НАСТАВЛЕНИЯ. 4 страница

Письмо 10.
Ученик пытается вернуться в Школу после нахлобучки. К сожалению, у нас в основном такие письма. Вся работа ведется на уровне личных встреч. Но когда ученик срывается, ему стыдно приходить, и вот начинается переписка.
“Учитель! Я долго молчал – не хватало мужества написать Вам раньше. Все пытался как-то оправдаться, и письмо не получалось. Я не тешу себя надеждой, что этот листок бумаги что-то изменит в моем положении. Но не могу больше жить, не зная, как Вы судите меня. У меня нет права (морального) писать многое из того, что хотел бы сказать. Как прозвучат мои слова, что я верю в Вас? Но это так. Когда я пришел к Вам год назад, мир открылся для меня. Правда! Я нашел то, что искала моя душа. Но я оказался слаб. Ваши слова, что я погибну, сбываются, мне мешает карма и прочее, но ведь Вы победили их, так зачем же я буду оправдываться? Но я не могу решать свою судьбу без Вашего слова. Напишите мне.
Медитация почти не идет. Только однажды, еще летом, видел Вас. Все вспыхнуло ослепительно, помню, что свет ощущал всем существом, а не только глазами. Я не смог Вам толком ничего сказать, а только кричал: “Учитель... Учитель... Учитель…” А Вы сразу повернулись и стали уходить от меня все дальше и дальше. Если можете, ответьте мне…”

Письмо 11.
Его пишет женщина, которая еще далека от йоги, как ей кажется; вскоре она очень успешно реализовалась в йоге. Письмо интересно тем, что дает представление о личности и ее проблемах как раз перед вступлением на путь Практической йоги. В этом письме Гуру Вар Авера для нее прежде всего художник, психолог, просто хороший знакомый. Но в ее анализах уже явно проступает тот стиль отношения к себе, который у йогов доведен до совершенства и является их прерогативой.
“Твой трактат меня позабавил. Ты меня понял тривиально, слишком поторопился с выводами. И я тебе это сейчас докажу. Приготовься, я начинаю травить психологию, до которой ты тоже, как я замечаю, большой охотник. Ты считаешь, что я комплексую прежде всего как женщина, но это – отголосок прошлого, сейчас не это определяет мое поведение. Мне знакомы и мужская любовь, и поклонение, я не хвастаюсь, я вообще далека от этого, просто констатирую факт. Ты думаешь, меня не любили, потому что не понимали. Это не так. Представь себе, что наиболее сильно, отчаянно, если хочешь даже фатально, меня любили именно те мужчины, которые не понимали. Вот это парадокс №1: загадочная женщина манит, а ее недоступность волнует. Но ты хорош, скажи, пожалуйста, как ты мог додуматься написать женщине, что она никем не была любима? О Господи! Да знаешь ли ты, что большего оскорбления нельзя и придумать. И таким варварским способом ты хотел избавить меня от комплекса – да ведь этими словами ты можешь любую женщину загнать живьем в могилу. Психолог!
И все-таки я все время думаю, почему я произвела на тебя впечатление такой забитости? Ты слишком проницателен, чтобы этим легко можно было пренебречь и обвинить во всем тебя, мол, не разобрался. Что-то в этом есть. Анализируя трезво и со стороны, я понимаю, что какой-то частью своего комплекса обязана брату. Да, он съеден обществом. На людей он смотрит глазами успеха. А у меня какой же успех? Ни общественного, ни семейного, ни материального благополучия, – ничего! И это в 35 лет! Он относился ко мне с легким жалеющим полупрезрением, но любя меня как сестру, снисходил до меня. Мы с ним вместе шутили надо мной, над моим возрастом, над моим одиночеством, над монотонными литературными неудачами, над служебными неурядицами, – надо всем. В своем эгоизме он не заметил, как зашел слишком далеко, а я в своей любви к нему не заметила, как позволила это сделать. Я считала себя слишком сильной, способной противостоять всем и всяким неудачам и насмешкам.
