Благодарности 8 страница

Я встаю и надеваю рюкзак. У двери я оборачиваюсь.

– Я поступила.

Эванс кивает, слабая улыбка по-прежнему сохраняется на его лице. Просто кивает, не говорит ничего нравоучительного или высокомерного, а затем поворачивается обратно к окну.

Я ухожу, чувствуя себя немного более странно. Немного печальнее.

Немного лучше.

***

В моем теле приблизительно девять триллионов клеток, и каждая из них ненавидит пеший туризм. И походы. И прогулки. В общем, все, что связано с передвижением в течение длительного периода времени. Все девять триллионов предпочли бы остаться в кровати. В прохладе. С парфе[20].

– Не могу поверить, что бегала, пока не похудела, – тяжело дышу я, опираясь на дерево. Кайла впереди меня на несколько ярдов спокойно поднимается на холм по тропинке, ведущей к дому Эйвери.

– Мы все совершаем вещи, о которых жалеем! – кричит Кайла в ответ.

– Типа живем.

– Или не придерживаться здорового образа жизни! – произносит нараспев она.

Я смотрю на ствол дуба, и, кажется, он разделяет мое недоверие. «Образ жизни?» – проговариваю я одними губами. Тень на дереве чуть перемещается благодаря солнечному свету – оно пожимает плечами!

– Ты действительно... учишься? – кричу я.

– Мы уже взрослые. Взрослые должны знать подобные слова.

– А я-то думала, что единственные слова, которые они знают – это «выпивка» и «бессмысленный секс».

Кайла смеется, дожидаясь меня на вершине холма.

– Не забывай «счета», – добавляет она, когда я догоняю.

– К-как я могла? – пыхчу я.

– Думаю, их я боюсь больше всего.

– Счетов?

– Счета жуткие, – кивает она. – Колледж меня не пугает. Это как старшая школа, ну, кроме того, что ты там живешь.

– Люди много пьют в колледже.

– Мы и сейчас много пьем.

– Там много заболеваний, передающихся половым путем.

– Эм, а как ты думаешь, почему Марина постоянно чешет свою промежность в спортзале?

– И твои мечты стать рок-звездой будут уничтожены.

– Я больше подумываю о карьере внеземной рок-звезды, – указывает она на небо.

– Да? – смеюсь я.

– Да, – хватается она за свои сиськи. – Эти ребята оценили бы невесомость. К тому же там изящные космические скалы и все такое. О-о, и пришельцы.

– В космосе нет «Космо», – предупреждаю я.

– Да, но это же космос!

Я ухмыляюсь и спускаюсь за ней.

Мы идем еще какое-то время. Ну, или Кайла идет, а я пыхчу. Но даже несмотря на горящие легкие и насморк, я нахожу это место очень красивым: леса здесь пестрят светом и свежим воздухом, а звук недалеко плещущегося озера, словно колыбельная, которую каждую ночь могут слышать только птицы. Кайла останавливается на другом холме и указывает на коттедж. Он огромный, с французскими окнами и с террасой, выложенной мрамором, но, по крайней мере, на подъездной дорожке нет машин. Мы можем свободно рыскать вокруг, только нельзя подходить к дому слишком близко, иначе сработает сигнализация.

– Добро пожаловать в Замок Эйвери!

– Спасибо, астропопка, – шлепаю я по ее заднице. Она визжит и кидает мне в голову сосновую шишку. Она застревает в волосах, но я не вытаскиваю ее, потому что она от Кайлы. Подруга дала мне множество всяких вещей: пирожные на палочке, латте и улыбки, но каким-то образом эта шишка значит для меня гораздо большее, чем любая из этих вещей. Она слегка колючая, иногда причиняет немного неудобства, но она по-прежнему со мной, ох, да и выглядит просто фантастически. Как Кайла.

– Итак, откуда начнем? – спрашивает она.

