Классическая музыка 22 страница

Вернувшись к отцу в Будапешт, Йожеф поступает в Музыкальную академию, попав в класс к самому прославленному педагогу Венгрии, крупнейшему скрипачу Йено Губаю. В его классе Сигети прозанимался два года.

Уже в начале XX века его имя было хорошо знакомо во многих вечерних кафе и на курортах Венгрии. Здесь скрипач-вундеркинд начинал свою концертную карьеру. Когда Йожефу исполнилось тринадцать лет, отец решился представить юного виртуоза солидной аудитории в Берлине. Завоеванный здесь Успех открыл для Сигети гастрольные маршруты по всей Европе.

Концертный сезон 1905–1906 годов Йожеф вместе с отцом провел в Берлине. Затем последовало успешное выступление в лондонском зале «Bechstein».

Разумеется, первые программы были выдержаны на вполне традиционном уровне. По обыкновению нужно было поразить аудиторию разного рода скрипичными эффектами. Но вскоре Сигети занял особую позицию в тогдашнем концертном мире. Во многом этому послужила его встреча с Ферруччо Бузони, состоявшаяся в 1907 году.

«Среди любопытных изгибов моей долгой исполнительской карьеры, — говорил Сигети, — нужно, очевидно, назвать судьбой то, что задолго до моего соединения с Бартоком я подвергся влиянию другого гиганта — Бузони, о ком сказал его недавний биограф, что он наиболее очаровывающий, наиболее убеждающий и в то же время, вероятно, наиболее загадочный пианист столетия».

На всю жизнь запомнилось Сигети указание, сделанное Бузони оркестру: «Господа, пожалуйста, характеристично!» «Он не уточнял, — пишет Сигети, — какой именно характер хотел выявить в данной фразе… Он просто просил играть их характеристично… в том смысле, как мы говорим о лице: оно имеет характер».

Что касается Баха, то в этом отношении Бузони, можно сказать, заново открыл для Сигети содержание его музыки. «Мальчиком я грешил, — пишет Сигети, — публичным исполнением отдельных частей этих работ с фортепианным аккомпанементом Шумана.

Но этому пришел конец, когда Бузони объяснил, как неверно это, — разговаривая со мной как отец в концерте, который мы дали вместе в Англии в 1908 или 1909 году, — и открыл мне глаза на это, как он делал много раз и по поводу других музыкальных вещей…»

Особенно интенсивно гастролировал Сигети в предвоенные годы. Он объехал почти все столицы Европы, а в 1913 году впервые побывал в России.

В 1917 году музыкант приступает к педагогической работе. Он занимает 4 пост профессора Женевской консерватории и покидает его в 1924 году. В 1918 году Сигети женился.

В 1920-е годы Сигети уже мастер, с четко определившимися художественно-эстетическими принципами. Он вырос в музыканта-мыслителя, что не так уж часто случается в скрипичном мире. Исполнитель-исследователь, он занял особое место в художественной культуре первой половины XX века, на что обращал внимание еще Менухин: «В некотором отношении он стоял в стороне от главного течения, которое в основном шло из России, а также в известной мере из Западной Европы — от Тибо, Буша, а в более позднее время — от Франческатти и др. Венгрия всегда давала великих музыкантов, но удивительно, что среди исполнителей меньше всего можно назвать всемирно известных скрипачей, хотя скрипка, можно сказать, является национальным венгерским инструментом. Возможно, это случилось потому, что венгерское музыкальное искусство направлялось в основном на композицию, дирижирование и оставляло скрипку в руках венгерских цыган. Как бы там ни было, но мы более чем благодарны, что, наконец, в лице Сигети появился очень крупный скрипач и очень большой музыкант… Я должен сказать, что из всех скрипачей Сигети обладает одним из самых выдающихся интеллектов; его проникновенный ум, его терпение в изучении различных стилей привели к очень глубокому пониманию Баха, классиков, а также и современников Он действительно вдохновил многих великих композиторов на сочинение различных произведений».