Но теперь вижу, что переоценила свои силы. И капля камень точит. Постепенно я привыкла чувствовать себя униженной и стала комплексовать шире и глубже, как неудавшаяся личность вообще, для которой все уже в прошлом. Теперь я понимаю, что нельзя безнаказанно себя унижать, и нельзя позволять этого ни отцу, ни брату, ни свату. Но, поняв все это, и рассказав тебе, я не освободилась от этого ощущения, слишком глубоко оно во мне осело. Я могла бы отомстить брату вполне, тоже насмешками, слишком хорошо я знаю все его слабости и пороки. Но я знаю, что и пальцем его не трону. Бить просто – глупо и жаль, бить, чтобы переделать – не хватит сил…
В его присутствии я всегда чувствую гнет его личности и вижу себя такой, какой видит меня он. А с тобой мы чаще всего были при нем. И вот этот-то отраженный во мне от него свет ты и заметил. Брата ты во мне поймал, дальше заглянуть не успел, времени не хватило. Поэтому выводы твои верны, но только частично…
Твои насмешки против брата предназначались в мою защиту. Но ты смеялся над ним резко, чересчур резко, я это заметила, и меня это удивило. Почему так резко? Не хотел ли ты тайно отомстить ему за то, что он взялся организовывать тебе выставку? Не оскорбила ли твоего мужского достоинства его поза столичного Покровителя? Ведь мужчины – не вечное ли это соревнование самолюбий? Но этого я не знаю. И я боюсь, что здесь могу подойти к тебе с той же примитивной меркой, с какой ты подошел ко мне.
Никак не решусь, но все-таки скажу и о главном. Я перестала верить в себя как в писателя, и этим я надломлена и разбита как личность. Вот в чем мой комплекс. Я знаю, что я не стандартна, оригинальна и т.д. и т.п. Это для меня не новость, это замечали многие, не только ты. Но какой от этого толк, если все мои задатки остаются втуне? Кроме того, есть еще одна сторона вопроса: я ненавижу медицину, ненавижу, но вынуждена ею заниматься, потому что ни к чему больше не приспособлена. Каждый день хожу на работу и убиваю попусту время совершенно неприемлемым трудом и проклинаю себя за это. В прошлом году пыталась поступить во ВГИК на сценарный факультет, но не прошла даже творческий конкурс. В этом году мне уже и не хочется туда идти, учиться еще пять лет кажется мне убийственным…Оставить все свои стремления, искания, создать семью, родить ребенка – где-то я перешла уже ту грань, когда это могло спасти меня. Я, как глупая рыба, наглоталась свежего воздуха интеллектуализма, духовной свободы, и теперь, как ни стараюсь, никак не могу нырнуть опять на мягкое тинистое дно. Кстати, ты тоже глотнул лишнего, от этого тебя и мотает по всему Союзу. Но у тебя любимая профессия. Ради нее ты бросил все, тебе было можно, ты мужчина, спишь, где придется, ешь, что попало, отпустил бороду и плюешь на все условности бытия. А мне без комфорта, хоть и минимального, не выжить физически. Ну что скажешь, психолог, понял мой комплекс? Как видишь, обычная фрейдистская штучка – ощущение неполноценности оттого, что родилась не мужчиной… Ладно, ладно, смеюсь…
А ты очень властный, это точно, и это твоя основная сущность. Ты, конечно, умен, и ты истинный аристократ духа, но во плоти ты мужик, и эта первозданная сила так и прет из тебя. Не потому ли и нравится тебе твой мужик Гоген? Его картины так же чувственны, как все твои Бурятские холмы, за которыми всюду видятся женские бедра и груди. Честно говоря, мою анемичную городскую душу это больше шокирует, чем привлекает. Но все-таки хочется прикоснуться к источнику, откуда ты черпаешь свои силы. Может путь к нему не такой уж и страшный, а?..”

Письмо 12.
