Читайте также:
|
Типологическая общность региональных и национальных модификаций данного
исторического типа культуры выразилась прежде всего в присущей ему повсеместно
гетерогенности, не известной предшествовавшим ее состояниям. Действительно, все ее
состояния представали обычно в трудах историков как явления гомогенные, однородные, что и
позволяло характеризовать каждое как нечто целостное, изменявшееся лишь в процессе своего
развития, но на каждом его этапе обладавшее общим для всех ее проявлений набором черт;
потому достаточно сказать: «культура древнего Египта» или «культура классической Греции»,
и перед нашим мысленным взором встают символизирующие ее, допустим, пирамида и
сфинкс, в одном случае, Парфенон и Венера Милосская — в другом. Но за понятием
«средневековая культура», даже с конкретизацией «европейская» или, еще конкретнее,
«итальянская», или «германская», или «русская», или «китайская», не стоит какого-либо
символизирующего его образа, ибо каждая из них — это и замок, и храм, и жилище-мастерская
ремесленника, и хижина крестьянина, это и фольклорный обряд, и рыцарский турнир, и
церковная проповедь, и философский диспут... Весьма рельефно описал, например, С. П.
Фицджеральд контраст китайской народной культуры и аристократической, а А. Я. Гуревич
сделал это применительно к Западной Европе, в которой культура «безмолствующего
большинства» противостояла весьма велеречивым культурам светской знати и католической
церкви.
Аналогичны суждения M. В. Алпатова, отметившего неординарность искусства
Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+
(2)320 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 150
Средневековья: оно «двойственно по своим главным формам проявления: с одной стороны,
широко распространенный народный эпос, с другой — глубоко интимная, понятная для
немногих лирика трубадуров; с одной стороны, готические соборы с их монументальной
скульптурой и огромными витражами, обращенные к широким народным массам, с другой —
готическая миниатюра, слоновая кость, ювелирное искусство, с исключительной
рафинированностью обслуживающие узкий круг феодальной знати». Суждение это, однако,
лишено какой-либо мотивированности — ее можно лишь угадать в противопоставлении
«широких народных масс» и «узкого круга феодальной знати»; дело, однако, в том, что
реальная структура средневекового общества не укладывается в данную дихотомию, и потому
обращение к ней как к детерминанте расслоения искусства и культуры в целом, безусловно
справедливое, должно быть более конкретным.
Если неправомерно представлять культуру феодального общества односторонне, сводя ее к
господствовавшему в ней религиозному сознанию и культовой практике, как это все еще часто
делают историки изобразительных искусств, то непродуктивно и простое перечисление разных
проявлений этой культуры (которое можно увидеть, например, в сборнике очерков К. А.
Иванова «Многоликое средневековье», составленном из самостоятельных описаний
«Средневекового замка и его обитателей», «Средневекового города и его обитателей»,
«Средневековой деревни и ее обитателей»), ибо суть дела не в «многоликости» средневековья
как таковой, а в скрывающемся за ней принципе самоорганизации, который придает культуре
системное единство, позволяя ей в Средние века, как и во все другие эпохи, выполнять свою
социальную функцию — объединять общество, обеспечивая тем самым его реальное
существование, функционирование, самосохранение или развитие.
В данном случае этот принцип самоорганизации выразился в том, что культура
феодального общества как системное целое обрела четырехчленное строение, поскольку
необходимыми и достаточными для ее бытия стали четыре подсистемы — субкультуры; они
могут быть символизированы архитектурными образами: это храм и монастырь; замок и
дворец; крестьянская хижина; жилище-мастерская горожанина. Если же выйти за пределы
этих символов, то речь должна идти о фольклоре как народной культуре (в буквальном смысле
понятия «фольклор»), о религиозной культуре в том или ином ее конфессиональном
проявлении, о светской аристократической культуре и о светской же культуре
средневекового города, на Западе именуемой «бюргерской».
Соответствие этой структурной декомпозиции критерию необходимости и достаточности
определяется социальной структурой феодального общества, его сословным делением.