Именно в эту пору в полной мере проявляется его новаторская деятельность. Начало ей было положено исполнением Первого концерта Сергея Прокофьева. «Летом 1924 года, — рассказывал Прокофьев, — Сигети сыграл мой скрипичный концерт на фестивале новинок в Праге и затем объехал с ним главнейшие города Европы. Когда он добрался до Парижа и я захотел прийти на репетицию, лицо Сигети вдруг омрачилось. „Видите ли, — сказал он, — я так люблю и знаю всю партитуру этого концерта, что даже делаю иногда указания дирижеру, как будто я автор. А тут вдруг появится лицо, которое на самом деле автор. Согласитесь, это мне неприятно“. Я согласился и пришел прямо вечером на концерт. Исполнял Сигеги превосходно».

С советской страной у Сигети установились весьма прочные контакты. В 1924 году он выступал в Москве и Ленинграде. Восторженно принимали артиста у нас в стране в 1927 и 1928 годах. В 1937 году он вновь побывал в СССР. Сигети ожидал восторженный прием. Г.Г. Нейгауз писал: «Еще задолго до первого появления Сигети на советской концертной эстраде молва связывала с его именем представление о благородном художнике, мастере высшего класса, не только виртуозе в узком смысле слова, но полноценном музыканте-исполнителе. Справедливость этой молвы оправдалась полностью. И характер исполнения Сигети, и программы его, весь его облик в целом свидетельствуют о том, как высоко он держит знамя искусства, как ему дорога пропаганда глубоких, прекрасных музыкальных произведений, как серьезно и безупречно его отношение к аудитории и к произведению.

Нельзя не отметить с величайшим удовлетворением, что во всей программе концерта 2 октября не было ни одной вещи, которая не отвечала бы самым высоким художественным требованиям, что все обошлось без „Гитар“ Мошковского и тому подобной дребедени, столь охотно преподносимой многими скрипачами нашей публике. А как отрадно было услышать гром аплодисментов после длинной „ученой“ сонаты Баха для скрипки соло, гром долгий и неумолкающий, убедительно доказывающий, что и это произведение „доходит“ до публики, доставляет ей радость и наслаждение!..

Даже технические приемы игры Сигети меняются в связи с требованиями, диктуемыми внутренней логикой исполняемого произведения. Это именно и есть настоящее художественное мастерство. Характерной особенностью Сигети является свойственное интеллектуально высокоразвитым художникам некоторое пренебрежение к специфически чувственному элементу в искусстве. Это становится особенно ясным при сравнении его игры с игрой Эльмана, звук которого больше „пленяет“, „волнует“, вообще больше действует на чувства, на нервы. Однако, несмотря на недостаток чувственной прелести, звук Сигети всегда крайне выразителен, разнообразен и характерен до того, что его сразу можно узнать среди сотни других скрипачей».

1930-е годы — период расцвета творчества Сигети. Его искусство не только оценивают как выдающееся явление современности. Его награждают крупнейшие художественные учреждения мира. Так, университет в Nova Scofia присуждает ему степень почетного доктора философии, а Лондонская королевская Академия музыки избирает его своим почетным членом. В 1930 году он становится кавалером французского ордена Почетного легиона, а в 1939-м — офицером Почетного легиона.

Бельгийцы вручают ему в 1937 году Командорский орден Леопольда П.

Во время Второй мировой войны Сигети живет в Лос-Анджелесе. Здесь в 1940-е годы музыкант становится первым исполнителем обеих скрипичных сонат Прокофьева.

Композитор лично переслал их ему, еще в рукописи, для «первого исполнения на Западе». Вторая соната была сыграна в Бостоне 26 ноября 1944 года, а Первая — в Сан-Франциско 2 января 1948 года. «Когда соната была окончена, публика Сан-Франциско вызывала Сигети пять раз и любители последовали за ним в артистическую комнату», — писал «Time Magazin».

В военные годы Сигети близко сошелся с пианистом Артуром Шнабелем. С ним они составили ансамбль, сохранившийся и после окончания войны.

В 1946 году Сигети выехал из Америки в Швейцарию, чтобы повидаться с дочерью и внучкой. Дочь с мужем, пианистом Никитой Магаловым, оставались во Франции, пережив там немецкую оккупацию. Музыкант возобновил концертные турне, объехал несколько раз Европу, гастролировал в Японии (1953), Южной Америке (1954).

До 1960 года Сигети жил в США, приняв в 1951 году американское подданство. В 1960 году он покидает Америку, чтобы воссоединиться с семьей дочери. Он поселяется в Швейцарии в вилле «Le Crepon» около Кларана.

