На правах рекламы

Пролог.

При рождении, когда Боженька наделял людей талантами и красотой – я встала не в ту очередь. Поэтому мне не досталось больших розовых сисек, и длинных ног, зато я отхватила три мешка тупости и простоты.
Коя, как известно, хуже воровства.
Потому что именно мне заезжие коммивояжёры впаривают супер-утюги, ручки с невидимыми чернилами, и Кама-Сутру в подарочном издании.
Лучше б я стала вором…

Предыстория:
С прошлого года мне периодически наколпашивали на домашний телефон какие-то падшие, настырные женщины, и, преувеличенно радостно, голосили:
- Ой, здрасьте-здрасьте-здрасьте! Вы – такая-то такая-то? Ой, как клёво-клёво-клёво! А мы - компания "Кирби", и наш сотрудник в любое удобное для Вас время приедет к вам, и бесплатно пропылесосит вам квартиру нашим супер-пупер-чудо-пылесосом! Когда Вам будет удобно?
Да идите вы нахуй, господа, со своим пылесосом! Мне год назад было видение, что я – большой лох, и больше я на ваши разводы не поведусь! И вообще, мне никогда не удобно, когда ко мне домой припирается хз кто, а потом у меня ложки пропадают!
Мой дом - моя крепость. Кого надо - сама приглашу. И ещё есть друзья-опойки, которые могут приходить без приглашения, потому что у них пожизненный абонемент на посещение моего свинарника.
И пылесосущей организации было отказано в аудиенции. Но они были настойчивы, и звонили ещё месяца три, пока не заебались.
Месяц назад они позвонили моей умной маме, для которой нахаляву и «Рама» - сливочное масло, и пососали ей пыль. Наверное. И весьма удачно, как оказалось. Потому что наколпашивать мне на телефон, и рекламировать пылесос начала уже ОНА:
- Доча! Срочно пригласи к себе мальчика Толю! – исступлённо кричала в трубку мама. Она это умеет, да. - Он очень хороший, и пропылесосит тебе ковёр! У тебя же всё в собачьей волосне! Тебе необходим Толик с пылесосом!
Пробурчав что-то похожее на "Лучше б это был Петя с большим хуем", я вежливо и про себя послала маму в жопу, вместе с Толиком и пылесосом.
А вечером, гуляя с собакой, я от скуки, и для поддержания разговора, рассказала мальчишкам-соседям про мамин звонок, а они, к моему удивлению, принялись меня убеждать в том, что я нихуя не права, и что надо позвонить мальчику Толе, потому что к ним вот тоже приходил Толя-Коля-Вася, и пропылесосил даже клаву у компа.
Клава у меня сильно засратая, и наверное, это и явилось тем самым последним аргументом "за", переполнившим моё сознание, забитое гамлетовскими вопросами: "Быть или не быть?", "Пылесосить - не пылесосить?", "Звонить - не звонить?".
Позвонить я не успела. Потому как в компании Кирби по-любому сидят телепаты. И уже на следующий день в дверь мне позвонил странный узбекский отрок.
Он стоял у меня на пороге, в костюме с Черкизона, распространяя вокруг себя оглушительный запах туалетной воды "Доллар".
*Гы. Кто не нюхал хоть раз в жизни эту поистине ТУАЛЕТНУЮ воду - тот лох. Кто ею хоть раз в жизни пользовался - тот мой первый муж*
Узбек широко улыбался, и громко скандировал: "Фирма Кирби! 110 лет на рынке! Есть просто пылесосы, а есть Кирби!!!!"
Скандировать он начал ещё у лифта, и я это слышала. Там же, судя по всему, он щедро оросил себя «Долларом».
- Здравствуйте - сказала я.
- Здравствуйте! Я - Айбек! Фирма Кирби! - отрапортовал узбекский труженик пылесосного фронта, и ещё раз выдал свою речёвку про 110 лет и так далее.
Повисла благостная пауза.
- До свидания! - сказала я, улыбнулась, и попыталась закрыть дверь.
Но не тут-то было! В двери уже торчала узбекская конечность в рыжем ботинке, с заметными следами плохо размазанного кала, а узбекская голова продолжала вещать:
- Я бесплатно пропылесосю вашу квартиру, и Вы сами убедитесь, что есть пылесосы, а есть Кирби-и-и!
Вот это завывание "Кирби-и-и-и!" удалось ему особенно паскудно, и на жалобный вой стали вылезать на лестницу соседи.
Картина: стою я, в халате и в тапочках, а в мою квартиру ломится весёлый узбек с кучей коробок, и странно подвывает.
Соседи маслено ухмыльнулись, и уползли обратно.
Я поняла, что терять мне уже нечего. Потому что завтра весь двор будет говорить о том, что Лида теперь сожительствует с узбеком, не говорящим по-русски, который уже переехал к ней с кучей своего барахла.
А ещё меня зомбировал его вой.
И я его впустила.
Айбек, взвизгнув, потрусил в мою хату, волоча за собой свой пылесос, и, не успев перешагнуть порог, деловито осведомился:
- Вы уже готовы стать клиентом Кирби, и купить этот прекрасный пылесос.
- Нет - отрезала я.
- Плохо - огорчился Айбек. - У нас на фирме щас соревнование идёт: кто больше пылесосов продаст. Приз - поездка в Дубай.
Тут он вымученно посмотрел на меня, и закончил:
- А я очень хочу в Дубай. Станьте же нашим клиентом уже!
Ай, ты мой зайка! В Дубай он хочет! "Мальчик хочет в Дубай, чики-чики-та.."
А я тут причём? Я тоже хочу в Дубай. Но я же не говорю Айбеку, что это он виноват в том, что меня туда никто не хочет везти? И я грозно и величественно приказала:
- Пылесось!
Айбек с сомнением посмотрел на меня и на мой халат, и скривился:
- А смысл? У вас есть 110 тыщ рублей, чтобы купить наш пылесос?
Ахуеть, дайте две! Вот тут я поняла, что обозначает выражение моего папы: "Припух, Сеня?"
Айбек понял, что сейчас его пошлют нахуй, и, возможно, сопроводят этот посыл ударом по горбу, и быстро исправился:
- Сейчас я покажу вам как работает наш пылесос Кирби-и-и-и!!!! - И потрусил дальше, на кухню, оставив за собой особо удушливый шлейф от "Доллара".
На кухне он разобрал свои коробки, достал этот самый пылесос, прицепил к нему мешок, и тут же отцепил, пояснив:
- Вы ж его покупать прямо сейчас не будете? Тогда нечего пачкать мешок. Я вам с фильтрами пылесосить буду.
Красавец. Он непременно выиграет путёвку в соцсоревновании. Но, думается мне, не в Дубай, а в Пизду. Не знаю, есть ли на карте мира такой город...
Он достал фильтры, включил в розетку свой агрегат, сунул трубу мне за холодильник, пососал там с десяток секунд, торжественно сунул мне под нос засратый фильтр, и победно возликовал:
- Ну что? Видите? Теперь вы готовы стать нашим клиентом?
- Нет - снова ответила я. И пояснила: - Из-за холодильника я и сама всё вымыть могу забесплатно. Пылесось собачью шерсть!
Я уже негодовала, если кто не понял вдруг.
Но Айбек очень хотел в Дубай, и не хотел пылесосить. Его волновала только моя платежеспособность. Он извлёк из черкизовских штанин калькулятор размером со стиральную доску, и, потыкав в кнопочки, провозгласил:
- Вы готовы уже внести первый взнос 13 тыщ 850 рублей, и потом, в течение 18 месяцев выплачивать по 4400? Имейте ввиду – это я Вам скидку делаю! Ведь этот пылесос стоит сто десять тысяч рублей, а Вам я его отдам всего за девяносто три!
Копейки, хуле. На языке вертелся ответ: "Иди ты нахуй!!!!!", но я, всё ещё вежливо, но с угрозой в голосе ответила:
- Нет. Не готова. Пропылесось собачью шерсть уже!
Айбек вздохнул, подумал, снова потыкал в кнопочки, и спросил:
- А у вас щас есть 12 тыщ 999 рублей? Тогда ежемесячный платёж составит...
Ёбаная тётя, как ты исхудала... Ну, почему мальчик Толя пропылесосил моей маме всю квартиру, и клаву моим друзьям, а мне Айбек только выносит мозг, и, по-моему, пытается обворовать?
Тут я раешила забить на приличия, и взвыла:
- Послушайте! Хватит выносить мне мозги! Мне НЕ НУЖЕН ваш пылесос, не нужно ваше бесплатное пылесосание, которого, собственно, и нету, и идите уже нахуууууй!!!!!
Айбек улыбнулся. Айбек снова достал калькулятор, и, глядя на меня с хитрым Ленинским прищуром, спросил:
- А сколько у вас щас денег есть в данный момент? А?
Ой, бля-я-я-я… Пиздец. Попала. Я уже читала про цыганских бабок, которые сначала мерзко выспрашивают, скока у тя дома денег есть, а потом зомбируют, и хату выставляют.
Айбек смотрел на меня, не мигая.
Я мобилизовала все свои внутренние силы, и истошно завопила:
- Бля! ты уйдёшь отсюда или нет, мудило??????
Вы думаете, он испугался или обиделся? Хуй! Он снова достал калькулятор...