Характеризуя «идеологическую схему», которая отражала социальную ситуацию,
сложившуюся в Западной Европе на рубеже первого и второго тысячелетий, Ж. Флори
выделил три позиции: «Пусть воины сражаются... Пусть монахи молятся... Пусть, наконец,
крестьяне трудятся в поте лица своего...»; в этом ряду нет четвертого участника — городских
ремесленников, просто потому, что в это время их деятельность еще не рассматривалась как
самостоятельное общественное явление; даже в XI веке епископ Жерар Камбрейский
утверждал, что Бог разделил человечество трояким образом — «на людей молитвы,
земледельцев и воинов». Говоря о том, что такое членение «..предвосхитило схему, которая во
Франции и в других странах применялась для описания общества вплоть до конца XVIII века:
духовенство, дворянство, третье сословие», Э. Поньон заметил, что «..третьим сословием,
которое во времена Филиппа Красивого обрело свое название и свою роль в государстве, было
не крестьянство, а буржуазия. А буржуазия — это города. В интересующее же нас время, в
отличие от времен Римской империи, города играли весьма незначительную роль». Роль эта,
однако, быстро возрастала, и уже в одном из документов XII века говорится о соглашении,
заключенном во французском городе Лан представителями трех основных социальных сил —
«духовенством, светской знатью и горожанами» (тут уже не учитывались крестьяне). В
исследовании нашего крупнейшего медиевиста А. Я. Гуревича «Категории средневековой
культуры» одна из глав названа: «Крестьянин, рыцарь, бюргер», но почему-то «потерян»
священнослужитель, монах... А другой видный медиевист А. И. Клибанов, отмечая, что
«..средневековая культура... была неоднородной», выделил в ней две ее составляющие —
«феодально-христианскую» и «народную (городскую и крестьянскую)», не считая, видимо,
существенными различия внутри той и другой. Между тем, о значении этих различий говорит,
с одной стороны, существеннейшее расхождение религиозных и светских форм сознания и
поведения «наверху», а с другой, не менее глубокая пропасть между фор-
мами труда, типами ментальности и мерами социальной активности крестьян и городских
ремесленников — сравним, например, крестьянские войны, время от времени сотрясавшие
феодальный строй в Германии, Франции, России, со способами отстаивания своих прав в
объединявшихся в гильдии горожанами.
Для системного взгляда на сложное строение культуры важно выделение не тех или иных, в
соответствии с личными интересами историка, носителей культуры изучаемой им эпохи, и не
Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+
(2)320 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 151
статусно-юридический принцип расчленения общества, а социально-психологическая и
деятельностная типология представителей данного, социально разнородного этапа истории
культуры, которая, отвечая критерию «необходимости и достаточности» позволяет тем
самым получить полное представление о данном типе культуры; есть все основания полагать,
что этому критерию отвечает выделение Б. Н. Мироновым четырех сословий средневекового
русского общества — дворянства, духовенства, крестьянства и горожан — и что именно в
плоскости культурологического, а не юридического, анализа такая стратификация релевантна и
для всех других национальных культур эпохи феодализма, и на Западе, и на Востоке.
Используя традиционно латинские обозначения человеческих типов, образовывавших
разнородную и в то же время единую культуру феодального средневековья, назову два из них
понятиями самой средневековой мысли — Homo Dei и Homo faber, то есть «человек Божий» и
«человек работающий», поскольку один видит смысл своего существования в служении Богу, а
другой — в ремесле; два других типа я назвал бы Homo naturalis и Homo ordinalis — «человек
природный» и «человек сословный», ибо крестьянин ощущает себя природным существом,
таким же, как земля, которую он возделывает, как животные, с которыми он живет как с
членами своей семьи, и трудится, а феодал, синьор, дворянин видит в сословном положении,
своем и всех других людей, определение прав и обязанностей человека, которые он получает от
рождения, независимо от своих личных качеств, потому что его положение в обществе
обусловлено не ими, а наследуемым социальным статусом. Понятно, что эти различия в образе
жизни, практической деятельности, формах поведения и вырабатываемой на этой основе
ментальности и порождали разные модификации культуры феодального общества, которая
при всей пестроте ее региональных и национальных форм, сохраняла инвариантную по
отношению ко всем ним структуру.
Этот структурный инвариант можно для наглядности представить в виде ромбообразной
схемы (схема 16), построение которой изоморфно реальному соотношению данных
субкультур: по горизонтальной оси — оси времени — расположены внизу самая ранняя
субкультура — фольклор, наверху — наиболее поздняя, сложившаяся на рубеже I и II
тысячелетий городская субкультура, а по горизонтальной оси, представляющей раздвоение
культуры в пространственном измерении — находящиеся на одном уровне религиозная и
светски-аристократическая субкультуры.
Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+
(2)320 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 152
Схема 16. Структурный инвариант можно для наглядности представить в
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 112 | Нарушение авторских прав