В последний период своей исполнительской деятельности Сигети тяготеет к крупным монументальным циклам программ. Так, в 1947 году вместе со Шнабелем, Фурнье и Примрозом он играет два цикла, исполнив «всю камерную музыку Шуберта и Брамса», а в 1956 году на университетских площадках США — еще два других цикла. В 1960 году Сигети исполнил новые циклы — 10 сонат Бетховена и цикл сонат Моцарта.

Прекратил концертные выступления музыкант в 1963 году, когда ему исполнился 71 год. Его артистическая деятельность длилась целых 58 лет!

Но и после этого Сигети не утратил творческой активности: он читает лекции, пишет труды, как автобиографические, так и аналитического порядка, занимается педагогикой. Педагогику Сигети рассматривал как «новое продолжение личности». У него учились Мазуко Усиода, Арнольд Штейнгардт, Нелли Готковская, Иосио Унно и др.

Дважды, в 1960-е годы, Сигети был членом жюри Международного конкурса имени Чайковского. «Такого гостеприимства, как в России, не найдешь нигде! — говорил тогда артист. — И что меня особенно поражает и трогает, так это то, что все меня помнят. А ведь прошло так много лет со дня моего последнего приезда в вашу столицу. Значит, не порвались те узы, которые связывают меня с советскими музыкантами».

«Нужно почувствовать и полюбить произведение; нельзя им овладеть, — отмечал Сигети, — если у истока не стоит любовь».

Блок точно уловил самое существенное в игре Сигети: «В творчестве Сигети находит свое воплощение то, что он называет „равновесием между объективностью и субъективностью“ или „идентификацией интерпретатора с намерениями композитора“.

Именно на этих путях Сигети-художник обретает подлинную оригинальность. Он артист нового типа: исполнитель-исследователь, мимо внимания которого ничто не проходит — будь то своеобразный изгиб мелодии или интересная модуляция, ритмическая модификация мотива или характерная стилистическая особенность гармонического оборота. Для него в музыке нет „мелочей“ и нет „деталей“. Все важно. Порой такие детали в интерпретации мастера дают ключ к обобщениям самого широкого эстетического порядка… Так выявлять детали может лишь музыкант, способный объять единым взором все творчество композитора, — художник, которому частности открываются в перспективе целого».

Точное описание манеры игры Сигети дал К. Флеш: «Техника его левой руки заслуживает внимания, если даже временами она несколько тяжеловесна, а при неблагоприятной ситуации даже ненадежна. Чистота его интонации, напротив, Образцова. Его тон и пиано обладают целомудренной красотой, особенно в механической передаче; форте же не всегда свободно от царапающих побочных призвуков, что наблюдается у него также в быстром деташе и прыгающих штрихах…

Для него характерны самостоятельные движения головы при акцентах, вместо распространяющейся на все тело реакции. Как исполнитель он честен, прекрасно сознает и чувствует свою оригинальность. В общем, он производит впечатление значительной личности, которой устарелые технические средства помешали полностью развернуться. Поэтому личное значение Сигети для современной музыкальной жизни я усматриваю не в чисто скрипичной области, а в другом: в образовании программ и в их обновлении, в поисках нового, неизвестного, полузабытого. Он может в этом отношении рассматриваться в известной степени как последователь Иоахима…

Скрипка для него всё — это его мир, в котором и для которого он живет…»

МОРИС МАРЕШАЛЬ
/1892-1964/

Морис Марешаль родился 3 октября 1892 года в старинном бургундском городе Дижон в семье небогатого почтового чиновника Ж.Ж. Марешаля. Мать Марта — директор школы, отличалась музыкальностью. Именно она настояла на музыкальном образовании Мориса.

Уже в шесть лет мальчик начал заниматься сольфеджио и игрой на фортепиано в местной консерватории. Но вскоре Мориса заинтересовала виолончель. Мать купила ему небольшой инструмент и определила сына в класс к профессору консерватории виолончелисту М. Аньелле.

Морис уже в десятилетнем возрасте выступал в городском театре Дижона. Газеты с похвалой отозвались о концертанте, единодушно предсказав ему будущее большого артиста.

Сыграв на выпускном экзамене Второй концерт Давыдова, Марешаль покорил слушателей эмоциональностью исполнения, певучестью звучания и уверенностью техники. В мае 1907 года удостоенный первой премии Дижонской консерватории, молодой музыкант отправился в Париж для продолжения музыкального образования.