В консультационный пункт школы Ханса-йогов на Арбате приходили самые разные люди. Одни просились в ученики, другие просто любопытствовали, что это здесь такое. Повод, с которым они приходили, не имел значения, главное, что они попадали к Гуру. А тот уже определял, способен посетитель к йоге или нет. Если способности обнаруживались, Гуру переходил ко второй стадии работы – “обольщению” посетителя, что в принципе считалось уже делом пустячным. Иногда сущность посетителя открывалась Гуру только с помощью ясновидческих сиддх, иногда после простого разговора, а иногда он просто бил посетителя по лицу и смотрел, как тот реагирует. Как-то пришел уже довольно продвинутый йог и с порога заявил: “Я тот любимый ученик, которого ты ищешь, Гуру!” С собой он принес полено, дабы возложить его на очаг учителя, сообразно древней йоговской традиции. А через неделю написал письмо и не просто чернилами, а кровью, чтобы придать ему особую магическую силу, в котором попытался шокировать Гуру. Начиналось оно так:
“Гуру Вар Авера! Я Великий Дух Русского Народа полностью постиг твою сущность на медитации. Ты есть Шива, но я есть Брахман, и только мне, мне и мне дано в этом мире обучать людей. Только я, Брахман, могу правильно организовать твой Шиваистский разум. Говорю тебе, иди в ученики мои, или ты погибнешь от собственной силы.
Знай, я так велик, что имя мое не произносимо.
Я приду к тебе завтра со своими товарищами, прими нас достойно.
Иначе – трепещи! Аум!”
На встречу Гуру пригласил учеников, а когда пришел “Великий Русский Дух”, прочитал его письмо с соответствующими саркастическими комментариями, потом вынул полено, положил его перед “Духом”, кратко резюмируя: “Бери свою палку и дуй куда подальше, я потусторонней мистикой не занимаюсь! И работаю только с теми, чье имя произносимо...”
Позже, в узком кругу Вар Авера говорил, что самое интересное в этой истории то, что йог этот имел принципиальные основания на свою постановку вопроса, ибо он действительно Духовный Йог, в то время как Гуру прежде всего Энергетик. Но йог не учел одной неувязки: да, он был брахманом, но районного масштаба, Гуру же, хоть и кшатрием, но с более широким диапазоном действия, скажем, областного масштаба. От этого йог и не смог найти правильного пути в деле духовного подчинения себе Гуру Вар Аверы, и избрал путь, мягко говоря, авантюристический. Не найдя для себя Великого Брахмана, воплощенного в одном лице, Вар Авера организовал около себя группу Брахманических йогов – этакий мозговой центр школы Ханса-йогов, потом он даже пригласил туда работать Воплощенца Духа России, весьма ценя его способности к медитации, но тот, к сожалению, отказался.

Письмо 13.
Ученики Вар Аверы, которые пришли к нему после 70 года, а раньше он открыто не работал, до сих пор не знают точно, откуда он приобрел те знания и силы, которыми к тому времени он уже свободно пользовался. Вот он показывал нам Махакала Васуру, но Васура – не первоисточник. А что у Вар Аверы есть и были тайные (не известные непосвященным) единомышленники – это бесспорно. Были какие-то учителя. О некоторых он рассказывал нам, но только когда эти люди уже умирали. Так нам стало известно имя художника Николая Гущина. Они познакомились в Саратове в 62 году. Вар Авера называл его своим учителем живописи, и не просто учителем, он считал, что получил от него посвящение на более высокий круг бытия. По его рекомендации он уехал совершенствоваться в живописи (а в чем же еще?) в Бурятию. Николай Гущин у нас еще мало известен, но о нем уже начинают понемногу писать. В двадцатых годах он уехал из России через дальний Восток, жил в Японии, Индии, Египте. После войны вернулся на родину из Франции. Работал реставратором в саратовском музее имени Радищева.
Официальные выставки его отвергали, он писал изысканные женские портреты, решая через них проблему синтеза музыки и живописи. Ему в обкоме партии предлагали писать “современников”, хотя бы доярок у коров, раз его привлекают женские лица. Он писал то, что считал нужным.
