Благодарности 6 страница

– Да. Джек страдал без твоего сбивания с него спеси.

Он сердито смотрит в пустоту. Я ерошу его почти сформировавшийся ирокез.

– Прекрати меня трогать. Люди могут подумать, что я нормальный.

– Не дай Бог! – смеюсь я.

– И Джек меня убьет.

– Джек? – фыркаю я. – Да Джеку насрать на меня. Нет, подожди, наоборот. Мне насрать на дерьмо Джека.

Мальчик-нож вырывается из-под моей руки. Когда я посылаю ему шутливый почему-пренебрегаешь-моей-красивой-дружеской-рукой взгляд, он кивает головой на что-то позади меня.

– Я достаточно умен, чтобы не влезать между вами двумя.

Я оборачиваюсь, и там он. Джек стоит в менее шести футах от нас, хмурясь, будто проглотил целую лимонную ферму. Его взъерошенные золотисто-коричневые волосы и ледяные голубые глаза в свете дня выглядят иначе, нежели на бледном, слабом больничном свету.

– Ах! Неужели это Джек! Джек Потрошитель женского чувства собственного достоинства. Джек Воробей, который летает вокруг и гадит на головы. Джек-дрочитель в каждую чашу с пуншем и портящий всем день!

– Черепно-мозговая травма определенно сделала тебя более креативной. И, к счастью, менее вразумительной, – монотонно произносит он и смотрит на Мальчика-ножа. – А кто этот очаровательный молодой человек? Поклонник? – Джек машет рукой перед его лицом. – Он слепой? Или просто тупой?

Что-то во мне натягивается и рвется за долю секунды. Я не так много помню о Джеке, но я адски уверена, что он знает Мальчика-ножа, и как он был со мной мил. Маленьким, своеобразным способом, но, тем не менее, это так!

– Почему я чувствую неожиданный порыв совершить насилие над твоим лицом? – наклоняю я голову набок. Возможно, я все выдумываю, но его грудь слегка раздувается. Гнев? Конечно, это гнев.

– Должно быть, твое тело помнит то время, когда ты ударила меня так сильно, что я видел сквозь время и пространство, – отвечает он.

– Тебе понравилось то, что ты видел? Тщеславных пришельцев? Сверхновую звезду? Манторока[12], Бога Трупов?

– Я видел альтернативную вселенную без тебя. И это было похоже на рай.

Мальчик-нож усмехается.

– Услышал что-то смешное? – глумится над ним Джек.

– Ты в течение двух недель ни с кем не разговаривал в школе, а теперь она вернулась и ты... –Мальчик-нож качает головой. – Неважно.

Я наблюдаю за тем, как он уходит. Джек молчит, его губы искривлены. Я глубоко вдыхаю и перекатываюсь с носка на пятку.

– Ты действительно ненавидишь меня, да? – спрашиваю я. Ледяные голубые глаза Джека устремляются вверх, чтобы встретиться с моими.

– Что?

– Как сказал Мальчик-нож, ты не разговаривал, когда меня не было, я возвращаюсь, и ты швыряешься оскорблениями. Так что, должно быть, ты действительно меня ненавидишь, раз даже нарушил свое молчание. Поняла.

Я прочла письмо, которое ты отправил Софии, и прекрасно знаю, как сильно ты меня презираешь.

***

Мальчик-нож и понятия не имеет, насколько это важно.

Айсис закинула руку ему на шею, словно это ничего не значит. Она делала так только с Реном, и то, потому что он менее пугающий, чем щенок. Но Мальчик-нож другой. Он пугающий, сердитый, высокий и у него есть мускулы, которые скрываются под этими кофтами с группой «Black Sabbath». Он не Рен. Он мужчина. Месяц назад мое прикосновение вызвало у нее панику и слезы. Это воспоминание было настолько болезненным, что она заблокировала его. И вот теперь она прикасается к нему, словно для нее это невероятно легко.

