Воздушная оборона

Мои уважаемые противники часто доставляли себе удовольствие именовать меня теоретиком (читай — мечтателем), чтоб противопоставить мне свой взгляды — практические и реалистические. Так, инж. Атталь пишет в уже цитированной статье:

«Я не являюсь противником ген. Дуэ. Я обсуждаю его идеи не для того, чтобы возражать против них, но чтобы разъяснить их. Будучи приучен своей профессией извлекать реальность из всякой проблемы, которую мне приходится рассматривать, я постараюсь здесь перевести теорию в практику. От трансцендентности (общности) силлогизма я спущусь к частному случаю применения».

Инж. Атталь — да простит мне мой учтивый оппонент эти слова — немного напоминает мне метод некоторых дам, когда они говорят о своих подругах: «О, такая-то! Прекраснейшая и элегантнейшая дама, преисполненная всякой грации и всяческих добродетелей..., но...», и вслед за этим «такая-то» оказывается «бичом божьим»...

Инж. Атталь начинает с того, что засыпает меня комплиментами до такой степени, что заставляет меня краснеть; он многократно повторяет, что не является моим оппонентом, но... в контексте своих статей заканчивает утверждением, что по крайней мере «практически» или «реалистически» он находит меня увязшим в ошибках по самое горло. Действительно, он поддерживает «неотъемлемую необходимость» вспомогательной авиации, придает важнейшее значение воздушной обороне, признает воздушную сферу решающей лишь весьма относительно и т. д. Ничто из того, что я поддерживаю, практически не остается в целости, и я задаю себе вопрос, что же он написал бы о моих теориях, если бы не объявил себя предварительно моим «ревностным последователем»?

Шутки в сторону, необходимо признать, что весьма удобным методом критики, особенно когда доводам нельзя противопоставить доводы, является метод заявлений: «О да! Теоретически вас нельзя обвинить, но практически вы делаете грубую ошибку». Этот метод очень удобен, особенно потому, что практики в области дискутируемого вопроса не может быть ни у кого.

Если я являюсь теоретиком, то инж. Атталь — да позволит он мне сказать ему это — является идеалистом и поэтом.

В отношении воздушной обороны — вопроса, которым я в данный момент хочу ограничиться, — он высказывает утверждение следующего рода:

«...мы должны поставить себя в такие условия, чтобы гарантировать во всякий момент и против какого бы то ни было врага безопасное развитие всех усилий нашей страны».

Это — провозглашение идеала. Остается посмотреть, можем ли мы практически поставить себя в подобные условия. «...Бюджет нашего воздушного флота должен быть построен на следующей практической базе: каков минимум воздушных сил, требующийся для обеспечения осуществления господства в воздухе, в воздушном пространстве над нашей страной? Установив этот минимум, увеличить его на одну треть».

Это отнюдь не является практической базой для бюджета. Это база поэтическая. По крайней мере таковой счел бы ее любой министр финансов.

«...Не оборона наша должна быть ограничена бюджетными возможностями, а бюджет должен приспособляться к потребностям нашей обороны».

Это может быть практичным для Соединенных штатов, но безусловно не для нас. За пределы бюджетных возможностей могут уноситься только поэты.

«Ген. Дуэ все время озабочен бюджетными ограничениями... Он превосходно рассуждает как военный вождь, привыкший бороться с наличными кредитами за осуществление своих лучших начинаний; я рассуждаю как промышленник. В моей профессиональной карьере мне приходилось вести различные дела. Единственная вещь, имевшая значение, заключалась в том, чтобы дело было выгодным. Когда дело выгодно, деньги всегда найдутся».