Я думала, сдохну. ТАКОГО психо-прессинга я не испытывала даже общаясь пять часов подряд со своей мамой, которую здоровый человек может выносить лишь 12 минут, 42 секунды, после чего он - готовый пациент психбольницы. Проверено.
Короче, ушёл этот узбекский монстр лишь после того, как я, в каком-то полубессознательном состоянии написала ему на бумажке три чьих-то телефона.
Закрыв за ним дверь, я перекрестилась, сбегала в комнату, проверила: на месте ли мои сбережения, и предала Айбека анафеме.
Это была предыстория.

А история началась сегодня утром, когда раздался телефонный звонок, я взяла трубку, и оттуда вылетел злобный рык моего соседа Павла:
- Лидос, сволочь! Готовь свою жопу! Я реально тебя выебу туда без вазелина! Какого хуя ты прислала мне каких-то чурбанов с пылесосами??? Я спал после суток, и вдруг - звонок в дверь! Открываю: стоят ДВА узбека, и орут: "Лида порекомендовала Вас как надёжного клиента фирмы Кирби, и мы вам щас тут всё пропылесосим!" Я их еле выгнал, а они, суки, мне всю дверь обклеили своей рекламой, и в почтовый ящик всякой поеботины напихали! Ты понимаешь, что ты теперь мне должна?
Я взбледнула с лица, и села на жопу. Потому что Павлос - он никогда слов на ветер не бросает...
Господи, КАК мне пришла в голову мысль дать Айбеку Пашкин телефон??????
Пиздец жопе.
Потому что час назад Паша снова позвонил, и сурово заявил:
- Я не шутил. Готовь жопу. И тренируйся на чупа-чупсе сосать хуй. Потому что иначе я тебя убью.
А я знаю, что Паша нихуя не клоун. Знаю, что жопа мне дорога. И ещё я знаю, у кого я поживу до понедельника.
Влипла, бля...
А всё простота моя деревенская, да воспитание дурное, нахуй послать не позволяющее.
Лучше б я умерла вчера…