Мое сердце так сильно бьется, что я чувствую его в кончиках пальцев. Я весь накален, огонь охватывает меня, как лесной пожар. Я должен это контролировать. Я должен развернуться и уйти. Я похоронил свою надежду. Я думал, что она мертва. Но той ночью в больнице она оживила ее, как опытный некромант. Словно я и вовсе ее не хоронил. И теперь я не могу себя контролировать. Не когда она здесь, не когда она трогает...

Я стою позади нее. Мальчик-нож с опаской поглядывает на меня, и она оборачивается. Ее фиолетовые пряди еще больше потускнели. Она не такая бледная, какой была в больнице – на щеках красуется розовый оттенок. На ее губах играет легкая улыбка, и так как я идиот, то позволяю этой улыбке разжигать огонь во мне все больше и интенсивнее.

– Ах! Неужели это Джек! Джек Потрошитель женского чувства собственного достоинства. Джек Воробей, который летает вокруг и гадит на головы. Джек-дрочитель в каждую чашу с пуншем и портящий всем день.

Оскорбление возвращает меня на пять месяцев назад. Когда только началось наше противостояние. Словно вообще ничего не изменилось. Я по-прежнему ей не нравлюсь. Но это лучше. Я могу довольствоваться антипатией, пока она меня замечает. Помнит меня. Считает меня достойным знания. Я должен быть прежним. Я должен показать ей, кем я был раньше. Если мне повезет, это спровоцирует ее воспоминания. Я не могу быть медленным или нежным. Я должен быть старым Джеком.

– Черепно-мозговая травма определенно сделала тебя более креативной. И, к счастью, менее вразумительной, – произношу я и перевожу взгляд на Мальчика-ножа. – А кто этот очаровательный молодой человек? Поклонник? – Я машу рукой перед его лицом. – Он слепой? Или просто тупой?

Улыбка Айсис увядает. На ее губах формируется небольшая, искривленная гримаса.

– Почему я чувствую неожиданный порыв совершить насилие над твоим лицом? – наклоняет она голову набок, как маленькая злая птичка. Это крохотное движение так ярко напоминает мне о ночи у Эйвери. Я резко втягиваю воздух, когда воспоминания наполняют меня: ее обнаженная ключица, улыбка, когда она говорит, что может чувствовать мой пульс, ее нежные вздохи...

Контроль, Джек. Контролируй себя. Ты – прежний Джек. Тот, который думал, что она раздражающая помеха. Я прочищаю горло:

– Должно быть, твое тело помнит то время, когда ты ударила меня так сильно, что я видел сквозь время и пространство, – отвечаю я.

– Тебе понравилось то, что ты видел? Тщеславных пришельцев? Сверхновую звезду? Манторока, Бога Трупов?

– Я видел альтернативную вселенную без тебя. И это было похоже на рай. – Мальчик-нож усмехается, и я бросаю на него взгляд. – Услышал что-то смешное?

– Ты в течение двух недель ни с кем не разговаривал в школе, а теперь она вернулась и ты... – Мальчик-нож качает головой. – Неважно.

Он разворачивается и уходит, как только я решаю разорвать его. Он прав, но эту часть Айсис не должна знать. Никогда.

– Ты действительно ненавидишь меня, да? – спрашивает она.

– Что?

– Как сказал Мальчик-нож, ты не разговаривал, когда меня не было, я возвращаюсь, и ты швыряешься оскорблениями. Так что, должно быть, ты действительно меня ненавидишь, раз даже нарушил свое молчание. Поняла.

– Нет... – выпаливаю я и останавливаю себя. Нет, Господи, это вовсе не так. Но как я могу сказать ей это? Как я могу сказать ей, насколько я...

– Слушай, все в порядке, – улыбается она. – Я по-прежнему благодарна за то, что ты спас маму. Это единственная причина, почему я не ударила тебя. Ну, и еще то, что я становлюсь красивой зрелой бабочкой. Но в основном это для мамы. Конечно, раньше мы боролись друг с другом. В общем, держись от меня подальше, а я буду держаться подальше от тебя. И пусть каждый идет своей дорогой. Хорошо звучит?

Мой желудок падает. Нет. Нет, это совсем не хорошо звучит. Это последнее, чего я хочу.

