Благодарности 7 страница

Но все же.

Это все, чего я хотела, хотя даже и не подозревала об этом.

Я копаюсь в своей электронной почте, чтобы поблагодарить их за стипендию и рассказать Эвансу, но останавливаюсь на одном специфичном сообщении. Оно новое – отправлено всего четыре часа назад со странного адреса. Сначала я думаю, что это спам, но затем я читаю заголовок сообщения:

«Айсис, я знаю, что ты там».

Жуткий-возможно-от-серийного-убийцы заголовок, я щелкаю на него. Что ужасного может произойти? У меня отличный брандмауэр[15], а если это фишинг-письмо[16], то я просто не буду ничего в нем нажимать. В сообщении всего одна строчка:

«Джек Хантер – зло».

Это что шутка? Это должно быть дрянное, шутливое сообщение от кого-то из школы. Я слышала именно такие слова от людей в школе, но в подобном сообщении, это пугает. Это каким-то образом кажется более угрожающим и реальным. Я пытаюсь выследить электронный адрес, проверяя его через Гугл, но ничего не выходит. Это просто беспорядочный набор букв и цифр, который также может оказаться и спам-бот[17], но это не так. Это кто-то, кто знает мое имя, кто-то, кто считает, что Джек Хантер – зло. Я, конечно, с ним конфликтую, но я не думаю, что он зло. Он жестокий и черствый. Но зло? Реальное, подлинное зло? Это немного далеко от правды.

И именно тогда я вижу ее.

К сообщению прикреплена фотография.

Я открываю ее. Она расплывчата, но я вижу деревья и сосновые иголки, покрывающие землю. Вижу темную глыбу, которая выглядит так, будто имеет конечности (человек?), лежащую на земле, а в углу я вижу руку, держащую биту. Биту с каким-то темным пятном на конце.

У меня пересыхает во рту. Я знаю эту руку. Воспоминания нарастают, как стремительная волна. Я схватила эту руку с тонкими, нежными и длинными пальцами. Держала ее, пока мы оба сидели на кровати, и я в чем-то признавалась. В чем-то, что много для меня значило. Грохочущая музыка. Вкус выпивки. Танец. Кровать.

Я знаю, чья рука держит эту запятнанную бейсбольную биту.

Это рука Джека.

Джек нависает над чем-то, что похоже на мертвое тело.

– 7 –

3 года

26 недель

5 дней

Добро пожаловать в ад. Население: я, какие-то идиоты и моя мама.

Справедливость – это, по сути, костюмированный фарс. Ты узнаешь это, когда тебе три года и твои родители говорят тебе, что делиться – значит заботиться, когда и ежу понятно, что делиться – это ужасно, и никакая забота сюда вообще не вовлечена, потому что неважно насколько громко ты плачешь, ни у кого, кажется, нет сочувствия к тебе и твоей кукле, к которой не должны прикасаться чужие руки, ведь все остальные – грязные и тупые.

Суд, по сути, тот же фарс: кучка высокомерных, усталых взрослых, говорящих друг другу делиться и заботиться. А в качестве бонуса – тюремный срок.

Я вздыхаю и снова застегиваю до подбородка пуговицы на своей отвратительной блузке. По крайней мере, мама позволила мне надеть джинсы. Я не смогу морально поддерживать ее, когда моя задница болтается в обтягивающих черных брючках для всеобщего обозрения. Я пытаюсь привести в порядок волосы – мама собрала их в большой пучок, но Кайла шлепает меня по рукам.

– Прекрати. Ты в кои-то веки прекрасно выглядишь.