Грузин Лидо

Позапрошлой весной меня поимели.
Нет, не в песду, и даже не в жопу. Меня поимели в моск. В самую его сердцевину. Гнусно надругали, и жостко проглумились. А виновата в этом весна, и потеря бдительности.
Баба я влюбчивая и доверчивая. Глаза у меня как у обоссавшегося шарпея. Наебать даже дитё малое может.
Не говоря уже о Стасике.
Стасика я нарыла на сайте знакомств. Что я там делала? Не знаю. Как Интернет подключила – так и зарегилась там. Очень было занятно читать на досуге послания: «Малышка! Ты хочешь потыкать страпончиком в мою бритую попочку?» и «Насри мне в рот, сука! Много насри, блядина!»
Тыкать в чужые жопы страпонами не хотелось. Не то, бля, настроение. Обычно хочецца – аж зубы сводит, а тут – ну прям ни в какую! Срать в рот не люблю с детства. Я и в горшок срать не любила, а тут – в рот. Не всех опёздалов война убила, прости Господи…
А тут гляжу – ба-а-атюшки… Прынц, бля, Даццкий! «И хорош, и пригож, и на барышню похож…» Мужыг. Нет, нихуя не так. Мальчик, двадцать два годика. Фотка в анкете – я пять раз без зазрения совести кончила. Понимала, конечно, что фотка – полное наебалово, и вполне возможно, что пишет мне пиндос семидесяти лет, с подагрой, простатитом и сибирской язвой, который хочет только одного: страпона в тухлый блютуз, или чтоб ему в рот насерели.
Понимала, а всё равно непроизвольно кончала. Дура, хуле…
И пишет мне Стасик: «Ты, моя королевишна, поразила меня прям в сердце, и я очень хотел бы удостоиться чести лобызнуть вашу галошу, и сводить Вас в тиатр!»
Тиатр меня добил окончательно. Люблю духовно развитых людей. А ещё люблю мороженое дынное, Юльку свою, и секес регулярный. Но это к делу не относится.
Тиатр. Вот оно – ключевое слово.
И пох, какой тиатр. Юного Зрителя, или экспериментальный тиатр «Три мандавошки», что в подвале на улице Лескова… Культура, ебёныть!
И пишу я ему в ответ: «Станислав, я, конечно, сильно занята, но для Вас и тиатра время найду непременна! Звоните скорее, любезный!»
Врала, конечно. На жалость давила. Какое там «занята», если я готова была нестись к Стасику прям щас?! Но зачем ему об этом знать, правильно? То-то же!
Встретились мы с ним через три дня на ВДНХ.
Я – фся такая расфуфыренная фуфырка, Стас – копия своей фотографии в анкете. Сами понимаете – пёрло мне по-крупному с самого начала. Стою, лыбу давлю как параша майская, и чую, что в труселях хлюп какой-то неприличный начался. Стас ко мне несётся, аки лось бомбейский, букетом размахивая, а я кончаю множественно.
Встретились, в дёсны жахнулись, я похихикала смущённо, как меня прабабушка, в Смольном институте обучавшаяся, научила когда-то, Стас три дежурных комплимента мне отвесил (видать, его дед тоже в юнкерах служыл в юности)… Лепота.
В тиатр не пошли. Пошли в ресторацыю.
В ресторацыи Стас кушанья заморские заказывал, вина французские наливал, и разговоры только об Акунине, Мураками, да академике Сахарове.
А я ни жрать, ни пить не могу. Я всё кончаю множественно. Надо же, думаю, такого дядьгу откопать! И красивого, и не жлобястого, и духовно обогащённого… Попёрло!
Три часа мы в ресторацыи сидели. Я и костью рыбьей подавилась от восхищения, и нажралась почти как свинья. Но это ж всё от возбуждения морального. И сексуального. Простительно, в общем.
Вышли на улицу. Темно. Фонари горят. Павильон «Киргизия» стоит, сверкает. Может, и не сверкал он нихуя, но мне уже повсюду свет божественный мерещился.
Остановились мы у «Киргизии», и я из себя выдавливаю, как Масяня:
- Ну, я пойду…
Стас мне ручонку мою, потную от волнения, лобызает с усердием, и кланяется:
- Рад был знакомству, клубничная моя… Позвольте отписаться вам в Ай Си Кью, как в усадьбу свою прибуду…
И пауза возникла. По всем законам жанра, щас должен быть поцелуй взасос, но его не было. А хотелось.
И тут я, как бразильский обезьян, ка-а-ак прыгну на Стаса! Да как присосусь к нему, словно к бутылке пива утром первого января! Присосалась, а сама думаю: «Блядь, если б не апрель, если б на улице потеплее было… Я б те щас показала белочку с изумрудными орехами!»
Но сдержалась. Ибо нехуй. Мы ещё в тиатр не ходили.
Упиздила я домой.
Дома включаю аську, и первое, чё вижу – сообщение от Стаса:
«Бля! Акунин-Хуюнин… В ГОСТИНИЦУ НАДО БЫЛО ЕХАТЬ!!!»
Ну, девочка, ну ёптвоюмать!!!!! Попёрло так попёрло! Нахуй тиатр!
На следующий день обзваниваю все гостиницы. На 26-е апреля нет мест! Нигде! Типа, девятое мая на носу, и всё заранее забронировано всякими лимитчиками, которые без Москвы на девятое мая – как без пряников! Тьфу ты, бля!
Я – в Интернет. Ищу хату на сутки. Нахожу. Договариваюсь. Звоню Стасу.
Есть!!!
В назначенный день приезжаем, берём ключи от хаты у прыщавого хозяина Юры, закрываемся на ключ, и предаёмся дикому разврату, в результате которого я теряю четыре акриловых ногтя, пук волос с головы, и пять кило живого весу.
Мне не нужен тиатр. Мне не нужен академик Сахаров и Мураками. Мне нужно, чтобы вот это вот никогда не кончалось!
*Лирическое отступление. Недавно мне пришло в голову мою белобрысую, что в таких вот хатах, которые снимаюцца на сутки сами понимаете для чего – непременно должны стоять скрытые видеокамеры. Я б точняк поставила. В общем, если когда увидите в Тырнете, как лохматая блондинка ебёцца, стоя на голове – это не я!»*
Домой я ехала на полусогнутых ногах, и непрерывно хихикала.
По-пёр-ло!!!