– Рен сказал, что это произошло в лесу, – озираюсь я вокруг. – Эйвери попросила их выйти на улицу, так что это не могло произойти далеко от коттеджа. Хотя это и не могло быть рядом с дорогой, так как это риск быть замеченной. Мы должны думать как Эйвери.

Кайла демонстрирует свое отвращение. И я хлопаю ее по спине.

– Необходимо принести жертву. Клетки мозга регенерируются через десять часов. Никто никогда не узнает. – Я поворачиваюсь и указываю на юг. – Эта часть леса выглядит идеально. Далеко от дороги, но не слишком далеко от коттеджа.

– Окей, я знаю, что ты очень умная и все такое, но я познакомилась с Эйвери задолго до того, как ты перевелась в нашу школу. Я знаю, как она думает, и она не пошла бы туда.

– Прошу, скажи, почему нет?

– Потому что там тонны грязи. Фу!

– Экстренное сообщение: грязь высыхает! Вероятно, десять лет назад там не было грязи!

– Экстренное сообщение: там всегда грязь, – осматривается она. – Если бы я была Эйвери и хотела бы заманить людей, чтобы сделать с ними что-то плохое, я бы пошла туда. Туда они с братом ходили запускать фейерверки, когда были детьми. От коттеджа то место не видно, поэтому родители ни разу их не поймали.

– Я бы тебя сейчас поцеловала, но еще целых шесть месяцев до того, как я смогу стать лесбиянкой из колледжа.

Кайла ухмыляется, и мы направляемся в сторону леса. Чем дальше мы заходим, тем толще становятся деревья, стволы такие огромные, что закрывают от нас коттедж и озеро. Это идеальная, изолированная граница на полумилю вокруг от подлой здесь-произошло-зло земли.

– Итак, что мы ищем? – спрашивает Кайла. – Пули? Кровь? Человеческие кости? Или... – вздрагивает она и продолжает шепотом, –...разорванную одежду?

– Что-нибудь, что выглядит странно. Что-нибудь, что выглядит так, будто не принадлежит лесу.

Она кивает, и мы разделяемся. Мои руки дрожат. Дыхание поверхностное. Вот оно. Вот то место, где все произошло. Я стою именно там, где все началось. Здесь Джек стал холодной, бесчувственной, пустой оболочкой. Здесь Софии причинили боль. Здесь родилась вина Рена, а Эйвери здесь начала сгорать.

Вот он. Мой шанс.

Я опускаюсь на колени, слои сосновых иголок на земле такие мягкие. Я копаю, переворачиваю камни, заглядываю между корнями, скоплениями грибов и огромными, гниющими пнями. Кайла фыркает, а затем начинает изящно осматривать стволы деревьев и разгребать ногой сосновые иголки, но я не могу ее за это винить. Мы ведь не из CSI. Она права. Что, черт возьми, мы здесь ищем?

После получаса тихой концентрации, мои руки измазаны грязью, а вокруг ногтей кровь из-за усердного копания. Уууупс. Пока не больно, но позже обязательно будет. А затем я чувствую что-то холодное и мокрое на своей лодыжке, и без промедления выдыхаю. Громко:

– Сними это, сними это СНИМИЭТО! КАЙЛА! КАЙЛА! КАЙЛАСНИМИЭТО!

– Что ты кричишь...

– СНИМИ ЭТО!

– Это всего лишь кусочек мха, Айсис!

Я прекращаю крутиться и смотрю вниз. Скользкий, зеленый правонарушитель невинно выглядывает из моих джинсов. Я убираю его, а Кайла закатывает глаза и возвращается к поиску.

– Д-да? – поправляю я джинсы, когда встаю. – Что ж, в следующий раз, когда плотоядный зомби выползет, чтобы съесть тебя, я просто сяду и буду наслаждаться зрелищем. С безопасного расстояния. Что слегка заглушит мою способность слышать твои крики о помощи.

– Это был мох!

– Ну, он ощущался как зомби, и кого мы должны за это винить, гм? Мать-природу? – Я смотрю вверх и кричу на деревья. – Спасибо, мистер дурацкий Белый парень! Может, в следующем раунде исключишь мох-который-ощущается-как-рука-зомби?! Спасибо, люблю тебя, во всем остальном твоя большая поклонница!