В коммерческих или промышленных делах (и да будет прощено профану, что он говорит об этом) то, к чему стремятся, — это извлечение наибольшей выгоды из денег и применяемых средств. Это то, что практически имеет значение. Практически важно получить наибольшую выгоду от денег и от применяемых средств. Промышленник, который для осуществления своих лучших начинаний переступает пределы располагаемого бюджета, легко может оказаться банкротом. Война является такой же промышленностью, как и всякая другая; это — промышленность распределения. Необходимо и в ней стремиться к тому, чтобы не скатиться к банкротству. Италия может дать фирму «Фиат», Америка может дать фирму «Форд». Это всегда вопрос бюджета. Это — Нессов плащ{142}, но его нельзя сбросить с себя.

Не военному специалисту устанавливать количество средств, которые страна может или должна предоставить в распоряжение своих органов обороны, так же как не электротехнику устанавливать размер капитала Анонимного общества {143}. Тот и другой должны ограничиться изучением способа использования с максимальной эффективностью того, что будет предоставлено в его распоряжение.

Военный специалист должен понять, что экономическая мощь страны такова, какова она есть, и что за счет этой мощи страна должна прежде всего жить и затем уже вооружаться. Было бы абсурдно облекать труп в герметический панцырь, будь он хоть из наиболее закаленной стали.

Если бы Италия располагала богатством Соединенных штатов, я может быть даже не подумал бы о моих теориях. Но дело обстоит не так. Чем меньшими средствами может располагать страна, тем в большей мере она должна стремиться к наилучшему использованию того, чем она располагает. Это действительно является практичным в промышленном смысле.

«Я не говорю, — пишет инж. Атталь, — что необходимые на воздушную оборону средства следует извлечь из военных бюджетов: их можно взять из бюджетов гражданских».

У инж. Атталь весьма странное представление о бюджете страны. Он не замечает, что все бюджеты, как гражданские, так и военные, составляют неразрывное целое. Не думает ли он, что страна сделала бы выгодное дело, отнимая средства, например, у земледелия или у народного образования для усиления воздушной обороны?

Но оставим в стороне подобные вопросы, совершенно выходящие за пределы технической дискуссии, которая должна ограничиться только попыткой установить наилучшее использование имеющихся в распоряжении средств.

Безусловно было бы прекрасно и даже идеально иметь возможность поставить себя в такие условия, чтобы гарантировать во всякий момент и против любого врага безопасное развитие всех усилий нашей страны, так же как было бы прекрасно обеспечить осуществление господства в воздушном пространстве над нашей страной; но именно возможность достижения этих идеалов я и оспариваю.

Я надеялся, что инж. Атталь, закончив свои идеалистические утверждения, задержится, чтобы указать, более или менее практически, средства для их осуществления.

Вместо этого он ограничился провозглашением других утверждений:

«Летать над своей территорией неизмеримо легче и дешевле, чем летать над чужой территорией».

«Если надлежащим образом размещены в подходящих зонах запасные площадки с соответствующим оборудованием и если своевременно подготовлено снабжение основным и расходуемым имуществом (снабжение и питание — «i rifornimenti e le dotazioni». — Пер.), то с помощью воздушных сил соответствующей мощи можно осуществлять господство в воздушном пространстве над своей страной». «Мы всегда смогли бы в практически осуществимых пределах заранее организовать воздушную оборону таким образом, чтобы сделать минимальным для нас ущерб от неприятельских бомбардировочных налетов, даже если бы при этом применялось химическое оружие».

Ни одного слова, которое не было бы наречием или прилагательным, чтобы выяснить, хотя бы в общем виде, количество средств, необходимых для достижения указанных целей.

В том, что он говорит о моральном факторе, наши мнения сходятся, но когда речь идет о переходе к материальным средствам, инж. Атталь отделывается одной фразой: «Значение имеет не численность, а организация; в случае войны численность увеличивается до максимума в пределах, допускаемых организацией».

