Дегтярник получает отказ

В эту ночь Том был в квартире один. Он лежал в углу огромного дивана, задрав колени, а белая мышка быстро бегала вверх‑вниз по его ногам. Время от времени Том набирал пригоршню жареных орешков кешью – его недавнее открытие. Он предложил мышке орех, и она немедленно стала его грызть, поворачивая в тоненьких лапках. Том не мог понять, почему люди обращают такое внимание на его мышку. Энджели жаловалась, что мышка пахнет. Том поднял мышку за хвост и понюхал ее животик – он не чувствовал никакого запаха. Гораздо хуже, что из‑за мышки возникли неприятности с Синекожим. Тот хранил связку двадцатифунтовых банкнот в картонной коробке в буфете, и когда полез в коробку, чтобы заплатить бывшему моряку – пилоту вертолета, обнаружил, что банкноты усыпаны какашками мыши, а деньги по краям обгрызены. Не сказать, чтобы Синекожий очень аккуратно обращался с бумажными деньгами, их могло сдуть ветром или они могли сгореть. Золото, которое можно надкусить, проверить, чистое ли оно, чей вес ощущаешь на ладони и которое греет карман, было лучше. Но разве мышка виновата? Откуда ей знать все это?

Том в конце концов перестал бояться пульта управления ТВ и сейчас держал его в вытянутой руке и перескакивал с канала на канал, но не очень‑то понимал, что смотрит. Просто волшебный ящик не давал ему чувствовать себя одиноким. Когда персонаж ТВ указывал пальцем на что‑то вне экрана, Тому трудно было не оглянуться, чтобы посмотреть, на что ему показывают. Если Энджели видела это, она разражалась смехом. Она обожала то, что называла «ситком». Иногда Том стоял в дверях и наблюдал, как Энджели смотрит телевизор. Его удивляло, что она может, глядя в одиночестве на плоский стеклянный экран, громко смеяться. Том воспринимал это как сигнал к тому, что и он должен найти нечто очень смешное в телевизоре. Но чаще всего он не понимал тамошних шуток. И сомневался, сможет ли когда‑нибудь понять.

Кое‑что в двадцать первом веке смущало и тревожило Тома, например: общественный транспорт, супермаркеты и кофейни, где люди обязательно выстраивались в очередь за ним, пока он соображал, как ему заказать кофе. С другой стороны, никогда, даже в самых диких своих мечтах, Том не представлял, что будет жить с такими удобствами. У Энджели была комната в небольшой квартире деда. Окна комнаты выходили на железнодорожную станцию. Энджели говорила, что Том живет в роскоши. Синекожий богател, думал Том, от продажи картин, которые доставал ему лорд Льюксон, мог бы и Энджели купить квартиру. Такую, как эта. Ей бы это понравилось. Хотя бы в соседнем доме…

Время от времени Том вспоминал, как он жил в грязном полуразрушенном доме на Друри‑Лейн вместе с бандой Каррика. Спал на холодном, сыром полу на кучке соломы, а постоянными его компаньонами были вши, мухи и голод. За исключением редких случаев, когда братья Каррики позволяли ему посидеть в таверне «Черный лев», он мерз с октября по апрель. А здесь было уютно, тепло, чисто и светло. Он понюхал свой рукав – пахнет мылом! Том ущипнул себя за талию и ощутил в пальцах мясо, а не только кожу! Кто бы мог подумать? Он благословлял день, когда встретился с Синекожим. Том громко рассмеялся. Сколько еще он пробудет тут? И придется ли однажды вернуться в старую жизнь?

Обычно на звонок телефона отвечали Энджели или Синекожий, так что, когда телефон зазвонил, Том вскочил с дивана и беспомощно встал около телефона. Рука его накрыла трубку, но он не решался ее поднять. Телефон прозвонил четыре, пять, шесть раз и замолчал. Том с облегчением вздохнул, но автоответчик щелкнул, и раздался голос Энджели:

– Том! Том!!! Подними трубку. Пожалуйста!

Голос был испуганный, задыхающийся. Том поднял трубку.

– Энджели, – сказал он.

– Ты должен мне помочь, Том! Тут за мной кто‑то…

Она говорила на бегу, и у нее то и дело перехватывало дыхание.