– Так ты убегаешь? Это твое решение? – сердито произношу я. – Я часть твоего прошлого, Айсис. Ты убежала от Уилла Кавано, но ты не сможешь сбежать снова. Этим ты ничего не решишь и не получишь никакого спокойствия.

При упоминании его имени она отшатывается и поеживается, а затем выпрямляется и сердито смотрит на меня.

– Какого дьявола ты думаешь, что знаешь обо мне?

– Ты не можешь просто вычеркнуть меня из своей жизни, как сделала с этим подонком. Я не он. Поэтому не относись ко мне так же, как к нему.

– Ты ненавидишь меня, – говорит она вяло. – Он ненавидит меня. Я считаю, что лучше вырезать из своей жизни людей, которые меня ненавидят.

Все во мне кричит, чтобы я задержал ее. Обнял ее. Показал ей, что я не ненавижу ее. Но тот Джек, которого она едва помнит, не сделал бы этого.

– Ты раздражаешь меня, – говорю я холодно. – Но я не ненавижу тебя. Есть разница.

– Не большая, – смеется она.

– Я уважаю тебя. Я не согласен с тобой в большинстве вещей, но я уважаю тебя. – Она усмехается. – Меня не волнует, веришь ты или нет, но это правда. До того, как Лео на тебя напал, мы уважали друг друга. Надеюсь, однажды ты сможешь вспомнить больше.

– Все, что я могу вспомнить, это тот дурацкий поцелуй.

– Который? – выпаливаю я, прежде чем успеваю остановиться. Я очень хотел знать, о каком именно поцелуе она вспомнила с тех пор, как она заговорила о нем в больнице. Ее глаза расширяются, пока не становятся размером с янтарные монеты.

– Который? О чем ты гово...

Пронзительно звенит звонок. Она вздрагивает от шума, и я пользуюсь возможностью нырнуть на лестничный пролет, оставляя ее позади. Математический анализ и близко не может проникнуть сквозь легкий туман неверия. Я нервно покачиваю ногой на протяжении всего занятия и стучу карандашом по бумаге. Что, черт возьми, я только что сделал? Я не могу контролировать себя рядом с ней. Я думал, что смогу. Я обещал, что буду. Но представление ее присутствия и ее фактическое присутствие – две очень, очень разные вещи. Я выбалтываю лишнее. Позволяю пропустить изменение языка тела.

Я не контролирую себя, когда она физически находится рядом со мной.

И это пугает меня. Поскольку то, что ей больше всего нужно от меня, нет, от любого мужчины – это чтобы они контролировали себя.

Когда заканчивается математический анализ, я смотрю в окно. Она как раз проходит прямо подо мной, с Кайлой. Она выглядит счастливее: улыбка на ее лице сменила хмурый взгляд, который я ранее вызвал. И именно тогда я вижу это. Там, на ее голове, бледно-белый шрам. Он не большой, но и не маленький. Он неровный и розовый по краям. И только начал затягиваться. Едва-едва заживающий. Вид этого шрама посылает волну гнева в мое горло и легкие.

Она пострадала, потому что я был недостаточно быстр.

Как и с Софией, все повторяется.

Я хватаю книги и толкаю дверь. Мне нужен воздух. Мне нужен не воздух. Мне нужна тишина и отсутствие Айсис. Стена за кафетерием – единственное место в школе, где можно покурить, не будучи пойманным. Здесь несколько человек, которые тоже смеются. Я прислоняюсь к стене и прикуриваю сигарету. Дым устремляется вверх по спирали, и ожог в горле соответствует горящей вине в моей груди.

– Эй, – раздается рядом со мной голос. Мальчик-нож.

– Что тебе надо? – ворчу я. Он пожимает плечами.

– Ты неважно выглядишь. Поэтому я решил спросить, не собираешься ли ты блевать. Ну, знаешь, просто, чтобы не стоять слишком близко к тебе, если что.

– Сейчас ты стоишь близко.

– Если ты можешь разговаривать, значит, ты не собираешься блевать. Так что я могу стоять здесь.

Он раздражающий, но весьма честный.

– Когда ты начал курить? – спрашивает он. – Я думал, ты весь такой совершенный и собираешься в Гарвард, ну и всякое подобное дерьмо.