– Разве мы не должны вести себя тихо? – шипит Кайла.

– Да, но это не имеет значения! Здесь ничего нет. Я облажалась, окей? Мой большой план, который должен был ответить на все вопросы, провалился, и вот они мы! Копаемся в грязи, словно кроманьонцы, не знающие про огонь! Или перчатки!

Глаза Кайлы становятся стеклянными, и она смотрит вдаль. Я энергично машу рукой перед ее лицом.

– Эй? Не время улетать космос, глупышка, у тебя еще и здесь осталась работенка: необходимо получить степень и разбить сердца мальчишек.

Она хватает меня за руку и медленно переводит взгляд.

– Я вспомнила.

– Вспомнила что?

Кайла смотрит поверх моего плеча.

– Однажды летом, в десятом классе, я абсолютно уверена, потому что тогда на мне был оранжевый танкини, и он был таким изящным и стильным...

– Кайла!

– Точно, гм. Так вот, тем летом мы зашли слишком далеко вдоль озера. Мы проходили здесь, что было странно, так как это очень скалистая местность и обычно мы ходили другим путем, но в тот день решили пойти именно здесь, мы зашли далеко, наверное, чуть дальше отсюда, и Эйвери велела нам... Эйвери велела нам остановиться, – вздыхает Кайла. – Она очень испугалась и жутко взбесилась. Эйвери была на грани паники и сказала нам, что мы должны вернуться, мы все спросили ее почему, но она просто продолжала твердить: «потому что я так сказала» и «это мой коттедж, идиоты, поэтому мы возвращаемся, когда я скажу».

Мое сердце взмывает. Возможно, все это было не зря.

– Шли этим путем? – спрашиваю я. Кайла кивает и указывает за мое плечо.

– Если мы пойдем дальше, я смогу посмотреть с обрыва вниз на озеро и сказать тебе, где конкретно она велела нам остановиться.

Я следую за ней. Она идет так быстро, как никогда, однако адреналин столь же быстро пульсирует в моих ногах, и я с легкость могу от нее не отставать. Солнце по-прежнему высоко и кидает блики на поверхность озера Галонага. Кайла изучает опушки леса, где деревья и грязь переходят в камни и береговую линию. Она каждый раз качает головой и продолжает идти вперед, пока, наконец, не останавливается.

– Прямо здесь. Именно здесь она испугалась.

Я осматриваюсь. Здесь нет ничего необычного – просто лес. Но Эйвери испугалась, когда они дошли досюда, значит, она боялась, что они могут увидеть то, чего не должны видеть. То, что она здесь спрятала. То, что определенно можно заметить, находясь на берегу озера.

– Давай пойдем дальше. Смотри по сторонам, ищи что-нибудь странное.

Кайла кивает и следует за мной. Мы идем медленно, осматривая все вокруг. Кайла замечает это первой и хватает меня за локоть.

– Айсис.

Я смотрю, куда она указывает, и мое сердце падает. Нет, слово «падает» определенно не подходит. Оно вываливается из моей задницы. Оно ушло, а на его месте образовалось нечто тяжелое, свинцовое.

Там, у дерева установлен деревянный крест, а у подножия креста небольшая груда камней.

– Это... – Кайла тяжело сглатывает. – Это...

– Могила, – заканчиваю я. – Да.

Она останавливается, застыв на месте, а я осторожно подхожу к могиле и опускаюсь на колени рядом с ней. Деревянный крест – самодельный, кто-то просто скрепил две толстые ветки бечевкой, однако он выдержал проверку временем. Кора разложилась, и осталось только белое, выцветшее дерево. Если посмотреть под правильным углом, то белый цвет можно легко увидеть через деревья, да и от озера. Хотя, кто бы ни сделал эту могилу, он определенно знал свое дело. Вероятно, камни уберегали тело от животных, которые могли выкопать его и съесть.

