Юношеские страдания

(1817-1821)

СНОВИДЕНИЯ

* * *

Мне снились страстные восторги и страданья,

И мирт, и резеда в кудрях прекрасной девы,

И речи горькие, и сладкие лобзанья,

И песен сумрачных унылые напевы.

Давно поблекнули и разлетелись грезы;

Исчезло даже ты, любимое виденье!

Осталась песня мне: той песне на храпенье

Вверял я некогда и радости и слезы.

Осиротелая! Умчись и ты скорее!

Лети, о песнь моя, вослед моих видений!

Найди мой лучший сон, по свету птицей рея,

И мой воздушный вздох отдай воздушной тени!

* * *

Зловещий грезился мне сон...

И люб и страшен был мне он;

И долго образами сна

Душа, смутясь, была полна.

В цветущем - снилось мне - саду

Аллеей пышной я иду.

Головки нежные клоня,

Цветы приветствуют меня.

Веселых пташек голоса

Поют любовь; а небеса

Горят и льют румяный свет

На каждый лист, на каждый цвет.

Из трав курится аромат;

Теплом и негой дышит сад...

И все сияет, все цветет,

Все светлой радостью живет.

В цветах и в зелени кругом,

В саду был светлый водоем.

Склонялась девушка над ним

И что-то мыла. Неземным

В ней было все - и стан, и взгляд,

И рост, и поступь, и наряд.

Мне показалася она

И незнакома и родна.

Она и моет и поет -

И песнью за сердце берет:

"Ты плещи, волна, плещи!

Холст мой белый полощи!"

К пей подошел и молвил я:

"Скажи, красавица моя,

Скажи, откуда ты и кто,

И здесь зачем, и моешь что?"

Она в ответ мне: "Будь готов!

Я мою в гроб тебе покров".

И только молвила - как дым

Исчезло все. Я недвижим

Стою в лесу. Дремучий лес

Касался, кажется, небес

Верхами темными дубов;

Оп был и мрачен и суров.

Смущался слух, томился взор...

Но - чу! - вдали стучит топор.

Бегу заросшею тропой -

И вот поляна предо мной.

Могучий дуб на ней стоит -

И та же девушка под ним;

В руках топор... И дуб трещит,

Прощаясь с корнем вековым.

Она и рубит и поет -

И песнью за сердце берет:

"Ты руби, мой топорок!

Наруби ты мне досок!"

К ней подошел и молвил я:

"Скажи, красавица моя,

Скажи, откуда ты и кто

И рубишь дерево на что?"

Она в ответ мне: "Близок срок!

Тебе на гроб рублю досок".

И только молвила - как дым

Исчезло все. Тоской томим,

Гляжу - чернеет степь кругом,

Как опаленная огнем,

Мертва, бесплодна... Я не знал,

Что ждет меня, но весь дрожал.

Иду... Как облачный туман,

Мелькнул вдали мне чей-то стан.

Я подбежал... Опять она!

Стоит, печальна и бледна,

С тяжелым заступом в руках -

И роет им. Могильный страх

Меня объял. О, как она

Была прекрасна и страшна!

Она и роет и поет -

И скорбной песнью сердце рвет:

"Заступ, заступ! глубже рой:

Надо в сажень глубиной!"

К ней подошел и молвил я:

"Скажи, красавица моя,

Скажи, откуда ты и кто,

И здесь зачем, и роешь что?"

Она в ответ мне: "Для тебя

Могилу рою". Ныла грудь,

И содрогаясь и скорбя;

Но мне хотелось заглянуть

В свою могилу. Я взглянул...

В ушах раздался страшный гул,

В очах померкло... Я скатился

В могильный мрак - и пробудился.

* * *

Себе я сам предстал в виденье сонном:

Я был в нарядном шелковом камзоле.

На светский бал закинут поневоле,

Я милую узнал в кругу салонном.

"Так вы Невеста? - молвил я с поклоном.

Желаю вам успеха в новой роли".