– А ты? – отстреливаюсь я.

– Когда мой старик сказал мне, что я слишком слаб, чтобы курить. Назло ему, думаю.

– Где он сейчас? – спрашиваю я.

– В тюрьме.

После длительной тишины, Мальчик-нож тушит сигарету.

– Ты ведь заметил это, не так ли? – смотрит он на меня.

– Заметил что?

– То, что на руке у Айсис.

– И что это?

– Для такого умного и наблюдательного, ты очень медленный, – посмеивается он.

У меня ни на что не осталось энергии, кроме как изогнуть губы в его сторону.

– Было весело, – наконец заговаривает он. – Наблюдать за вами двумя – самое забавное, что я когда-либо видел в этой сраной дыре. Так что я дам тебе один совет: не кури рядом с Айсис.

– Что заставило тебя думать...

– Ей это не понравится. Поверь мне.

– Она сказала тебе, что ненавидит это?

– Она и не должна.

Мальчик-нож щурится и, прежде чем я смогу допросить его дальше, уходит. Я несколько минут обдумываю все это, ломая мозг, чтобы сложить все кусочки вместе. А затем до меня доходит. Как только звенит звонок на следующее занятие, все складывается воедино.

Мои внутренности начинают кипеть.

Если я когда-нибудь встречусь лицом к лицу с Уиллом Кавано, то это будет его смертная казнь.

***

Директор Эванс просто в восторге видеть меня снова. И говоря это, я имею в виду, что он бродит по офису, глотая аспирин, как конфетки.

– Эванс! – кричу я, раскрывая объятия. – Давно не виделись, приятель!

– Айсис, пожалуйста, у меня болит голова...

– КАК ЖЕНА? КАК ДЕТИ?

– Тебе нравится меня мучить, – стонет он.

– Мне нравится все, что не скучно, – плюхаюсь я в кресло напротив его стола. – Итак? Чем обязана этому славному вызову?

Он осторожно убирает руки от своих ушей и подходит к своему столу, затем достает конверт с роскошными, чернильными словами на нем и эмблемой какого-то здания.

– Это то, что я думаю? – спрашиваю я.

– Стэнфорд, – спокойно отвечает Эванс. – Пришло тебе сегодня.

– И вы проявили достаточно сдержанности, чтобы его не открыть! Вы изумительный, Эванс! Действительно. Вы выросли из маленького мальчика, который везде расклеил мои фотографии, где я толстая.

Он вздрагивает.

– Как насчет того, чтобы ты его открыла?

– А как насчет того, чтобы я заменила ваш яблочный сок мочой?

– Айсис...

– Послушайте, Эванс, – вздыхаю я. – У моей мамы суд на носу. Не знаю, слышали ли вы об этом. Я ей нужна. Вероятно, очень надолго. Я, конечно, могу делать всю эту ерунду с наверстыванием домашнего задания и окончить школу или что-то еще, но правда в том, что я не лучший ученик. Безусловно. И очевидно, вы это знаете. Я хороша на бумаге, но я создаю много проблем и я незрелая, и говорю глупые вещи. Так что, я действительно не заслужила это. То есть, конечно, заслужила, но мне не место в колледже. Особенно не в Лиге Плюща. Лучше бы они отдали это место, хм, кому-то из Китая? Кому-то действительно увлеченному и зрелому. Кому-то, кто не я, – отталкиваю я письмо обратно ему. – Итак, знаете, вы можете его открыть. Или выбросить в мусорку. Мне без разницы. Но я не поеду туда.

Эванс молчит. Когда он, наконец, смотрит на меня, кажется, что он выглядит гораздо старше. Морщинки под его глазами глубже, а его лоб в складках от дюжин лет усталости.

– Ты делаешь то же самое, что и Джек.

– Что?

– Отказываешься поступать из-за людей, которых любишь. Отказываешься... стать выдающейся. У тебя такой потенциал, Айсис. И ты выкидываешь его.

– Что вы имеете в виду, отказался? Он отказался?

– Ты не помнишь? Он хотел остаться здесь, в Огайо, чтобы заботиться об этой девочке, Софии. Он получил предложения практически со всей Лиги Плюща.

