До белокаменной Ольвии

Неугомонен был в этом деле младший сын Колаксара. Озор­ной с детства, он таким и остался. Не могли степенные катиар­ские старейшины удержать его в Княжьей Горе. Отвечал им: мой дядя Арпоксар за то погиб, чтоб могли мы к эллинам ездить и вы­годно с ними торговать. Казнив его, скифский царь думал, что за­пугает сколотов. Так ужель отступимся мы, предадим память Ар­поксара? Не бывать этому! Посылали старейшины на Тис­мень к Колаксару сказать: не ведает наш вождь, что творит. По­гру­зив кули с зерном на лодьи, к синему морю спуститься хочет. Молчал Колаксар, узнавал в младшем сыне себя в молодые годы.

А тот попрощался с честным народом, велел нового вождя до его возвращения не выбирать и невесту для него не подыскивать (уж не ведали люди, смеяться либо плакать). И с тремя лодьями вышел из устья Роси в Борисфен.

Сам себя назначил Колаксаров сын вперёдсмотрящим и стал пристально вглядываться в левый берег Борисфена, да ещё греб­цам успевал помогать. На правом-то берегу живут братья катиа­ров — паралаты, а левый ныне враждебен, захвачен гелонами. Так миновали Сулу и Псел. Вот и Ворскла, что справа в Борисфен впадает.

Чу! Что такое? Вылетели из устья Ворсклы лодки с вооружён­ны­ми гелонами. Уж и стрелы мечут. Не сплоховал Колаксаров сын. Велел прямо на них править. Сколотские лодьи-одноде­рев­ки много больше гелонских лодок. А на ход быстры. Да и умельцы на речные дела праславяне — не то что вчерашние кочевники-гелоны. Растерялись нападавшие, заметались в своих лодчонках, некоторые лучники и стрелять прекратили.

Врезались сколотские лодьи своими острыми носами в борта гелонских лодок. Затрещали одни, а другие опрокину­лись вместе с гребцами и стрелками. А Колаксаров сын не даёт им опомниться, бьёт с товарищами из луков по остальным лодкам. Здорово бьёт — в слободе обучен! Поплыли гелоны прочь не солоно хлебавши, а сколотские удальцы путь продолжили.

Дальше всё ладно шло, пока не достигли днепровских поро­гов. Много про них писано, да не исчерпать до дна всей чаши их ко­варства! Как ни ловок был Колаксаров сын, как ни крутил де­ре­вянным рулём, как ни старались товарищи его, взмокшие от по­та больше, чем от бьющей со всех сторон воды, напоролись-та­ки на камни!Ну что ты будешь делать!

Вдребезги разнесло первую лодью. Пропороло днище вто­рой. Лишь третья застряла меж двух огромных валунов. Водо­ворот в том месте страшный. Благо, что не погиб пока никто. До­брались юноши из разбитой лодьи до камней, что чуть из белой пены видны. Еле-еле держатся за их выступы окровавленными паль­цами. А до берега — далеко. Да и берег-то враждебный...

Подбодрил Колаксаров сын приунывших товарищей. Эх, была не была — прыгнул в кипевшую брызгами воду. На миг сковало могучее тело лютым холодом и отпустило — трени­рован был крепко сколотский витязь. Не брали его нестер­пимая жара и жут­кая стужа. Напрягся в нечеловеческом усилии Колаксаров сын и выдернул лодью-однодеревку из камней!

Глядя на вожака, повыскакивали юноши из пробитой валу­ном лодьи. Да остановил их тот — утонете. Вернул одного в лод­ку, и сам богатырской мощью своей проложил себе дорогу к ней. Подсобил товарищам приподнять проби­тую лодью над камнями. Так и стояли они, покрывшись вздувшимися жилами, пока находившийся в лодке юноша не заделал брешь. С превеликим трудом погрузили все товары в две лодьи и пробились с порогов на чистую воду.

Потом были вторые пороги. Уж неведомо как, но преодо­лели и их. Заночевали на Хортице-острове. Еле живыми добрались до него. Осмотрели весь — нет следов человечес­ких. А вдруг лодки чужие появятся? Видали они, какие лодки у кочевников — смех один. Упали юноши во влажную пьянящую траву и заснули как убитые.