– Где ты? – закричал Том. – Я сейчас же приду.

– Шшш! Пока помолчи…

Некоторое время Том слышал только неясные звуки – отдаленный шум автомобильного движения, звук захлопнувшейся двери, шагов, отдающийся эхом на пустынной улице, – но он не очень‑то понимал, что все это значит. Он стал быстро одеваться и снова услышал голос Энджели. Похоже, она успокоилась.

– Все в порядке. Ложная тревога – он ушел. Я его не вижу.

– Кто?

– Тот подонок, который тогда напал на меня в метро. Помнишь, я тебе рассказывала, как Вига Риазза вывихнул плечо одному из этой банды?

– Да, помню.

– Это был он. Должно быть, преследует меня.

– Скажи мне, где ты сейчас! – закричал Том. – Если он тебя обидит, я…

– Не волнуйся! Говорю тебе, я его не вижу. Я уже в двух минутах от дома. Если поставишь чайник, я приду, когда он закипит.

– Нет! Позволь мне встретить тебя! – попросил Том, но Энджели отключила телефон.

Том, как робот, подошел к раковине и налил воду в чайник. Затем он, будто безумный, пару минут метался по кухне. Достал кружку Энджели и положил туда пакетик с чаем. Минуты тянулись как часы. Откуда ей знать, ушел ли тот парень? А если он поджидает ее в темном закоулке? Так всегда делала банда Каррика… Том больше не мог выносить муки ожидания. Он кинулся к лестнице, но притормозил перед лифтом. Если Энджели в беде, он не может тратить время на то, чтобы спускаться с двадцать второго этажа по лестнице. Лифт пришел. Нужно только нажать на кнопку, чтобы двери открылись. Он видел, как это делали Синекожий и Энджели… У него выступил пот. Нет! И он побежал по лестнице. Снизу, отдаваясь эхом по пожарной лестнице, долетели звуки драки. Он остановился и прислушался… Показалось? Выбора нет. Том повернулся на каблуках, проскочил марш лестницы и нажал кнопку. Двери с шипением открылись, и он зашел в лифт.

Когда двери закрылись, сердце Тома подпрыгнуло к губам. В ловушке! И один. Он глубоко вздохнул и стал ждать. Ничего не происходило! А что теперь делать? Его охватила паника. Он увидел длинный ряд освещенных лампочек и понял, что нужно нажать на одну из них. Чайники, телефоны, ТВ, душ – все имело кнопки, которые заставляли их работать. Но какую же нажимать? И что случится, если он нажмет не ту? А ведь Энджели в смертельной опасности! Так, цифры означают номер этажа. Один? А что значит буква «3»? Все‑таки, наверное, нужно нажать 1… Том нажал кнопку номер 1 и, закрыв глаза, сжал кулаки. Заработали механизмы, и лифт двинулся. Началось! Том раскинул руки, уперся в стены, на случай если лифт ударится о землю… Но через несколько секунд он уже не чувствовал никакого движения. Двери медленно разъехались, и он выскочил из лифта в узкий коридор с лестницей в конце.

Том помчался вниз по лестнице через три ступеньки, но услышал глухие звуки, раздающиеся сверху. Он резко повернулся и побежал наверх. На площадке перед следующим пролетом Том увидел светловолосого парня, который повалил Энджели на ступеньки лестницы. Энджели кричала, схватившись за затылок, парень тащил ее за волосы, потом прижал к стене и уперся рукой ей в ключицу. Из носа Энджели капала кровь. Парень отвел правую руку для удара. Энджели извивалась, пытаясь отвернуть лицо к стене.

– Говорил тебе, что проучу…

Том перелетел последние шесть ступенек, вспрыгнул на спину парню и схватил его правую руку прежде, чем тот ударил Энджели. На мгновение Том глянул в бездонные глаза Энджели, наполненные ужасом.

