Решающая сфера 4 страница

В случае локализованного конфликта между нами и одной из двух других великих средиземноморских держав программой-минимум, которую я поддерживаю, является та, которая может дать нам наибольшую вероятность не лишиться того снабжения, без которого мы не сможем существовать. Я желал рассмотреть этот случай в общем виде, т. е. без подразделения его на два, которые из него вытекают: столкновение с великой державой, имеющей естественный выход в Средиземное море, и конфликт с той, которая имеет искусственный выход в него. Но если читатель даст себе труд рассмотреть оба случая в отдельности, то он отдаст себе более ясный отчет в значении поддерживаемой мной программы-минимум.

Перейдем к рассмотрению второй возможности: конфликт между двумя коалициями держав, из которых некоторые имеют, как Италия, выход в Средиземное море. Эта или эти державы могут быть с нами или против нас или часть их с нами, а часть против нас.

Во всяком случае мы будем одни; бок-о-бок с нашим морским флотом не будет другого или других. Поскольку все другие державы, исключая малые балканские страны, располагают портами вне пределов Средиземного моря, то обстоятельство, что мы сможем воспрепятствовать кому бы то ни было плавать в Средиземном море, даст нашим союзникам возможность действовать всеми своими морскими силами в океане. В случае, если бы ни для одной из держав, принадлежащих к вражеской коалиции, плавание в Средиземном море не представляло интереса и это море продолжало бы оставаться мирным озером даже в течение того времени, когда свирепствовала бы война, ничто не препятствовало бы тому, чтобы наши «коварные» морские средства («mezzi navali insidiosi») и наша «морская пыль»{162} вышли из Средиземного моря и в свою очередь приняли участие, хотя бы с надлежащими ограничениями, в операциях в океане, опираясь на морские базы союзников. Обеспечение обладания Средиземным морем в случае, если бы какие-либо неприятельские державы имели выход в Средиземное море, и предоставление значительного количества «коварных» средств в случае, если бы ни одна неприятельская держава не имела выхода в него, представили бы собой немаловажное содействие на море, которое Италия смогла бы оказать своим союзникам.

Таковы мои простые рассуждения. И я думаю, что если бы мы, следуя моде стандартизации, все шире распространяющейся, особенно в морских флотах, создали наши морские силы по типу морских сил океанских держав, мы забыли бы, что мы заперты в средиземноморском озере; мы абсолютно отвлеклись бы от наших, совершенно особых условий. И по всей вероятности — именно потому, что мы находились бы в этих условиях, — мы кончили бы тем, что не достигли бы ни одной из целей — ни максимальной, ни минимальной.

Когда мы занимаемся поэзией, мы называем Средиземное море «mare nostrura»; при переходе от поэзии к практике нам следует удовольствоваться тем, чтобы сделать в случае надобности это море действительно итальянским и не раздувать нашего тщеславия (по крайней мере до тех пор, пока будут сохраняться современные условия) до того, чтобы желать сделать нашими также океаны; это — недостижимый идеал.

А мы действительно можем сделать это море нашим, если окажемся в состоянии воспрепятствовать кому бы то ни было плавать в нем без нашего согласия. Это также могло бы считаться недостижимым идеалом до наступления эры подводных лодок, но теперь не является более таковым. В настоящее время, даже располагая ограниченными экономическими средствами, мы можем поставить себе целью достичь этого идеала, используя превосходное положение нашего полуострова, наших островов и наших колоний, особые свойства новых военно-морских средств, талантливость и отвагу наших моряков.

Здесь нужно высказать еще одно соображение. «Морская пыль» не требует больших и сложных морских баз, необходимых большим современным кораблям, и легко может быть укрыта от взоров противника. В эпоху, в которую удары могут сыпаться также и с воздуха, — а все наши крупные морские базы доступны для этого дождя, — не быть вынужденными подставлять противнику крупные и чрезвычайно уязвимые мишени представляет собой немаловажное преимущество.

Этого мало. Морские силы всякой страны оказывают, как и другие вооруженные силы, также потенциальное действие, влияя на международную политику.

До тех пор пока мы будем обладать стандартизованным морским флотом по типу других морских флотов, он сможет влиять лишь в силу своего количественного удельного веса. Морской флот, организованный в соответствии с моими мыслями, влиял бы, напротив, в силу возможности воспрепятствовать другим плавать в Средиземном море, независимо от того, каков был бы его количественный удельный вес. Это совершенно иное дело.