Но сердце сжалось у меня до боли,

Хоть равнодушным говорил я тоном.

Внезапно слезы хлынули ручьями

Из милых глаз, опущенных в печали, -

Был нежный образ унесен слезами...

О звезды счастья, сладостные очи,

Я верю вам, хоть вы мне часто лгали

И наяву, и в сонных грезах ночи!

* * *

Мне снился франтик - вылощен, наряден,

Надменно шел, надменно он глядел.

Фрак надушен, жилет блестяще-бел,

И что ж - он сердцем черен был и смраден.

Он сердцем был ничтожен, мелок, жаден,

Хоть с виду благороден, даже смел,

Витийствовать о мужестве умел,

Но был в душе трусливейшей из гадин.

"Ты знаешь, кто он? - молвил демон сна.

Взгляни, твоя судьба предрешена".

И распахнул грядущего завесы.

Сиял алтарь, и франт повел туда

Любовь мою; они сказали "да!" -

И с хохотом "аминь" взревели бесы.

* * *

Что разъярило кровь во мне?

Клокочет грудь. Душа в огне.

Пылает кровь в горячке злой,

И злой меня снедает зной.

Взбесилась кровь и рвется вон...

Ужасный мне приснился сон:

Властитель тьмы мне подал знак

И за собой увел во мрак.

Вдруг некий дом я увидал:

Горят огни, грохочет бал,

И пир горой, и дым столбом.

И я вступаю в этот дом.

Справляют чью-то свадьбу тут.

Звенят бокалы. Гости пьют.

И я в невесте узнаю -

Кого?! - Любимую мою!

О, боже! То она, она

Теперь с другим обручена...

В оцепененье я притих,

Встав за спиной у молодых.

Вокруг шумели... Я застыл...

Сколь горек этот праздник был!

Сидит невеста - вся огонь.

Жених - он гладит ей ладонь.

Он наполняет кубок, пьет,

Пригубив, ей передает...

Молчу, дыханье затая:

То не вино, то кровь моя!

Невеста яблоко берет

И жениху передает.

Он режет яблоко... Гляди:

То сердце из моей груди!

В их взорах нега, страсть, призыв...

Любовно стан ее обвив,

Поцеловал ее жених...

И - смерть коснулась губ моих!

И, словно мертвый, я поник.

Свинцом сковало мой язык...

Но снова танцы! Шум и звон!

И вот плывут - она и он.

Я нем... Я мертв... Конец всему.

Он к ней прильнул, она к нему.

Он что-то шепчет ей... Она

Краснеет, томно смущена...

* * *

Я выплатил выкуп, чего же ты ждешь?

Ты видишь, я весь - нетерпенье и дрожь.

Кровавый сообщник, меня не морочь:

Невесты все нет, а уж близится ночь.

От кладбища веют, летят холодки;

Невесту мою не встречали ль, дружки?

И вижу, как призраков бледных орда

Кивает в ответ, ухмыляется: "Да!"

Выкладывай, с чем ты пришел ко мне,

Ливрейный верзила, в дыму и огне?

"В драконьей запряжке мои господа

Прикатят - недолго их ждать - сюда".

Ты, маленький, низенький, в сером весь,

Мой мертвый магистр, зачем ты здесь?

Безмолвно ко мне обращает он взгляд,

Трясет головой и уходит назад.

Косматый мой пес, ты скулишь неспроста!

Как ярко сверкают зрачки у кота!

К чему это женщины подняли вой?

О чем это нянька поет надо мной?

Нет, нянюшка, песенкам прежним конец,

Я нынче, ты знаешь, иду под венец;

Баюкать меня теперь ни к чему, -

Смотри-ка, и гости - один к одному!

Друзья, как любезно, не ждал никогда б! -

В руках у вас головы вместо шляп.

И вы, дрыгоножки, вы тоже пришли:

Что поздно сегодня сорвались с петли?

А вот на метле и старушка карга.

Благослови же родного сынка!

