Византия 13 страница

«В 1875 году Дизраэли окольными путями узнал о намерении египетского хедива продать принадлежащий ему пакет акций Суэцкого канала. Английское правительство, оказавшее в свое время серьезное противодействие сооружению канала, после его постройки стало искать средства установления над ним своего контроля, учитывая его большое экономическое и стратегическое значение. Когда такой случай представился, Дизраэли, не обращаясь к парламенту, сделал заем в банке Ротшильда и выкупил все акции хедива. Таким образом, Англия стала крупнейшим собственником Суэцкого канала и подготовила последующую оккупацию Египта. Дизраэли нарушил конституцию, обычай, запрещавший правительству брать на себя финансовые обязательства без санкции парламента, однако английская буржуазия была в таком восторге от удачи Дизраэли, что охотно простила ему это нарушение конституции и превозносила до небес его смелость и ловкость» (Н. Ерофеев).

В этом эпизоде для нас важно не только очевидное ликование и внезапность крупного политического успеха, но и наплевательство имперского государства на законы в тех ситуациях, когда политический выигрыш очевиден. В 1876 году Дизраэли провел через парламент билль о присвоении королеве Англии титула «императрицы Индии». «Это должно было придать новый блеск английской короне и подействовать на воображение рядовых англичан, пробудить и усилить среди них патриотические настроения» (Н. Ерофеев). Таким образом, нас в 1997–1998 годах ждет всенародное ликование, внезапный внешнеполитический успех. Где-то и как-то в эти годы нам удастся «уесть» США, последнего крупного тоталитарного двойника в человеческой истории. Внутренней аналогией предстоящих событий является 1961 год, когда Гагарин полетел в космос вопреки кажущемуся превосходству США в технической сфере.

Еще одна мощная идея, родившаяся в четвертой фазе четвертой Англии, стала одной из доминирующих идей мирового сообщества второй половины XX века: «Рескин (1819–1900) внушил поднимающимся поколениям писателей и мыслителей отвращение к промышленной цивилизации, которая наполняла такой гордостью их отцов» (Дж. Тревельян).

Впрочем, широкое распространение этой идеи не мешало Англии всю четвертую фазу оставаться мировым промышленным лидером. Добыча угля с 1870 по 1900-й выросла в два раза, выплавка чугуна в 1,5 раза. Однако доля в мировом производстве за те же годы неуклонно падала. Так, доля в мировой добыче угля за указанные годы упала с 51 % до 30 %, а выплавка чугуна с 55% до 22%. Английская промышленность пошла на новый виток, бурно развивались новые отрасли – химическая промышленность, электропромышленность и т.д. Уступая в темпах промышленного роста США и Германии, Англия стала добывать деньги более легким и чистым способом. Росли «невиданные доходы», складывавшиеся из посреднических и банковских операций. «Англия экспортирует капитал. Усиленный вывоз капитала способствовал дальнейшему снижению темпов роста, ибо отвлекал капитал от своей страны» (Н. Ерофеев). Однако и это открытие английского гения стало прорицанием новой эпохи. Ну кто теперь из высокоразвитых стран не вывозит капитал?

Еще одна тенденция в развитии английской промышленности – это монополизация. Первые монополистические объединения появились после 1886 года, но особенно быстро начали расти в 90-х годах. В 1891 году возник щелочной трест, объединивший 45 химических заводов; в 1890 году трест Коутса по производству нитей и пряжи приобрел почти монопольное положение как на английском, так и на иностранных рынках. В конце XIX века в некоторых отраслях английской промышленности вес монопольных объединений был уже весьма значительный: обойный трест объединял 98 % всех предприятий по производству обоев. Ситцепечатный – 85 %. Их главная цель– взвинчивание цен и использование благоприятной конъюнктуры.

Значит ли все это, что и у нас в стране фактически 100 процентов монополизации (при Советской власти), можно ли еще увеличить монополизм? Нет, конечно. Наша четвертая фаза, напротив, ослабляет степень монополизации. Однако о борьбе с монополизмом и победе рынка до 2025 года в России говорить не приходится.

