Конец процесса разрядки

валось впечатление, что Картер умышленно выдвигал такие предложения чтобы набрать пропагандистские очки. Короче, все более очевидными становились расхождения относительно путей достижения соглашения по ОСВ и содержания самого соглашения.

Тем временем усиливались разногласия и по вопросу о диссидентах в СССР, который становился постоянным раздражителем в наших отно­шениях.

У меня сложилось впечатление, что публичное братание Картера с диссидентами вызывало озабоченность госдепартамента. Так, зам. госсекре­таря Хартман заметил („как профессионал профессионалу"), что он предви­дит большие трудности в наших отношениях в связи с позицией нового президента в вопросе о диссидентах.

Вэнс в неофициальном плане также высказал мне растущее опасение, что все это может отрицательно сказаться на переговорах по ОСВ (впервые в наших отношениях вопрос о правах человека вышел на официальный уровень).

И хотя госсекретарь явно выражал сомнения и даже опасения насчет разумности соответствующих публичных заявлений администрации, Картер не собирался отходить от занятой им позиции, во-первых, потому, что он в ходе предвыборной кампании „обещал" публично выступать в защиту прав человека, и, во-вторых, потому, что в этом вопросе на Белый дом оказывали сильный нажим конгресс и другие влиятельные круги.

Впоследствии в своих мемуарах Бжезинский не без гордости отметил, что с самого начала увидел в правах человека и диссидентах в СССР хорошую „возможность поставить Советский Союз идеологически в положение обороняющегося".

Интересна реакция некоторых влиятельных американцев на этот аспект политики Картера. Нельсон Рокфеллер в беседе со мной выразил опасение по поводу того, как скажутся публичные заявления Картера о правах человека на советско-американских отношениях. „Я думаю, - сказал он, -что это большая ошибка Картера, которая негативно скажется на разных аспектах, даже в тех областях, где сам Картер хочет договоренности". Картер, добавил он, уверен, что все это ему „сойдет с рук" ввиду стремления Москвы к разрядке.

Президент компании „Кока-кола" и близкий друг Картера Остин рассказал мне, что он посоветовал президенту „сбавить тон" по правам человека. У него сложилось впечатление, что Картеру очень нравится паблисити, которое он получает в США, когда публично высказывается по такому вопросу, однако он явно недооценивает долгосрочные негативные последствия этого курса для отношений с СССР.

По-моему, хотя Картер и верил, безусловно, в моральную правоту публичных высказываний о правах человека (в этом надо, конечно, отдать ему должное), он видел в этом вопросе прежде всего выгодное идеологи­ческое и пропагандистское оружие, которое президент упорно публично использовал против СССР, поступаясь порой (сознательно или нет, не берусь сказать) договоренностями по другим важным вопросам советско-амери­канских отношений. Можно, конечно, спорить о разумности или неразум­ности такого курса. Я считаю, что в тот исторически конкретный период этот курс Картера в конечном счете принес нашим отношениям больше вреда, чем пользы (даже в том, что касается обеспечения прав человека у нас в стране).

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

В Москве решают объясниться „начистоту"

Выявившиеся расхождения взглядов с новым президентом США, его отход от наших договоренностей с Фордом вызывали растущую насторожен­ность и озабоченность в советском руководстве.

В конце февраля Громыко, Устинов и Андропов совместно обратились в Политбюро со специальной запиской. В ней, в частности, давалась оценка последним письмам и публичным заявлениям Картера, которые, по мнению авторов записки, были явно направлены на то, чтобы „попытаться навязать нам свой подход к основным вопросам советско-американских отношений еще до того, как мы приступим к переговорам по существу проблем, намеченных к обсуждению, в частности в связи с предстоящим приездом в Москву госсекретаря Вэнса. Все это, по нашему мнению, делает необходи­мым сразу дать твердо понять новому президенту, что попытки давления на нас, получения каких-либо преимуществ за наш счет неприемлемы и ничего не дадут".

