Сверх-«я», ergo застенчивость

Подход к застенчивости психоаналитиков замечательно все объясняет, но... ничего не доказывает. Чего здесь только не увидишь: сходятся в битве противоборствующие силы, воздви­гаются укрепления, производятся стремительные атаки, против­ники распадаются на мелкие формирования, перегруппировываются, идет партизанская война, действуют двойные агенты; а сколько секретных кодов надо расшифровать, чтобы понять, о чем говорят симптомы! Но так как большая часть теории излагается в общих понятиях и изобилует смутны­ми, абстрактными концепциями, ее нельзя опровергнуть науч­ными средствами. Она «верна», потому что не может позволить себе выглядеть «неверной» в чьих-либо глазах.

Зигмунд Фрейд, основатель психоанализа, развил свою тео­рию на основе наблюдений за пациентами-невротиками викто­рианской эпохи. Психические расстройства рассматривались Фрейдом как результат противоречий между тремя составляю­щими личности — подсознанием, «Я» и сверх-«я». Подсознание олицетворяет собой инстинктивную, обуреваемую страстями сторону человеческой натуры. «Я» — это та часть личности, которая воспринимает окружающую реальность, усваивает ин­формацию и следит за действиями, могущими принести прак­тическую пользу. Сверх-«я» — голос непреклонной совести, страж моральных устоев, хранитель идеалов и социальных за­претов.

Задача «я» состоит в том, чтобы подчинить вожделения подсознания законам сверх-«я». Когда «я» справляется со свои­ми функциями нормально, оно устраивает все таким образом, чтобы производимые личностью действия удовлетворяли пот­ребности подсознания, не нарушая моральных и социальных установок сверх-«я». Но полностью согласовать интересы сто­рон столь же трудно, как трудно найти компромисс между трудовым коллективом завода и его администрацией. О том, чтобы согласовать их раз и навсегда, и речи быть не может. Движимое инстинктами подсознание требует немедленного ис­полнения всех своих желаний. Самые модные из потребностей подсознания — секс и агрессия, но сверх-«я» ни в коем случае не позволит этим бунтовщикам развязать руки. Так и бушует война между желаниями и моральными запретами.

Если рассуждать подобным образом, то застенчивость — это симптом. Она представляет собой реакцию на неосуществлем-

ные первобытные стремления подсознания. Среди этих стрем­лений выделяется эдипов комплекс — желание ребенка, чтобы мать любила только его, пренебрегая всеми другими, включая отца.

В разнообразных трудах по психоанализу застенчивость про­слеживается до своих истоков, кроющихся в отклонениях от нормального развития личности, при котором подсознание, «я», и сверх-«я» сосуществуют в гармонии. Приведем пример подо­бных умозаключений; это поможет нам понять логику исследо­вания причин застенчивости посредством психоанализа.

Вот как психоанализ трактует мотивы поведения Джона, молодого человека, для которого застенчивость обернулась эк­сгибиционизмом:

Его неутоленная жажда материнской любви и связанные с ней переживания привели к боязни кастрации, усугублявшейся тем, что отец Джона был и в действительности устрашающей личностью. С активизацией сексуальных желаний в период полового созревания стремления Джона приобрели ярко выра­женную кровосмесительную окраску. Впоследствии все сексу­альные интересы табуировались и, как результат репрессии, развилась застенчивость. Эксгибиционистские акты Джона представляют собой «возврат репрессированного». Извращен­ные проявления его сексуальности направлены на подставную \ фигуру (незнакомую женщину, не имеющую отношения к инцес­ту) и являются защитной реакцией против более запретных половых импульсов (направленных на мать).

Нью-йоркский психоаналитик Дональд Каплан считает, что застенчивость происходит отчасти от чрезмерного внимания, придаваемого «я» своей личности, т. е. нарциссизма. Парадок­сально, но его стеснительные, непритязательные и скромные пациенты словно напичканы враждебностью и фантазиями о собственном величии. Подобные представления видоизменяют­ся и вытесняются, заменяясь другими, так как непосредственно их выразить нельзя.

...При застенчивости наносимая социальным событием травма начинается с вытеснения «опасного величия» из иных областей жизни пациента туда, где оно активно проявляется в других, более мягких с субъективной точки зрения формах. Муки, воплощенные в симптоме застенчивости, — страх остаться незамеченным и отвергнутым — также вытесняются в об-

ласть социального события из субъективно более мягких выра­жений неуважения и презрения к себе в другие сферы жизни пациента...

Кроме того, я обнаружил замечательный в клиническом отно­шении факт: оставаясь в одиночестве, болезненно застенчивые люди предаются непомерным фантазиям. Они грезят о славе и величии. И эти мечты доставляют им огромное удовольствие. В самом деле, продолжительные и яркие грезы наяву являются важной характеристикой способа существования клинически застенчивых пациентов.