Могила очень маленькая.

Я уже знаю, что находится внутри. Но этого недостаточно. Я должна увидеть это собственными глазами. Так что я начинаю убирать камни.

– Айсис! Что ты делаешь? Прекрати!

– Возвращайся к машине, Кайла, и жди меня там.

– Ты не можешь просто... не можешь просто взять и раскопать...

Я оглядываюсь на нее через плечо.

– Истина находится прямо здесь, Кайла. Я должна знать. Поэтому возвращайся к машине и жди меня. Притворись, что я этого не делаю.

Кайла зажмуривается, но не двигается. Я один за другим скидываю камни, затем беру плоский камень и начинаю копать мягкую землю. Когда раскапываю глубже, слышу, как Кайла начинает рыдать. Ее плач эхом раздается по лесу, и каким-то образом я понимаю, что это не первые человеческие слезы, который видят эти деревья. Мои руки болят, пальцы горят, а кутикулы разорваны, и оттуда течет кровь, смешиваясь с грязью, но я не могу остановиться. Я не смогла бы остановиться, даже если бы захотела. Уже на фут разрыла. Два фута, три фута, а затем...

Затем грязь распадается и из-под земли появляется крошечный кусочек розового одеяльца. Моя кровь капает прямо на него. Я копаю быстрее, но гораздо осторожнее и только вокруг свертка, который начинает приобретать форму. Когда раскапываю его полностью, медленно вытаскиваю, стряхивая грязь, затем кладу на землю, покрытую сосновыми иголками, и раскрываю его. Одеяльце заколото булавкой, но она давно проржавела и легко открывается, края жесткой ткани распадаются, словно покрытый коркой, древний цветок, раскрывая свою сердцевину.

Слева от себя я чувствую тепло, исходящее от Кайлы, ее любопытство определенно преодолело отвращение. Но как только одеяло раскрывается, слезы из ее глаз начинают литься гораздо сильнее, чем когда-либо, и она отскакивает, словно обожглась.

– Нет. Нет, нет, нет, – плачет она. – Нет. Нет, НЕТ!

На меня невероятно маленькими и черными глазками смотрит крошечный скелет, который так никогда и не увидел свет. Я совершенно в этом уверена. Пять месяцев? Может шесть, но я могу лишь предположить. Рядом со скелетом лежит маленький браслет с выгравированной надписью. Я дрожащими пальцами поднимаю его.

«Таллула»

Кажется, я смотрю на это имя часами. Днями. Таллула.

Коротко: Талли.

***

Звуки подвального помещения оглушают меня в ту же секунду, как я захожу. «Хвост Быка» – определенно нехороший бар и далеко не самый приличный: углы покрыты опилками, мочой и рвотой, однако это именно то, что я ищу.

Это именно то место, где умирают надежды людей.

Субботней ночью он забит доверху. Мужчины шатаются и ржут в свое пиво или виски, неприятный запах пота и затхлого арахиса моментально режет обоняние. Рок-музыка орет из скрипучего музыкального аппарата в углу, а дрожащий экран плазменного телевизора над баром показывает игру, которая, кажется, интересует, лишь часть постоянных посетителей. Бармен – женщина в возрасте с когда-то блестящими, светлыми волосами и невероятно красивой внешностью, однако годы посвистываний в знак восхищения и хватаний за задницу изнурили ее, превратив в бледную пародию.

– Что будете? – кидает она в мою сторону полусекундную, неестественную улыбку.

– Два шота самого крепкого. И джин-тоник со льдом.

– Удостоверение? – спрашивает она. Я достаю его, и она кивает. – Хорошо. Секунду.

Я жду. Я здесь единственный без пуза, так что женщины начинают меня замечать. Хорошо. Это сделает все гораздо легче.

Бармен возвращается с моими напитками, и я выпиваю их так быстро, как могу.

– Эй, – произносит мужчина слева от меня. – Ты слишком молод, чтобы так напиваться.