Что касается рассуждений Картера насчет „резкого сокращения" ракетно-ядерных вооружений, говорилось далее в записке, то этот вопрос в значительной степени используется им „в целях политической демагогии и пропагандистского нажима на нас". Предлагалось также „решительно отвергнуть попытки Картера вмешиваться в наши внутренние дела под фальшивым предлогом защиты „прав человека".

Короче, речь шла о проведении более твердого курса в отношении новой администрации уже в начале ее деятельности. Такого давно не было в наших отношениях с США, так как обычно бывал период выжидания.

После подробного обсуждения в Политбюро отношений с новым президентом было решено послать Картеру еще одно личное письмо Брежнева (25 февраля), которое я и вручил Вэнсу. Оно характерно для настроений, господствовавших в тот момент в Кремле.

Письмо это (как и послание Картера Брежневу от 15 февраля) во многом предопределило развитие дальнейших отношений с новой администрацией США, особенно в вопросах по ОСВ.

„...Содержащиеся в Вашем письме высказывания общего порядка в пользу мира и свертывания гонки вооружений, конечно, же созвучны нашим собственным стрем­лениям... - писал Брежнев. - Однако продвижение вперед к высоким целям никак не ускорится, а, наоборот, затруднится, если будем подменять взвешенный, реалисти­ческий подход к определению дальнейших конкретных шагов выдвижением заведомо неприемлемых предложений... Как я уже писал Вам, мы твердо исходим из того, что в первую очередь необходимо завершить выработку нового соглашения по ОСВ на той основе, что была согласована во Владивостоке. В этом соглашении все взаимо­связано - из него нельзя изъять какой-то важный элемент, не разрушив всю основу.

...Теперь нам предлагают вынести за рамки соглашения вообще весь вопрос о крылатых ракетах. Как мы должны понимать этот возврат к давно пройденному этапу. А какая, собственно, людям разница, от какой ракеты они погибнут - от крылатой или бескрылой?

—Нельзя искусственно сохранять вопрос о советском среднем бомбардировщике „Бэкфайер".

Как выглядит идея резкого сокращения ракетно-ядерных сил СССР и США?

В нашем письме она выдвигается в отрыве от всех других аспектов существующей

ситуации. Между тем очевидно, что в этом случае неизмеримо выросло бы значение - причем к односторонней выгоде США - таких факторов, как разница

ДЖ.КАРТЕР:

КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ

в географическом положении сторон, наличие американских ядерных средств передового базирования и авианосцев вблизи территории СССР, наличие ядерных средств у союзников США по НАТО и другие обстоятельства, которые нельзя сбрасывать со счетов.

...Такая же однобокость просматривается в предложениях относительно запрещения всех мобильных ракет (т. е. и средней дальности, которые есть у нас).

Вам, конечно, виднее, почему все эти вопросы поставлены в столь неконструктив­ном плане. Надеемся, что мы сможем увидеть взвешенный подход, когда в Москву приедет госсекретарь Вэнс.

Не углубляясь сейчас в детали, скажу, что Ваше письмо отнюдь не указы­вает на какие-то изменения и в подходе США к таким вопросам, как урегулирование на Ближнем Востоке или исправление положения в области торгово-экономических отношений между нашими странами.

...И последнее. В письме вновь поднимается т. н. вопрос „о правах человека". Наша квалификация существа этого вопроса и поведения американской админист­рации в этой связи была только что сообщена через нашего посла. Это наша принципиальная позиция... И вообще как мы должны расценить такое положение, когда президент США направляет послания Генеральному секретарю ЦК КПСС и в то же время вступает в переписку с отщепенцем, который объявил себя врагом Советского государства и выступает против нормальных, хороших отношений между СССР и США? Мы не хотели бы, чтобы испытывалось наше терпение в ведении любых дел международной политики, в том числе и в вопросах советско-американских отношений. Так вести дела с СССР нельзя.