…Через месяц, когда Юра-прыщ предложил нам со Стасом, как постоянным клиентам, сдать квартиру на 20 лет вперёд, и сделал тридцатипроцентную скидку – случилось страшное.
С принцем своим я была предельно откровенна, и требовала такой же кристальной честности в ответ. Разумеецца, меня интересовало прынцево семейное положение, ибо ходить с фингалом, полученным в подарок от Стасиковой жены-сумоистки не хотелось.
Стас серьёзно показал мне паспорт, заверил, что я у него одна-единственная, и я вновь ломала дорогущие ногти, царапая спинку старого дивана.
Но наступил час расплаты за своё развратное щастье.
Захожу я как-то утром на тот сайт, где народ страпонов да говнеца требует, да припухла малость.
Ибо получила я сообщение от девушки Марии, девятнадцати годов отроду. Фото не прилагалось.
И писала мне Мария, что ей, конечно, очень неудобно меня беспокоить, но ей очень кажется, что её сожытель Станислав тайно трахает меня. Ага. Видение ей было. В виде прочитанной на заре СМС-ки у Стасика в мобильном, где некий ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ) просит прибыть Стаса в субботу к некоему Юрию, и предаться сексу оральному, а так же вагинальной пенетрацыи.
Путём неких поисков и расследований, Мария вышла на меня. И просит извинить, если отвлекает.
Минуту я сидела охуемши. Тот факт, что у Стаса есть сожытельница меня убил меньше, чем загадочная фраза ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Потом я развила бурную деятельность.
Понимая, что Стас всё равно будет сегодня мною умерщвлен, я пишу девушке Марии, что опщацца виртуально щас не могу, а на все интересующие её вопросы я отвечу лично, ежели мне дадут адрес, куда я могу подъехать.
Приходит ответ: «Метро Беговая, дом…»
Ловлю такси, и еду.
Дверь мне открыла маленькая девочка, лет тринадцати.
- Маша? – на всякий-який спрашиваю, хотя понятно, что это нихуя не Маша, если только Стас-паскуда не педофил конченный.
- Маша! – кивает дитё, и с интересом на меня смотрит, как дошкольник на Деда Мороза на утреннике.
«Вот упырь, бля…» - это про Стаса подумалось.
- Ой, какая симпатичная!!! Лучше чем на фотке даже! Само собой, он в тебя влюбился!
От этих имбецильных восторгов стало кисло. И домой захотелось. Но Стаса увидеть в последний раз было просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что такое ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Прошла в квартиру. Дитё суетится, чай мне наливает.
- Ты знаешь, Лид, я ведь давно подозревала, что Стас мне изменяет. Он каждую субботу одевал чистые трусы, и уезжал в Тулу. Ну зачем он ездил в Тулу, да? Да ещё утром возвращался…
- За тульским самоваром… - не удержалась.
- Не-е-е… - смеётся заливисто, колокольчиком – Это он к тебе, наверное, ездил!
«Да ну нахуй? Правда, что ли? Ишь ты.. А я б подумала, что в Тулу за пряниками к утреннему чаю»
Зло берёт.
- А однажды я ему звоню на работу, когда он в Туле был, - пододвигает стул, залезает на него с ногами, и подпирает кулачком остренький подбородок – А он трубку взял, представляешь? Я его спрашиваю, мол, ты же в Туле должен быть! А почему уже на работе? А он мне тогда сказал, что до Тулы он не доехал… Кто-то в поезде стоп-кран дёрнул…
Вздыхает, и пододвигает мне вазочку с конфетами.
Чувствую себя героиней пьесы абсурда, но жру конфеты, чтоб не зареветь от злости.
- А потом, - продолжает, - Стас в ванной был, а у него мобильник зазвонил. Я смотрю – там написано: ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ). Трубку не взяла, Стас не разрешает. Он из ванной вышел, а я его спрашиваю: кто, мол, такой – этот грузин Лидо?
Тут я напрягла уши так, что они захрустели, и даже перестала жевать конфеты.
Дитё засунуло в рот шоколадку, и засмеялось:
- А он мне говорит: «Маша, это один мой знакомый парень-грузин. Мы с ним раньше вместе в пельменном цехе работали. Он у меня как-то пятьсот рублей занял, и с тех пор всё звонит, говорит, что денег у него нету, и что он может пельменями расплатиться» Вот врун-то! Да, Лидуш?
Да, Машуль. А ещё он – труп. Вот только он ещё об этом не подозревает.
Проглатываю конфету, смотрю на часы, и спрашиваю:
- Он домой когда приходит?
- А щас уже придёт. Через десять минут.
Великолепно. Иди же ко мне скорее, моя карамелечка! Я тебя щас казнить буду. Четыре раза в одну дырку. Ага.
Маша показывает мне их «семейный» альбом, я его листаю, не глядя, и жду Стаса.
Через десять минут в прихожей запищал домофон.
Маша кинулась открывать дверь, а я пересела на диван, подальше от двери.
Слышу голос Стаса:
-Привет, родная! Соскучилась?
Я обидно и подло бзднула. Слушаю дальше.
- Соскучилась… Стасик, а к тебе тут гости пришли…
Пауза. И снова весёлый голос:
- Да ну? А кто?
И тут в дверях появляется улыбающаяся рожа Стаса.
Пробил мой звёздный час.
Я встала, улыбнулась, и рявкнула:
- Кто-кто? Грузин Лидо, бля! С пельменного, бля, цеха! Вот, проходил я тут мимо. Дай, думаю, к Стасику зайду, пельмешек ему намесю, родимому. Заодно и должок свой верну.
В один прыжок я достала Стаса, намотала на руку воротник его рубашки, подтянула к себе, и прошептала ему на ухо:
- Девочку во мне увидел, сссынок?! Одной жопой на двух стульчиках сидим? Ну-ну…
Потом с чувством засунула ему за шиворот пятихатку, и крикнула:
- Маш, зайди!
Вошла Маша. Глазёнки испуганные. Чёлочку на пальчик наматывает.
А меня уже понесло…
- Грузин? Лидо? С пельменного цеха? В Тулу ездил, самовар ебучий? Стоп-кран кто-то дёрнул? Маш, хочешь, я тебе покажу, кто ему по субботам стоп-кран дёргал и стоп-сигнал зажигал? Чё молчишь, блядина?
Я, когда в гневе – ведьма ещё та… Это к гадалке не ходи. И Стас это понял. За секунду он трижды поменял цвет лица, что твой хамелеон: с белого на красный, с красного – на синий. На синем и остановился. Чисто зомби, бля.
Потом обхватил голову руками, сполз по стенке, и захохотал. Ёбнулся, видать.
Я в одну затяжку выкурила полсигареты, потушила бычок об Стасикову барсетку, пнула его ногой, наклонилась к нему, и припечатала:
- Пидр. Сказал бы сразу – меня бы щас тут не было, а в субботу поехали бы к Юре. А теперь езди в Тулу. Со стоп-краном. Гандон, твою мать…