И ведьма, трясясь, выступает вперед;

"Аминь!" - произносит морщинистый рот.

Идут музыканты - к скелету скелет,

Слепая скрипачка пиликает вслед;

Явился паяц, размалеванный в прах,

С могильщиком на худых плечах.

Двенадцать монахинь ведут хоровод,

И сводня косая им тон задаст,

Двенадцать попов похотливых свистят

И гнусность поют на церковный лад.

А ты, старьевщик, надрываешься зря,

На что в преисподней мне шуба твоя!

Там есть чем топить до скончанья веков, -

Останками смертных - царей, бедняков.

Несносен горбатых цветочниц вой -

Знай, по полу носятся вниз головой.

Вы, рожи совиные, - без затей!

Оставьте! К чему этот хруст костей!

Поистине, с цепи сорвался ад.

Их больше и больше, визжат и гудят;

Вот вальс преисподней... Потише вы, эй!

Сейчас я увижусь с подругой моей.

Потише вы, сброд, или попросту прочь!

Себя самого мне расслышать невмочь.

Как будто подъехали к дому теперь?

Кухарочка! Что же! Открой им дверь!

Привет, дорогая! О, что за честь!

И пастор тут! Не угодно ли сесть?

Хоть вы с лошадиным копытом, с хвостом,

Я ваш, преподобный отец, целиком!

Любимая, что ты бледна, как мертвец?

Нас пастор сейчас поведет под венец;

Я кровью ему заплатил, это так,

Но плата, в сравненье с тобою, пустяк.

Колени склони, дорогая, со мной! -

Она на коленях - о миг неземной!

Прижалась ко мне - там, где сердце мое,

И в жутком восторге я обнял ее.

Я волнами локонов нежно обвит,

И сердце у сердца любимой стучит.

Стучат от блаженства и боли сердца

И к небу стремятся, к престолу творца.

Восторгом сердца беспредельным зажглись

И рвутся туда, где священная высь;

Но здесь, на земле, торжествует зло:

Нам ад возложил свою длань на чело.

Гнетущего мрака угрюмый сын

Свершает над нами венчания чин;

Кровавую книгу он держит в руках,

В молитве - кощунство, проклятье - в словах.

И вой, и шипенье, и свист кругом,

Как грохот прибоя, как дальний гром...

Тут вспыхнул огонь, ослепительно-синь,

И шамкает старая ведьма: "Аминь!"

* * *

Бежал я от жестокой прочь,

Бежал, как безумный, в ужасную ночь;

И старый погост миновать я спешил,

Но что-то манило, сверкало с могил, -

Блеснуло в безжизненных лунных лучах

С могилы, где спит музыканта прах,

Шепнуло мне: "Братец, минутку постой!"

И вдруг поднялось, как туман седой.

То бедный скрипач, я его узнаю;

Он вышел и сел на могилу свою,

По струнам провел иссохшей рукой,

Запел - и пронзителен голос глухой:

"Пой, скрипка, песню прошлых дней, -

В тоске внимало сердце ей

И обливалось кровью.

Зовет ее ангел блаженством небес,

Мученьем адским зовет ее бес,

Зовут ее люди любовью".

Лишь замер последнего слова звук,

Разверзлись все могилы вдруг,

И тени спешат к музыканту толпой,

И грянул пред ним хоровод гробовой:

"О любовь, ты колдовством

Загнала нас в темный дом,

Усыпила мертвым сном, -

Эй, на зов твой мы встаем!"

И все это, воя, воркуя, ворча,

Летает и пляшет вокруг скрипача,

И с хохотом диким сплетается плач;

И бешено дернул по струнам скрипач:

"Браво, браво, тени, в пляс!

Друг за другом

Буйным кругом!

Клич волшебный поднял вас.

Мы таились много дней,

Будто мышь в норе своей.

Ну-ка, спляшем веселей,

Запоем!

Нет ли здесь чужих ушей?

Встарь немало мы глупили,

Дни в безумии губили,

Жгли сердца в огне страстей.