– Но сейчас он собирается в Гарвард. Люди не затыкаются насчет этого.

– Да. Только он изменил свое решение после… на самом деле, я не знаю, из-за чего он передумал. Но я не могу позволить тебе сделать то же самое. Пожалуйста. Знаю, я сказал, что это будет твое решение, но, пожалуйста, просто открой письмо, прочти и подумай над этим. И если ты все еще не захочешь туда, я буду уважать твое решение.

Я фыркаю и несколько мгновений смотрю на конверт, прежде чем хватаю его обратно.

– Хорошо. Прекрасно. Но не ждите счастливого конца!

– Я никогда не жду, – грустно улыбается Эванс.

Я встаю, чтобы уйти, но он окликает меня:

– Ох, и Айсис? Удачи в суде. Надеюсь, он получит по справедливости.

Я сжимаю кулаки и захлопываю за собой дверь. Что Эванс знает о справедливости? Он был подонком, который везде расклеил мои фотографии, а затем, когда обнаружил, что я достаточно умна, попытался компенсировать это, проталкивая меня в широко открытую, жадную глотку каждого заносчивого колледжа в мире.

Я толкаю дверь и выхожу во двор. Морозный, февральский воздух покусывает мои лодыжки, но яркое солнце согревает мое лицо. Успокаивающий контраст. Я замечаю Кайлу, сидящую на низкой кирпичной стенке и смотрящую в пространство.

– Ты выглядишь так, будто думаешь, – говорю я. – Должна ли я сфотографировать сей памятный момент?

– Очень смешно, – закатывает она глаза. – Даже весело.

– Стараюсь, – сажусь я рядом с ней. Она хмурит брови и снова смотрит в пространство. Прежде чем я придумываю саркастичное замечание, чтобы вытащить ее из этого угрюмого настроения, она поворачивается ко мне и выпаливает:

– Почему Рен так странно себя ведет, когда видит Джека?

– Хороший вопрос. Не могу сказать точно, поскольку недавно половина моего мозга вытекла на пол моего коридора, но я практически уверена, это из-за того, что он сделал нечто плохое. По крайней мере, так говорит Рен и мои туманные воспоминания.

– Джек сделал что-то плохое? Но... но что?

– Не знаю, – пялюсь я на траву. – Правда не знаю, и это убивает меня каждый день, но я каким-то образом умудряюсь воскресать и бродить вокруг, притворяясь живой.

– Я помню, что они были друзьями, – говорит Кайла. – Я перевелась сюда в четвертом классе. Они были друзьями. Рен, Джек, Эйвери и та девочка, София, были друзьями. Они действительно крепко дружили. Словно круг, в который никто не может пробраться. Я им завидовала. У меня не было хороших друзей – только люди, которым нравились закуски в моем доме и моя косметичка.

Звучит одиноко, но этого вслух я не произношу.

– Почему ты снизошла до Рена? Ты же говорила, что он ботаник.

– Н-ну да, – краснеет Кайла. – Он король ботаников. Но... я не знаю! Просто он становится таким... таким чудным, когда видит Джека. Это странно.

– Я знаю только, что что-то произошло в средней школе. Эйвери сделала что-то, чтобы причинить боль Софии, а Джек остановил это. И Рен был там с камерой, потому что Эйвери заставила его это снимать.

Глаза Кайлы расширяются.

– Как думаешь, есть ли пленка с этой записью? Если Рен снимал это...

– Сомневаюсь, что он стал бы ее хранить. Он так виноват, что, вероятно, уничтожил ее. Можешь спросить его об этом. Но эта тема его действительно напрягает. И он типа всегда как на иголках. Никогда не расслабляется. Наверное, это не лучшая тема для разговора.

– Да, – произносит она тихо.

– Откуда вдруг такой интерес, Коперник? Он... он тебе нравится или типа того?

Лицо Кайлы охватывает ярко-красный румянец, и она моментально вскакивает.

– Ч-что? Нет! Не будь глупой! Он не в моем вкусе!

Я смеюсь и следую за ней, когда она шагает по замерзшей траве.