Написал портрет Пaтриса Лумумбы. Подарил университету его имени. Потом написал портрет Махатмы Ганди. Обратился в Министерство Культуры с просьбой переслать этот портрет в подарок Джавахарлалу Неру. Ответ задерживался, и друзья, в частности Александр Прокофьевич Марков (подробнее о нем ниже), переслали портрет в дар Неру, пользуясь личными связями. Неру прислал телеграмму, в которой благодарил художника за столь ценный подарок и приглашал его к себе в гости. Телеграмму с подписью “ТАСС сообщает” перепечатали все советские центральные газеты. К Гущину пришли фотокорреспонденты из редакций и журнала “Огонек”, – у него появилась реальная возможность пробиться к широкому зрителю. И надо же так. Именно в этот день он получил письмо из Министерства Культуры, там говорилось, что высокая художественная комиссия, разобрав вопрос, пришла к выводу, что Портрет Махатмы Ганди написан в маловыразительной манере, особой художественной ценности не представляет, а по сему дарить его Главе другого государства нецелесообразно. Честь министерства требовала решительных действий. Больше о Гущине при его жизни нигде, никогда не писали. В год его смерти Булат Окуджава напечатал стих, посвященный художнику. Это была первая ласточка.
Был ли Гущин только художником? Мы так не думаем…
Через Гущина Вар Авера познакомился с Mapковым, могучим восьмидесятилетнем стариком, которого позже Гуру называл своим последним Наставником. Только получив от него свое благословение, Гуру начал открытую йогическую работу в Москве (этот эпизод описан в “Книге Начал”). Марков – личность глобального масштаба. Вар Авера определял его Махешварой планетарного ранга, ранней реализацией Вседержателя. О его жизни можно складывать легенды. Выходец из донских казаков. Окончил семинарию, затем юридический факультет университета и стал преподавать экономику, предварительно защитив в этой области ученую степень. Сашку Керенского знал лично и не любил его за тщеславие и за умничанье, считая, что он, фактически, “подарил” Россию Ленину, из-за того, что у него не хватило духу наплевать на союзников. В период после февральской революции на съезде представителей Курской губернии был избран Губернским Комиссаром. Его избрали в президиум как беспартийного, но грамотного человека, чтоб вести заседание. В вопросе о земле он сразу предложил передать все помещичьи угодья без выкупа крестьянам. Съезд принял эту резолюцию, ибо большинство на съезде было крестьянских представителей. Когда встал вопрос о выборе губернатора, крестьяне в один голос закричали: “Маркова”, связывая с ним только что полученное право на землю.
Октябрьскую революцию он не принял. “Слава богу, – говорил он, – я разбираюсь и в экономике, и в жизни, Маркс – это еще далеко не панацея от всех бед России”. Ленина уважал, но не принимал. Первое время пытался сотрудничать с Советами: читал лекции в Партийной Школе об экономичном ведении хозяйства, составлял балансы городского хозяйства в Харькове, организовал первый в России Музей коммунального хозяйства. Но вел себя очень независимо, демонстративно, хотя ни в каких заговорах не участвовал, был арестован по подозрению. Дело шло к расстрелу, но, как он вспоминает, попал на умного “партийца”, тот побеседовал с ним и предложил: “А уезжайте-ка Вы, гражданин, за границу, а то ведь раньше-позже все равно расстреляем, больно Вы не наш…”
До войны Марков – профессор в Сорбонне, эксперт в области финансов с мировым именем. После оккупации Франции жил с семьей в Гренобле, был связан с Движением Сопротивления. В 49 году вернулся в Россию, где сразу же был арестован. Ему предъявили обвинение, что он является резидентом целых трех разведок: английской, французской и японской. В Англии и Франции он жил, ну а японскую ему приплели, видимо потому, что многие его работы по финансам широко издавались японцами на своем языке. И вот шестидесятилетнего старика приговаривают к двадцатипятилетнему сроку заключения и отправляют в далекий сибирский лагерь. Его жена, умная и волевая женщина, из древнего рода грузинских князей, ездила навещать его: ей разрешали только помахать ему рукой через проволоку. Благодаря ее инициативе и стараниям друзей, Марков был освобожден почти сразу после смерти Сталина и падения всесильного Берии, все обвинения с него были сняты.
Некоторое время он работал в институте Мировой Экономики, было издано несколько его книг. За ним признали ученую степень кандидата наук, это было почти насмешкой, но он отказался от выступлений в печати с огульным охаиванием западной экономики, хотя и писал критические работы на эту тему. Власти, поняв, что им не сломить упрямого старика, отправили его на пенсию и постарались забыть.