Таковы мысли, г-н президент, которые возникли у меня и моих коллег в связи с Вашим письмом. Я не подбирал округлых формулировок, хотя, быть может, они и были бы приятнее. Речь идет о вещах слишком серьезных, чтобы оставлять место для каких-то двусмысленностей или недоговоренности. Мое письмо продиктовано искренней заботой о сегодняшнем и завтрашнем дне наших отношений, и именно эту главную мысль я хочу со всей прямотой и доверительностью довести до Вас".

Вэнс дважды перечитал это письмо, а затем после некоторого раздумья сказал: „Лично я приветствую такой прямой, без обиняков язык Генераль­ного секретаря. Наш президент все еще слишком легко подходит к некоторым международным проблемам. Я, например, несколько раз ему говорил, ссылаясь и на разговор с Вами, и на всю историю предыдущих переговоров, что советское правительство придает очень большое значение решению вопроса о крылатых ракетах. Он этому не внемлет и стремится побыстрее закончить соглашение без длительных переговоров по остав­шимся спорным вопросам, думая, что эти вопросы можно отложить „на потом". Я ему говорю, что это не так, но..." (Вэнс развел руками в знак того, что он пока не может убедить президента).

„Надеюсь, что откровенное письмо Брежнева, - продолжал госсекре­тарь, - заставит президента несколько по-иному взглянуть на вещи. Я, конечно, не во всем согласен с тем, что изложено в письме, но надеюсь, что именно такое письмо нужно сейчас президенту".

Вэнс далее выразил сожаление, что события повернулись таким образом и что, несмотря на его личное желание („а такое желание в принципе есть, я знаю, и у президента") развивать хорошие отношения с СССР, все сейчас сконцентрировалось - во всяком случае в глазах общественности - на публичных разногласиях „по правам человека", без какого-либо позитива.

В целом Вэнс воспринял текст письма Брежнева, я бы сказал, даже с
некоторым удовлетворением. Видимо, оно как-то подкрепляло его собствен­
СУГУБО
ДОВЕРИТЕЛЬНО

ную позицию в дискуссии, которая активно шла в высших кругах админист­рации о будущем развитии советско-американских отношений.

Однако в вопросах по ОСВ Картер продолжал считать, что перенос двух спорных вопросов (крылатых ракет и „Бэкфайера") „лишь содействовал бы более скорому соглашению со всеми его позитивными политическими последствиями". Он настойчиво призывал Брежнева определиться в вопросе о „значительном сокращении уровней стратегических сил, которого мы могли бы достичь через 4-5 лет", а не настаивать только на небольших шагах „в направлении неопределенного будущего". Короче, Картер продолжал упорно навязывать Брежневу обсуждение своих идей вместо того, чтобы завершить владивостокские договоренности. Брежнев же настаивал на необходимости сохранения в переговорах вопроса о крылатых ракетах и одновременно решительно отвергал „попытки поднимать вопросы, выходящие за рамки межгосударственных отношений", т. е. права человека (письмо от 16 марта). Переписка по этому вопросу начинала заходить в тупик.

По словам сенатора Кеннеди, к этому времени в конгрессе резко изменились настроения в вопросах разоружения. Законодатели ратовали за увеличение военных расходов и наращивание вооружений. Полностью прекратились голоса в пользу сокращения или вывода американских войск из Западной Европы.

Кеннеди объяснил мне, что эти настроения в конгрессе объясняются поворотом общественного мнения США. В числе причин такого поворота сенатор назвал, в частности, небывалую по своему размаху пропагандист­скую кампанию, развернутую Пентагоном и военно-промышленным комплексом и усилением антисоветских настроений в конгрессе, вызванным кампанией в защиту прав человека в СССР. („Вы даже не представляете, что сейчас происходит в конгрессе!")

Вокруг поездки Вэнса в Москву

Тем временем Бжезинский передал мне текст ответного письма Картера Брежневу. Картер продолжал навязывать Брежневу для обсуждения свои идеи о владивостокской договоренности (характерно, что ответ Картера был передан не через Вэнса). Последовал новый обмен письмами.