Я самодовольно улыбаюсь и смотрю на нее. Она сидит рядом со мной в зале судебного заседания, аналогичная белая блузка едва сдерживает ее внушительную грудь. На ней юбка, жемчужные серьги и соответствующее ожерелье, ох, она выглядит как настоящая первая леди. Ну, если бы первой леди было семнадцать, и она была бы латиноамериканского происхождения. Суд не совсем похож на тот, что я себе представляла, ну, знаете, просто я ожидала увидеть переполненные залы уровней CSI, хмурых судей и взволнованных присяжных. Но вместо этого я получила зал, который выглядит, будто прямо из восьмидесятых: странные, покрытые геометрическими узорами ковры и мерцающие флуоресцентные лампы, оу, и, конечно, судью, которая выглядит, как улыбающаяся бабушка с пурпурными волосами и ярко-красными ногтями. Присяжные даже не выглядят серьезными – они переговариваются и смеются между собой. Мама сидит на два ряда впереди нас, ее адвокат рядом с ней. Лео, подонок, сидит за столом слева, а его адвокат что-то ему нашептывает. У подонка рука в гипсе, а нос перевязан.

– Осел, – шепчу я Кайле. – Нос Лео в полном порядке. Он просто играет на публику.

– Он такой противный, – ухмыляется она. – Надеюсь, вся эта гадость вернется обратно к нему! Через «Федекс Экспресс»! Экспресс доставкой!

Я не свожу с мамы взгляд, пока люди заполняют зал заседания. Прошлой ночью я спала на надувном матраце возле ее кровати, иначе она бы не перестала плакать. После того как поутихла вся эта шумиха со Стэнфордом, остался лишь печальный осадок реальности. Мамины плечи дрожат под костюмом-двойкой, но она высоко держит голову.

– Джек придет? – спрашивает Кайла.

– Аха. А что? – киваю я.

Она пожимает плечами.

– Просто… ну, знаешь, это может быть тяжело для тебя.

– Со мной все будет в порядке.

Кайла несколько секунд молчит, прежде чем произнести:

– Для него это тоже было тяжело.

– Что? Для кого?

–Для Джека. Когда ты легла в больницу, он стал совершенно другим. Знаю, я уже говорила это в тот день, когда ты вернулась в школу, но… он очень, очень изменился. Я никогда не видела, чтобы он выглядел таким безучастным. Он выглядел так, словно внутри него все мертво.

– Некого было оскорблять.

Она качает головой и вздыхает. Один раз взгляд Лео ловит мой, и я жестом изображаю, как перерезаю свое горло, чтобы донести до него смысл. После этого он больше не смотрит на меня.

– Хоть иногда твои угрозы заслужены.

Голос принадлежит Джеку, который садится на место рядом со мной. На нем накрахмаленный, темно-синий костюм и изящный голубой галстук, который идеально сочетается с его глазами. Волосы зачесаны назад гелем, подчеркивая острые скулы, а его профиль, как всегда, надменный и величественный.

Кайла бросает на него беглый взгляд.

– Привет, Джек.

– Кайла, – кивает он ей. Два месяца назад их обмен приветствиями был бы совершенно другим, но теперь он почти… зрелый??? Меня аж передергивает. Ужас.

Образ его руки на фотографии, отправленной по электронной почте, не исчезает из моего сознания. Возможно, он кого-то убил! Как бы, теперь этот кто-то мертв! Типа не дышит и не ест! Не-есть – отстой, потому что А. Еда – это потрясающе и Б. Еда – это потрясающе! И сейчас я нормально разговариваю с парнем, из-за которого люди неспособны есть. Он может оказаться типичным Тедом Банди[18], кто знает? Потому что я не знаю. Я ничего о нем не знаю, кроме того, что мои фрагментные воспоминания мне повествуют. И от этого мне хочется кричать. Или блевать. Ох, желательно не одновременно.

– Твоя мама выглядит лучше, – Джек наклоняется и шепчет мне. – Она чахла, пока тебя не было.

– Судя по тому, что я слышала, ты тоже.

Он сиюминутно напрягается, и костюм натягивается на его теле. Прежде чем он успевает открыть рот, конвоир выкрикивает: «Всем встать! Суд идет!», и все в зале суда поднимаются. Бабуля-судья усаживается в свое кресло и говорит нам садиться.