Кап. Фиораванцо пишет, что лишение возможности плавать в Средиземном море вызвало бы у наших вероятных противников лишь беспокойство и кризисы. Это совершенно точно. Однако, Средиземное море омывает три материка, и обладание им должно все же представлять большую ценность, поскольку господство на нем всегда так оспаривалось и поскольку одна великая держава, хотя и лежащая в отдалении от него, но в результате вековой политики завладевшая входами в него, содержит в нем, если не считать моментов исключительных обстоятельств, свой наиболее мощный флот. Способность господствовать хотя бы только в Средиземном море должна, следовательно., иметь немаловажный вес в международной политике. Конечно, в мои намерения не входит вдаваться в подобные вопросы, совершенно выходящие за рамки моей компетенции, но я не могу не сознавать, что, если бы Италия была в состоянии при случае сказать, указывая на Средиземное море: «Здесь прохода нет!», ее политический вес возрос бы в весьма значительной степени.

В недавно вышедшей книге одного французского автора, отстаивающего тесное согласие (Антанту) между Италией и Францией, как раз проводится концепция, подобная моей. В ней автор стремится доказать значение такого тесного сотрудничества в европейской политике, так как подобная Антанта имела бы возможность в случае войны господствовать в Средиземном море при посредстве итальянского морского флота и действовать в океане при посредстве флота французского. В этом случае, — пишет автор, — недостаточно было бы даже, чтобы, например, Англия согласилась огибать мыс Доброй Надежды, ибо этот дальний переход стал бы отнюдь не безопасным. Это соображение, продолжает автор, побудило бы Англию тесно примкнуть к итало-французской Антанте, образовав, таким образом, совместно с Испанией и Бельгией первоначальное ядро Соединенных штатов Европы, в которых начинает ощущаться необходимость для достижения равновесия Старого и Нового света.

Кап. Фиораванцо, установив, что воспрепятствование другим странам плавать в Средиземном море не может явиться решающей целью (объектом), считает основной целью (объектом) «безопасность наших морских сообщений», достигаемую «ценой господства в Средиземном море и в его «воротах» («imbocchi»), добавляя при этом, что «невозможность морских сообщений для любой другой страны вытекает отсюда как результат» (этого господства. — Пер.).

Я не понимаю, каким образом господство в «воротах» Средиземного моря могло бы дать нам обеспеченную возможность осуществления наших морских сообщений, учитывая, что последние должны прежде всего достигать этих «ворот». Для достижения этой обеспеченной возможности следовало бы, если я не ошибаюсь, быть в состоянии господствовать в океане за этими «воротами». Я не понимаю также, каким образом господство в Средиземном море и его «воротах» могло бы иметь результатом, невозможность морских сообщений для всех тех стран, которые обладают портами на океанах.

Высказав приведенное утверждение и допустив предположение, что нам удалось оттеснить всех противников в океан и получить таким образом возможность проходить через проливы, кап. Фиораванцо пишет:

«Морской флот ликует, но так как он слаб (целиком состоит из «морской пыли»), то он стоит перед неразрешимой задачей гарантировать наши сообщения в океане, хотя бы в зоне, где они сходятся к Гибралтару, и беспокоить также в океане сообщения неприятеля.

Гибралтар занять мы не можем... в этом случае нужно оперировать в океане со средиземноморских баз; предположим, что нам удалось захватить один из Балеарских островов — задача более легкая, чем овладение одним из неприятельских портов на материке.

Балеарские острова дадут нам безусловно известное преимущество, но «морская пыль» не выдерживает океанских бурь и не обладает достаточным радиусом действия. Чтобы разрешить эту проблему, требуются большие и быстроходные крейсеры и большие подводные лодки, которым в открытом море окажут содействие перевозимые ими же самими самолеты!

Но мы не можем их импровизировать, а в таком случае мы должны удовольствоваться «выполнением контрмаршей» над и под водой по Средиземному морю, свободному также и от наших пароходов, так как враги держат их за его пределами».

И он заканчивает, говоря, что тем, что он написал, он желал доказать следующий тезис:

«Чем более мощным будет итальянский воздушный флот и чем более он будет вынуждать в возможном военном конфликте морские силы других стран отступать в районы, находящиеся за пределами Средиземного моря, тем более мощным, пригодным для дальних плаваний и способным выходить в океан должен быть наш морской флот.

Поэтому для Италии «сосредоточить главные силы в воздухе» означает также «сосредоточить главные силы на море», и если бы, сосредоточивая эти двойственные главные силы, нам удалось обеспечить наше снабжение с моря и спокойный труд внутри страны, а не только атаковать неприятеля в центрах его сопротивления, — мы создали бы сухопутной армии все благоприятные материальные и моральные условия для нанесения неприятельской земле того удара пятой героического пехотинца, который неопровержимым образом свидетельствует о достижении всех ее (армии) целей».

Совершенно очевидно, если бы нам удалось! Но это, как признает сам автор, — мечта, а мы должны не мечтать, но широко раскрыть глаза перед лицам действительности.