В столице Франции он поначалу занимался у уроженца Дижона Луи Фойяра. Последний великолепно подготовил Мориса для поступления в парижскую консерваторию.

Марешаля зачислили в виолончельный класс профессора Ж.Л. Леба. Кроме того, он посещал камерный класс Лефевра и оркестровый класс дюка. Немалое влияние на Марешаля оказала игра Пабло Казальса, которого он впервые услышал в студенческие годы.

В девятнадцать лет Марешаль блестяще окончил Парижскую консерваторию, мастерски исполнив первую часть концерта Гайдна, и был удостоен первой премии. Тогда же началась артистическая деятельность виолончелиста. Так, в феврале он выступал в Вердене, где сыграл концерт Лало, пьесы Генделя, Сен-Санса. Один из критиков отметил законченность интерпретации, благородство фразировки и виртуозность техники молодого музыканта.

По окончании консерватории Марешаль занял место второго виолончелиста-солиста в известном оркестре Ламуре. Однако вскоре началась война и, подобно многим другим патриотически настроенным французским музыкантам, Марешаль в 1914 году пошел добровольцем в армию.

Целых четырех года «солдат первого класса» служил в пехоте. В 1918 году Марешаль пострадал под Верденом от газовой атаки немцев и несколько месяцев пролежал в госпитале в родном Дижоне.

Даже находясь на фронте, Марешаль не забывал о музыке и не раз радовал своих однополчан игрой на виолончели, сделанной его сослуживцами. После капитуляции Германии 11 ноября 1918 года Марешаль вступил в концертную группу, которая обслуживала воинские части. Здесь он познакомился с молодой американской чтицей, будущей талантливой писательницей-драматургом Лоис Перкинс. Она станет женой и другом Марешаля.

Вот как она описывает в своих воспоминаниях первое появление французского виолончелиста в салоне небольшого отеля, где происходила репетиция. «Я слушаю Рекса и Мод, репетирующих известную арию из „Самсона и Далилы“. Дверь открывается перед волочащим свой громоздкий инструмент солдатом-виолончелистом, одетым в синюю униформу с нашитыми вокруг плеча ленточками наград и военного креста. Он остался стоять, опираясь о стену; глаза темные, выразительные и задумчивые, черты правильные и тонкие, цвет лица скорее бледный, так как он только вышел из госпиталя, очутившись там после газовой атаки в одном из последних сражений. Он внимательно слушает музыку до конца арии. Секундой позже, когда Рекс представил его нам, он лукаво улыбнулся и сказал по-английски с ужасным французским акцентом и с чувством юмора, напоминая при этом Гавроша: „Извините меня за опоздание. Это вина не моя, а моей виолончели: мы не могли сесть в автобус“. Общий смех сразу же создал очень дружескую атмосферу».

Подлинное возвращение артиста к широкой концертной деятельности случилось в «Концерте Ламуре» 9 ноября 1919 года. Маришаль вдохновенно исполнил с оркестром под управлением К. Шевильяра концерт Лало.

В конце лета 1920 года Марешаль отправился в США, где в небольшой нью-йоркской церкви обвенчался с Перкинс. Вскоре молодожены вернулись во Францию. На протяжении последующих десятилетий Марешали жила в основном в Париже. Лето супруги проводили у родителей Мориса, у которых вблизи Дижона был небольшой виноградник и домик. Марешаль на досуге увлеченно рыбачил и катался на велосипеде. Он знал толк в винах и искусно приготовлял различные блюда.

Однако жизнь Марешаля прежде всего принадлежала музыке. «Музыка занимала большую часть нашего времени. Мы жили для музыки, музыкой и с музыкой», — пишет в своих воспоминаниях его жена.

Исполнительская деятельность Марешаля в 1920-е годы приобретает невиданный размах. В декабре и январе 1921–1922 годов он совершает большое концертное турне по городам Франции — Гренобль, Гавр, Дижон и др. — и дает в различных залах Парижа пять сольных концертов.

Уже в одной из первых французских рецензий, посвященных Мареша-лю, отмечены основные черты его стиля, тогда еще только формировавшегося: сильный и в то же время мягкий, пластичный тон и совершенная техника, полностью подчиненные музыкальной выразительности, а главное, верность интерпретации содержания исполняемого произведения, носящей при этом не механический, а творческий характер.

