Четверг, 22 декабря

Кейт

Сегодня я попрощалась с Питом. Ему было очень неловко, а мне грустно. Не люблю быть причиной мрачных чувств, особенно у тех, кто мне небезразличен. Он уезжает домой и вернется только в середине января, когда начнется новый семестр.

Пит сказал, что тогда мы и увидимся.

Но это не так.

И мы оба понимаем это. Он просто не знал, что еще добавить. Я сказала ему, что буду скучать.

Мы крепко обнялись.

Клейтон помог мне упаковать остатки вещей из общежития и сложил их в багажник моей машины, потому что я не смогла поднять их сама. В первый раз за все время я была смущена своей болезнью. Стать беспомощной — это так унизительно.

Я пытаюсь не грустить о том, что эта страница моей жизни заканчивается, но так тяжело знать, что Клейтон тоже скоро уезжает. Он собирается провести месяц с родителями, а потом переедет вместе с Моррисом в Лос-Анджелес. Я буду скучать по нему. Я знаю, что ему тяжело помогать мне, но я просто не могу просить об этом Келлера. На него столько навалилось, и я не хочу добавлять лишнего стресса, чтобы вычеркнуть еще один пункт из своего "последнего" списка. Сейчас все кажется "последним". Мы так быстро добрались до этой стадии в наших c Келлером отношениях, что просто несправедливо нагружать его еще и упаковкой вещей.

Воскресенье, 25 декабря

Кейт

— С Рождеством, Кейт. – Голос Одри всегда звучит для меня ангельски, даже по телефону. Я помню, как в детстве приходила домой к Гасу и с нетерпением ожидала встречи с ней, потому что Одри всегда беседовала со мной. И была очень милой. Моя мать не особо разговаривала с нами, а если и делала это, то только в виде крика. Одри никогда не повышала голос. Я всегда думала, что если когда-нибудь встречу ангела, то он будет говорить, как мама Гаса.

— С Рождеством, Одри. Вы с Гасом уже полакомились с утра булочками с корицей?

— Да. — Она улыбается, я слышу это. Гас приехал домой вчера. Она очень скучала по нему, пока он был на гастролях.

Булочки с корицей на пляже – это утренняя рождественская традиция семьи Хоторн. Каждый год в этот день, перед восходом солнца, Грейси и я приходили в пижамах к ним домой. Гас никогда, потому что был слишком возбужден. Он любит Рождество. Потом мы все вместе будили Одри, и она ставила в духовку противень булочек. Когда они были готовы, она вела нас на пляж недалеко от их дома и расстилала одеяло. Мы садились и ели, Одри не разрешала нам открывать подарки, пока мы не съедим все булочки. Так происходило из года в год. Это мои самые любимые воспоминания о Рождестве. Нам с Грейси всегда было грустно идти домой после этого. Мама обычно поднималась не раньше полудня, и Рождество не было исключением. Когда мы возвращались домой, она все еще спала и никогда не готовила для нас булочки с корицей.

— В этот раз меня не было с вами. Хотя я испекла булочки для Келлера и Стеллы, а потом заставила их съесть весь противень и только после этого мы открыли подарки. Пришлось только слегка изменить правила — мы не выходили на улицу. Десять градусов – это слишком.

Она смеется.

— Празднование в помещении, вероятно, лучший вариант для Миннесоты. Я рада, что ты разделила эту традицию с ними.

— Я тоже. — Мне хочется разделить с ними абсолютно все. Подобные вещи очень важны.

— Ты уже разговаривала с Гасом сегодня? Я могу позвать его. Он смотрит телевизор, пока я готовлю ужин.

— Нет, все в порядке. Мы общались чуть раньше. Я попозже свяжусь с ним еще раз. Я хотела поговорить с тобой, Одри.

— Конечно, дорогая. В чем дело? — Одри, как и Гас, никогда не скрывает своих чувств, но гораздо лучше держит себя в руках. Спорю, что она изо всех сил старается выглядеть просто обеспокоенной, но никак не испуганной.

— Помнишь, мы разговаривали о моем возвращении домой, когда станет слишком плохо?

— Конечно.

— Я думаю, что это время практически настало. — Я пытаюсь сдержать слезы, потому что не хочу плакать. Это — реальность, просто еще один шаг вперед.

Она громко втягивает в себя воздух.

— Хорошо, милая. Хорошо… Да… — В ее голове сейчас должно быть форменная каша, потому что эти слова не могут принадлежать той Одри, которую я знаю. Та Одри никогда не запинается, она всегда знает, что сказать.

В груди как будто все сжимается. Во мне поднимается страх, что, может быть, она не знает, что делать со мной. Может быть, я прошу слишком многого.

Наконец, она оживает:

— Я поселю тебя в гостевой комнате, так у тебя будет собственная ванная. Отправь мне по электронной почте имена лечащих врачей и их контакты. Обоих, и местного, и которого ты посещаешь в Миннесоте. Я немедленно свяжусь с ними по конференцсвязи и удостоверюсь, что у меня все есть для нормального ухода за тобой. Не забудь также составить список лекарств, которые ты сейчас принимаешь. Я знаю, что у тебя аллергия на пенициллин, но если есть на что-то еще, не забудь включить и эту информацию. И данные медицинской страховки. У тебя есть какие-нибудь специальные пожелания? Если да, то дай мне знать. Тогда я все подготовлю к твоему приезду.

Даже не знаю, почему я сомневалась в ней. Это же Одри. Чудеснейшая из женщин, черт возьми.

— Спасибо Одри. Я думаю приехать поближе к Новому Году. Это нормально?

— Кейт, ты для меня как ребенок. Ты же об этом знаешь. Я бы очень хотела, чтобы ты вернулась при других обстоятельствах, но я всегда рада видеть тебя. Я бы сдвинула горы для тебя. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. Очень.

— А теперь я крепко-крепко обнимаю тебя по телефону. Ты чувствуешь? — Одри – любительница пообниматься.

Я чувствую.

Я не могу сказать Келлеру, что говорила с Одри. Он знает, что близится час Х и когда он наступит, Келлер будет сокрушен. Я не хочу этого. Совсем. Я не могу так поступить с ним и Стеллой. Я знаю, что конец будет страшным, и не хочу, чтобы кто-то проходил со мной через это, но… кого еще просить, если ни маму. Я всегда думала об Одри как о маме. Дженис была моей матерью, а Одри — мамой. Но сегодня, в первый раз за всю жизнь, я захотела, чтобы это было не так. Такой человек как она не должна переживать подобное.

Дата добавления: 2015-11-16