
— Кот… — срывающийся на сип низкий голос. — Котя… — на выдохе, — Зря ты… я…
В спину впились остро-колючие опавшие листья и стебли травы, когда он, неотвратимо потянувшись, придавил меня всем телом. И только шёпот в самые губы:
— Ну, и похрен…
Вот и правильно.
Он целовал жадно и голодно, прильнув и несдержанно двигаясь в рваном ритме, вцепляясь пальцами в плечи, лаская лихорадочно нетерпеливо. Ладони гладили тело, разгоняя по нему горячие волны, и тело само выгибалось навстречу, а я, сдаваясь, проваливался в эту лавину сумасшедших ощущений, и только яростная пульсация скапливалась в возбужденной до предела плоти. Дикое желание от слишком скудных подачек-скольжений по напряженному Ромкиному животу. И судорожный рывок навстречу мимоходом пробежавшимся пальцам.
— Погоди… — горячечный полустон.
И только легким порывом ветра слегка охладило пылающую кожу, и уже не пальцы, а жадный язык нетерпеливо обласкал пах, дразня быстрыми движениями. Слишком хаотично. Слишком… мало. Бёдра сами подались навстречу и замерли прижатые, подхваченные твёрдыми руками, а язык впился, соскальзывая влажной дорожкой по промежности. Лаская анус в предельно-откровенной ласке.
— Ром… Ромка, — я шептал его имя, как молитву, выдирая с корнем траву и пачкая руки в зелёном соке.
Захваченный острыми ощущениями, раскрывался, доверяясь, и страха не было вот ни капли. Одно лишь крышесносное желание слиться ещё полнее, оно выгибало, вырывало слабые всхлипы, тянуло навстречу, и даже, когда язык сменили, принося глухую тянущую боль, торопливо-резкие пальцы, оно не стало слабее.
Боль словно острым мазком оттенила потрясающее наслаждение, расцвечивая красками, и уколами тока — жадные поцелуи на внутренней стороне бёдер.
И выше на ступень — глубокий рывок, когда он вошёл нетерпеливо-резким толчком.
…Спазмом перехватило дыхание, и я распахнул глаза, замирая, а судорога уже отступала, оставляя слабо ноющее послевкусие.
И Ромка — застывший, зажмурившийся, с напряженным до предела лицом и прикушенной в исступлении губой. Я инстинктивно подался навстречу, вырывая из его груди надрывный стон, и он вцепился, до ломоты, до чёрных синяков сжимая ягодицы и обрушиваясь сверху.
— Кот… прости... не могу больше… ждать… такой сладкий… мой, — горячечный шёпот срывал крышу и затягивал в безумный омут, смывая тягучую боль от резких толчков и более острую — от поцелуев-укусов.
Слишком быстро и грубо.
Слишком нетерпеливо, сгорая ослепительно ярким пламенем.
Слишком жадно, сумасбродно и стремительно он подобрался к финалу, с громким стоном вдавливая в последнем рывке.
И рухнул, уткнувшись в шею, тяжело дыша и всхлипывая.
…Я боялся шелохнуться, не смотря на тянущее неутоленное желание. И отчётливо понимал, что, даже зная заранее, что произойдет такое — чересчур смахивающее на изнасилование, я бы не пошёл на попятную.
— Эгоист… — шепнул ему укоризненно, сдувая щекочущие лицо пряди растрепанных волос.
— Прости, — покаянно. И прижался всем телом ещё плотнее.
— Ни за что, — категоричным тоном, сдерживая улыбку. — Ты — чудовище.
— Угу… — печальный вздох. — Но я исправлюсь.
И исправился.
Утопив в бесконечной нежности, лаская бережно и неторопливо. Зацеловывая, зализывая оставленные нетерпеливыми пальцами следы на коже бёдер. Скрадывая, заглушая последствия собственного сумасбродства, Ромка также бережно, но неумолимо подвёл меня к финалу.
Тягучий протяжный оргазм накрыл с головой не привычным шквалом, а медленной спокойной волной…
…И схлынул, не спеша, оставляя только полное всепоглощающее блаженство.
Мы долго ещё лежали на примятой истрепанной траве. Лежали, обнявшись, опустошенные до донышка. Молчали и приходили в себя.
— Ром…
— Ммм? — сонное мычание откуда-то из района подмышки.
— Всё-таки я оказывается не гей.
— Мда? — скептически. И тяжело вздохнул: — Звучит, как «хрен ты ещё дотронешься до моей задницы».
— Нет. Просто я тебя люблю.
— Угу, — и руки, и так облапившие меня со всех сторон, стиснули ещё сильнее. — Я знаю…
…Знает, конечно же. И наверняка гораздо дольше меня самого.
Вот только я, судя по всему, совсем не знаю этого шута…
Да, и об одной ли и той же любви мы с ним говорим?
— Угу, знаешь, что люблю, — и не смог сдержать обречённый вздох. — А вот ты меня, похоже — нет.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 48 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 8 | | | Глава 10 |