Накануне своей поездки в Москву Вэнс пригласил меня на беседу, чтобы, как он сказал, в общих контурах обрисовать подход США к новому соглашению с СССР по ограничению стратегических вооружений. При этом он оговорился, что не все еще утверждено президентом, но основные контуры ясны.

По нашему мнению, сказал Вэнс, возможны два варианта соглашения по второму этапу ОСВ: первый - развернутый, чему они отдают предпочтение, и второй - более ограниченный, на случай, если не удастся договориться по первому.

Первый вариант включал сокращение с 2400 до 2000 единиц суммарного

числа стратегических носителей; с 1320 до 1200 единиц пусковых установок

ракет, оснащенных разделяющимися боеголовками (это все означало бы

непропорциональное сокращение для.СССР, так как все существенные

сокращения должна была делать советская сторона). Советский Союз

ограничивал бы также число своих тяжелых ракет „СС-18" (вместо 300

ПЖ КАРТЕР'
КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ 389

Чт таких ракет было бы не больше 150). Запрещалось бы создание мобильных

МБР. Запрещались бы крылатые ракеты воздушного базирования дальностью 2500 км (но фактически разрешалось развертывание всех систем наземного и морского базирования). При этих условиях принимались предложения советской стороны по „Бэкфайеру".

Изложенные госсекретарем предложения существенно отличались от того, что было согласовано во Владивостоке с Фордом и Киссинджером. Они предусматривали „глубокие сокращения" СНВ, причем с явно более выгодным для США набором таких сокращений.

В качестве альтернативы этому соглашению, продолжал Вэнс, могло бы служить известное предложение Картера о заключении ограниченного владивостокского соглашения с вынесением на последующий, третий этап переговоров по ОСВ несогласованных вопросов, т. е. прежде всего крылатые ракеты и „Бэкфайер".

Я откровенно сказал Вэнсу, что все эти американские предложения не дают реальной базы для достижения в Москве во время его поездки взаимоприемлемой договоренности. Американская сторона по-прежнему стремится к односторонней выгоде. Все это может обречь на провал его поездку, предупредил я его.

Госсекретарь убедился в этом после переговоров в Москве 28 - 30 марта. Они закончились, как и следовало было ожидать, полной неудачей. Советское руководство отвергло оба американских варианта соглашения по ОСВ, твердо настаивая на соблюдении владивостокской договоренности и отвергая подход Картера как „несерьезный". „Если США хотят вновь обсуждать ранее решенные вопросы, - заявил Брежнев госсекретарю, - то тогда и СССР вернется к таким вопросам, как американские ракеты передового базирования в Европе и передача американского стратеги­ческого оружия союзникам. Главное требование администрации США -ликвидация половины советских тяжелых ракет наземного базирования -абсолютно неприемлемо".

Вэнс был обескуражен, Картер - обижен и разгневан. Последовали негодующие публичные заявления с обеих сторон. Отношения между Вашингтоном и Москвой еще больше ухудшились.

Чем же объяснялась неудача миссии Вэнса, которая заложила опасную мину недоверия между обеими сторонами на длительный период президент­ства Картера?

Конечно, „всеобъемлющие предложения" новой администрации США можно было бы попытаться использовать для поисков договоренности в интересах обеих сторон. Ведь спустя десять лет СССР уже сам предлагал такие уровни сокращений, которые были довольно близки к привезенным Вэнсом в Москву в 1977 году. Но для таких переговоров требовалось немалое время. В целом же мы считали абсолютно лишенным здравого смысла игнорирование результатов совместного пятилетнего труда с пред­шествующими администрациями, во многом уже подготовленный договор об ОСВ-2 и новые переговоры с неясными результатами. Однако в то время США не хотели запрещать или резко ограничивать ракеты с РГЧ и крылатые ракеты. А это сильно затрудняло переговоры.