Организацией чего? Численность чего? Помимо морального фактора, о котором никто не спорит, для приведения в действие воздушной обороны необходимы воздушные и противовоздушные силы и материальная часть для вооружения этих сил. Естественно, следует организовать эти силы. Но этого недостаточно. Необходимо, чтобы они существовали организованные и готовые к немедленным действиям одновременно с началом войны. Нельзя ожидать войны, чтобы увеличить их; нельзя ожидать, чтобы вследствие войны государственный бюджет превратился в единый военный бюджет; нельзя ждать, пока неприятель начнет нас бомбардировать, чтобы затратить то, что будет необходимо на воздушную оборону. Наиболее важное в воздушной обороне, как бы ее ни понимали, это не организовать ее, а располагать ею. Я писал:

«Если мне докажут, что посредством определенной воздушной оборонительной организации, практически осуществимой, можно было бы надежно и полностью избавить нашу страну от возможных воздушно-химических нападений, я откажусь от всех моих теорий».

Инж. Атталь, отвечая мне, удовлетворился софистикой по поводу двух наречий: надежно и полностью, забыв, что если я и употребил эти слова, вина за это лежит на нем, так как он ранее утверждал возможность гарантировать во всякий момент и против какого бы то ни было врага безопасное развитие всех усилий нашей страны и обеспечить наше господство в воздушном пространстве над нашей страной.

Но я хочу быть долготерпеливым и вношу поправку: я откажусь от всех моих теорий, если мне докажут, что посредством определенной организации воздушной обороны, практически осуществимой, можно было бы уменьшить размах возможных воздушно-химических нападений на нашу страну до такой степени, чтобы они не вызывали тревоги за ее безопасность.

Я скажу более: если благодаря воздушной обороне мы оказались бы в таком положении, что должны были бы ожидать в результате неприятельских ударов с воздуха лишь относительного и не вызывающего особой тревоги ущерба, я первый потребовал бы создания подобной обороны даже в том случае, если бы она должна была поглотить все воздушные средства страны.

Это безусловно так. Я прекрасно сознаю неблагоприятное географическое положение Италии в отношении возможной воздушной борьбы, и потому я знаю, что другим легче нападать на нас, чем нам на них. Поэтому нейтрализация воздушных нападений выгоднее для нас, чем для наших вероятных противников. Достигнув нейтрализации воздушной сферы, мы будем сражаться на суше и на море, как в старину.

Если я являюсь противником воздушной обороны, поскольку последняя отвлекает средства от воздушной армии, я являюсь им не в силу каприза и не из духа противоречия большинству. Я являюсь им потому, что у меня имеется продуманное убеждение, что воздушная оборона сможет привести лишь к разочарованию; я являюсь им потому, что она не может достичь своей цели ввиду того, что в воздухе для обороны необходимы гораздо более значительные средства, чем для нападения.

Я сто раз доказал это, и никто, включая и инж. Атталь, не оспаривал этого доказательства, в то время как сущность вопроса лежит именно здесь.

Чтобы доказать, что осуществление господства в воздушном пространстве над своей страной обходится неизмеримо дешевле (или просто дешевле), чем господство в воздухе, инж. Атталь должен был бы не ограничиваться голословным утверждением, а доказать, что незначительных воздушных сил достаточно, чтобы держать в отдалении от воздушного пространства над нашей страной многочисленные неприятельские воздушные силы. В этом и заключается трудность, потому что на практике оправдывается обратное.

Не имеет также значения то, что пишет кап. 2-го ранга Уго Малюзарди в журнале «Rivista Marittima». Он утверждает, что «полезный процент бомбардировок, достигнутый союзниками, постепенно упал с 73% в 1915 г. до, примерно, 27%. к 1918 г.». Это представляет собой статистическую данную (источник которой не указан) несколько смутную, поскольку не говорится, что означает полезный процент; во всяком случае эту данную совершенно лишают ценности (в отношении того, что хочет доказать инж. Атталь) первые фразы периода, в котором она содержится. Действительно, этот период начинается следующими словами:

«Применение бомбардирования с воздуха даже к концу минувшей войны основывалось скорее на внезапности и на особом искусстве некоторых летчиков, чем на свойствах материальной части...»