– Ты плохая лгунья, – говорю я.

– Ты плохой... плохой... накладыватель-карандаша-на-глаза! – резко произносит она. Я сдерживаю смех и терплю неудачу.

– Слушай, я тоже любопытная. И некоторое время я уже просто сгораю от любопытства. В больнице Рен говорил мне что-то об озере Галонага. У Эйвери...

–...там семейный коттедж, – заканчивает Кайла. – Да. Последние четыре года я каждое лето бывала там. Он красивый и огромный, а озеро, словно в пяти шагах от двери, и шелковый гамак, и канделябр, который, я думаю, принадлежал Майклу Джексону...

– К черту канделябр Майкла Джексона, мы должны туда съездить. Может не в сам дом. Потому что это будет незаконное проникновение. Поэтому вместо этого мы собираемся слегка повторгаться на территорию вокруг ее дома. Как думаешь, ты сможешь вспомнить дорогу к ее коттеджу?

– Весенне-летняя коллекция «Шанель» 1991 года находит новое определение постмодернистскому феминизму в мире моды?

Пауза.

– Переведи? – произношу я.

Кайла вскидывает руки.

– Это означает да!

– Потрясающе. Суббота, десять утра, у меня. Я веду – ты обеспечиваешь непередаваемую атмосферу и напитки «Гаторейд».

– Суббота? Я иду с мамой в парикмахерскую. Почему не пятница?

– Суд, – бормочу я. Глаза Кайлы расширяются.

– Ох. Точно. Совсем забыла.

– А я нет, – монотонно говорю я.

– Ты... ты хочешь, чтобы я пришла? Я могла бы... я не знаю. Обеспечить моральную поддержку? И «Гаторейд»?

– Да, – хихикаю я. – Мне это нравится. Очень.

Кайла хватает меня под руку и улыбается. Мы идем в приятной тишине между нами, тишине, которая устанавливается между двумя людьми, которые рассказали друг другу все, что сгорали от нетерпения сказать, и только холодный пепел опускается на землю. Тишина спокойная и приятная, она помогает успокоить мои первый-день-возвращения нервы, словно успокоительный бальзам.

А затем Кайла осторожно начинает читать мне лекцию о тонкостях весенне-летней коллекции «Шанель» 1991 года и почему я должна проявить интерес к броским пальто с широкими плечами.

И каким-то образом это еще больше утешает.

Мир меняется, и я вместе с ним.

Но некоторые вещи остаются неизменными.

***

Когда я возвращаюсь из школы, мамы еще нет дома, поэтому, как только я вхожу, сразу же снимаю штаны и выдыхаю с облегчением. Исчадие ада смотрит на меня своими большими, желтыми глазами.

– Не смотри на меня так. Я знаю, где ты гадишь. И спишь. Иногда это одно и то же место.

Он крадется наверх, чтобы наблевать в мою корзину с грязной одеждой или сделать что-то еще столь же элегантное. Я швыряю ему вдогонку свои джинсы, и они с глухим стуком приземляются на перила, а затем я плюхаюсь на диван и смотрю на конверт, который дал мне Эванс. Красно-белая эмблема Стэнфорда смотрит на меня. От него попахивает надменностью, хотя я до сих пор его не открыла. Я могу почувствовать дрянной запах притворства, который просачивается сквозь трещины в конверте.

Он насмехается надо мной. Так что я встаю и бросаю его в камин.

Холодный камин. Без реального огня. Но, справедливости ради, если я была бы сделана из бумаги, то простое присутствие старого угольного пепла, трущегося о мою белую задницу, заставило бы меня какать чернилами следующие несколько дней.