Безусловно, четвертая фаза имперского цикла наиболее сбалансирована – безрыночный российский цикл четвертой фазы отмечен введением элементов рынка, а сверхрыночный английский цикл ушел в четвертой фазе от слишком дикого рынка, стал более регулируемым, более социально защищенным. Однако остаются сферы чисто имперского перекоса. В индустриальных циклах такой сферы не могло не отстать сельское хозяйство. Ничего не получается у нас с внедрением фермерства, но ничего не вышло и у англичан с отменой фритредерства, что привело к упадку сельского хозяйства. «Величайшим событием 70-х годов, имевшим неизмеримые последствия в будущем, был внезапный упадок английского земледелия. И либеральная, и консервативная интеллигенция 70-х и 80-х годов была проникнута доктриной фритредерства. Она верила, что если одна отрасль хозяйства, например земледелие, погибнет в результате свободной конкуренции, то, соответственно, выиграет другая и займет ее место – и таким образом все будет хорошо» (Дж. Тревельян). У нас, соответственно, другая крайность: мы боимся дать погибнуть даже самым убыточным и бессмысленным производствам...

Четвертая фаза, демонстрирующая всему миру и собственному народу истинное величие Империи и истинное ее предназначение, тем не менее вполне сохраняет свое внутреннее строение. Как и в любой другой фазе, в четвертой фазе есть свой подъем (пора реформ), стабилизация и упадок. Существование упадка, застоя, тупой самовлюбленности на фоне продолжающихся, как бы по инерции, успехов чрезвычайно важно для поисков Империи.

Датируется кризис всеми авторами достаточно единодушно самым концом XIX века, самым началом XX века.

«XIX век в Англии до самых последних лет полон изобильных, неиссякаемых потоков того прилива учредительства производства и богатств, который начался на британской почве в XVIII веке», однако в самом конце XIX века «вместе с внешней угрозой возникает внутренний кризис. Снова появляется в более обширных размерах, в более страшном виде социальная проблема, рабочая партия, растущая из года в год, становится рядом с историческими партиями» (Л. Казамиан).

Очень многие датируют начало кризиса англо-бурской войной (1899–1902). «Продолжительная и трудная война с бурами открыла английскому правительству глаза на несовершенство его армии и на ту почти всеобщую вражду, с которой относились к Англии в Европе» (Э. Галеви). «В Англии годы англо-бурской войны отмечены взрывом «джингоизма» – английской разновидности воинственного шовинизма» (Н. Ерофеев). С англо-бурской войной связывается появление в экономической и политической литературе понятия «английский империализм».

«После 1895 года волна империализма катилась по стране, ненависть к иностранцу – немцу, русскому, французу – одерживала верх над ненавистью к внутреннему врагу, ненависть расовая над ненавистью классовой...» (Э. Галеви),

«Империализм является одновременно и наукой, и религией. От религии он заимствует мистическую идею о божественной миссии, предназначенной избранным расам, в особенности английской расе, и возлагающей на них обязанность обеспечить так далеко, как только возможно, строй христианской цивилизации. «Торговля следует за флагом», является лозунгом, сделавшим большинство британской буржуазии сторонниками пророков империализма» (Л. Казамиан).

«Для оправдания колониальной политики и угнетения колониальных народов была выдвинута теория «неодарвинизма», эта теория гласила, что англичане в результате Длительного «естественного отбора» выработали в себе черты, которые делают их прирожденными правителями отсталых народов, «расой господ», которой суждено властвовать» (Н. Ерофеев).

«Классическая политэкономия и дарвинизм глубоко родственны между собой, и переход от одного учения к Другому очень легок. Как одно, так и другое учение оправдывают торжество сильных и согласуются с инстинктивными стремлениями процветающего класса или энергичного общества. У сентиментальных умов, у религиозных натур они могли вызвать, и действительно вызывали, одинаковое отвращение: напротив, умам ясным и холодным оба учения могли одинаково нравиться своей реалистической объективностью. Теория трансформизма зародилась в уме Дарвина из попытки подтвердить идеи Мальтуса» (Л. Казамиан).