Принудить неприятельские морские силы удалиться в районы за пределами Средиземного моря — отнюдь не задача воздушного флота: это — задача морского флота. Если, осуществив эту задачу, он встанет перед неразрешимой проблемой гарантирования наших морских сообщений в океане и нарушения в нем сообщений противника, неразрешимость этой проблемы будет зависеть не от того обстоятельства, что флот целиком состоит из «морской пыли», но от наших специфических условий, которые лишают нас возможности сделать это, если мы будем одни лицом к лицу с одной из великих европейских держав, имеющих выход в наше море. Эти специфические условия мы не можем изменить, хотя бы мы употребили большую часть нашего бюджета на то, чтобы обзавестись более или менее крупными кораблями, а между тем это может привести нас к тому, что мы, вероятно, не сможем даже справиться с задачей не дать другим плавать в нашем море.

Германия обязана своим поражением тому, что она не сумела удовольствоваться минимальной морской программой, т. е. не сосредоточила свои силы в подводном флоте. Ее сильный надводный флот, бывший в состоянии прекрасно выдерживать океанские бури и располагавший большими радиусами действия, а также удобными базами, послужил ей лишь для того, чтобы держать неприятельский флот настороже и чтобы сыграть в заключение некрасивую роль. Если бы Германии не нацеливалась на завоевание господства на поверхности моря, а удовлетворилась воспрещением плавать другим, т. е. если бы она располагала большим количеством «морской пыли», хотя бы даже отказавшись от всего остального, — она победила бы. Таков опыт вчерашнего дня.

Неточно сказать, как говорит кап. Фиораванцо, что «морской флот и воздушный флот в специфических условиях Италии находятся в таких отношениях взаимозависимости, что оба должны быть чрезвычайно сильными». Особое положение Италии не создает отношений взаимозависимости между морским флотом и воздушным флотом; оно лишь указывает тому и другому ближайшие практические цели, которые в своем выражении сходны между собой: первому — господствовать в Средиземном море, «mare nostrum», второму — господствовать в воздушном пространстве над ним, «aér nostrum». Несомненно, если бы мы могли создать морской флот, способный господствовать в океанах, и воздушным флот, способный господствовать в воздушных пространствах, героический пехотинец мог бы со всей легкостью использовать свою пяту против кого бы то ни было; но мы не можем осуществить этого двойственного идеала потому, что, если у нас нет недостатка в людях, нам недостает средств, а следовательно, мы должны удовольствоваться тем, что может содержаться в пределах наших возможностей.

Но это не означает, что пехотинцу нельзя в огромной степени облегчить его трудную задачу. Мы должны быть в состоянии в грядущих войнах сказать ему: «Уцепись за каждый камень гор, составляющих наши священные границы, и испусти твой мощный клич: «Здесь не пройдет никто», сохраняя высокое состояние духа, ибо твои воздушные братья не только сумеют воспрепятствовать зверскому истреблению твоей семьи, но обеспечат свободное течение ее жизни и работы, чтобы ты мог все время располагать оружием и хлебом, в то время как они набросятся на неприятельскую территорию, чтобы опустошить ее материально и морально. Твои морские братья освободят наше Средиземное море от всякого врага, гарантируя тебе, насколько это в человеческих силах, твое снабжение. Держись крепко, брат пехотинец, даже если твои враги будут более многочисленны; держись крепко и предоставь им обломать свои рога о камни, ставшие неодолимыми благодаря твоему великому сердцу. Их рога; как бы они ни были остры, обломают свои острия и будут постепенно притупляться, пока, наконец, истощив свои моральные и материальные силы и будучи непосредственно атакованы сверху, они не станут подобны мягкому шоку. Тогда бросайся вперед, ибо твое наступление будет легким и триумфальным, и тебе будет принадлежать радость водрузить наше знамя на неприятельской территории».

И, несомненно, наш героический пехотинец будет за это неизмеримо более благодарен, чем если бы, наоборот, мы были вынуждены сказать ему: «Иди! Старайся продвигаться вперед через суровую горную зону, завоевывая местность пядь за пядью и орошая каждый клочок земли твоей горячей кровью. Иди и забудь, что на твой дом неприятель сбрасывает огонь и яд. Иди и будь терпелив, если мы не сможем послать тебе оружие и боеприпасы, потому что противник с воздуха разрушает заводы, оклады, коммуникационные линии. Иди и сохраняй терпение, если голод будет терзать тебя: мы стремились к господству в океанах и закрыли для себя Средиземное море. Иди! Мы рассчитываем только на тебя: наступай и одержи победу!»

Заключение

Развернувшаяся продолжительная дискуссия хотя и оставила — как это случается в любой дискуссии — каждого твердо стоящим на своих определенных позициях, все же доказала, помимо всего прочего, значительный интерес, который возбуждает проблема: какой будет грядущая война?

Таков, действительно, вопрос, который всюду ставится с тревогой в переломный момент. Повсюду чувствуется, что нечто новое переживает активный процесс брожения.