Примерно с 1922 года у Марешаля обнаруживается особенный интерес и к камерной музыке. В 1922–1927 годах виолончелист является постоянным участником «Трио Казадезюса». В трио кроме него входили Ро-бер и Мариус Казадезюсы.

В 1930-е годы Марешаль составил со своими друзьями — пианистом Жаком Феврие, скрипачом Ивонной Астрюк и альтистом Морисом Вье — квартет, который часто выступал на концертах в известном парижском салоне княгини Полипьяк, многое сделавшей для популяризации новой музыки.

В 1926 году Марешаль отправился за океан. Он выступал в Филадельфии (29 и 30 октября) и затем (2 ноября) в Нью-Йорке. Газеты очень высоко оценили искусство Марешаля, признав его гениальным. Еще через два дня музыкант повторил свою программу с Филадельфийским оркестром под управлением Л. Стоковского в нью-йоркском Карнеги-холл. Успех в Карнеги-холл тогда являлся решающим для дальнейшей карьеры артиста-исполнителя, дебютирующего в США.

После этого выступления нью-йоркский критик отмечал, что «г. Марешаль бесспорно является артистом необыкновенного таланта. Он сыграл прелестную медленную часть баховского концерта с несравненным вкусом, глубоко прочувствованным и восхитительным тоном. Он также проявил свое мастерство в трудной, но очень благодарной сольной партии новинки вечера, представленной Стоковским, Фрески для виолончели с оркестром, которую недавно сочинил А. Капле, назвав ее „Эпифанией“… Это несомненно артист исключительной категории, обладающий непогрешимым вкусом, глубоким чувством, восхитительным звуком».

Состоявшееся следующей же зимой американское турне французского артиста закрепило его славу.

Во второй половине 1920-х годов искусство Марешаля достигает расцвета. География его выступлений еще больше расширяется. Он гастролирует в египетских городах Каире и Александрии, а также Стамбуле и других городах, лежащих за пределами Европы.

Рецензии европейских музыкальных городов полны восторгов. Так, венские газеты писали о триумфе французского артиста, в игре которого подчеркивались высокая музыкальность, пылкость и вдохновенность, богатство тона и техники.

В августе 1931 года Марешаля за заслуги в развитии и популяризации французской музыки удостоили звания кавалера ордена Почетного легиона.

Приведем одну из французских рецензий этого времени: «Морис Марешаль тносится к тем известным виртуозам, которых нельзя слушать без волнения… — писала дижонская газета. — Он всегда остается собой, то есть великим и благородным артистом. Едва его смычок коснется струн, как слушатели уже увлечены. Какая пламенность, какая эмоциональность, какая мощь и в то же время какая мягкость!»

В 1930-е годы Марешаль продолжает гастролировать. Так, в сезоне 1936–1937 годов за сорок дней в ноябре-декабре он дал более тридцати концертов в различных городах Франции, а затем совершил четырехмесячное турне по Советскому Союзу и странам Азии.

С огромным успехом французский виолончелист выступил в Москве, Ленинграде, Харькове и Киеве. Вот одна из московских рецензий 1935 года под названием «Энтузиазм, вызванный французским виолончелистом в Москве». Автор рецензии известный советский музыковед К.А. Кузнецов писал: «Он обладает неподражаемыми французскими качествами: тонкий вкус, безупречное чувство меры, ничего чрезмерного… Стиль его игры поистине классический. Слушая Марешаля, нетрудно составить себе представление о современной виолончельной технике… Сам артист в беседе со мной сказал, что в основном действительно новые условия современной игры на виолончели требуют безграничной скорости в смене позиций. Скорость и, конечно, точность техники левой руки Марешаля выше всякой похвалы. Артист скромно заявляет, что его смычковая техника не представляет собой ничего нового при сравнении ее с техникой старой школы. Но я не разделяю его точки зрения и должен сказать, что он проявляет большое разнообразие новых тонких колористических нюансов, возможное лишь при усовершенствованной смычковой технике. Кроме того, высокой похвалы заслуживает его прекрасный, ровный, мощный в ярких эпизодах тон».

В конце 1930-х годов международные гастроли Марешаля перемежались с его выступлениями в Париже и других городах Франции. Концерты продолжались вплоть до оккупации родины артиста нацистами.

Опасаясь насильственной депортации детей в Германию, Марешаль решил отправить жену, сына и дочь через Испанию и Португалию в США.