– Страшно? – спрашиваю я, но конверт остается нахальным. Я полчаса на него пялилась, прежде чем набралась смелости его открыть. Просто смотрела и наблюдала, как череда ужасающе важных жизненных решений проносится перед моими глазами. Мама нуждается во мне больше, чем Стэнфорд. Но это же Стэнфорд! Стэн-долбанный-форд. Стэн-такой-весь-при-деньгах-что-его-фамилия-должна-быть-Форд-как-у-парня-который-изобрел-машину-Форд. Они достают деньги из задницы и они заблаговременно связались со мной. Это отказ. Должен быть. Такое место, как Стэнфорд, никогда не захочет такую обычную, скучную, средне-западную белую девочку, как я. Да, я получаю хорошие оценки, ну и что с этого?! Я не занимаюсь миллионом благотворительной деятельности после школы, как Рен, не состою в Менса[13], как Джек, и не богата, как Эйвери. Буквально нет ничего, что бы выделяло меня среди других.

Но если они приняли меня, только если, тогда Эванс прав. Я ненавижу вкус этих слов на своем языке, но он прав. Стэнфорд изменит меня. Я отправлюсь туда и узнаю так много, что стану чем-то большим. Или меньшим. Или, возможно, я завалю экзамены. Мда, наверное, завалю. Но если нет, то такие места, как Европа и вещи, которые я всегда хотела сделать, например: без труда выучить испанский или погрузиться в женские исследования, или размышлять о загадках микроорганизмов – все это окажется в моих маленьких, грязных ручонках.

Вид счетов, сваленных на столе, ударяет по мне, как тонна свинцовых брусков. Кого я обманываю? Даже если я поступила, мама это не потянет. Мне придется пахать как ишак двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, чтобы заработать на обучение. Я, наверное, буду несчастна. Было бы разумнее остаться дома, здесь, с мамой, найти работу и поступить в местный муниципальный колледж. Это сэкономит наши деньги.

Я хватаю конверт и как сумасшедшая несусь в свою комнату. Плюхаюсь животом на свою кровать и тащу к себе мисс Маффин.

– Окей, ты открывай.

Я управляю ее маленькими лапками, мои руки дрожат, она открывает конверт и достает письмо. Содержимое вываливается на покрывало. И я давлюсь собственной слюной.

Это больше, чем просто письмо. Это огромный пакет документов.

«Не будь такой размазней!» – монотонно повторяет мисс Маффин. – «Но и не действуй сгоряча! Сначала прочти письмо!»

– Уважаемая мисс Блейк. Поздравляем! Мы рады сообщить вам, что вы приняты в Стэндфордский Университет на осенний семестр 2012 годаОБОЖЕМОЙОБОЖЕМОЙОБОЖЕМОЙ.

«Дыши!» – причитает мисс Маффин. – «Не забывай дышать! Это, своего рода, необходимо!»

Мой разум полностью очистился – все мысли о Джеке, и его последняя фраза: «который» (поцелуй, естественно) вылетают в окно. Я временно забываю об озере Галонага и злости Софии. У меня просто микроинсульт, и я сворачиваюсь, как угасающая звезда. Персиковое дерево за моим окном без промедления восхищается происходящим.

– Я поступила! Я поступила в Стэнфорд! – кричу я в потолок. Письмо трясется в моих руках, когда я нетерпеливо проглатываю оставшуюся часть. Там написано что-то о бланке расселения и бланке о финансовой помощи, а в самом низу упоминается стипендия. Стипендия? Я никогда не подавала на стипендию. Эванс...?

А затем мои глаза расширяются при виде суммы, указанной на приложенной бумаге. Тридцать тысяч долларов! На четыре года или пока я не получу степень бакалавра при условии, что мой средний бал будет четыре. Это не много для Стэнфорда, но это существенно снизит стоимость обучения. Я действительно могла бы держаться на плаву, если бы получала еще несколько стипендий и работала. Это выполнимо. Мое сердце быстро сжимается и разжимается. Я могу это сделать. Я могу сделать что-то другое, что-то дикое, невероятное и удивительное...

– Айсис? – снизу доносится мамин голос. – Айсис, ты дома?

Я вскакиваю и несусь вниз, поскальзываюсь на нижней ступеньке, но изящно балансирую и врезаюсь прямо в ее грудь.

– Я поступила! – кричу я. – Я поступила в Стэнфорд!

Мамины глаза расширяются.

– Ч-что? Стэнфорд? Как...