– Ты слишком стар, чтобы так надоедать.

Он смеется, но это не смех из-за обиды. Это веселый смех. Я смотрю на него: твидовый костюм покрывает достаточно крепкое тело. И я вспоминаю, что он шел за мной по тротуару. Он не толстый, на самом деле совсем наоборот. У него широкие плечи и неплохие мышцы. Он сидит идеально прямо, но расслабленно. Его правый указательный палец и сухожилия, переходящие из него в руку довольно мощные – классический признак человека, имеющего дело с огнестрельным оружием. Военный – несомненно. Его волосы седые и редкие, также как и усы, а темные глаза блестят.

– Люди так напиваются только по двум причинам: чтобы что-то вспомнить или что-то забыть, – говорит он.

– Да ты просто гений тавтологии, – усмехаюсь я. Джин и водка горят на моем языке. Женщины начинают действовать, и я тщательно выбираю свою цель. Это должен быть кто-то достаточно глупый, чтобы предположить обо мне самое худшее. А это означает, что подойдет любой пьяный мужик.

– Это девушка, не так ли? – спрашивает военный. Я не удостаиваю его ответом. – Она привлекательная?

Я молча вращаю оставшийся в стакане лед.

– Значит она некрасивая, – продолжает он. – Должно быть, совершенно омерзительна.

– Нет, – резко произношу я. – Не то, чтобы это имеет значение, но нет.

– Не то, чтобы это имеет значение? – давит он. Я молчу. Он хочет вывести меня на разговор, но алкоголь быстро ударяет в голову, и мне больше нечего терять.

– Я считаю ее привлекательной, – морщусь я. – Не то, чтобы она симпатичная. Нет, она, конечно, симпатичная, но это еще не все, кем она является.

– Конечно, нет. В противном случае ты не был бы здесь из-за нее, пьяный и с невнятной речью.

Я отправляю стакан обратно бармену и смотрю на мужчину. Он слегка улыбается, обернув пальцы вокруг стакана бурбона со льдом. Каким-то образом молчание мужчины раздражает гораздо сильнее, чем его слова, так что я прерываю затянувшуюся паузу:

– Мужчины любят классифицировать женщин, – я презрительно кривлю губы. – Расфасовывают их по маленьким, подходящим коробкам с надписями: «горячая», «милая» или «красивая». Для них так легче, но не для меня.

– Значит, она особенная, – подводит он итог. – Она не относится ни к чему из этого?

– Она все это, – говорю я слишком быстро, что мне абсолютно не нравится. – Гораздо больше, чем все это, и в то же время ничего из этого. Она именно та, кто она есть, ни больше и ни меньше. Но говорить все это сейчас совершенно бессмысленно.

– Она тебя бросила?

– Она сказала не лезть в ее жизнь.

– И вот ты здесь, забрел в захолустный бар с целью подраться с кем-то лишь для того, чтобы выпустить пар.

Я, прищурившись, смотрю на него.

– Я живу достаточно долго, чтобы узнать лицо того, кто ищет драку, – произносит он не переставая улыбаться. – Также я знаю лицо того, кто знает, что значит драться, – при этих словах темные глаза мужчины становятся нечитаемыми. – И я определенно знаю лица людей, которые в глубине души, даже себе не признаваясь в этом, наслаждаются дракой.

Я впиваюсь взглядом в барную стойку, блестящая, деревянная поверхность отражает мое лицо. Мужчина перестает мне улыбаться и делает глоток виски, прежде чем снова заговорить:

– Иногда ты можешь увидеть это в парнях. В армии большинству из нас не нравится то, что мы делаем, веришь ты этому или нет. Мы объединяемся из-за товарищеских отношений, чувства принадлежности, приказа. Не из-за крови. Но время от времени ты видишь, как проявляется истинная суть людей. Им нравится кровь. Некоторые из них прячут это лучше, чем другие, но рано или поздно правда все равно всплывает.

– Что ты говоришь? – рычу я.