Руководство в Кремле очень рассчитывало на то, что в советско-американских отношениях удастся сохранить преемственность политики прежней администрации Форда, символом которой было соглашение во Владивостоке. В Москве надеялись, что процесс разрядки удастся развить и

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

закрепить с Картером, подписав во многом уже согласованный договор об ОСВ-2 на базе владивостокской договоренности, причем сделать это на советско-американской встрече еще в 1977 году. Таков был стратегический расчет в отношениях с США. Однако новый подход Картера к ОСВ блоки­ровал все это.

Напомню, что даже владивостокская договоренность вызвала в свое время серьезные разногласия в советском руководстве.

И вот после таких разногласий в Политбюро госсекретарь США приезжает в Москву и, по существу, предлагает пересмотреть владивосток­скую договоренность в сторону значительных сокращений, которые и без того вызывали возражение советского военного руководства. Брежнев, разумеется, не хотел снова открывать неизбежную и неприятную для него дискуссию в Политбюро. Громыко полностью поддержал Брежнева.

Резкость реакции Брежнева на американские предложения объяснялась еще и тем обстоятельством, что в Москве усиливалось впечатление, что Картер отмежевывается от позитивных договоренностей СССР с преды­дущими администрациями США и хочет сам все начинать „с чистого листа" и на этом приобрести популярность.

Ко всему прочему в советском руководстве росло сильное раздражение по поводу публичной кампании Картера по правам человека и его открытого „братания" с советскими диссидентами. В Кремле даже подозревали, что Картер придерживался новой доктрины, резко отличавшейся от подхода Никсона и Форда, а именно умышленно увязывал политику разрядки с подвижками во внутренней политике СССР. Это было, конечно, неприемлемо для кремлевских руководителей..

Были, разумеется, и серьезные разногласия по существу содержания воз­можного соглашения по ОСВ-2. Так, например, советское руководство от­вергало тогда предложение о резком, да к тому же еще более значитель­ном, чем для США, сокращении наземных стратегических ракет, поскольку они были главной составной частью советской стратегической мощи. Кар­тер же не соглашался ни на какие ограничения на крылатые ракеты (на чем настаивал СССР) без изменений во владивостокской договоренности. А эти изменения, по Картеру, должны были в этом случае предусматривать опре­деленные ограниченные уровни для ракет с РГЧ наземного базирования (в основном это касалось модернизированных советских ракет нового поколе­ния), т. е, той же сердцевины советских стратегических сил. Все это, повто­ряю, давало США односторонние преимущества в ущерб Советскому Союзу.

Так или иначе, дальнейшие переговоры по ОСВ-2 затянулись на два года, в течение которых СССР отстаивал владивостокские договоренности, хотя все же пошел, как и американцы, на некоторые уступки.

В целом же, по моему убеждению, затяжные споры по „доводке" указанной договоренности, различные „увязки" с другими вопросами явно не оправдывали потерю драгоценного времени. Договор был подписан летом 1979 года, когда уже стало очевидным заметное ухудшение советско-американских отношений по всем направлениям. А ведь подписание договора в 1977 году, да еще на встрече на высшем уровне (и возможная его ратификация в том же году), могло бы придать большой импульс развитию этих отношений в конструктивном направлении.

Вот почему, на мой взгляд, опрометчивая попытка администрации Картера в 1977 году по-новому подойти к решению проблемы ОСВ была недостаточно продумана, хотя, видимо, и была сделана с добрыми

ДЖ.КАРТЕР:

КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ

намерениями. Это обернулось потерей драгоценного времени на длительных переговорах, а также эрозией общественной и политической поддержки в самих США соглашения по ОСВ-2, подписанного уже в 1979 году. Уменьшилась и стратегическая ценность самих ограничений по этому соглашению ввиду дальнейшего развития военных технологий.