Но чем больше говорилось о расовом превосходстве англичан, чем чаще громились дома противников колониальных войн, тем слабее становился истинный имперский дух. Такая же история была в третьем цикле с Яковом I, когда усиление разговоров об абсолютизме сопровождалось ослаблением власти короля. «Взгляд социолога-моралиста, пробегая по национальной жизни, замечает в ней симптомы изношенности или усталости, и не видим ли мы ослабления той неутомимой энергии, того завоевательного пыла, того упоения жизнью, деятельностью и гордостью, которые подчинили английскому флоту или английскому купцу половину мира? Не видим ли мы, как англичане начинают искать удовольствий, коснеть в рутине, как их администрация делается все более и более медлительной и инертной?» (Л. Казамиан). – Тело оставалось прежним, но горячая имперская кровь покидала его.

Датой начала кризиса можно считать 1901 год, 32-й год фазы, как и положено по теории. В истории России таким будет 2021 год.

«1901 год стал рубежом в отношениях власти и тред-юнионов. Стачки были объявлены вне закона, что ускорило образование лейбористской партии» (Дж. Тревельян). «В рабочей среде после 1901 года царила паника. Буржуазия объявила войну профессиональным союзам» (Э. Гале-ви). Так или иначе, это было связано с усилением конкуренции и утратой Англией монопольного положения на мировых рынках. Так, образование в 1901 году Стального треста в США вызвало панику в Лондоне. Скупив акции пароходной компании «Лейланд», владевшей 65 судами, трест мог теперь ввозить свою сталь, пользуясь открытостью Англии неограниченно. При этом цена подчас была ниже себестоимости.

Наконец, в 1902 году Чемберлен дозрел до таможенного протекционизма. Это уже был конец великой империи рыночной стихии. «Акт 1905 года положил начало целому ряду мероприятий, направленных против иностранцев, которые в конце концов привели даже не к протекционизму, а к запретительной системе в самом чистом виде» (Э. Галеви).

Кризис во всем, необходимо сдавать дела по управлению миром другой Империи – России. Эстафетной палочкой можно считать рабочую партию, переименованную в 1905 году в Лейбористскую. Премьер Бальфур говорит, что «выборы 1905 года открывают новую эру». Тем же 1905 годом датируют беспрецедентное наращивание военно-морской мощи Германии (появление дредноутов). Столкновение с Германией становится неизбежным, начинается подъем массового рабочего движения (1907–1912). Тут же чувствуется влияние России (революции 1905 года). Вновь, как всегда в критические моменты английской истории, бушует Ирландия. Север воюет с югом, а английские офицеры (страшно сказать) отказываются воевать с Ольстером, в результате билль о Гомруле был изуродован и появилось две Ирландии. Начинается подъем национально-освободительного движения в Индии и т.д. и т.п.

Нет, конечно, Англия не утратила всей своей мощи в одночасье. В 1913-м флот Англии по тоннажу еще превосходил флот всех остальных стран. В Англии были крупнейшие товарные биржи, крупнейшие финансовые и страховые компании. Фунт стерлингов оставался мировой расчетной единицей. И все же тенденция по отставанию темпов роста промышленности уже стала очевидной: стареющая техника и вывоз капитала делали свое дело. В 1912 году прибыль от внешней торговли равнялась 33 миллионам фунтов, а от вывоза капитала 176 миллионам. По выражению Ленина, «Англия превратилась в страну рантье».

По образу жизни Англия шагнула в конец XX века, а мир в это время готовился к двум мировым войнам, в которых Англии уже не дано было сыграть решающей роли. Лишь теперь, после того как отгремели эти войны, мы можем по достоинству оценить роль Англии в создании современного образа жизни. К XX веку со всеми его кошмарами Англия, потерявшая имперское присутствие духа, была, по сути, не готова.

«Беспечные викторианцы мало знали о духе и внутренних делах милитаризованного континента, около которого находился этот зеленый и счастливый остров. Они больше знали о делах и людях Австралии, Америки и Африки. Европа с ее Альпами, картинными галереями и древними городами была для англичанина местом развлечений» (Дж. Тревельян).

Авиация, а теперь и тоннель под Ла-Маншем накрепко пристегнули Англию к Европе, да и ко всему миру. Однако история английского одиночества не закончилась. Согласно теории, англичане, как и евреи, и русские (в XXI веке), становятся вечным народом и не разделят судьбу всего человечества, но об этом совсем в другой книге. В этой книге все обязательства по поиску Английской Империи выполнены, и пора переходить к самой экзотической части поисков – Империям Ислама.

Дата добавления: 2015-07-12