Другие исследователи основываются на процессе психологи­ческого отделения ребенка от своей матери и осознания им своей индивидуальности. Если отделение происходит в раннем возрасте, если мать не может окружить ребенка заботой, следует травма. Это выглядит так, словно «Я» пускается в плавание на бумажном кораблике, зная, что над горизонтом собираются грозовые тучи. Психоаналитики говорят, что брошенность «Я» на произвол судьбы впоследствии развивает страх перед тем, что оно не сможет справиться с жизненными испытаниями. Этот страх характерен для крайне застенчивых людей.

Следует помнить, что психоаналитики, объясняя причины застенчивости, часто исходили из крайних ее проявлений у «клинически» и «болезненно» застенчивых людей. Таким обра­зом, подобные теории основываются на историях болезни тех пациентов, застенчивость которых лишала их психического рав­новесия или способности к определенным действиям. В неко­торых случаях она проявлялась с такой силой, что пациенты боялись выходить из дома на улицу. У некоторых из этих пациентов застенчивость могла быть симптомом более серьез­ных психических расстройств, своего рода дешевой завесой, скрывающей психопатологическое состояние. Ясно, что таким людям необходима помощь специалиста. Рекомендации, приве­денные во второй части этой книги, могут в лучшем случае оставить лишь царапину на поверхности недуга.

Однако психоаналитичесский подход для нас отнюдь не бесполезен: он позволяет понять, что в психической конститу­ции «обычного» застенчивого человека присутствуют некоторые иррациональные составляющие. Он объясняет, как связаны между собой жажда власти, стремление возвыситься над други­ми, враждебность и половые инстинкты. И он приглашает нас

откинуть в сторону плотный занавес, чтобы проникнуть в скры­тый за ним мир фантазий некоторых застенчивых людей.

Актер Майкл Йорк рассказывает о главной движущей силе своей жизни:

Я был застенчив, но и у меня были свои амбиции, да еще какие! Помню, у нас в детском саду решили поставить «Красную шапочку». Я, так сказать, работал за сценой, то есть подолгу стоял там, уставившись на мальчишку, который играл Волка. Меня так изводила зависть, что я его возненавидел. Каждый раз я стоял позади сцены и смотрел на него. И знаете что? Он заболел, и роль досталась мне.

А вот двадцатилетний мужчина, типичный представитель среднего класса. По мере того, как ослабевает его застенчивость, он начинает осознавать беспочвенность своих страхов и откры­вает в себе враждебные чувства по отношению к другим:

Чем больше я узнаю себе цену, тем больше теряю уважение к другим. Вместо того, чтобы бояться людей, я прихожу к мысли, насколько они в большинстве своем иррациональны. У меня есть несколько близких друзей, в основном еще со школьной поры, и я понимаю, что не могу больше разделять их мысли и интересы. Они работают там, где можно урвать побольше денег, а в свободное время околачиваются в барах, где цепляют девчонок, чтобы скоротать с ними вечерок. Виски, секс и вечеринки — вот все их удовольствия.

Рассказывает посещавшая мой семинар молодая женщина: Ванная была страной моих грез. Я садилась там, смотрела на себя в зеркало и переживала тысячи разных ролей. Я могла заниматься этим часами. Мне как-то пришло в голову, что я веду себя недостойно, что я, возможно, ужасно тщеславна (я не раз говорила брату, что мое тщеславие тщетно), и это меня обеспокоило. Но у меня сразу же нашлось решение: я предста­вила, что за зеркалом спрятана камера, и Джимми (парень, который мне нравился) может посмотреть на меня, когда захочет. Конечно, он мог и не смотреть, но такая возможность существовала всегда. Я, бывало, спрашивала себя, что бы я ощущала, если бы он увидел меня, и понравилась бы я ему в этот момент; так что, даже если я и не могла оторваться от зеркала, я старалась вести себя так, чтобы понравиться Джимми. Теперь я уже не чувствую такой вины, смотрясь в зеркало, и все еще порой посещаю этот недосягаемый для других мир, когда бываю дома.

Насколько неудобен может быть подобный эгоцентризм, видно из случая с женщиной, с которой я когда-то работал. Она избегает бывать в центре внимания, хотя этого ей хочется больше всего на свете:

Я очень стесняюсь танцевать.

Впрочем, в этом тоже присутствует определенная доля неуве­ренности, и стоит мне преодолеть оцепенение и выйти на середину зала, как все становится на свои места, и я прекрасно провожу время. Собственно, стоит мне перестать думать о том, что я своим поведением только смешу других, стоит начать танцевать, как вся скованность пропадает, и у меня сразу же появляется ощущение, что я танцую лучше всех и что я теперь — объект всеобщего восхищения. Мой психиатр счи­тает, что мои комплексы вызваны скорее желанием быть лучше других и опасением, что я могу не справиться с постав­ленной задачей, нежели тем ощущением, что я хуже других.

Дата добавления: 2015-07-11