– Я говорю, сынок, что ты монстр, – произносит он спокойно. – И ты ненавидишь себя за это.

Мой кулак соединяется с челюстью мужчины, прежде чем я успеваю его остановить. Лед растаял. Самообладание и спокойное, разумное поведение, которое меня сдерживало, мгновенно испаряется, и мужчина оттесняет меня наружу, толкая за плечи, бармен что-то кричит, а пьяные идиоты улюлюкают и орут, делая ставки и следуя за нами, когда мы оказываемся на ночном воздухе. Я наступаю в лужу, когда уворачиваюсь от хука справа. Он настолько мощный, что рассекая воздух, издает слышимый «глухой звук». Мужчина просто огромный. Он выше и шире Лео, а у меня нет биты. Он бросается на меня, и я опрокидываю между нами мусорный бак. Он пинает его в сторону, и тот сминается об стену, словно консервная банка.

И впервые с тех пор, как я увидел Айсис на полу с пятном крови вокруг головы, я чувствую страх. Реальный, настоящий, холодный страх, который проникает в мои легкие и вырывает их через горло.

Я поднимаю кулаки и уворачиваюсь от еще одного хука справа, но он ударяет меня коленом в грудь, и я не могу дышать, мир превращается в бело-красные вспышки и боль. Я едва могу расслышать толпу, перекрикивающую звук моего бешеного сердцебиения. Кто-то пытается нас разнять, но мужчина отталкивает их и бросается ко мне, а в следующую секунду мои ноги отрываются от земли, он хватает меня за воротник и поднимает над цементом. На долю секунды наши глаза встречаются, и, на удивление, его взгляд не выражает никаких эмоций, а затем он отбрасывает меня в сторону. Перед глазами появляются звездочки, а моя спина с отвратительным глухим стуком ударяется об кирпичную стену. Я пытаюсь подняться на ноги, но они напоминают желе.

Мужчина наклоняется ко мне и произносит:

– Никто не сможет приручить монстра вместо тебя, сынок. Ни твои родители, ни девушка. Ни колледж, ни институт. Только ты можешь это сделать.

Я сплевываю на его ботинки, слюна вся в крови.

– Да что ты вообще обо мне знаешь?

– Бланш мне многое о тебе рассказала.

– Я должен был догадаться, что ты один из ее головорезов.

– Ты заблуждаешься. Я не один из ее… и я доверяю ей достаточно для того, чтобы позволить себе ее бросить. Что, видимо, скоро и произойдет, учитывая сколько в последнее время она прибавляет в весе.

Я усмехаюсь. Мужчина отодвигается и предлагает мне руку. Толпа из бара давно разошлась, поскольку шоу для них закончилось. Я бросаю взгляд на его ладонь и потихоньку самостоятельно поднимаюсь на ноги. Каждая косточка в моем теле кричит, чтобы я перестал двигаться, просит вколоть морфий, завернуться в бинты, просит чего угодно, что может остановить боль.

– Я слышал о том, что ты сделал для семьи Блейк. Информация в системе уголовного правосудия распространяется очень быстро.

– И что?

Мужчина достает из своей куртки визитку и протягивает ее мне.

– Когда будешь готов использовать монстра конструктивно, а не деструктивно, приходи ко мне.

Он уходит, прежде чем я смогу съязвить что-нибудь в ответ, и я остаюсь один в переулке, все тело болит, а разум сбит с толку. Это самая простая визитка, которую я когда-либо видел, даже проще карточек клуба «Роза». И благодаря ей, я понимаю, что это сомнительный, преступный бизнес.

Грегори Каллан

«ВОРТЕКС энтерпрайзес»

Я достаточно долго залечиваю раны, чтобы набраться сил, вернуться в машину и свалиться. Алкоголь попадает в кровь, и я приветствую теплое облегчение, когда он притупляет боль. Однако с облегчением приходит и осознание того, что я сознательно искал драку. Я, Джек Хантер, активно искал кого-нибудь, чтобы вовлечь в драку. И теперь я побит и пьян, а во рту чувствуется вкус крови, и все чего я хочу – это вернуться в ту ночь на вечеринку Эйвери, в ту нелепую комнату в морском стиле, в кровать с Бетгерл, к Айсис, к Айсис, которая осторожно, застенчиво, заикаясь признавалась мне в том, что я ей нравлюсь, к моменту, когда все было просто. Она и я. Она и я в комнате, наедине.