Парень потерял равновесие и покачнулся, Энджели выскользнула и отбежала по лестнице на один пролет. Парень был не меньше чем на фут выше Тома и по крайней мере вдвое тяжелее. Он стряхнул с себя Тома и, не встретив сопротивления, схватил его за запястье и с силой оттолкнул. Том упал на спину и покатился вниз, пересчитав все ступеньки и в конце концов ударившись головой об угол стены. Отвратительный звук удара взлетел вверх по лестничной клетке. Энджели кинулась к Тому и, опустившись на колени, прижалась щекой к его груди. Кровь Тома испачкала ее майку. Энджели попыталась нащупать пульс на запястье, на шее… И в диком отчаянии уставилась на парня.

– Ты убил его! – завопила она.

Парень начал медленно спускаться по лестнице, неотрывно глядя на белое лицо Тома.

– Я не виноват! Я не хотел!

Энджели вскочила и ударила парня кулаком в грудь.

– Убийца!

Он грубо оттолкнул ее.

– Когда увидела тебя первый раз, сразу подумала, что ты – беда. Ты приносишь несчастье…

Парень помчался вниз и исчез. Энджели тяжело опустилась на пол. Сидя на корточках, она держала руки Тома в своих. По ее бледному лицу текли кровь и слезы, губы дрожали. Неизвестно, сколько времени она так просидела. Она пошевельнулась, когда раздался звук лифта. Кто‑то вызвал лифт и может вот‑вот оказаться здесь. Энджели испугалась: ведь ее могут посчитать виновной. Рисковать нельзя, нельзя, чтобы ее здесь обнаружили. Она уже ничего не может сделать для него. Энджели встала, но глаза ее уловили какое‑то быстрое движение. В вырезе свитера Тома появилась его белая мышка, подергивающая усиками. Энджели поколебалась, но все же наклонилась и схватила крошечное создание. Затем очень нежно поцеловала холодный лоб Тома.

– Прости меня, Том… Прости за все…

И никем не замеченная, вся в слезах, Энджели вылетела из дома.

Это было воскресенье, и большинство лондонцев спали под толстым одеялом свинцово‑серого облака, которое, как и прогноз погоды, не изменялось. Гайд‑парк был пустынен, если не считать нескольких человек, бегающих трусцой. Дегтярник, с горьким выражением на лице, зло поджав губы, шагал вокруг Серпентайна. На другой стороне озера одинокий пловец с плеском нырял в ледяную воду. Резко кричала шотландская куропатка, крик ее разносился по всему парку.

Прошлым вечером Дегтярник был приглашен в Мэйфэар отобедать с антрепренером, который выразил интерес к картинам Джорджа Стаббса. Дегтярник надеялся, что уйдет оттуда с заказом для главного вора искусства и приглашением стать членом самого недоступного клуба в Лондоне. Однако лицемерный, надменный господин смотрел на свой выдающийся нос и произносил длинные речи, пока терпение Дегтярника не лопнуло. Ему по крайней мере удалось обидеть этого господина, прежде чем четверо ливрейных головорезов выпроводили его из клуба и выбросили на мостовую. Дегтярник попытался остановить кэб, но кивок швейцара означал, что ни одно такси здесь для него не остановится. Пришлось идти по улице, ловя косые взгляды. Отзвуки оскорбления все еще звенели в ушах.

– Вы – подонок, – сказал Дегтярнику антрепренер. В его лице было нечто, напоминающее Дегтярнику тощего орла. Величие, жестокость, презрение. Как и лорд Льюксон, он был денежным мешком. И в том и в этом веке Дегтярника выводили из себя незаслуженные привилегии.

– Вы накипь на земле и останетесь ею. Как только вы могли подумать, что я говорил всерьез? Никого не одурачат ни ваша наличность, ни часы «Ролекс», ни ваши модные апартаменты и дизайнерские лейблы, которые, как вы думаете, принесут вам успех. Вы что, действительно думаете, что мы потерпим вас в клубе? Воображаете, что испугаете меня грязным шантажом? В наш клуб в разное время были вхожи величайшие политические умы, ученые, юристы с прекрасной родословной… Но вы‑то кто такой? Я скажу вам, кто вы – вы мошка, ничтожество, комическая нелепость, и мы не дадим вам дышать воздухом, которым дышим сами…

Дегтярник шагал вокруг Серпентайна. После того маленького инцидента он посетил лорда Льюксона и рассказал ему о том, что случилось. Лорд Льюксон лишь предложил Дегтярнику попробовать вступить в другой клуб. Дегтярник собирался сказать, что хотя доходы и влияние, конечно, сами по себе важны, он предпочитает все‑таки добыть антигравитационную машину. Разве, обладая подобным устройством, невозможно изменить ход истории? Все эти слова прозвучали у него в голове, но только сейчас эта мысль взошла, как на дрожжах, – сейчас, когда Дегтярник подумал о том, кем он был и кем стал.