Я придерживаюсь того мнения, — и в этом, надеюсь, я нахожусь, наконец, в согласии со всеми моими оппонентами, — что эта проблема, представляя столь высокий государственный интерес, требует специальной организации для облегчения ее разрешения.

По этому поводу мне остается лишь сослаться на то, что я писал в журнале «Educazione Fascista»{163} в феврале 1928 (VI) г.:

«Для подобной организации мы находимся в наилучших условиях, поскольку мы осуществили единство вооруженных сил.

Но, к сожалению, если даже в вопросе о преимуществе подобного единства все согласны между собой, то все же отдельные лица — я говорю в основном о военных мыслителях и военных писателях — не умеют и, как это свойственно человеку, не могут отойти от своей специфической обособленности.

Исследователь, принадлежащий к сухопутной армии, занимается в основном вопросами сухопутной армии; принадлежащий к морскому флоту — морским флотом; воздушник — воздушным флотом; а когда кто-нибудь из них пытается подняться на уровень рассмотрения войны в целом, его тянет в основном делать ударение на том, что ближе интересует тот вид вооруженных сил, к которому он сам принадлежит.

Существуют лица, компетентные в вопросах войны на суше, другие — компетентные в вопросах морской войны и третьи — компетентные в вопросах воздушной войны; но не существует еще людей, компетентных в вопросах войны в целом. А война — едина, как едина ее цель.

Это, по моему мнению, затрудняет согласование мыслей и создание военной доктрины.

Я полагаю поэтому, что было бы уместно, в особенности в настоящий переходный период, создать людей, компетентных в вопросах войны в целом, ибо только от них может родиться новая военная доктрина и только от таких людей можно требовать разрешения основной проблемы подготовки к войне.

Новая военная доктрина должна будет в силу необходимости основываться на единстве применения вооруженных сил. Тот, кто с началом войны должен будет руководить этим единством применения, должен будет рассматривать вооруженные силы лишь как части единого целого, направленного к единой цели. Отсюда вытекает необходимость подготовить людей, пригодных для управления этим тройным орудием, т. е. создать генеральный штаб, состоящий из людей, компетентных в вопросах войны в. целом.

Сухопутная армия имеет три основных рода войск: пехоту, кавалерию и артиллерию. Но, поскольку эти три рода войск применяются совместно, с едиными целями, почувствовалась необходимость располагать, помимо офицеров пехоты, кавалерии и артиллерии, также офицерами. пригодными для управления соединениями из всех трех родов войск, и была основана Военная академия («Scuola di Guerra» — буквально «Школа войны») (название, которое было неподходящим в прошлом и еще более неподходящим ныне) для расширения специализированного кругозора офицеров трех родов войск до рамок всей войны на суше.

Аналогичным образом, по моему мнению, следует поступить и сегодня в отношении войны в целом, в которой должны совместно применяться с единой целью все три вида вооруженных сил.

Конечно, невозможно было бы сразу основать, так сказать, академию войны в целом («Scuola di Guerra generale»)» ввиду отсутствия и преподавателей, и доктрины. И ее, и их следовало бы прежде всего создать, а это, я думаю, можно было бы сделать посредством основания, назовем ее так, Академии войны («Accademia di Guerra»), в которой офицеры всех трех видов вооруженных сил, избранные из числа наиболее способных, наиболее образованных, наиболее доступных новым идеям, могли бы совместно изучать новые серьезнейшие проблемы.

Все идеи в этой академии могли бы легко входить в соприкосновение одна с другой. Встречать поддержку или сопротивление; но из столкновения их, несомненно, родилось бы — хотя бы через сомнения, колебания и отречения — согласие, а из согласия — новая доктрина, которая, в силу самого своего происхождения, была бы с легкостью принята, чем была бы достигнута необходимая дисциплина умов.

Это учреждение, в котором находились бы в тесном и сердечном контакте избранные офицеры различных видов вооруженных сил, послужилo бы, кроме того, для лучшего знакомства и оценки каждым из этих видов истинного значения других, что вызвало бы ту горячую и взаимную близость, которая должна существовать между частями единого целого.

В конечном счете это учреждение явилось бы средством для упорядочения и организации умственного труда многих лиц, исследующих новые проблемы по личному побуждению, труда, который сегодня предоставлен самому себе, без достаточных средств, без четкого руководства, и который вследствие этого не может дать высокой производительности.

В нем получили бы подготовку люди, способные преподавать новую военную доктрину в будущей, в подлинном смысле слова Военной академии («Scuola di Guerra»){164}, которая должна была бы подготовлять офицеров Большого генерального штаба, естественных помощников в (мирное, время начальника Большого генерального штаба, а в военное время — верховного главнокомандующего всеми вооруженными силами».

Дата добавления: 2015-07-12