Но применение бомбардирования с воздуха в грядущих войнах будет основываться на чем-то более положительном и более конкретном. Нельзя строить расчеты на статистике, взятой из опыта войны, в которой воздушная война еще не оформилась, а имели место бомбардировки эмпирического (опытного) и спорадического (случайного) характера и даже абсурдные бомбардировки. Я напомню, что героический летчик кап. Саломоне, награжденный золотой медалью, погиб в 1918 г. при ночном возвращении на аэродром, с которого он вылетел со своей эскадрильей самолетов Капрони для выполнения полученного им задания, а именно — бомбардировать ночью станцию прибытия подвесной дороги; а всякий знает, что станцией прибытия подвесной дороги является блок. Я полагаю, что в будущем авиационные части не будут более посылаться для бомбардирования блоков, — иначе, несомненно, еще более уменьшился бы полезный процент бомбардировок, — но что, напротив, их будут посылать против целей обширных, уязвимых, чувствительных, надежно поражаемых даже с высот, превышающих 1500 м. Не беспокоя статистику, достаточно вспомнить, что итальянский город Тревизо подвергся бомбардировке на все 100 процентов, и его пришлось эвакуировать, несмотря на воздушную оборону и несмотря на то что к концу войны итальянцы бесспорно были в воздухе сильнее австрийцев.

Инж. Атталь устанавливает чрезвычайно заметное различие между осуществлением господства в воздухе над Италией и осуществлением господства в воздухе, я сказал бы, всеобщем. Это — различие, которого я не могу себе объяснить. В воздушном пространстве нет ни естественных границ, ни искусственных барьеров. Для осуществления господства в воздухе над Италией необходимо обеспечить себе возможность напасть в любой момент на любые неприятельские воздушные силы, которые попытались бы перейти соображаемый рубеж, отделяющий итальянское воздушное пространство от их собственного. Необходимо поэтому быть в состоянии повсюду и всегда напасть на главные силы неприятеля и отразить их, поскольку невозможно воспрепятствовать противнику появиться, если ему будет угодно, со своими главными силами. Но если мы в состоянии сделать это, кто или что в состоянии будет отнять у наших воздушных сил возможность перейти воображаемую границу между воздушными пространствами над двумя странами и начать крейсировать в воздухе над неприятельской страной? Помешать этому мог бы лишь недостаток бензина.

Воздушное пространство нельзя разделять на полосы ни для того, чтобы угодить вспомогательной авиации, ни для того, чтобы угодить воздушной обороне. Нельзя господствовать в собственном воздухе, если не господствуешь в чужом. Пусть инж. Атталь убедится в следующем: наиболее практичным и наиболее реальным средством воспрепятствовать тому, чтобы неприятельские самолеты могли нас бомбардировать, является уничтожение их, — совершенно так же, как наиболее практичным и наиболее реальным средством избавления страны от нападений с суши и с моря является уничтожение сухопутных и морских сил. Таково радикальное решение; все остальное представляет собою паллиативы, наложение пластыря на деревянную ногу.

Воздушные силы, каким бы то ни было образом изъятые, из наступательных сил, представляют собой силы, ставшие неспособными нанести неприятелю ущерб и неспособными уравновесить соответствующие наступательные силы неприятеля. Они являются воплощением ошибки. Если две страны А и Б располагают одинаковыми воздушными средствами и А применяет их все наступательно, а Б применяет их все оборонительно, то Б автоматически и безвозмездно обеспечивает А от всякого удара с воздуха, но в то же время отнюдь не обеспечивает себя от ударов с воздуха, которые могут быть ей нанесены А. Следовательно, Б играет на-руку А, а не ведет воздушную оборону.

Это — не теория, а здравый смысл.

На войне нужно уметь также переносить удары {144}. В этом мы сходимся, и мне помнится, что я сам неоднократно об этом писал. Но тренировка в перенесении ударов имеет свои пределы. Случается даже сильнейшему боксеру иногда не выдержать и упасть нокаутированным. Не следует преувеличивать в оценке значения тренировки, чтобы не дойти до положения того человека, который собирался тренировать своего осла ничего не есть.