Невеселым было пробуждение. Окружили их туманным ут­ром скифы-кочевники. И вот стоят теперь, наставив копья на про­сыпающихся. Не вставая, оглядел Колаксаров сын ворогов. Ох, и много проклятых — задушат массой своею. Решение пришло мгно­венно. Не вскочил — встал степенно, шагнул вперёд. Кото­рый тут старший, молвил на скифском языке, веди меня к своему царю. А люди мои пусть здесь до­жидаются. Я — вождь катиаров, иду к владыке степей Мадаю!

Не поверили кочевники своим глазам: сам вождь «север­ного царства» сколотов попался к ним в руки?! Не может быть! Но уж больно горд этот юноша. Выступает смело и смотрит дерзко. При­ставили стражу к его товарищам, а витязя, что назвался вож­дём катиаров, в ставку царя скифов-кочевников доставили.

Подивился тот диковинной добыче и велел к нему тех ски­фов-кочевников доставить, что при последнем походе Мадая стал­кивались в лесных стычках с молодшей сколотской дружи­ной, которая мешала отводной канал от речки Сухой Ташлык рыть. Прибыли те, опознали вождя катиаров: да, это он, сын грозного Колаксара.

Понял юноша, что признали его и, не давая царю опом­нить­ся, поведал следующее. Мол, как казнили Арпоксара и ослепшие послы вернулись в лесостепь, испугались сколоты угроз Мадае­вых. И решили уплатить ему дань великую. А чтобы упредить очередной поход и умилостивить владыку степей, выслали вперед его, вождя катиаров. Чтобы поведал о смирении сколотов и принёс Мадаю кули с зерном — знак того, что отдадут праславяне ски­фам свой хлеб для продажи грекам. Ставка повелителя царских скифов в Таврике (Крыму). Вот и плывут катиары по Борисфену, ибо Мадай через послов передавал, чтобы ни с кем не вступали в переговоры сколоты прежде царских скифов.

Красноречив был Колаксаров сын. Разумна была его речь. По­верил ему царь скифов-кочевников. Мадая он боялся как огня. Поэтому поспешил отпустить вождя катиаров и дал ему охрану на обратную дорогу до днепровских порогов. Не чаяли уж това­ри­щи свидеться с ним. Обнялись радостно и путь продолжили вниз по Борисфену.

Вот и Днепровский лиман. Плавнями своими незаметно пе­ре­ходит в устье Гипаниса — Буга. Поэтому и зовётся Днепро­бугским. По берегам его разбросаны селения алазонов[71]. Это мирные люди. Лишь страх перед царскими скифами заставляет их участвовать в походах Мадая на праславян. Хотя многие из алазонов сочувствуют сколотам — собратьям по земле­дель­ческому ремеслу.

По лиману удальцы плыли без опаски. Колаксаров сын пер­вым увидел на западном берегу лимана белокаменное чудо. Ольвия! Никогда прежде не видали сколоты каменных городов. Красива Ольвия! Прекрасно её отражение в чистых водах лимана. С удивлением встретили эллины приплывших. Как им удалось про­рваться сквозь скифские кордоны? Объяснялись на скифском языке. С восторгом пересыпали в руках крупное пшеничное зерно, что сразу окрестили сколотским золотом. За такой хлеб много заплатят в Элладе!

Обменял Колаксаров сын сколотское зерно на греческое ору­жие, расписные амфоры и оливковое масло. Товарищи пере­шеп­тывались по вечерам: как живыми вернуться до­мой? А юный вождь и горя не знал. Бродил без устали по Ольвии. По­нравился ему город. Осмотрел и нижнюю, порто­вую его часть, и вер­хнюю. Очень красивы геометрически правильные линии эл­линских храмов и акрополя. Полны обаяния смешливые гре­чанки.

Но обо всём забыл Колаксаров сын, попав по приглашению в дом купца-эллина. Прислуживала хозяину юная рабыня удиви­тель­ной красоты. Поглядел на неё вождь внимательно — да это же славянка! Откуда она здесь? Оказалось, похитили её кочевники во время последнего нашествия Мадая на сколотскую землю. Привезли в Ольвию и продали купцу.

Как увидел девушку юный вождь, потерял покой. Решил, что будет она его. Да как вызволить её? Не выкупишь — для того и заплатил купец большие деньги, чтобы пользоваться её красотой. Три ночи думал Колаксаров сын. А товарищи уж торопили его в обратную дорогу. Дело сделано на совесть. Не стыдно и в родной край воротиться. Вот только доплывут ли до него?