– Почетный судья Вайолет Диего будет председательствовать при рассмотрении дела №109487, Блейк против Кэссиди, в эту пятницу 7 февраля 2012, – зачитывает охранник с клипборда. – Соответственно миссис Ханна Рот и мистер Грегори Пирсон будут представлять интересы своих клиентов. Мистер Уильям Фитцджеральд выступает в качестве судебного стенографиста. Ваша честь, – конвоир кивает судье Диего и удаляется в угол.

Диего откашливается:

– Насколько я понимаю, данный судебный процесс обращен к мистеру Лео Кэссиди, который обвиняется в проникновении со взломом, нападении и избиении миссис Патриции Блейк и ее дочери Айсис Блейк 4 января 2012 года. Истец, ваше вступительное заявление.

Адвокат мамы, симпатичная белокурая леди, поднимается и проходит в центр зала. Она произносит речь о жестокости Лео, об их истории с мамой и как она покинула Флориду, чтобы от него сбежать. Блонди представляет судебный запрет против подонка, полученный мамой, прежде чем она уехала, мои рентгеновские снимки головы и фотографии беспорядка в доме, сделанные полицией. Фото нашего дома. Осколки стекла, кровавое пятно на стене и…

Я вздрагиваю. Металлическая бейсбольная бита. Кайла хватает мою руку и сжимает ее.

Адвокат защиты утверждает, что Лео находился в состоянии психогенной фуги[19] – последствия посттравматического стрессового расстройства со времен Вьетнама, где он был в качестве медика. Я наклоняюсь к Джеку:

– Ты ведь всезнайка, верно? И знаешь всякие там заумные словечки.

– Сущая истина, – фыркает он.

– Что такое психогенная фуга?

– Это похоже на диссоциативную амнезию, которая у тебя по отношению ко мне, – шепчет он.

– О, вынюхиваешь мои медицинские записи? Тебе не следует этого делать.

– Я не вынюхиваю, я просто понимаю основные психиатрические симптомы. Неважно. Довод касаемо психогенной фуги в его защиту – просто идиотизм. Это достаточно редкое явление, а он не проявлял никаких признаков другой личности. Если судья купится на это, я буду очень удивлен.

– Разве ты не свидетель?

– Они вызовут меня в ближайшее время, – кивает он.

И тут защита вызывает маму для дачи показаний. Она бросает на меня взгляд, и я изо всех сил ободряюще ей улыбаюсь, поднимая большой палец вверх. Она печально улыбается мне в ответ и проходит к месту дачи показаний. Она клянется на Библии конвоиру, и защита начинает ее допрашивать: где она была в тот вечер, во что была одета, где находилась я, как выглядел Лео, что он говорил. Мамина решимость колеблется: руки дрожат, губа прикушена, но она не ломается. Она продолжает говорить даже при том, что выглядит так, словно стекло разрезает ее живот изнутри. Когда с защитой покончено, подходит ее собственный адвокат, и мама представляет полный отчет о происшедшем по настоянию Блонди. Я покусываю губы, чтобы сохранить спокойствие и думаю о единорогах, но даже какающие радугой рогатые лошади не могут отвлечь меня от того, насколько дрожит мамин голос, когда она описывает нападение. Я хочу закрыть руками уши или уйти, но она нуждается во мне. Она смотрит на меня все время, пока рассказывает, так что мне необходимо поддерживать с ней зрительный контакт. Я ее якорь.

– И тогда Джек… – судорожно вздыхает мама. – Друг Айсис из школы, Джек, вошел. Я заметила его поверх плеча Лео.

– Вы видели, было ли у Джека при себе оружие? – спрашивает Блонди.

– Возражение, Ваша честь, визуальное подтверждение оружия на данный момент не релевантно… – начинает защита. Судья Диего бросает на него суровый взгляд:

– Отклонено. Продолжайте, миссис Рот.

– Спасибо, Ваша честь, – кивает Блонди. – Миссис Блейк, видели ли вы у него при себе оружие?

– Да. Бейсбольная бита, та, которую мы храним в шкафу, внизу.

– Что произошло потом?