Снова встречаюсь с президентом

Советское руководство надеялось, что в Вашингтоне внимательно проанализируют причины провала миссии Вэнса и скорректируют свою позицию с учетом состоявшегося в Москве обмена мнениями. 7 апреля я передал Вэнсу письмо Брежнева Картеру в этом духе.

Вэнс, который все еще находился под сильным впечатлением неудачной поездки в Москву, попросил меня, когда мы встретились, дать оценку нынешнего состояния советско-американских отношений, памятуя, что я был послом и при других администрациях.

Я ответил, что если говорить откровенно, то состояние отношений сейчас, пожалуй, самое неудовлетворительное за последние десять лет. Заметил, что администрация Картера за три месяца своего пребывания у власти „успела" основательно испортить отношения с СССР, хотя советское руководство стремилось с самого начала установить хорошие отношения с новым президентом. „Неужели президент верил, - спросил я Вэнса, - что советское руководство примет его явно неприемлемые предложения по ОСВ? Ведь я же лично предупреждал Вас об этом".

Госсекретарь, как бы оправдываясь, высказался в том смысле, что прези­дент „хотел завязать диалог" по разным конкретным составным частям обоих предложений и на базе этого искать компромисс. Однако категори­ческое отклонение советской стороной обоих вариантов явилось для президента и для него самого полной неожиданностью. Вэнс даже употребил слово „шок", когда описывал настроение американской делегации, которая, как и президент, ожидала соответствующих вопросов и критического разбора их предложений с советской стороны, но никак не короткого решительного заявления Брежнева о полной неприемлемости американских предложений без каких-либо особых пояснений.

В результате, сказал он, президент погорячился, выступив в спешке с критическими заявлениями. Последовала перепалка с обеих сторон. Дело от этого только пострадало.

В конце беседы мы договорились, что госсекретарь продолжит обсуждение вопросов по ОСВ в мае при встрече с Громыко в Женеве.

В целом у меня создалось впечатление, что администрация Картера, вроде начала искать выход из тупика, куда она сама себя загнала. Хотя, возможно, это было лишь желание самого Вэнса.

Через несколько дней президент пригласил меня на беседу. Чувство­валось, что он стремился как-то смягчить неудачу поездки Вэнса.

Выразив желание обсудить вопрос о дальнейших возможных шагах, которые могли бы все-таки привести к соглашению по ОСВ в течение нескольких месяцев, он спросил: может быть, следует возобновить переговоры в Женеве на уровне двух делегаций?

Я ответил, что пока нет взаимопонимания в принципе на высшем уровне, никакие переговоры делегаций тут не помогут.

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Картер спросил тогда, почему все-таки Брежнев и Громыко отвергли американские предложения, не пожелав даже обсудить их с Вэнсом? Я сказал, что эти предложения, по глубокому убеждению советского руковод­ства, не могли явиться какой-либо реальной основой для соглашения, так как они обходят владивостокские договоренности между обоими правительст­вами. Пояснил суть нашей позиции.

Президент попросил передать Брежневу, что он не пытался словчить с целью получения односторонних преимуществ. Он лишь хотел начать обмен мнениями по широкому спектру проблем, а главное, обсудить вопрос о действительно глубоком сокращении ядерных вооружений, к чему он искренне стремится, включив в свои предложения разные элементы, вызывающие беспокойство как советской, так и американской стороны.

Я напомнил президенту, что выдвинутые им предложения, видимо, и с добрыми намерениями, помимо всего прочего, нарушают сбалансированность ограничений, о которой ранее достигнута была договоренность. Мы за то, чтобы сначала была выполнена, владивостокская договоренность, а затем уже следует перейти к решению других, более сложных проблем, включая и те, которые выдвинуты президентом. Известно, что нельзя успешно гнаться сразу за двумя зайцами - ни одного не поймаешь.

Президент выразил надежду на возможность достижения в ближайшие месяцы договоренности по ОСВ. Сказал, что даст поручение Вэнсу искать компромисс.