Ничего не ответил им хмурый вождь. На утро выехал из Оль­вии на север свидеться с царём алазонов. То была неслыханная дерзость. Ведь алазоны считались младшими союзниками царс­ких скифов. С ними и в походы ходили на праславян. Подивился царь, но принял юношу: не просто ходок, вождь катиаров явился к нему. А катиары — могучие воины. Не понаслышке знал про то алазонский правитель.

Долгой была их беседа. И доверительной. Убедил Колак­саров сын собеседника, что алазонам в дружбе надо жить со ско­ло­тами. Тот и сам давно к тому склонялся. Оба народа землю па­шут. Большую бы выгоду имели от обмена товара­ми. Перепадало бы алазонам и от хлебной торговли сколотов с греками. Угово­ри­лись собеседники, что алазоны будут тайно помогать прасла­вя­нам в налаживании поставок зерна в Ольвию. А наступит час, ос­вободятся они и от власти царских скифов. К уговору ольвио­по­литов (жителей Оль­вии) из народного собрания подключили. То были, возмож­но, Древнейшие дипломатические переговоры славян!

Алазонский царь обещал помочь сыну Колаксара вернуть­ся на родину с товарами. Вернулся юноша в Ольвию, забрал товари­щей и вывел из города с обозом. Но к алазонам идти погодил, попросил обождать его в камышовых зарослях и снова пошёл в белокаменный полис. Два дня не было его. Не знали, что и ду­мать товарищи.

Вдруг глубокой ночью воротился юный вождь к своим. А че­рез плечо у него человек переброшен. Положили его товарищи на повозки, пригляделись — а это красна девица невиданной красоты! Чудеса, да и только! Так через земли алазонов вер­нул­ся Колаксаров сын «со товарища» домой. Мало что с товарами и уговором тайным с алазонами и греками. С красавицей женой!

Долго потом ходили легенды по сколотскому краю о том походе. Легенды эти сплетались в волшебные сказки, кото­рые мы рассказываем сейчас своим детям. О том, как Иван-царевич хо­дил за тридевять земель Василису Прекрасную выручать. А «ви­нов­ник» всему — Колаксаров сын!

Видно, на роду была написана ему беспокойная жизнь. По­гос­тил с невестою у отца, там и свадьбу сыграли, свершив язычес­кий обряд у золотых реликвий. Вернулся в терем на вершине Княжьей Горы. Да недолго пробыл с молодой женой. Опять за­со­бирался в дорогу к синему морю.

Великий замысел великих дел требует. Раз уж задумали торговать хлебом с греками, раз уж удалось сговориться с ала­зонами — надо снова и снова идти на юг. Смело вступать в битву за хлебные пути и побеждать! Только так прирастёт могущество Родины.

Старшие братья не верили вождю катиаров. Лишь мудрый отец поддерживал его. Снарядил на будущий год Колаксаров сын целый караван лодей-однодеревок с зерном и спустился по Ги­панису. беспрепятственно. С выгодой продал хлеб в Ольвии и со славою воротился в родной край. За ним стал посылать лодьи с хлебом на юг старший брат — вождь авхатов и траспиев.

Долго так продолжаться не могло. Прознал про то грозный Ма­дай. Пригрозил алазонскому царю. А тот стал хитрить. Вместе с Колаксаровым сыном они такие бои понарошке разыгрывали — не придерёшься! Не доверяя алазонам, Мадай послал в бужские степи отряды царских скифов. Дела пошли хуже. Этих надсмотр­щиков перехитрить трудно.

Приуныли сколоты. А что же Колаксаров сын? Он уже новый путь сыскал! Будучи в Ольвии и давно мечтая о море, уговорил знакомых греческих купцов взять его на корабль, плывущий в Тиру-полис в устье Тираса (Днестра). Сильно уважали вождя катиаров ольвиополиты. Хитрости, прису­щей торговцам, он не держался при обмене товаров. Но дюже умён был. И справедлив. На греческом языке свободно говорил.

Взяли его эллины на борт морского корабля и доставили в Ти­ру. Здесь раздобыл неугомонный Колаксаров сын дерева, по­строил лодью-однодеревку и один, без попутчиков, до­брался по Тирасу до сколотской земли траспиев! А обратно уж спустился во главе флотилии судов с зерном. Так Колаксаров сын открыл третий хлебный путь (первый — по Борисфену, второй — по Гипанису).