Маша закрыла за мной дверь, чмокнула на прощанье в щёчку, и хихикнула:
- Клёво ты с ним… Он теперь точно ещё неделю будет дома сидеть. Спасибо!
Пожалуйста. Только в рот я ебала за ради твоего, Маша, спокойствия, так себе нервы трепать.
Из дома я позвонила подругам и сестре, и рассказала о страшном потрясении. Я искала сочувствия.
И я его не нашла.
И всё бы ничего, да только с тех пор у половины моих подруг и ИХ МУЖЕЙ (!) я записана в мобильном как Грузин Лидо, а на мой звонок выставлена «Лезгинка»…

Паша

Паша родился на неделю раньше той даты, на которую был назначен аборт. Он стремился доказать свою жизнеспособность, и громко кричал. У его матери это был уже четвёртый ребёнок, в котором она большой нужды не испытывала.
Пашу решено было оставить в роддоме при Второй инфекционной больнице, но тут вышел новый закон о повышении суммы единовременного пособия по рождению ребёнка, и Пашу забрали в семью.
Папа у Павла был. Только сам Павел увидел его лишь спустя двадцать пять лет, когда тот пришёл в их квартиру, и начал оделять всех своих отпрысков отцовскими щедротами.
Старшей сестре досталось рабочее место в Московской мэрии.
Средней сестре – бархатная коробочка с кольцом.
Единственному Пашиному брату – велосипед и сто долларов.
А потом отец подошёл к Паше, внимательно на него посмотрел, чуть слышно прошептал: «Что ж она, дура, на аборт-то опоздала, а?» - развернулся, и ушёл. И более никогда уже не вернулся.
Мама Паши к шестидесяти годам полностью ослепла, и переехала жить на кухню. Там она целыми днями сидела на горшке перед телевизором, и варила суп из крапивы и собачьего корма.
А Павел, наконец, осознал, для чего он появился на свет.
Он был рождён для секса. Для бурного, шального секса. В ритме нон-стоп.
Сексуальный голод начал грызть Павла в двенадцать лет, и с годами только усилился.
Павел даже женился. Но это ему не помогло. Женился Павел впопыхах, думая только о том, что теперь у него будет секс. Каждый-каждый день. Секс. Сексястый.
На следущее утро после свадьбы Павел обнаружил на подушке рядом с собой чудовищно страшную девушку, которая похрапывала, и пускала слюни на Пашину подушку. Минуту Павел мучился, но сексуальный голод всё-таки победил, и девушку, накрыв ей голову подушкой, дерзко выебали. При этом она так и не проснулась.
Нет, Паша не жалел о своём браке, но секса ему всё равно не хватало.
Красотой Павел не отличался, девушки на нём гроздьями не висели, работал Паша в типографии, печатал бумажные пакеты для сети ресторанов Макдональдс, и с той зарплатой, которую он там получал – он сам был готов повиснуть на ком угодно.
Голова у Паши была большая с рождения. Равно, как и живот.
Поэтому в армию его, с диагнозами «Гидроцефалия и рахит» не взяли.
Так вот, голова у Паши была большая, а забита она была под завязку сексом. Три грамма серого вещества размазались тонким слоем в Пашиной черепной коробке, и почти не функционировали.
Чтобы заставить себя думать, Паша много пил, курил, лизал, колол, нюхал, втирал… Ничего не помогало.
Зато у него родился сын. Симпатичный, голубоглазый мальчик, похожий на Пашкиного соседа, Валеру.
Паша мучительно напрягал содержимое черепа, но серое вещество не шло ему навстречу, и на Пашины напряги плевать хотело.
За мучениями Паши давно наблюдал Пашин товарищ по питию, курению, лизанию, уколам и втиранию – Генри.
Генри был младше Павла на 3 года, и голова у него была в разы меньше, но с Пашей его роднили жажда секса, и пристрастие к наркотикам всех категорий. А ещё Генри был аристократически красив, и умел думать.
И девушки висели на Генри гроздьями, как бананы на пальме.
И ещё у Генри была отдельная двухкомнатная квартира в Пашином подъезде.
Не было у Генри только одного – денег. Даже в эквиваленте Пашиной типографской зарплаты.
Поэтому однажды произошло то, что должно было произойти: слияние компаний.
Теперь Генри пачками таскал домой женщин, Паша их поил портвейном, купленным на свою зарплату, а потом друзья предавались групповому разврату.
Иногда Павел выпадал из сценария. Такое случалось, когда Паше особенно нравилась какая-то из приведённых Генри девушек.
Стремясь произвести впечатление, Павел залезал на диван, вставал в полный рост, подпрыгивал, и в прыжке разрывал свою майку, похотливо потряхивая уныло висящими грудями-лавашами.
Последний такой Пашин прыжок закончился ударом Пашиной головы о люстру, разбитым плафоном, и тремя швами на Пашином лбу. После чего Генри строго отчитал партнёра по бизнесу, и запретил тому всякую импровизацию.
Но, надо отдать Павлу должное, иногда импровизация случалась на редкость удачной.
Как, например, в том случае, с двумя подругами, к которым Паша и Генри приехали в гости, имея при себе два презерватива, три бутылки «Столичного доктора», и одну ослепительную улыбку на двоих.
Генри удалился с барышней в посадки, попутно цитируя ей Омара Хайяма, оставив Павла с девушкой на кухне.
Через час, проходя мимо кухни в ванную, Генри притормозил, услышав Пашин голос, в котором угадывались слёзы:
- Да-да, Машенька… Тебе не понять, как это – жить в детдоме… Когда в палате на десять человек живут шестьдесят… Когда корочка хлеба в неделю – это единственная твоя пища. Когда садисты воспитатели продавали нас на органы… У меня в детстве был очень большой член, Маша. Пока его не продали. Осталось всего десять сантиметров, но я и тому рад. Посмотри на него, Маша… Смотри, какой он у меня маленький, беспомощный… Он не функционировал у меня вот уже двадцать лет. Никому не удавалось его поднять… Что это, Машенька? Господи! Я не верю своим глазам! Он встал! Встал, Маша!!! Свершилось чудо! Спасительница моя! Скорее снимай трусы! Я должен убедиться в том, что наконец-то я здоров! Лиши меня девственности, Маша!!! Спасибо тебе, Господи!
Что ни говори, а иногда Паше феерически везло…