Простившись в Барселоне с семьей, он вернулся в Марсель, где до 1942 года работал на радио, принадлежавшем Свободной Франции.

Возвращению Марешаля в Париж способствовало его избрание профессором Парижской консерватории в самом конце 1942 года. 5 декабря Марешаль прибыл в столицу.

Жан Бара, учившийся у Марешаля в военное время, вспоминал: «Нередко он приходил в консерваторию с портфелем более тяжелым и набитым, чем обычно. Вы думаете нотами? Нет! Это было время войны, когда оккупанты довели страну до голода, а этот портфель содержал щедрый завтрак…»

В 1943 году Марешаль возобновляет выступления на парижском радио, вдохновенно исполняя музыку французских композиторов. Великий музыкант был среди тех прогрессивных людей Франции, которые всем сердцем поддерживали Французский комитет национального освобождения.

После победы над фашизмом Марешаль с радостью и вдохновением возобновляет широкую музыкальную деятельность на освобожденной родине. Вскоре же виолончелист начинает гастроли и по зарубежным странам. В 1945 году он концертирует в Бельгии и Англии, в 1946-м — в Бельгии, Англии, Австрии, в 1947-м — в Венгрии и Чехословакии, в 1948-м — в Польше, в 1949-м — в Венгрии и Англии.

Однако все более дает о себе знать болезнь правой руки. Эта болезнь делала невозможной для Марешаля длительную непрерывную игру, которой неизбежно требует сольная программа концертанта. Тем не менее музыкант продолжает эпизодически выступать в симфонических концертах и на радио.

В 1950 году Марешаль был удостоен звания офицера Почетного легиона. Сообщая об этом, журнал, издававшийся в Дижоне, писал: «Этим новым отличием воздается должное достоинствам человека, посвятившего свою жизнь музыкальному искусству и энтузиазму, который вызывали во всем мире его концерты, способствовавшие славе его страны».

По-видимому, последним выступлением Марешаля явилось его исполнение в Париже в сентябре 1956 года посвященного ему концерта Буске. В финале концерта музыкант сыграл свою каденцию.

Все более и более отдаваясь педагогической деятельности, Марешаль в 1950-е годы и в начале 1960-х продолжал эпизодически выступать по радио как солист и в ансамблях.

В январе 1964 года маэстро перенес тяжелую операцию, а 19 апреля того же года Марешаль скончался.

В своем вступительном слове Р. Гоффман сказал: «Великий виолончелист Морис Марешаль покинул нас немногим более года тому назад, 19 апреля 1964 года. В эпоху, когда международного класса виртуозов было меньше чем теперь, Морис Марешаль явился одним из первых, кто сделал этот инструмент известным в мире.

Вместе со своим другом Казальсом он успешно содействовал утверждению его как сольного инструмента».

«Морис Марешаль был удивительной личностью и одним из самых больших виолончелистов, — вспоминал Жозеф Кальве. — Кто когда-либо слышал его игру, никогда не сможет ее забыть, особенно в концерте Шумана, в исполнении которого он был несравненен.

Морис Марешаль был исключительно одарен. Он не относился к тем музыкантам, которые занимаются с утра до ночи; вместе с тем техника его отвечала самым высоким требованиям. Он чувствовал музыку и обладал способностью выражать все, что чувствовал… Свет и тени, которые он извлекал из своего инструмента, были удивительны… Он уважал стиль каждого произведения и находил для него соответствующее воплощение…»

АНДРЕС СЕГОВИЯ
/1896-1987/

Андрее Сеговия родился 21 февраля 1896 года в Линаресе. Через несколько дней после его рождения семья переехала в городок Хаене, близ Кордовы (Андалузия).

«Однажды в наш дом пришел гитарист фламенко, — вспоминает Сеговия. — Когда он начал играть красивые народные мелодии, я был захвачен.

„Хочешь научиться играть?“ — спросил он. Я кивнул в знак согласия».

Полтора месяца гитарист прожил рядом с Андресито. За это время мальчик научился играть на гитаре. Когда Андресито было шесть лет, он вместе с дядей и тетей переехал в Гранаду.

В 1910 году в «Артистическом центре» Гранады состоялся первый публичный концерт Андреса. Его организовали друзья молодого гитариста.