– Джек ударил его, и Лео свалился с меня на пол, – голос мамы крепнет. Она переводит взгляд на Джека, и он кивает, смотря на нее своими ледяными глазами. – Затем Лео разозлился и замахнулся на него. Он попытался ударить его кулаком, но Джек его опередил.

– По-вашему сколько раз Джек его ударил?

– Четыре. Может быть, пять. Каждый раз, когда Лео пытался подняться, Джек удерживал его внизу, на полу.

– Что произошло потом?

– Джек обнимал меня. Я плакала и дрожала, а Джек обнимал меня и говорил, что все будет хорошо, – улыбается она. – И я ему поверила.

Я перевожу взгляд на Джека. Он смотрит на маму, не отрывая глаз, и есть в них что-то более мягкое, чем обычно.

– А потом он спустился вниз, туда, где находилась Айсис, я пошла с ним и вновь начала плакать, когда увидела ее тело такое… неподвижное. Я так испугалась. Я была просто в ужасе. Вы не знаете, какого… о, боже… – отрезает мама, и Блонди смотрит на судью Диего.

– Это все, Ваша честь.

Я встаю, чтобы помочь маме добраться до ее стула, но Кайла тянет меня вниз, и я наблюдаю, как конвоир делает это вместо меня. Как только мама садится за стол, сразу оборачивается и улыбается мне бесцветной улыбкой, поднимая большой палец вверх. С ней не все хорошо. Но она не боится. Я могу это видеть.

Следующим давать показания вызывают Джека. Адвокат защиты поражен отсутствием каких-либо эмоций на его лице – это определенно его нервирует. Я сдерживаю смех. Добро пожаловать в клуб, приятель.

– Вы ворвались или нет в дом Блейков без разрешения? – спрашивает адвокат.

– Да, – монотонно отвечает Джек. – Я ворвался. Через открытую дверь, которую оставил ваш клиент.

Шепот пробегает по залу суда. Кайла взмахивает кулаком и визжит:

– Ох, он собирается убить этого парня, причем очень жестоко.

Я сжимаю губы. Она и понятия не имеет.

– И свидетелем чего вы стали, когда вошли в дом?

– Я увидел Айсис Блейк, осевшую на пол. На стене было кровавое пятно, так же как и на ее затылке.

– Видели ли вы моего клиента где-нибудь в комнате?

Джек прищуривается.

– Нет. Но слышал его среди шума происходящего наверху.

– Итак, вы не были свидетелем «нападения» моего клиента на Айсис Блейк?

– Нет.

Адвокат ухмыляется и вышагивает.

– Вы схватили или нет алюминиевую бейсбольную биту и отправились наверх, чтобы противостоять моему клиенту?

– Да.

– Был ли мой клиент вооружен?

– Нет. Но это, похоже, не мешало ему пытаться изнасиловать перепуганную женщину.

Я вздрагиваю. Мама совершенно неподвижна, она полностью сосредоточенна на Джеке. По залу вновь проходит волнение, и судья стучит своим молотком.

– Порядок! Порядок в суде!

Когда шепот стихает, адвокат защиты выпрямляется.

– Откуда вы знаете семью Блейков, Джек?

– Айсис… – Джек делает короткую паузу, раздумывая, – знакомая. Из школы.

– Я хотел бы представить вещественное доказательство, – Пирсон подходит, держа в руках диктофон, и кладет его на стол. – Здесь записанный разговор с директором школы, мистером Эвансом, который подтверждает, что вы с Айсис враждовали в школе, откалывая нелепые выходки за несколько месяцев до этого события. Вы не были друзьями. Согласно словам Эванса, все было совсем наоборот. Так почему вы приехали к ней домой? Хотели причинить ей вред?

– Возражение! – кричит Блонди. – Ваша честь, какое отношение это имеет к делу?

– Принято, – вздыхает судья Диего. – Пирсон, постарайтесь придерживаться темы.

– Нет необходимости, – кивает адвокат. – Защита удаляется, Ваша честь.