Слова антрепренера так сильно ужалили его потому, что тот был недалек от правды. Все деньги мира не могли бы изменить его прошлого: он был вором, талантливым негодяем, который манипулировал людьми. Он был мошенником с черным сердцем, убийцей. Некий человек может вызывать уважение, восхищение, любовь – а он, что внушает он? Страх? Ужас? Отвращение? И почему это должно его заботить? Кем бы он стал, если бы был кротким, уважаемым и тихим, как остальное человечество? Стал бы трудиться и трудиться до могилы? Голодать, живя в хлеву? Умер бы в канаве? Да, он совершал дурное, но мир обошелся с ним еще хуже. Дегтярник задумался – с чего же началась черная полоса? В тот момент, когда его арестовали за преступление, которое он не совершал? Или раньше? После смерти отца, когда он впервые украл ломоть хлеба? Внезапно он вспомнил лицо Гидеона Сеймура, с честными голубыми глазами и спокойным взглядом на мир. Стоило лишь подумать о брате, как он чувствовал прилив злости – вот этого он никак не мог себе объяснить. Почему брат выбрал другую дорогу, а он… Дегтярник старался прогнать эти мысли, но ему не удавалось. А что, если антигравитационная машина могла бы изменить ход истории, изменить ход его истории… Если бы он мог нажать кнопку и изменить тот самый момент своей жизни, то нажал бы он ее?

Дегтярник наконец услышал давно надрывающийся мобильник. Должно быть, Энджели. Кто еще? Но почему она звонит ему утром, в такое время? Интересно, могла бы она связываться с ним, когда он находится в 1763 году?

– Вига?

– Боже правый, Энджели, а кто еще это может быть?

– Некоторое время я не должна возвращаться в квартиру. У дома ползают полицейские машины и машина «скорой помощи». Произошел несчастный случай…

– Почему у тебя дрожит голос?

Дегтярник молча слушал то, что рассказывала Энджели, и смотрел на воду – на облака и деревья, отражающиеся в ней.

– Вига? Ты меня слышишь?

Дегтярник стоял неподвижно, прижав телефон к уху.

– Вига?

– Видеть тебя не желаю, Энджели…

Наступило долгое молчание, затем Энджели сказала:

– У меня… у меня мышка Тома. Хочешь, чтобы я…

– Его мышка! – заорал Дегтярник. – И его мышка может служить утешением?

Дегтярник швырнул мобильник в середину Серпентайна и кинулся бежать. Он пробежал вокруг половины озера, по маленькому мосту и вдоль Роттен‑Роу, по той ее грязной части, где и теперь лондонцы выезжали своих лошадей. За ним на блестящем черном жеребце рысью ехала девушка. Дегтярнику захотелось вернуться в свой век, почувствовать лошадиную плоть между коленями и ветер, дующий в лицо. Он схватил удила и столкнул девушку из седла. Она упала спиной на мягкую землю и лежала неподвижно в грязи, пока Дегтярник взбирался на лошадь. Он стянул с запястья золотые часы «Картье» и швырнул их девушке. Они приземлились у нее на животе. Девушка подняла их и стала смотреть то на часы, то на Дегтярника.

– За вашего коня, – сказал Дегтярник и помчался галопом из парка в Найтсбридж.

Он бездумно скакал много миль по тихим улицам Белгрэвии, Челси и Вестминстера. Он скакал и скакал, но как бы быстро ни двигался, пьянящий запах двадцать первого века потерял свою привлекательность, его осквернил дымок отчаяния, которое всю жизнь преследовало Дегтярника и превратило его в то, чем он стал.

Дегтярник позволил взмыленному коню остановиться на северной части Вестминстерского моста. Лондон не изменился, но все в нем имело вкус пыли и пепла.

Дата добавления: 2015-11-13