Нынче каждый пусть расскажет,

Как стряслась над ним беда,

Как мечтал он,

Как страдал он,

Почему попал сюда".

И тощий мертвец выступает из мглы,

И голос его - как жужжанье пчелы:

"Служил я подмастерьем

С аршином да с иглой,

Раз-два аршином мерил,

Проворно шил иглой.

Зашла к нам ненароком

Дочь мастера с иглой,

Мне сердце черным оком

Пронзила, как иглой".

Хохочет в ответ мертвецов хоровод,

Угрюмо второй выступает вперед:

"Шиндерганно, Орландини,

Карл Моор и Ринальдини -

Вот кого я обожал,

Вот кому я подражал.

Я в самой любви - не скрою -

Верно следовал герою;

Распалял мои мечты

Образ девы-красоты.

Я любил, томясь и плача,

Но как только неудача -

Я с разбитою душой

Залезал в карман чужой.

И грозить мне стали власти, -

Оттого, что в злой напасти

Я все чаще крал платки,

Чтоб смахнуть слезу тоски.

И тогда меня схватили

И, как водится, скрутили;

И тюрьма, святая мать,

Стала сына врачевать, -

Я и там, склонясь над пряжей,

О любви мечтал под стражей;

Тут Ринальдо тень пришла,

Грешный дух мой унесла".

Хохочет в ответ мертвецов хоровод,

И третий, под гримом, выходит вперед:

"Любовников первых играя,

Подмостков я слыл королем.

Я нежно вздыхал: "Дорогая!" -

Пылал трагедийным огнем.

Я Мортимер был превосходный,

Я страстно Марию любил!

Но дева осталась холодной,

Ей был непонятен мой пыл.

И раз я, не выдержав боли,

"Мария, святая!" - вскричал;

И глубже, чем нужно для роли,

Вонзил в свое сердце кинжал".

Хохочет в ответ мертвецов хоровод,

Четвертый, в кафтане, выходит вперед:

"Профессор нам с кафедры нес ахинею,

Болтал он - и спал я у всех на виду.

Мне было в тысячу раз веселее

Гулять с профессорской дочкой в саду.

Она мне в окно улыбалась беспечно,

Лилия лилий, мой ангел земной,

Но лилию лилий сорвал бессердечно

Черствый филистер с набитой мошной.

Послал я проклятье богатым нахалам,

Я женщин проклял, откупорил яд,

Со смертью на "ты" перешел за бокалом, -

И смерть усмехнулась: "Fiducit, мой брат!"

Хохочет в ответ мертвецов хоровод,

И пятый, с веревкой на шее, идет:

"Хвалился и чванился граф за вином:

Красива, мол, дочка, богат его дом.

Эй, граф, мне не нужен богатый твой дом,

Нужна только дочка мне в доме твоем.

Хранил их обоих засов да затвор,

Несли сторожа и собаки дозор.

Но что мне дозор, и засов, и затвор, -

Я лестницу взял и спустился во двор.

Я лезу в окошко к моей дорогой,

Вдруг слышу проклятья и брань за спиной:

"Эй, парень, что ищешь ты в графском дому?

Милы драгоценности мне самому!"

И с хохотом граф меня за ногу хвать!

Сбегается челядь! Куда мне бежать?

"Злодеи, не вор я, подите вы прочь,

Украсть я хотел только графскую дочь!"

Напрасно я рвался, напрасен был крик, -

Веревку они приготовили вмиг.

И солнце взошло и дивилось три дня,

Как ветер качает и треплет меня".

Хохочет в ответ мертвецов хоровод,

Шестой, с головою в руке, предстает:

"Любовь мне сердце жгла огнем,

Пошел я в лес бродить с ружьем.

Кружился ворон надо мной

И каркал: "Голову долой!"

"Голубку подстрелю в лесу,

Моей возлюбленной снесу", -

Так думал я и все шагал

И дичь в лесу подстерегал.