Джек смотрит на меня. Если я напрягусь достаточно сильно, чтобы обкакаться, то едва смогу различить крошечный кусочек беспокойства в его глазах. Присяжные недоверчиво поглядывают на Джека.

Блонди допрашивает Джека в более позитивном русле, подчеркивая, что Джек сразу же позвонил 911, когда нашел меня, и каким смелым он должен был быть, чтобы противостоять взрослому, разъяренному мужчине. Джек не обращает на это внимания, но я вижу, что она пытается сделать – разрисовать его в благожелательном, героическом свете. И это работает. Умеренно. В любом случае, присяжные больше не смотрят на него так, словно у него три головы.

Джек возвращается. Его кулаки сжаты на коленях, и он выглядит бледнее.

– Ты… ты в порядке? – неуверенно произношу я. – Я имею в виду, кроме того факта, что у тебя на шее огромная, высокомерная опухоль, которую ты называешь головой.

– Я в порядке, – мягко отвечает он. И это наносит мне удар.

– Я, эм, не это имела в виду. Ну, то, с опухолью. У меня просто инстинкт – быть вредной с тобой.

Фрагмент кривоватой усмешки появляется на его губах.

– Я знаю.

А затем вызывают Лео. И адвокат защиты ловко выстраивает свою позицию: Лео воевал во Вьетнаме тридцать лет назад, и там бедняжка получил травму головы, и армейский психиатр поставил ему диагноз «ПТСР». И с каждой маленькой, поверхностной историей ярость в моих кишках разгорается все жарче и жарче. Благодаря этому мой желудок хочет эвакуировать обед на его обувь. Но я ничего не могу с этим поделать. Мне даже не позволят дать показания из-за травмы головы. Я беспомощна. А быть беспомощной – это самая худшая вещь в известной нам вселенной.

– Верно, что ранее в этот же день вы получили звонок от миссис Блейк с просьбой навестить ее дома? – спрашивает Пирсон. Лео поправляет свой гипс и с притворно-серьезным лицом кивает:

– Да.

– Бред сивой кобылы! – кричу я, встав и тыча в него пальцем. – Это вранье, и ты это знаешь!

– Порядок! – стучит молотком судья. – Мисс Блейк, присядьте!

– Он лжет, Ваша честь! Он лживый поддонок, который разрушил мамину жизнь…

–Порядок! – кричит она. – Либо вы немедленно сядете, юная леди, либо я прикажу вывести вас из зала суда.

Я тяжело дышу, а кровь просто кипит в моих жилах. Я готова ударить, драться, пинаться, кусаться и кричать. Но я не могу сделать это здесь. Мама рассчитывает на меня, на этот судебный процесс, чтобы получить немного душевного спокойствия. Я проталкиваюсь через ряды и вылетаю за дверь. Мраморные залы суда слишком чистые. Они издеваются надо мной, такие все незапятнанные и блестящие, в то время как мои внутренности грязные и переполненные отвердевшей ненавистью.

– Эй!

Я игнорирую голос и шагаю по коридору.

– Эй!

– АХХХ! – пинаю я ногой скамейку. – Жалкий говнюк! Хренова лгущая лицо-как-обезьянья-задница сволочь…

– Айсис…

– Если я когда-нибудь буду в пяти футах от него, то прольется много крови. И не фальшивой, как его выступление.

– Айсис, послушай…

– Уверена, делают вилы, которые могут поместиться внутрь человеческого рта. И дальше в горло, все глубже и глубже.

– Айсис!

Кто-то хватает меня за руку. Я резко разворачиваюсь и отдергиваю ее. Там стоит слегка запыхавшийся Джек.

– Послушай, ты должна успокоиться.

– Успокоиться! – смеюсь я. – Я совершенно спокойна!

– Что ты делаешь со своими руками?

– Практикуюсь, – выкручиваю я пальцы.

– Для чего?

– Для того чтобы засуну руки внутрь его кишков.