Необходимость тренироваться в перенесении ударов вытекает из необходимости согласиться переносить удары. Избрав своим принципом положение, что «необходимо согласиться переносить удары неприятеля, чтобы нанести ему более сильные удары», я стал одним из наиболее ревностных глашатаев необходимости моральной подготовки населения, необходимости, которую я сознаю более, чем кто бы то ни было, — безусловно более, чем те, кто обманывает себя мыслью, что возможно уменьшить с помощью воздушной обороны эффективность неприятельских ударов, или те, кто находит, что не так страшен чорт, как его кое-кто малюет. Но основные условия для подготовки населения к тому, чтобы оно мужественно встретило удары с воздуха, заключаются в том, чтобы внушить ему сознание серьезности этих ударов, не обманывать его относительно возможности действительно эффективной защиты и, самое главное, заставить население понять, что размещение тут и там оборонительных воздушных средств, не будучи в состоянии обеспечить ему безопасность, отвлекает воздушные средства от их основной задачи и потому вредно для достижения окончательной цели войны.

Такова пропаганда, которую я веду и которая полезна, даже если бы мое мнение было ошибочным. Население, подготовленное к перенесению ударов с воздуха и убежденное в том, что от этих ударов его невозможно эффективным образом защитить, окажется в более чем прекрасных условиях, если оно на практике сможет констатировать, что воздушная оборона, вопреки тому, что ему говорилось, действительно способна держать угрозу в отдалении. Тот, кто подготовлен к худшему, всегда подготовлен и к лучшему.

Напротив, обратное в высшей степени опасно. Население, убежденное в эффективности воздушной обороны и верящее в нее, оказалось бы в чрезвычайно тяжелом моральном состоянии, если бы на практике оно убедилось в противном. Оно не могло бы сразу же притти к пониманию роковой неизбежности случившегося, потребовало бы увеличения средств обороны и — поскольку оно не могло бы отнести вину за счет средств, которые были объявлены ему вполне пригодными для данной задачи, — оно набросилось бы на людей, обвиняя их в неумении использовать эти средства.

Следовательно, моральная подготовка необходима, но она должна соответствовать своей цели.

Наряду с моральной подготовкой необходимо развернуть материальную подготовку, направленную к уменьшению эффекта неприятельских ударов. Эти два вида подготовки образуют в целом пассивную противовоздушную защиту («protezione aerea passiva»), не применяющую наступательных средств и потому не стоящую в противоречии с принципом «согласиться переносить удары неприятеля, чтобы нанести ему более сильные удары». Организацию такой пассивной защиты я считаю не только полезной, но абсолютно необходимой.

В этом отношении мне ни от чего не нужно отрекаться. Мне неприятно рассеять этим надежды инж. Атталь, но я поддерживаю то, что я написал:

«Я признаю ценность всего того, что можно сделать с целью уменьшения эффекта нападений на нас с воздуха, лишь бы это не шло в ущерб тем ударам, которые мы сможем нанести противнику».

Меня охотно обвиняют в экстремизме (увлечении крайностями. — Пер.) и абсолютизме (чрезмерной абсолютности суждений. — Пер. ). Но здесь просто путают. Дело в том, что для меня дважды два всегда равно четырем, но ни при каких обстоятельствах и ни по какому поводу не равно трем или пяти.

Самолет{145}, применяемый с наступательной целью, дает большее полезное действие, чем при применении его с целью оборонительной. Поэтому его тысяча, десять тысяч самолетов, применяемых наступательно, дают большее полезное действие, чем пятьдесят, пятьсот, пять тысяч, применяемых оборонительно, и столько же применяемых наступательно. Поэтому ни один самолет не должен применяться с оборонительной целью.

Дважды два равно четырем: это — не теория, не экстремизм, не абсолютизм, но чистая и простая арифметика.

Дата добавления: 2015-07-12