Звонит мой сотовый, и я морщусь, когда отвечаю.

– Алло?

– Джек! – раздается веселый голос Софии. – Доктор Фенвол сказал, что прошел последний платеж за операцию! Спасибо. Большое, большое спасибо.

Я отталкиваю остатки воспоминаний о той ночи и улыбаюсь.

– Не благодари меня. Это меньшее, что я мог сделать.

– Ты так усердно работал. Я действительно тебе благодарна. Помнишь, я говорила, что ты можешь выбрать следующее место, куда мы пойдем?

– Да.

– Ну, доктор Фенвол сказал, что отпустит меня на несколько дней на следующей неделе. Так что.

– Надо подумать, смогу ли я найти для нас какое-нибудь развлечение.

– Да! Эйвери хотела устроить вечеринку-сюрприз в честь моего дня рождения.

– В марте?

– Знаю! Но у меня есть только несколько дней, чтобы она смогла воплотить свой план.

– Я думал, мы ненавидим Эйвери?

– Так и есть! Я имею в виду, она нам не нравится, но она действительно очень старается. И просто это кажется несправедливо по отношению к ней. И плюс, если я не перенесу...

– Не говори так, – резко обрываю ее я.

–...Если я не перенесу операцию, – говорит она серьезнее. – Я не хочу, чтобы между нами осталось все так же плохо, когда я... ну, ты знаешь.

– Этого не произойдет.

– Просто, пожалуйста. Я действительно хочу пойти.

– Хорошо, – вздыхаю я. – Я поговорю с ней об этом.

– Окей. Спасибо! Я знаю, что для тебя это тяжело, но спасибо.

– Все в порядке.

– Передавай от меня привет своей маме. Или, думаю, я сама могла бы это сделать. Хотя, это по-прежнему выглядит странно, просто написать ей в фейсбуке типа: «Привет, Далия! Это я!».

– Не беспокойся, – уверяю я ее. – Она тебя любит. И всегда будет любить. Ты всегда можешь это делать.

– Окей! Постараюсь поспать.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– Доброй ночи, Джек.

Когда мы сбрасываем, в моей голове раздаются слова Айсис.

«Она умирает, Джек».

Я опускаю голову на руль и представляю, что я где-то в другом месте. Там, где тепло. В том месте, что похоже на маленькую, нелепую комнату в морском стиле.

– 9 –

3 года

27 недель

2 дня

После суда маме становится лучше.

Не знаю, правильно ли употреблять слово «лучше» в данной ситуации. Ей так долго приходилось быть сильной, так что теперь, когда я вернулась, она снова становится зависимой от меня, и я не возражаю – для нас это норма, однако иногда я чувствую себя тростью, а не дочкой, но затем ощущаю себя виноватой за то, что так думаю, и готовлю ей обед, приношу чай и говорю, что все будет хорошо. Любовь – это когда ты ставишь интересы другого превыше своих. От тети Бет я узнала одно: быть семьей – означает всегда находиться рядом, когда никого другого нет.

Мама посещает психиатра в два раза чаще, но, кажется, ей это помогает. Иногда я встречаю Эйвери в офисе, и она презрительно усмехается мне прежде, чем броситься за дверь. В последнее время она стала еще стервознее, а это означает, что она стала счастливее, а это, в свою очередь, означает, что, возможно, София снова с ней разговаривает. По сути, Эйвери – йо-йо Софии, игрушка, которую Соф дергает за веревочки вверх-вниз для забавы. Но Эйвери ведь этого не скажешь. В глазах Эйвери София не может делать что-то неправильно. И мне очень ее жаль. Я испытываю к ней только жалость, а что может быть хуже чувства жалости? Я не переживаю за нее, не сочувствую ей, мне просто ее жаль, после всего, что она сделала со мной, Кайлой, Джеком, Софией и Реном, я не могу заставить себя чувствовать к ней что-то лучше. Что хреново для меня, и совсем не похоже на Айсис Блейк.