– Он не выйдет сухим из воды. Даже дебил-новичок из юридической школы может это заметить. Поэтому не заводись так. Это никому не поможет, это не поможет тебе.

– Ох, теперь ты хочешь мне помочь? Странно, потому что в прошлый раз, когда мы разговаривали, ты заявил, что собираешься превратить мою жизнь в ад.

– Правда? Я превратил твою жизнь в ад?

Его голос понижается, становясь низким, глубоким и надтреснутым. Резкое изменение поражает меня.

– Нет, – вдыхаю я. – Ты просто сделал ее немного сложнее.

– Твоя мама нуждается в тебе, – настаивает он.

– Я не могу… не могу вернуться туда. Не сейчас. Если я снова увижу это лицо неандертальца, я…

Джек выгибает бровь.

– Слово, состоящее более чем из четырех букв. Я впечатлен.

– И должен быть! Я целый год в средней школе изучала их. И их волосатые промежности, но в основном их.

– Если ты снова заедешь мне кулаком, это поможет успокоить твою ярость?

– Может быть, – насмехаюсь я. – Ух, наверное, нет. Я ему хочу причинить боль, а не тебе.

Джек смотрит в окно на улицу перед зданием суда, на детскую площадку через дорогу.

– Есть две вещи, которые тебя успокаивают: применение силы и сахар. Мороженое, – показывает он на тележку с мороженым на тротуаре. – Пойдем. Я угощаю.

– Оооо, нет. Я знаю, как это работает. Сначала мороженое, потом свадьба.

– Свадьба, значит? Расскажи мне, – хладнокровно говорит он, когда в итоге мы все равно идем к тележке, – кто этот счастливый морской слизняк?

– Почему морской слизняк? Почему, например, не морской дракон?

– Потому что у морского слизняка нет глаз. Или носа. Или какого-либо видимого интеллекта, помимо поглощения еды и дефекации. Из вас бы вышла идеальная пара.

Я фыркаю. Солнце и ясное, голубое небо – вот какую погоду этим утром нам показал февраль. Я выбираю клубничный рожок, а Джек берет мятный с шоколадной крошкой. Здесь есть скамейка, но я сажусь на траву под деревом. Джек присаживается рядом со мной.

– Ты не должен, – говорю я.

– Здесь тенек, – утверждает он.

– Некоторым задницам лучше быть в милях друг от друга.

– Нет.

После этого проясняющего ответа, мы наслаждаемся мороженым в относительном спокойствии, разделяемым только между двумя людьми, которые являются абсолютными противоположностями. Джек выглядит нелепо в солнечном свете. Нелепый и красивый, эм, ну, и достойный рвоты, конечно.

– Ты можешь вернуться в «Аберкромби»?

– Что? – смотрит на меня Джек.

– Ну, знаешь. Заползти обратно в журнал, из которого вышел. Тогда я смогу спрятать его под кроватью между двумя номерами «National Geographic» по утилизации слоновых отходов и больше никогда не читать его снова.

– Ты сумасшедшая.

– Знаешь, люди болтают о том, что надо быть прекрасной внутри и все такое, – начинаю я.

– И?

– Просто я поняла, что люди не обладают рентгеновским зрением, – трепетно шепчу я. – Они не могут видеть то, что у тебя внутри.

Он устало потирает лоб.

– Мой знак зодиака – рак, – продолжаю я. – Джек облизывает свое мороженое. – Однажды, когда мне было семь, я так сильно плакала, что вновь восполнила влагу изюму.

Мой лепет не отпугивает его, как остальные девяносто девять процентов населения с болтающимися частями между ног. Он просто фыркает.

– Можешь наизусть произнести алфавит задом наперед? – спрашиваю я.

– Да.

– Быстро?

– ЯЮЭЬЫЪЩШЧЦХФУТСРПОНМЛ...

– Сможешь сделать сахарные пончики с корицей?

– Я могу сделать булочки с корицей.

– Умеешь прыгать на скакалке?

– Да.

– Миллион раз, сможешь?

– Если ты дашь мне кибернетические колени, есть небольшая вероятность.