Затем Картер поднял еще один вопрос: советская печать начала вести в последнее время кампанию нападок в его адрес. Это огорчает его.

Я сказал президенту, что никакой специальной кампании против него лично не ведется. Однако наша печать не может проходить мимо антисовет­ской кампании, которая заметно активизировалась в США в последние месяцы, и не без прямого участия руководящих деятелей самой админист­рации. Я призвал президента обратить на это внимание.

Картер заявил, что постарается исправить положение, но при этом рассчитывает на взаимность. Он просил передать об этом в Москву.

Картер не скрывал, что он обостренно воспринимает публичную критику в свой адрес, но забывал, видимо, что такая же чувствительность к критике может быть и у другой стороны.

На следующий день я встретился с Бжезинским в Белом доме. Разговор с ним в отличие от беседы с президентом был довольно напряженным. Чувствовалось, что он был одним из основных авторов и вдохновителем „всеобъемлющего" проекта соглашения по ОСВ, с которым Вэнс приехал в Москву. Бжезинский горячился, он утверждал, что США не могут вести переговоры, когда их проект решительно отвергается без детальных объяснений.

Я подчеркнул, что новые предложения США являются недопустимой ревизией владивостокской договоренности и откровенно нарушают важный принцип равенства и равной безопасности. Их обсуждение, как показывает опыт таких переговоров, затянуло бы согласование позиций сторон на годы.

Когда в конце разговора я попросил его определить, что же, по его мнению, является все-таки главным для дальнейшего развития советско-американских отношений, он сразу резко ответил: „Научиться жить в условиях сохраняющихся разногласий".

Тем временем в Вашингтоне продолжались мои встречи с Вэнсом в Рамках конфиденциального канала. Они помогли выработать компромис-

ДЖ.КАРТЕР: КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ

ный подход к ОСВ, который затем был утвержден в мае в Женеве на встрече госсекретаря с Громыко, приуроченной к открытию советско-американских переговоров по ОСВ-2.

Достигнутый „рамочный" компромисс предусматривал: восьмигодичный договор, устанавливающий предельный уровень на все носители (ракеты и самолеты) и подуровень на носители с разделяющимися головными частями; трехгодичный протокол, ограничивающий развитие новых систем (крыла­тые ракеты и „тяжелые" стратегические ракеты), и заявление, которое должно было включать принципы дальнейших после этого переговоров уже по ОСВ-3.

К этому времени лишь 41 процент опрошенных в США положительно оценивал политику Картера в отношении СССР. Подавляющее большинство (75 процентов) высказалось за то, чтобы СССР и США продолжали поиски „областей сотрудничества и согласия". В поддержку советско-американского соглашения по ОСВ выступали 77 процентов опрошенных службой Харриса. Половина считала, что Картер „подорвал свои шансы" заключить соглаше­ние по ОСВ, поскольку постоянно говорил о нарушении прав человека в СССР. Таков был результат негласного опроса, проведенного по просьбе Белого дома.

В конце сентября, когда Громыко встречался с Картером и Вэнсом в Вашингтоне, решено было продлить действие договора об ОСВ-1, срок которого истекал 3 октября. Были также в принципе согласованы составные части нового соглашения: потолок на ракетные системы и тяжелые бомбардировщики - 2250 и подуровень на ракетные системы с РГЧ в 1320. Тяжелые бомбардировщики с крылатыми ракетами должны были засчитываться в этот подуровень. Однако другие спорные вопросы остались нерешенными, и переговоры, к сожалению, затянулись на многие месяцы.

Белый дом поднимает вопрос о встрече в верхах

В начале июня Вэнс в сугубо доверительной форме коснулся вопроса о возможной встрече на высшем уровне. Нынешнее состояние наших отно­шений оставляет желать лучшего, сказал он в беседе со мной. Положение осложняется и тем обстоятельством, что до сих пор не сложился еще даже минимум должного взаимопонимания между советским и американским руководством и лично между Картером и Брежневым. Несмотря на обраще­ние президента, нападки на него в советской печати продолжаются. Этим пользуются противники улучшения отношений с СССР.