Его дом, точнее маленькая двухкомнатная квартирка недалеко от метро “Сокол”, стал местом паломничества литературной, художественной и научной элиты Москвы. Сила и обаяние его личности были беспредельны. Это был обобщенный тип могучей Русской Интеллигенции, овеянный всеми ветрами двадцатого века и выстоявшей, несмотря ни на что. Теперь в России таких людей нет. С ним умерла эпоха.
На панихиде в церкви один маститый ученый обронил фразу, мол, будь Марков немного “погибче”, он умер бы лауреатом и академиком. Но хребты природных донских казаков никогда не отличались гибкостью такого рода, и старик не сожалел, что умирает не академиком: он умер ЧЕЛОВЕКОМ!
Во многом Вар Авера стал его духовным приемником. Он учился у него мужеству, мудрости, даже юмору. Александр Прокофьевич был великий насмешник, и хорошая шутка постоянно жила рядом с ним. Летом 69 года Вар Авера уехал в Таллинн, надеясь там устроиться в объединение народных умельцев “Уку” и тем самым получить хоть какой-то социальный статус. С собой он не взял ни одной старой работы. Его приняли слесарем на судоремонтный завод, и он предложил директору разработать производство сувениров (подсвечников, сварной настольной скульптуры, литой пластинки) из отходов производства. Через месяц он показывал заводской администрации и представителям торговых организаций около 150 (!) образцов. Встал вопрос о налаживании серийного выпуска сувениров, но здесь выяснился ряд технических и коммерческих трудностей, дело застопорилось. А в “Уку” сначала взяли несколько работ Вар Аверы, но потом вернули с разъяснением, что в них нет ярко выраженного национального момента. Пришлось художнику уехать из Таллинна ни с чем, если не считать двухсот оригинальных работ по металлу, которые директор, в нарушение закона, разрешил ему вывезти со своего завода. Именно в этот период Марков пишет в Таллинн:
“Валерию Аверьянову краткое послание.
Чадо Валерие, “блажен муж, иже не иде на совет нечестивых (телепатов) и на пути грешных (йогов) не ста, и на седалище губителей (аскетов) не седе”, а стоит у станка и своим трудом увеличивает отечественную продукцию и дарит человечеству произведения своего искусства.
“Благословение Господне на мя”… Только, чадо и блажен мужу, не вздумай покинуть гостеприимный град Таллинн. Сиди, где сидишь, трудись и не задирай носа, а руководствуйся правилом Петра I: “Аз есм в чину учимых мя и учащих требую”. Я вот – в 85 лет продолжаю учиться и прихожу к выводу: “Я знаю, что ничего не знаю”. (Какой философ!)
Хотелось бы видеть твои изделия. Смотри, не обижай сограждан эстонских в деле скупки металла и красок – им тоже надо творить, а для этого тоже нужна материально-техническая база (по Марксу).
Кто у тебя директор, эстонец или русский? Как ты вообще объясняешься с эстонцами?
Сегодня у нас жара, за что и благодарим Господа.
Пиши. Твои Марковы”.
Марков не был йогом в обычном понимании этого слова. Но и Гуру Вар Авера не йог. Он только использовал этот термин, как наиболее простой и известный. Марков был масоном, об этом нам известно только из его насмешливого замечания, мол, ходил я в ложу и всегда забывал фартук, приходилось прикрываться носовым платочком. В какую Ложу и какого ранга посвящения он был? Мы этого не знаем... Но что он выполнял в России особую Духовную миссию – это бесспорно.

Письмо 14.
Ученики читателям о своем Гуру:
“Гуру Вар Авера вел несколько изолированных групп учеников. Каждая группа была своего ранга, и каждая по-своему представляла себе своего учителя, исходя из уровня своей информированности. Но Вар Авера – это крупное явление в истории духовной жизни России, и как личность, он не менее фундаментален, чем его наставник Марков. Жизнь Вар Аверы надо изучать со всей серьезностью, и чем раньше, тем лучше, пока досужие вымыслы йогических отпрысков не затемнят ее окончательно. А его жизнь – это, фактически, учебник Духовного становления личности, и долг всех, кто знал и знает его, создать этот учебник, столь необходимый людям в наше переходное время.
Вот некоторые данные из его биографии, которые мы сумели собрать среди его учеников.