Я всматриваюсь в его лицо.

– У тебя не ярко-зеленые глаза.

– Нет.

– И ты не левша.

– Нет.

– И ты, вероятно, не умеешь играть на окарине.

– К сожалению, нет.

Я откидываюсь назад и элегантно запихиваю мороженое в свое ротовое отверстие.

– Хорошо.

– Все это было ужасно конкретно, – произносит он. Джек доедает свое мороженое и укладывается на траву, положив руки за голову.

– Требования к мужчине моей мечты. Морскому слизняку. Неважно. А тебе вообще можно покидать зал судебного заседания, если ты свидетель?

– Я уже дал показание, не меняй тему, у тебя есть мужчина мечты? – произносит он все это на одном дыхании, после чего быстро втягивает воздух. Я смеюсь.

– Не думала, что у Ледяного Принца может закончиться воздух.

– Мужчина твоей мечты – нереален.

– Бинго, – указываю я на него пальцем. Он прищуривается.

– Так вот что ты делаешь, когда тебе причиняют боль? Выдумываешь мужчину мечты, который не существует, никто никогда не будет соответствовать твоим стандартам, поэтому тебе не придется смотреть в их сторону дважды.

– Аха.

– Ты не сталкиваешься с болью? Ты выстраиваешь стену между собой и ею и притворяешься, что ее не существует?

Солнце пробивается сквозь листья. Слабая боль формируется выше моего желудка.

– Да.

– Ты мучаешь себя.

Я знаю.

– Я в порядке, дружище.

– Ты очень далека от «в порядке», – фыркает он. – И ничего с этим не делаешь.

– А что насчет тебя? – рявкаю я. – Что насчет Софии?

– А что насчет нее?

– Она умирает, Джек-задница. Она умирает, а ты здесь со мной, покупаешь мне мороженое и расспрашиваешь о мужчине моей мечты! Она умирает, а ты поцеловал меня, и очевидно не один раз! До какой же степени надо быть гребаным эгоистом?! Ты специально делаешь так, чтобы тебя было кому пожалеть, когда она, черт побери, умрет?!

Его глаза вспыхивают арктическим холодом.

– Закрой рот.

– Все, что мы делаем – только спорим. Конечно, есть уважение или еще что-то, но уважения не достаточно! Необходима нежность и любовь, и у вас с Софией это есть! – я чувствую как что-то горячее, покалывает в уголках моих глаз. – Так что пошел ты, серьезно. Пошел ты! Не пытайся сблизиться со мной! Не пытайся, черт возьми, меня починить. Я не принцесса – я чертов дракон, а ты, кажется, не замечаешь этого. Так что перестань! Перестань быть со мной милым! Перестать быть со мной не-милым! Просто держись подальше от моей гребаной жизни!

***

Она ворвалась словно шторм, и также ушла с тяжелыми шагами, руками, сжатыми в кулаки и развивающимися на легком, весеннем ветерке волосами, а также янтарными глазами, пылающими свирепостью и негодованием.

Что-то тяжелое растет во мне и увядает.

Я не возвращаюсь в зал суда. Я жду в парке и, когда люди выходят, слушаю их болтовню с противоположной стороны улицы. Лео получает три года тюремного заключения за нападение, избиение и взлом. Миссис Блейк машет мне. Айсис игнорирует меня, направляясь к своему комично уродливому «Фольксваген Жук».

Она игнорирует меня. Совершенно. Ни насмешек, ни злобных маленьких улыбочек, ни неприличных жестов. Ничего. Только абсолютная пустота.

– 8 –

3 года

26 недель

6 дней

Директор Эванс – хороший парень. По стандартам Диснеевского злодея. По любому другому стандарту он более или менее ужасный подонок. И я четко это осознаю, однако я провела с ним так много времени, что больше этого не замечаю. Это как дурацкая акварельная краска, в которую выкрашены стены главного школьного здания, или флуоресцентная лампа над партой, которая иногда мигает, за что, между прочим, надо поблагодарить финансирование государственных школ! Лето жаркое, я горячая, небо голубое, а Эванс просто истинный подонок с постоянным кризисом среднего возраста, который он срывает на мне.