Шли месяцы, годы, а сексуальный голод мучил Пашу по-прежнему. Если не сильнее.
Наркотики не помогали. Более того, способы достижения наркотического опьянения становились всё более изощрёнными.
Паша плотно подсел на мускатный орех.
Вы знаете, что от мускатного ореха нехуйственно штырит, если употреблять его в больших количествах? И Паша не знал. Пока его не научил друг Дусик.

Для справки:
Мускатный орех - психоделик средней силы воздействия. Дозировка - от 8 до 40 граммов. Действующие вещества - миристицин и элемицин. После приёма до начала воздействия проходит 3-4 часа, что является нетипичным для психоделических веществ. Пик воздействия - через 7-8 часов после приёма. Воздействие схоже по ощущениям с эффектом от конопли, в том числе нарушается адекватное восприятие действительности, возникает эйфория, периодически сменяющаяся спокойствием. Усиливается общительность и удовольствие от общения. При передозировке возможны бред и галлюцинации. Токсичен, поражает печень. В день приёма при потреблении мускатного ореха и большого количества пищи болят желудок и печень. Также возможны головная боль и сухость во рту. Плохо совместим с алкоголем.

Жрать мускатный орех невозможно, потому что это пряность. Попробуйте сожрать полкило гвоздики…
А Паша его просто глотал. Стаканами. И три часа потом сидел, выпучив глаза как филин, мужественно стараясь не проблеваться. И оттопыривался. Да.
Но Пашины импровизации и эксперименты не всегда заканчивались удачно.
Проглотив в очередной раз стакан муската, Паша отправился домой, и лёг спать. Предварительно поставив у кровати тазик. На всякий случай.

…Проснулся Павел от скрежета отмычки в замочной скважине.
«Воры, бляди!» - мелькнуло в Пашиной большой голове.
Вооружившись тазиком, он на цыпочках поскакал к двери, и, прикрывая голову тазом, посмотрел в дверной глазок.
«Точно, воры!»
На лестничной клетке стояли два мужика с колготками на голове, и тихо переговаривались:
- Щас, как войдём, ты толстого сразу режь, а я рыжьё пиздить буду.
Паше стало плохо. Мускатный орех медленно, как столбик ртути, начал подниматься из желудка, и вежливо постучался в нагортанник.
Назревала кровавая резня. Вот оно что.
Паша на цыпочках отпрыгнул от двери, и потрусил на кухню, где в ужасных условиях доживала свой век Пашина слепая мама.
- Мама! – зловеще прошептал Павел, наступив ногой в матушкин горшок. – К нам воры лезут! Только молчи.
- Свят-свят-свят! – зашуршала в потёмках матушка. В милицию скорее звони!
- Нет, мама. Поздно уже. Своими силами защищать дом свой будет – торжественно прошептал сын, и сглотнул мускатный орешек, выпрыгнувший к нему в рот из живота. – Надо, мать, их спугнуть. Давай шуметь громко.
- Па-а-ашенька, сыночек! – завопила матушка. – Ты борщеца поесть не хочешь? Только что наварила, горячий ещё!
- Молодец! – шёпотом похвалил родительницу Павел, и заорал: - Борщеца, говоришь? Ну что ж, давай, отведаем борща твоего фирменного! – и стал бить по днищу таза маминым горшком – Ох, и вкусен же борщец твой, мать! Наливай ещё тарелку!
- Кушай, сынок, на здоровье! А потом пирогов с тобой напечём, с морквой, как ты любишь!
- Тсссссс… Тихо, мама. Пойду посмотрю в глазок… - Павел пошуршал в прихожую, и посмотрел в глазок. Никого нет. Облегчённо вздохнул.
- Спи мать, ушли воры!
- Ну и хорошо, Пашенька. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мать.
Паша лёг. Но сон не шёл. Мускатный орех в желудке распухал, и просился наружу. Пришлось мобилизовать все силы, чтоб удержать его в себе.
На пике напряжения в двери снова послышался скрежет.
«Вернулись, бляди..» - сморщился Павел, и заорал:
- Мать! Пироги-то уж, поди, готовы? Неси скорее!

…Через 2 часа измученная слепая мать распахнула входную дверь, и заорала:
- Нету тут никого, Паша! Нету! Успокойся!!!
А за её спиной бесновался пахнущий пряностями сын, стучал горшком по тазу, и плакал:
- Мать, ты что? Вот же они! Вот стоят! В колготках, бляди! Закрой дверь, меня первым порезать обещали!!!