По словам госсекретаря, он с президентом несколько раз обсуждал сложившееся положение и хотел бы в этой связи доверительно узнать мнение Брежнева.

Разрядить ситуацию, по их оценке, может встреча Картера и Брежнева. Оба лидера любят высказываться откровенно, без каких-либо дипломати- ческих условностей, оба обладают всей полнотой власти и могут принимать решения, которые во многом предопределят конструктивное развитие отно­шений между обеими странами. Наконец, будет установлен столь необходи­мый личный контакт на самом высоком уровне.

Возникает вопрос, продолжал Вэнс, когда и где проводить такую встречу. Мы исходим из того, что ее можно было бы провести осенью этого года. Возможны два варианта. Первый - если удастся договориться о новом

СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО

соглашении по ОСВ. В этом случае президент с удовольствием принял бы Брежнева в Вашингтоне для подписания соглашения и широкого обмена мнениями. Второй - если стороны не успеют завершить согласование договора осенью этого года, то встречу все равно следовало бы провести. Главное: установление личного контакта, откровенное обсуждение всего комплекса наших отношений и международных проблем, что значительно шире одной договоренности по стратегическим вопросам. Что касается места встречи, то, если Вашингтон будет неприемлем, можно подумать о другом варианте.

Заканчивая, Вэнс особо отметил, что он высказывает все эти соображения с ведома президента, но что больше никто в администрации ничего не знает и не будет знать об этом совершенно конфиденциальном разговоре.

Я приветствовал в принципе идею встречи на высшем уровне. В то же время подчеркнул важность усилий по скорейшему завершению соглашения по ОСВ-2 еще в текущем году. Это создало бы решающую предпосылку для встречи Брежнева и Картера.

Вэнс сообщил также, что выезжающий в Москву посол Тун везет с собой письмо министра обороны Брауна Устинову, приглашающее начальника Генштаба Огаркова посетить США. „Президент Картер, - сказал Вэнс, -считает установление контактов по военной линии существенным фактором улучшения взаимопонимания, особенно по вопросам переговоров по ОСВ и другим вопросам уменьшения военной напряженности".

Поездка Огаркова, однако, не состоялась. Мы не были еще готовы к таким контактам. Помимо прочего, тут сыграла свою роль растущая неприязнь Устинова к Огаркову. В целом это приглашение открывало неплохую возможность для установления контактов по военной линии. К сожалению, Москва упустила этот шанс.

Через неделю я сообщил Вэнсу реакцию Брежнева на идею встречи на высшем уровне. Советский руководитель предлагал вести подготовку к та­кой встрече „в контексте завершения выработки соглашения по ОСВ, имея в виду осуществить это осенью или во всяком случае до конца текущего года..."

Вэнс расценил этот ответ в целом как позитивный.

Однако спустя несколько дней Вэнс, сославшись на поручение президента, попросил довести до сведения Брежнева, что президент все же придерживается мнения, что чем быстрее состоится встреча с Брежневым, тем лучше будет для развития советско-американских отношений. В настоящий момент эти отношения проявляют тенденцию к ухудшению и только на самом высоком уровне можно приостановить такое нежела­тельное развитие событий, а также дать импульс более быстрому заключе­нию соглашения по ОСВ. Поэтому президент предлагает Брежневу догово­риться о встрече в сентябре или октябре этого года.

В целом из последних моих бесед было видно, что Картер и Вэнс хотели бы несколько поправить наши отношения. Поэтому я поддержал суть нового обращения президента США, считая ее целесообразной.

В Москве эта инициатива Картера стала предметом обсуждения в Политбюро. Было решено - в основном под давлением Громыко - не менять существа нашего принципиального подхода к вопросу о встрече, но внешне занять более гибкую позицию и посмотреть, как дальше будут развиваться события.

Дата добавления: 2015-07-19