В любом случае, я кладу свои ноги на его стол.

– Что случилось, чувак? – спрашиваю я. Однако я точно знаю, что ему от меня надо. Но собираюсь заставить его умолять. Эванс проводит рукой по своей лысеющей голове.

– Я просто беспокоился о своей любимой ученице.

– О, вы стали намного лучше врать! – хлопаю я в ладоши. – Могли бы просто сказать, что хотите знать, что было в конверте из Стэнфорда. Знаете, вы должны быть откровеннее относительно своих чувств. Уверена, в конечном счете, это спасет вас от покупки ужасного, неминуемого, красного кабриолета или от пары лет терапии.

Эванс хмурится.

– Я пытаюсь компенсировать свои ошибки. Сколько еще ты будешь относиться ко мне так, словно я плохой парень?

– Пока вы живы, – радостно отвечаю я. – Вы просто хотите, чтобы я сказала вам, что поступила заблаговременно, ведь тогда вы сможете похвастаться этим перед другими лысыми-друзьями-директорами.

– Ты поступила? Поздравляю.

– Ну уж нет, – покачиваю я пальцем. – Даже не пытайтесь вынудить меня сказать это. Я знаю, как вы действуете.

– И как же, Айсис? Расскажи мне, пожалуйста.

– Закулисные интриги и притворные улыбочки. Вы преуспели бы во Франции девятнадцатого века. Ну, за исключением того, что там всех обезглавливали за такие вещи, – я делаю паузу, задумчиво потирая подбородок, затем улыбаюсь. – Аха! Вы бы отлично преуспели.

Эванс молчит. На этот раз он внимательно и сурово смотрит на меня вместо того, чтобы отводить свой мягкий взгляд.

– Дайте-ка угадаю, – наклоняюсь я вперед. – Вы хотите, чтобы я сказала, что поступила, ведь тогда вы почувствуете себя лучше, почувствуете искупление своей вины за то, что втянули меня в процесс подачи заявлений, как будто поступление в Лигу Плюща компенсирует инцидент с фотографиями и всю ту фигню.

Он не двигается и не моргает. Я откидываюсь на спинку стула.

– Экстренное сообщение, Эванс, – произношу я. – Это называется фигня, потому что это – дерьмо! Поскольку его уже выкакали, и больше ничего нельзя с этим сделать. Его нельзя убрать. Оно всегда будет там. Вонь останется. Это всегда будет тем, что вы сделали. Так что, нет, я не собираюсь говорить вам.

– Ты уже сказала, – улыбается Эванс.

– Да? – усмехаюсь я.

– Ты не была бы такой самонадеянной, если бы не знала, что поступила. Если бы ты не поступила, тебе нечем бы было мной помыкать. И ты бы так не медлила.

Я резко втягиваю воздух. Он прав. Он чертовски прав. Я изучила, как действует он, а он все время изучал, как действую я. Умная маленькая крыса.

– Не знаю, имеет ли это значение, но я рад, – мягко улыбается он. – Я рад, что у тебя есть возможность. Я могу расслабиться, зная, что у одного из моих ярчайших учеников есть возможность стать еще ярче.

Я молчу. Он поднимается и встает у окна, наблюдая за людьми на перемене.

– Потому что, знаешь, ты именно такая. Яркая. Когда ты только перевелась, я просмотрел твои документы и наклеил на тебя стикер «нарушитель порядка». Но ты преподала мне урок. Ты научила меня, что студенческий потенциал заключается не только в тестовых баллах. Я забыл это. Годы пребывания в должности директора вместо учителя отдалили меня от этой истины. Я стал повернут на статистике и поддержании видимости успеха. – Он поворачивается ко мне и с улыбкой произносит, – Спасибо, Айсис. И прости меня за все. Можешь идти, если хочешь.

Дата добавления: 2015-11-14