Родился Он 23 февраля 1940 года “на берегах Невы”. Отец – военный радиоинженер, собрал дома большую библиотеку, выписывал из книг афоризмы и изречения, его картотека насчитывает их более ста тысяч.
Лето он проводил в деревне у своего деда. Жил с ним в паромной избушке, ловил рыбу, перевозил прохожих через Хопер. Дед был единственным (!) постоянным читателем в сельской библиотеке. С внуком, глядя на ясное звездное небо, они разбирали проблему: Земля вращается вокруг Солнца, но не отрывается, потому что притягивается к нему, это ясно. Но почему притягивается, вот вопрос?!.
Кончил среднюю школу в 16 лет, пошел работать на завод. В течение трех лет ежемесячно выполнял нормы на 150 – 200%. Награжден значком ЦК комсомола “Молодому передовику производства”. Был секретарем цеховой комсомольской организации. С 19 лет кандидат в члены КПСС. Его комсомольская организация считалась лучшей на заводе. Комсорг имел два строгих выговора, и его даже хотели исключить из комсомола, когда он однажды не согласился с мнением заводского секретаря, спасло вмешательство парткома.
В 1959 году поступил в Ленинградский университет на факультет журналистики. Сразу пошел практикантом на телестудию, хотя не имел не малейших навыков в журналистике, к концу года уже делал получасовые киносюжеты. С февраля 1960 года – член КПСС. Самостоятельно изучает Ленина, начиная с первого тома. Скрупулезно изучает политэкономию, социологию, историю революционного движения в России.
Впервые обратил внимание на религию, посетив лекцию бывшего проректора Ленинградской Духовной Академии Осипова. Антирелигиозные доводы попа-расстриги показались молодому коммунисту неубедительными. Решил разобраться в этом сам, прочитал основные атеистические издания, пришел к выводу, что современные Вера и Неверие – вопросы только воспитания, и на уровне логики принципиально друг друга не задевают.
В середине 62 года был исключен из университета и из партии с формулировкой: “За антипартийные высказывания”. Партийная Комиссия ЦК КПСС в 63 году утвердила это решение. Но в январе 65 года пересмотрела дело и восстановила Вар Аверу в рядах КПСС. Тем не менее, в Ленинградском университете ему было отказано в восстановлении в правах студента, как ранее “не оправдавшему этого высокого звания”.
На работу журналистом его не брали, как человека “с пятном”. К этому времени он был уже достаточно серьезным художником и больше стремился к реализации в этой области. После некоторых попыток найти принципиальное понимание с партийными деятелями, Вар Авера сдал в ЦК свой партийный билет и стал “свободным художником”. Это случилось в сентябре 1967 года.

А уже через месяц он встретился с Махакалом Васурой и занялся работой в русле практической йоги. В 70 году он получил медитационное посвящение на работу Гуру. В сентябре 73 года, сохраняя медитацию предельного объема, достиг состояния Мукти, т.е. вышел из-под контроля Планетарного Логоса.
В настоящее время живет в полной гармонии с собой и социальной средой.
С посетителями он теперь разговаривает тихо, вежливо, стрессы не устраивает, в споры не вступает, полностью переключившись на работу в астрале.
Когда его спрашивают: “Хотите мы приведем Вам новых учеников?”, он отвечает: “Не надо, мы с ними не найдем общего языка. А если мне кто действительно понадобится, я позову его на медитации, и он придет сам”. И все-таки, несмотря на эту кажущуюся внешнюю тихость, Вар Авера временами явно напоминает тигра, расслабленного, дремлющего с одним полуоткрытым глазом, который вроде не видит ничего и в то же время замечает все, дремлющего тигра, который может в один миг превратиться в стальной комок нервов и мышц, и тогда не поздоровится тому, на кого он направит свой прыжок… Спящий тигр, пожалуй нет образа, более точно характеризующего сегодняшнее состояние Вар Аверы. Спящий тигр… Кому надо знать, когда он проснется и что возвестит своим рыком? И куда направит свой прыжок – вверх или вниз, а может он просто встанет и медленно, но могуче и властно, уйдет неизвестно куда?..”

Дата добавления: 2015-07-12