Я меняюсь. Прежняя Айсис попыталась бы снова подружиться с Эйвери, даже несмотря на все это дерьмо. Прежняя Айсис симулировала бы улыбки и приняла бы все удары.

Я становлюсь хуже. В конце концов, я становлюсь корнем зла. Какая ирония. Что ж, я – огнедышащий дракон, поэтому это имеет смысл.

В больнице очень тихо. Как на кладбище. Ну, за исключением того, что люди здесь чрезвычайно стараются не оказаться там. Действительно стараются. По крайней мере, четыре капли морфия и два больничных подноса с дрянной едой стоят этих усилий.

Оказавшись здесь снова, я чувствую клаустрофобию – запах антисептика, люди в халатах, бродящие, словно призраки из палаты в палату, медсестры и интерны, которые смотрят на меня и пытаются решить: к какой же мини-экосистеме лечения я принадлежу. Наоми сегодня не на дежурстве, за что я очень благодарна. Не хочу, чтобы все прошло тяжелее, чем должно.

Кого я обманываю?! Я, безусловно, хочу, чтобы было трудно. Навести самый лучший беспорядок.

Я только на секунду заглядываю в детскую палату, когда охранник уходит пописать. Мира и Джеймс безумно машут руками, я подмигиваю им и ставлю пакет с подарками у двери. Они бросаются к ним в своих маленьких пижамах с анимационными персонажами и большими смайликами.

– Мира сказала, что ты никогда не вернешься!

– Не правда! – Мира показывает Джеймсу язык.

Я смеюсь и ерошу их волосы.

– Я не могу остаться надолго, но обещаю вернуться в дневное время на этой неделе, окей? А теперь просто откройте подарки. Но не говорите Наоми, откуда вы их взяли. Скажите, что вы получили их от... мм, Иисуса. Не то чтобы я – Иисус. Ух.

Они безумно кивают, и Мира обнимает меня за шею так сильно, что я думаю, она пытается слиться со мной на клеточном уровне. Мне удается отодрать ее пальцы и улизнуть, как раз когда из-за угла появляется охранник. Позади меня доносятся звуки разрываемой обертки и визжание. Я сделала деток счастливее. И от этого я, безусловно, нисколечко не чувствую себя расплавленной и счастливой, потому что расплавленные вещи очень отвратительны, ведь они липкие и вязкие, ну, за исключением расплавленного сыра на пицце и...

Прямо передо мной открытый дверной проем Софии. Палата полутемная и около окна как всегда выстроены в линию вазы с цветами. Я вижу ее ноги под одеялом.

Стою возле ее двери, будто несколько лет, а затем я делаю глубокий вдох и вхожу.

Она не спит, как я надеялась. Она определенно бодрствует, синие глаза смотрят на меня поверх обложки любовного романа, на которой изображен рыцарь и очень потерянная грудастая леди.

– Эй! – улыбаюсь я.

– По-моему, я сказала тебе оставить меня в покое, – произносит она невозмутимым тоном.

– Ух, да, но мне всегда это плохо удавалось. Или уважать желания людей. На самом деле, ничего из этого. И вот я здесь! Делаю... здесь кое-что.

Она бросает на меня испепеляющий взгляд.

– Ты раздражаешь.

– Это, дорогая моя, не новость! – присаживаюсь я на край ее кровати. – Фактически, это древнее знание. Египтяне предсказали мое появление. На самом деле, они в основном рассказывали истории о том, как Айсис уживалась с братом. Инцест тогда был на гребне популярности, так что дольше тридцати лет никто не жил.

Дата добавления: 2015-11-14