Кто там воркует? Голубок?

Иль сразу двух я подстерег?

Взведен курок, подкрался я:

Гляжу - она! Любовь моя!

Моя голубка! С ней - другой,

Он стройный стан обвил рукой...

Не промахнись теперь, стрелок, -

Пиф-паф, подстрелен голубок!

И вынес приговор мне суд, -

На плаху молодца ведут.

И ворон хрипло надо мной

Прокаркал: "Голову долой!"

Хохочет в ответ мертвецов хоровод,

И сам музыкант выступает вперед:

"Мне песенка встарь полюбилась,

Я пел для моей дорогой,

Но если сердце разбилось -

И песням пора на покой".

И призраки с хохотом ринулись в пляс,

И небо неистовый хохот потряс;

Но пробило "час" на церковных часах,

И призраки с воем исчезли в гробах.

* * *

Я спал, забыв печаль во сне,

И, как виденье сна,

Явилась девушка ко мне,

Прекрасна и бледна.

Как мрамор, бледен щек овал,

Вилась волна волос,

Жемчужный блеск в глазах мерцал,

Подобно влаге слез.

И тихо, тихо подошла,

Как мрамор, холодна.

На грудь мою она легла,

Как мрамор, холодна.

В томленье сердце то замрет,

То бьется все сильней,

Но грудь ее совсем как лед -

Не слышно сердца в ней.

"Пусть грудь моя совсем как лед

И в ней не бьется кровь,

Но я люблю, и не умрет

К тебе моя любовь.

Пусть нет румянца на щеках

И крови в жилах пет,

Но не дрожи, скрывая страх,

На страсть мою в ответ".

Мне больно от тяжелых рук,

Все ближе льнет она.

Пропел петух - исчезла вдруг,

Как мрамор, холодна.

* * *

Вот вызвал я силою слова

Бесплотных призраков рать:

Во мглу забвенья былого

Уж им не вернуться опять.

З9

Заклятья волшебного строки

Забыл я, охвачен тоской,

И духи во мрак свой глубокий

Влекут меня за собой.

Прочь, темные силы, не надо!

Оставьте, духи, меня!

Земная мила мне услада

В сиянье алого дня.

Ищу неизменно, всегда я

Прелестного цветка;

На что мне и жизнь молодая,

Когда любовь далека?

Найти забвенье в желанье,

Прижать ее к пылкой груди!

Хоть раз в едином лобзанье

Блаженную боль обрести!

Пусть только подаст устами

Любви и нежности знак -

И тут же готов я за вами

Последовать, духи, во мрак.

И, тайный страх навевая,

Кивает толпа теней.

Ну вот, я пришел, дорогая, -

Ты любишь? Скажи скорей!

П Е С Н И

* * *

Утром я встаю, гадаю:

Можно ль нынче ждать?

Вечером томлюсь, вздыхаю:

Не пришла опять!

Сна не шлет душе усталой

Долгой ночи тень;

Грезя, полусонный, вялый,

Я брожу весь день.

Покоя нет и нигде не найти!

Час-другой, и увижусь я с нею,

С той, что прекраснее всех и нежнее;

Что ж ты колотишься, сердце, в груди?

Ох уж часы, ленивый народ!

Тащатся еле-еле,

Тяжко зевая, к цели, -

Ну же, ленивый народ!

Гонка, и спешка, и жар в крови!

Видно, любовь ненавистна Орам:

Тайным глумленьем, коварным измором

Хочется взять им твердыню любви.

* * *

Бродил я под тенью деревьев,

Один, с неразлучной тоской, -

Вдруг старая греза проснулась

И в сердце впилась мне змеей.

Певицы воздушные! Где вы

Подслушали песню мою?

Заслышу ту песню - и снова

Отраву смертельную пью.

"Гуляла девица и пела

Ту песню не раз и не раз:

У ней мы подслушали песню,

И песня осталась у нас".

Молчите, лукавые птицы!

Я знаю, что хочется вам

Тоску мою злобно похитить...