Я сую ей в руки письмо и дрожу на острие ножа целых десять секунд, пока она читает. Ее лицо светится изнутри, словно свечка сквозь замерзшее оконное стекло, сверкающая во всех направлениях. Она обнимает меня, сильнее, чем когда я очнулась в больнице, сильнее, чем когда я вернулась домой из больницы, сильнее, чем когда я прилетела в аэропорт Огайо из Флориды.

– Ох, милая. Я...я так тобой горжусь. Это потрясающе! Когда ты успела подать заявление в Стэнфорд? И почему ты ничего не сказала мне?

– Я просто... просто подала его для прикола. Я не ожидала, что на самом деле поступлю, – лгу я. Мамина радость омрачается тревожными морщинками, но она изо всех сил старается скрыть их от меня. И тогда я замечаю ее пальто и новый рецепт таблеток, торчащий из ее сумки.

– Давай поговорим об этом после ужина, хорошо? Позвони отцу и расскажи ему! – настаивает мама.

Папа просто в восторге. Он предлагает помочь мне с некоторыми расходами, гордость в его голосе так очевидна.

– Келли! Келли! – Я слышу, как он зовет мою мачеху. – Айсис поступила в Стэнфорд!

– Стэнфорд! – приторный голос Келли просачивается через телефон. – Быстро, дай мне трубку.

Я глубоко вздыхаю и собираюсь с духом для неизбежного решающего поединка.

– Айсис! – восклицает Келли.

– Келли! – подражаю я. – Так приятно снова тебя слышать! Раз в два года явно недостаточно!

– Согласна! Стэнфорд... вау. Это невероятно! Надеюсь, что Шарлотта и Марисса будут такими же умными, как ты, когда вырастут.

– Они могут попытаться, – ласково произношу я. Она смеется, но за этим смехом скрывается очевидное: мы не любим друг друга. Просто мы никогда не говорим это вслух.

– Этим летом ты действительно должна к нам приехать, – давит Келли. – Мы с твоим папой везем детей... – Она делает акцент на слове «детей», втирая мне в лицо, что я не включена в эту категорию. –...на Гавайи. Мы должны отправиться туда все вместе, прежде чем ты уедешь в Стэнфорд.

– Ах, но ты мне нравишься гораздо больше, когда находишься на гигантском расстоянии от меня.

Она смеется, коротко и резко.

– Ну что ж, возвращаю телефон твоему отцу. Еще раз поздравляю!

– Итак, каков план? – говорит папа. – Надо заполнить FAFSA[14]? Я приеду на твою церемонию вручения дипломов, о-о, я могу отвезти тебя туда. Дорожное путешествие только для нас с тобой! Как тебе? Нравится?

Я улыбаюсь в пол. Ага. Это было бы здорово. Если бы мне было пять лет. Он пытается наверстать упущенное время. Это так очевидно и так нелепо. Я больше не ребенок. Он упустил свой шанс меня воспитать. Мама, по крайней мере, пыталась, даже если на тот момент я уже была подростком.

– Не знаю, пап. Я об этом подумаю.

– Хорошо! Продолжай хорошо учиться, мы поговорим об этом позже. Люблю тебя.

– И я тебя.

Эти слова ничего не значат. Но это нормально, как и большинство вещей в эти дни.

Мама суетится на кухне, готовя праздничный ужин. Она заставляет себя быть счастливой ради меня, но я знаю, что-то не так, и на этот раз это не предстоящее судебное разбирательство. Она настолько поглощена приготовлением сэндвича с беконом, салатом латук и помидором, что я не смогу получить от нее серьезный ответ, поэтому я поднимаюсь наверх, включаю свой лэптоп и просматриваю фотографии Стэнфорда. Затем расширяю свое исследование: существует множество замечательных заграничных программ. Англия, Франция, Италия, Бельгия. Кампус выглядит потрясающе, словно картинка из журнала: идеальные зеленые лужайки и чистые здания, а калифорнийский солнечный свет превращает все в золото. Их математическая программа невероятна, у них действительно знаменитые профессора, о которых я только читала в научных журналах. Не то, чтобы я читаю это ботаническое дерьмо. Я просто, эм, иногда просматриваю их, пока какаю.

Дата добавления: 2015-11-14