В своей «Автобиографии» Сеговия рассказывает: «Первый в моей жизни концерт. Какое волнение! У меня тряслись поджилки при мысли появиться на публике. Однако одна встреча помогла забыть о страхе. По дороге на сцену (гитару нес мой друг) ко мне подошел старый флейтист:

— Вы знакомы с гитаристом, который будет сейчас играть?

Я улыбнулся и сказал:

— Хорошо знаком: мы близкие друзья.

— Он талантлив?

— Вовсе нет. Сейчас вы сами услышите.

Он был удивлен моей недоброй характеристикой близкого друга и спросил:

— Вы завидуете ему? — И с неприязнью отвернувшись от меня, он вошел в зал.

Но после концерта флейтист пришел обнять меня и сказал:

— Действительно, ваш друг заслуживает одновременно и мои поздравления и вашу зависть».

Юный музыкант отправился в концертное турне по Испании. Он с успехом выступал во многих залах Барселоны. Но мечтал выступить в крупнейшем зале столицы Каталонии — Палау. Наконец, 12 марта 1916 года состоялся концерт Сеговии во Дворце каталонской камерной музыки.

«Мне трудно описать, — вспоминает он, — высмеивания и осуждения, вызванные сообщениями о моем концерте в Палау. Одни считали, что самоуверенность свела меня с ума, другие радовались при мысли о приближении моего провала в огромном зале».

Сеговия понимал, что от концерта в Палау будет зависеть многое и в его карьере, и в судьбе инструмента.

«Слушатели были поражены и захвачены красотой звучания гитары, — пишет М.А. Вайсборд. — В зале царила та тишина, которую впоследствии назовут „сеговиевской“ и которая была своеобразным „усилителем“ гитары. Это было чудом, сотворенным волшебными руками. Это была победа нового мышления. Это была победа художника, который смело шел навстречу трудностям. Чувства барселонцов кратко и емко выразил известный писатель Эухенио д'Орс в автографе на подаренной книге „La buen Plantada“: „Волшебнику Сеговии“.

С каждым концертом имя Сеговии становилось все более популярным во всей Испании. Конечно, далеко не сразу местные руководители открывали гитаре двери концертных залов. И все же отношение к гитаре — солирующему инструменту — заметно менялось. Значительным шагом в этом направлении стали концерты Андреса в огромном зале мадридского театра „La Comedia“ и три концерта в Гранаде во Дворце Альгамбры в июне 1917 года».

Успешными были и две гастрольные поездки в Южную Америку в 1919 и 1921 годах. «Пионером гитары» назвал Сеговию журнал «El Hogar» после выступления в Буэнос-Айресе.

Концерты Сеговии в 1924 году в Германии, Австрии и Франции снискали ему славу первоклассного виртуоза.

«В апреле 1924 года, — вспоминает Сеговия, — я приехал в столицу Франции. Париж меня очаровал. Больше времени я проводил в созерцании города, чем в занятиях. Без конца бродил по улицам, площадям, паркам, знакомился с музеями, памятниками архитектуры, церквями. Обошел выставки. Посещал концерты. Наслаждался игрой красок вечернего Парижа в Люксембургском парке или в кафе на Елисейских полях».

Французская пресса широко комментировала выступления Сеговии. Вот отклик известного музыковеда Марка Пеншерля: «Слишком много музыки. Но лишь для одной ее небольшой части следовало бы сделать исключение. Я имею в виду простую гитару, которая часами держит во власти своего очарования самых искушенных музыкантов. В консерватории, в „La Revue Musical“, в аудиториях, в которых можно было встретить и самых крупных представителей современной музыки, Андрее Сеговия, чье имя несколькими неделями ранее нам было едва знакомо, вызывал восхищение. Подобный прием оказали в свое время здесь и Мигелю Льобету, такому необычному для тех, кто привык к пошлости и банальное-ти исполнителей серенад. Потом приезжали другие. Но никто не сумел так, как Сеговия, обновить и обогатить впечатления, вызванные Льобетом».

Отмечая безупречность игры Сеговии, богатство красочной палитры его гитары, критик подчеркивал, что достигнутый им технический уровень «ранее мы назвали бы невозможным» и что гитарист «превосходит своих предшественников тем, что все эти качества подчинены у него поразительному чувству стиля».

Такой же восторженный прием ожидал Сеговию и в Англии в 1925 году.

Дата добавления: 2015-07-11