Да я-то тоски не отдам!

* * *

Положи мне руку на сердце, друг,

Ты слышишь в комнатке громкий стук?

Там мастер хитрый и злой сидит

И день и ночь мой гроб мастерит.

Стучит и колотит всю ночь напролет,

Давно этот стук мне уснуть не дает.

Ах, мастер, скорей, скорей бы уснуть, -

Я так устал, пора отдохнуть.

* * *

Колыбель моей печали,

Склеп моих спокойных снов,

Город грез, в чужие дали

Ухожу я, - будь здоров!

Ах, прощай, прощай, священный

Дом ее, дверей порог

И заветный, незабвенный

Первой встречи уголок!

Если б нас, о дорогая,

Не свела судьба тогда,

Тихо жил бы я, не зная

Мук сердечных никогда!

Это сердце не дерзало

О любви тебе шептать:

Только там, где ты дышала,

Там хотелось мне дышать.

Но меня нежданно гонит

Строгий, горький твой упрек!

Сердце раненое стонет,

Ум смятенный изнемог.

И, усталый и унылый,

Я, как странник, вдаль иду

Без надежд, - пока могилы

На чужбине не найду.

* * *

Подожди, моряк суровый:

В гавань я иду с тобой,

Лишь с Европой дай проститься

И с подругой дорогой.

Ключ кровавый, брызни, брызни

Из груди и из очей!

Записать мои мученья

Должен кровью я своей.

Вижу, ты теперь боишься

Крови, милая! Постой!

Сколько лет с кровавым сердцем

Я стоял перед тобой?

Ты знакома с ветхой притчей

Про коварную змею -

Ту, что яблоком сгубила

Прародителей в раю?

Этот плод - всех зол причина:

Ева в мир внесла с ним смерть,

Эрис - пламя в Трою, ты же

Вместе с пламенем - и смерть!

* * *

Горы, замки в Рейн искристый

Словно в зеркало глядят,

И летит кораблик быстрый

Прямо в солнечный закат.

Я любуюсь по дороге

Золотистых волн игрой;

Улеглись мои тревоги,

Что от всех таю порой.

Ласковый поток приветен,

Блеском взор заворожен,

Но я знаю, что под этим

Смерть и ночь скрывает он.

Свет снаружи, в сердце бездна.

Ах, поток, ты образ той,

Чья улыбка так любезна,

Взгляд сияет добротой.

* * *

Поначалу мне казался

Нестерпимым этот мрак;

Все ж я вытерпел, не сдался,

Но не спрашивайте как.

РОМАНСЫ

БЕДНЫЙ ПЕТЕР

I

Танцует с Гретой Ганс удалой,

И весел, и шутит он смело.

А Петер, грустный и немой,

Стоит, бледнее мела.

Ганс Грету ведет под венец, и блестят

На них дорогие наряды.

А Петер - в блузе. Глядит на обряд

И ногти грызет с досады.

И молвит Петер, едва не в слезах,

Следя за счастливой четою:

"Не будь я благоразумен, - ах!

Давно б я покончил с собою".

II

"Кипит тоска в моей груди

И днем и ночью темной.

И не уйти! И нет пути!

Скитаюсь, как бездомный.

Иду за Гретой, Грету жду,

Чтоб ей сказать хоть слово.

Но только к Грете подойду,

Как убегаю снова.

Я в горы ухожу один,

И там я стыд мой прячу,

И долго вниз гляжу с вершин,

Гляжу я вниз и плачу".

III

Печальный, бледный и больной,

Проходит Петер стороной,

И люди молвят, глядя вслед:

"Смотри, лица на бедном нет!"

И шепчет девушка другой:

"Уж не из гроба ль встал такой?"

Ах, что ты, милая, поверь,

Он в гроб ложится лишь теперь.

Его подружка прогнала,

И лучше гроба нет угла,

Чтоб завалиться навсегда

И спать до Страшного суда.

Дата добавления: 2015-11-16