Из дурки Павел вышел через полгода. И первое, что он узнал – это то, что Генри женился. На Лидке-суке.
«Пидораска крашеная!» - сплюнул Паша. «И Генри мудило. Нашёл, на ком жениться. Уроды. И на свадьбу не позвали. Ваще пидоры»
Ещё никогда Павел не чувствовал себя таким одиноким. Его предали. Как суку. Променяли на бабу-дуру.
Генри переехал жить к жене, и более во дворе не появлялся. На звонки к телефону подходила Лидка, и шипела по-змеиному:
- Пошёл ты нахуй, Паша! Нету Генри. Занят он. Рот у него занят, понял? Заебал…

Паша начал спиваться.
Но, как ни странно, с уходом из его, Пашиной жизни, Генри-предателя, вокруг Паши стали собираться женщины.
Да, это были не те напомаженные девочки, для которых Паша рвал майки на груди. Это были неопределённых лет пьяные женщины, пахнущие водкой и терпким, ядрёным потом. Но они хотели Пашу. И только его.
Паша покупал женщинам водку, и женщины, в благодарность, делали Паше минет жадными ртами, привыкшими захватывать водочную бутылку наполовину.
Совершенно случайно, Паша стал сутенёром.
Он пошёл в магазин за водкой, оставив жадных женщин ждать его на улице. В очереди в винный отдел к Павлу подошёл весёлый джигит, и, сверкая золотыми передними зубами, спросил:
- Вай, брат, а эти красавицы, что на улице стоят – с тобой?
- Со мной – буркнул Павел, пересчитывая оставшуюся наличность, и понимая, что хватит только на 2 бутылки пива.
Кавказец широко улыбнулся, и хлопнул Пашу по плечу:
- Тысяча рублей.
Паша насторожился, и прикрыл руками зад.
- Кому тысячу рублей?
- Тебе! – лучисто улыбался джигит, помахивая перед Пашиным лицом голубой бумажкой. – За баб этих, что ли?!
- За красавиц, брат! За красавиц этих! Беру обеих!
Паша мгновенно перевёл тысячу рублей в бутылки пива, и протянул руку джигиту:
- Павел.
- Артур.

…Через десять минут проданный товар уехал в «шестёрке» Артура, а Паша сидел у магазина на ящике пива, и набирал номер Генри.
Уж если попёрло – надо идти до конца.

Честь

Мне было шестнадцать, и я не сберегла свою честь.
Проебала, прости, Господи.
Я сидела в школьном туалете на подоконнике, болтала ножками, обутыми в красные кедики, и думала о том, что теперь меня точно не возьмёт замуж ни один приличный мужик. Никогда. А замуж за того, кто мне эту честь помог не сберечь – я не собиралась. Ещё чего.
Ненадёжный мужик. Ни о чём вообще. Вот буквально только что меня подружка спросила:
- Слышь, а у твоего Ваньки куртка серая есть?
- Ну, есть – ответила я, пытаясь смыть в унитаз окурок
- Хы. Клёво. А он вчера от тебя во сколько домой ушёл?
- Хм… - задумалась. – В пол-одиннадцатого.
- Слышь, я вчера пошла с собакой гулять вечером, вдруг вижу – вроде Ванька пилит. Издали непонятно. В руке у него – гантеля. Ты ему гантелю давала?
- Угу. Я их дома сама вытачиваю, а потом всем дарю. У меня вся квартира в гантелях. Папа мой ему подогнал. Типа, пусть Ванька мышцы наращивает, а то тощий как кот со свалки.
- Точно. Ванька. Короче, идёт он, гантелю эту двумя руками держит, и тут его так повело, так повело в сторону… Наебнулся он, короче, с вашей гантелей! – и заржала.
Ну, а я что сделаю? Ну, наебнулся. Потому что сам весит на сто грамм больше, чем эта гантеля. Заступаться за него? Нафига? Сам виноват.
Но меня щас больше волновал вопрос, что мне делать с потерянной честью-то?

…Я берегла честь три года. Как только поняла, что она у меня есть.
Как её беречь – меня никто этому не учил. И какие посягательства я испытать должна – тоже ни одна сволочь не намекнула. Поэтому, когда наш двадцатидвухлетний учитель физики по кличке Дрищ, предложил мне влиться в основной состав школьного ансамбля «Универсал» - я не усмотрела тут никакой угрозе своей чести, и влилась.
Я не заподозрила угрозы, когда Дрищ начал щипать меня на тощую жопку, шевелить тараканьими усиками, выращенными им с трудом, для солидности, и дарить мне киндер-сюрпризы, прося за них поцелуя. Зато угрозу заподозрил мой мрачный папа, и побил Дрища ногами возле школьной столовой. А мне потом дома показывали книжку научную, и, прикрывая листком бумаги полстраницы, давали почитать абзац про педофилов.
Так я поняла, что охота на мою честь открыта. И стала бояться.
Я боялась ещё год. Я боялась подвалов. Потому что знала, что в подвале отбирают честь, не спрашивая имени-фамилии. В подвале сидит шпана, которая отбирает честь, надругивает её, и предаёт сей факт огласке. Это было мне известно с детства, и я боялась.

В 14 лет я впервые попробовала водку, сидя в компании малознакомых мальчиков-дачников, и чуть не потеряла честь по доброй воле.
Мальчик Виталик предложил мне показать красивую полянку в лесу, на которой растёт много ландышей, а я подумала, что он просто хочет целоваться, но стесняется. И пошла на полянку.
Когда мальчик Виталик попытался снять с меня трусы – я заподозрила неладное, и подняла вой. На вой сбежался народ, и моя подруга Марина стукнула Виталика по голове толстой веткой, после чего потащила меня домой.
Я плелась домой, ревела, а из штанины у меня свисал лифчик, который волочился по пыльной дороге, и напоминал о страшном покушении.