Задумался юный вождь и над защитой речных хлебных кара­ванов. Издревле строили праславяне речные лодьи. Были они еще у Таргитая. А Святовит и Сварожич, как сказывал седой Колак­сар, морскую стражу на побережье Северного океана (Балтийс­кого моря) учредили. Но никогда ранее праславяне не спускались на лодьях по Борисфену и Гипани­су до Понта Эвксинского.

Колаксаров же сын долго возился у подножия Княжьей Горы с плотниками — мастерами лодейного дела. Решил сам познать премудрости мастерства и строить однодеревки прочнее и лучше прежних. Набирался опыта в этом деле, плавал к северным пределам катиарского края — в гавань Почайну, где пролегал торговый Боричев увоз и стояла крепостица Самбат. Здесь жил большой умелец по лодочно­му ремеслу. У него и учился юный вождь.

Долго ли, коротко ли, а спустил он первую, им построен­ную ло­дью-однодеревку в Почайну. Она была способна вынести мно­годневное, полное опасностей плавание по Борисфену вплоть до самой Ольвии. Построил Колаксаров сын ещё два десятка лодей. И с этой флотилией дерзко спустился вниз по Борисфену. Три засады гелонов поджидали его в устьях Сулы, Псела и Ворсклы. Пять засад скифов-кочевников караулили хлебную флотилию в устьях Орели и Саллары, на Торжок-острове, на Хортице и на днепровских порогах. Всё напрасно! В пух и прах разгромил Колаксаров сын всех охотников поживиться за счёт сколотского хлебуш­ка и славянской кровушки.

Никогда ещё до того случая столько зерна не оказывалось одновременно на хлебных рынках Ольвии. Славили имя Колак­сарова сына в «торжище борисфенитов», славили и на славян­с­кой прародине. Но, как и его отец, вождь катиаров был равно­душен к похвале и, заслышав её, только морщился с досады.

На обратном пути войско скифов-кочевников поджидало кати­а­ров у большой Днепровской излучины. Расселись уж по прибреж­ным кустам лучники, предвкушая, как будут рас­стреливать про­плывающих праславян. Да не тут-то было. Упредил Колаксаров сын ворога. Вывел на берег ратников с лодей, построил стеной и ударил по степному войску. Не ожидавшие такого поворота со­бы­тий, скифы-кочевники обратились в бегство. Догнал Колак­саров сын их царя, заарканил да пожалел, отпустил. Вспомнил, как встречался с ним на днепровских порогах в первом своём плавании.

Заботился вождь катиаров и о безопасности днепровских бе­ре­гов, чтобы меньше бед поджидало лодейщиков в плава­нии. Од­нажды с большой флотилией судов добрался по Борисфену до устья Ворсклы и далее по ней до реки Сухая Груня. Здесь ещё сохранились развалины некогда могучего Вельского городища-крепости[72].

Сильный был бой на воде и на суше меж катиарской дружи­ной и ордой гелонов. Не выдержали степняки, отсту­пили вверх по течению Ворсклы. А Колаксаров сын послал им сказать: на чужой земле живёте. Испокон веков здесь праславяне-катиары землю пахали. Потому воротились мы сюда по праву. И вос­становим на прежнем месте Вельское городище, чтобы не­по­вадно вам было соваться к днепровско­му берегу.

Быстро, весело работали катиары вместе со своим моло­дым вождём. Возвели Вельскую твердыню краше прежней. И снова стала она южным, рубежом катиарской земли. А плывущие по Борисфену хлебные флотилии могли более не опасаться засад в устьях Сулы, Псела и Ворсклы.

В поисках новых хлебных путей Колаксаров сын был неисто­щим на выдумки. Приспособил для этого даже такие, казалось, исконно степные реки, как Ингул и Ингулец (Пантикапа). Верхо­вья их лежали неподалеку от «Змиевых валов». Пользуясь защи­той последних, хлеб привозили сюда в повозках. Грузили на доста­в­ленные волоком лодьи, спуска­ли в верховья Ингула и Пантикапы и везли до впадения в Гипанис и Борисфен. А уж оттуда — в «торжище борисфенитов».

Подвиг младшего сына Колаксара:

Дата добавления: 2015-07-11