Потом я познакомилась с Серёжей из соседнего дома. Он был очень воспитанный, и понравился моей маме. Я ходила к нему домой, а он мне пел песни под гитару, и говорил, что любит. На честь мою он не покушался.
Пока не пришло лето, и мы с ним на пару не обгорели на подмосковном пляже.
Я заботливо поливала кефиром Серёжину спину, а когда очередь дошла до меня, Серёжа вдруг вспучился, покраснел, и принялся слизывать кефир с моей спины. Я хихикала, и мне это нравилось. Пока Серёжа не перевернул меня на спину, и не вспучился ещё больше. Я посмотрела на его красное лицо, на подмышки с причёской «тут потерялся и умер Индиана Джонс», и поняла, что честь моя под большой угрозой.
Под ОЧЕНЬ большой угрозой. Я это даже почувствовала бедром.
Серёжу я укусила, дёрнула за волосатую подмышку, заорала: «Я хочу домой!» - и сдриснула на лестницу в одних трусах. Честь была спасена. Сергей – подвергнут остракизму и бойкоту, а охота продолжалась.

Ещё через полгода у меня выросли сиськи до первого размера, и появилось увлечение панк-роком. Я ездила с друзьями-панками на Полянку, на концерты Гражданки, красила волосы в зелёный цвет, и влюбилась в прыщавого Квака.
Квак был кудряв, прыщав, и хорошо играл на гитаре. Что ещё надо для того, чтобы без памяти влюбиться?
Он рисовал мне на животе фломастером символ анархии, и выписывал аббревиатуру Гр. Об.
Мы целовались у него дома, под Курта Кобейна и «Хуй Забей».
Он говорил, что мои сиськи – сосисочного цвета, и у меня внутри всё замирало от такого поэтичного сравнения.
Он научил меня курить и ругаться матом, а так же прогуливать занятия в музыкальной школе.
А потом Квака забрали в армию.
На его проводах я вторично напилась, и ушла в ванную блевать.
Во время моего непрезентабельного занятия я вновь чуть не лишилась чести. Спасло то, что орудие, которым эта моя честь должна была быть отобрана – не функционировало. Почему-то. Зато я впервые это орудие увидела.
От этого меня ещё раз стошнило, я протрезвела, снова завыла сиреной, и была спасена Квакиной мамой, которая меня очень любила, а сыну своему надавала по шее, и даже не поехала его провожать, глотая валидол, и успокаивая меня и мою разъярённую маму по телефону.

В пятнадцать лет я поехала навестить в больнице подругу, вместе с её парнем.
В больнице был тихий час, и его нужно было переждать.
Бойфренд подруги имел хорошо подвешенный язык, быстро сунул охранникам в вагончик бутылку водки, и попросился к ним на постой. Вместе со мной.
Охранники ушли на обед, а нас закрыли в вагончике, посоветовав сидеть тихо.
Через пятнадцать минут после их ухода, подружкин жених показал мне свой член, и спросил, что я по этому поводу думаю.
Я честно ответила, что это мой второй член в жизни, но первый, кажется, был больше.
Жених оскорбился, сказал, что у него очень большой член, и сунул мне его в руку. Чтобы я в этом сама убедилась.
Я пощупала рукой скользкую сардельку. Подумала. И заорала, наплевав на приказ охранников.
Жених испугался, спрятал член, нахохлился, и сел в углу. Пришла охрана, дала жениху по горбу, выгнала его из вагончика, а меня научила курить гашиш.
Честь я спасла. И это было главное.

В шестнадцать лет я встретила Ивана. Он был старше меня на три года, учился в институте на отлично, чем меня и прельстил до невозможности, и не посягал на мою честь, ибо был девственен.
Но во мне уже проснулось сексуальное любопытство.
Я заставляла Ваньку читать украденную мной у мамы подшивку «СПИД-Инфо», и сыпала вопросами: «Вань, а почему по утрам член стоит? И зачем?», «Ваньк, а как ты думаешь, ОН в меня поместится, в теории?» и «Вань, а давай ты мне сиську потрогаешь?»
Ваня краснел, и трогал.
А я тащилась, и требовала настоящего секса.
Но Иван не хотел секса. Наверное, у меня были маленькие сиськи. Не знаю. Но не хотел, зануда такая. Ни в какую.
На Восьмое Марта я пришла к нему домой, получила заколку в подарок, и сурово сказала:
- Всё. Сегодня будет секс.
Ваня начал озираться по сторонам, но я уже деловито сняла с себя трусы, раскрылатилась на диване, в точности как на картинке из СПИД-Инфо, и приказала неожиданным басом:
- Бери!
Ванька всхлипнул, и взял.
Прям с первого раза. И туда, куда надо. И марафонски продержался пятнадцать минут.
После чего заплакал, и убежал в ванну.
Я ещё немножко полежала, подёргивая носом, как заяц, и прислушиваясь к своим ощущениям. Через пять минут я удовлетворённо констатировала факт, что теперь я – уже женщина, и гордо порысила домой.

…Естественно, замуж меня взял на редкость неприличный мужик, чему я даже не удивилась, ибо понимала, что честь я не сберегла, и всё такое.
Естественно, после развода у меня косяком пошли одни неприличные мужики.
Естественно, Ванька учился в своём Нефтегазовом, и я о нем не вспоминала…
Всё естественно.

Да вот только год тому назад он разыскал меня на каком-то сайте.
Живёт в Америке. Работает по специальности, с нефтью. Сколько зарабатывает – я вам не скажу, чтоб самой лишний раз не расстраиваться, женат, естественно, дочку растит, и пишет, что я – дура невъебенная. Потому как на месте его жены должна была быть я.
И благодарит.
За то, что научила любить.
И жена его мне привет передаёт.
Большой американский привет из Нью-Йорка.
Из МОЕГО Нью-Йорка.
Хаваю приветы, и улыбаюсь. Потому что больше ничего не остаётся.
Честь я не сберегла…

Дата добавления: 2015-11-16